Вадим Антонович. Это она тебе говорила?
Ольга. Мне, а что?
Вадим Антонович. По какому же поводу? У вас был обо мне разговор?
Ольга. Был, а что?
Вадим Антонович. Что же она еще говорила?
Ольга. Зачем вы ставите меня в трудное положение, это говорилось не для передачи.
Вадим Антонович. Не хочешь, я у нее спрошу.
Ольга. Вот этого не надо делать. Получается, что она говорила мне, а я разболтала.
Вадим Антонович. А ты и так уже разболтала.
Ольга. Что вы, как маленький, ей-богу! Девчонки так выясняют, кто о ком что говорил.
Вадим Антонович. Но это моя жена. Интересно же мне знать, что обо мне говорит моя собственная жена.
Ольга. Ничего плохого о вас не говорилось, даю вам слово.
Вадим Антонович. А если плохого не говорилось, почему ты скрываешь?
Ольга. Я не скрываю, а просто неудобно.
Вадим Антонович. Тогда я все-таки спрошу у Елены Алексеевны.
Ольга. Ну, хорошо. Только дайте слово, что будете молчать.
Вадим Антонович. Даю слово.
Ольга. Ну, она, например, говорила, из-за чего у вас подавленное состояние. Из-за того, что вы не добились больших успехов в жизни, а другие добились.
Вадим Антонович. Что же, она права.
Ольга. Вот видите? Она вас понимает, она болеет за вас, разве это плохо? Я, кстати, тоже считаю, что это не причина для переживаний. Есть люди более способные, более удачливые, а есть менее.
Вадим Антонович. Значит, я менее.
Ольга. В каком-то смысле да.
Вадим Антонович. И это тебе говорила Елена Алексеевна?
Ольга. Это любой скажет. Даже у нас в училище. Надо знать, от кого можно требовать большего, а кого надо похвалить и за тройку. Зависть – это самое страшное чувство. Всегда найдется кому завидовать. Ну вот, я вижу, у вас опять испортилось настроение.
Вадим Антонович пошел в прихожую, стал одеваться.
– Куда! У вас же гости!
Вадим Антонович. Не у меня гости, а у вас гости.
Ольга. Да вы и нездоровы, для вас теперь самое опасное – холодный воздух. Елена Алексеевна!… Я скажу, что вы уходите.
Вадим Антонович. Отстань.
Ушел.
Ольга. Елена Алексеевна! Ваш муж куда-то ушел.
Елена Алексеевна. Куда ушел! У него же горло, на улице мороз! Что произошло?…
Ольга. Я не знаю.
Елена Алексеевна. О чем вы с ним там говорили?
Ольга. Мы о вас говорили, о том, как вы его понимаете, как за него болеете…
Елена Алексеевна. За что я болею?
Ольга. За то, что он не добился успехов в жизни. Ничего плохого я не сказала.
Елена Алексеевна. Зачем ты вообще об этом говорила?
Ольга. Просто зашел разговор.
Елена Алексеевна. Как он зашел? Почему он вдруг мог зайти? Кто тебя просил обсуждать эти вопросы! Кто тебя уполномочил!…
Елена Алексеевна накинула пальто, схватила платок и отправилась искать мужа.
Проигрыватель замолк.
Ольга (стоит перед Резо и Флорой). Что же вы не танцуете?
Флора. А?…
Резо. А что?
Ольга. Я говорю, все танцуют, а вы сидите.
Флора. Правда. Сидим, сидим…
Девушка поспешно встала. Но Резо за руку усадил ее на место и уставился на Ольгу.
Резо. А кто танцует? Никто не танцует.
Ольга оглянулась: правда, никто не танцевал.
Резо. Что дальше?
Флора. Не надо.
Ольга. А ты, Резо, ничего не понимаешь. Какой хороший.
Резо. Что ты все хлопочешь? Я с тобой не знаком. Я видел тебя один раз в жизни. Что тебе от меня надо?
Ольга. Ладно, не злись. Тебе не идет, когда ты злишься.
Резо. Ну, ты дождешься. (Ушел.)
Галя и Аня заговорили шепотом, быстро-быстро. Галя настаивала, Аня возражала. Потом вдруг, обе сразу, – тоже на улицу.
Ольга. Теперь, наверно, я за хозяйку? Ну что же, ничего страшного, вечер продолжается. Все за стол, пока пирог не остыл.
Девочки сели за стол.
– Но у нас такое правило: никто ни за кем не ухаживает. Каждый берет сам себе.
Девочки брали пирог, молча ели, запивая из рюмочек кому можно – вино, кому нельзя – лимонад.
Но вдруг, сразу все, непонятным способом договорившись, одновременно встали.
– Спасибо.
– Спасибо, мы пошли.
Ольга. Почему? Вы уйдете, а они вернутся. И никого нету. Неудобно же!
– Нам пора.
Возникла небольшая толкотня, но оделись быстро.
– До свидания…
– До свидания…
Ольга постояла, не зная, что делать дальше. Принялась убирать со стола. Странно было одной в чужом доме заниматься хозяйством. Стулья стояли как попало, стол прижат к стене. Разгром.
Вернулась Елена Алексеевна.
– Где все?
Ольга. Ушли.
Елена Алексеевна. Что так быстро?
Ольга. Резо на меня обиделся. Тогда за ним Аня с Галей ушли. А тогда и все остальные ушли.
Елена Алексеевна. За что он на тебя обиделся?
Ольга. Не знаю.
Елена Алексеевна. А почему Аня с Галей ушли?
Ольга. Они, по-моему, за Резо обиделись.
Елена Алексеевна. Ну и размах у тебя.
Ольга. Когда вы ушли, я растерялась и, может быть, сказала что-нибудь лишнее.
Елена Алексеевна. Что именно?
Ольга. Не знаю. Что-нибудь могла и допустить.
Елена Алексеевна. Припомни, пожалуйста.
Ольга. Резо сидел рядом с Флорой, вот здесь за столом. Я спросила, почему они не танцуют. Я сначала даже не поняла, на что он разозлился. Но когда поняла, то и сама разозлилась. Вчера с одной, сегодня с другой…
Ольга сказала это только для того, чтобы Елена Алексеевна простила ее и пошутила в ответ. Но та молчала. Тогда она поняла, что на самом деле пора отсюда уезжать. И сказала уже серьезно, деловито:
– Я, пожалуй, завтра уеду.
Елена Алексеевна. Что же, наверно, пора. У тебя там свои дела…
Ольга. Да и вообще уже поздно, не буду больше вас утруждать.
Елена Алексеевна. Куда?
Ольга. На вокзал. Переночую в комнате отдыха, а утром домой.
Елена Алексеевна. А места есть?
Ольга. Неужели вы думаете, что я останусь на улице? Плохо же вы меня знаете.
Елена Алексеевна. Переночуешь у нас.
Ольга. Ни за что.
Она лежала на раскладушке, закрыв глаза. Но не спала и потому слышала шепоты Гали и Ани.
Галя. Как ты думаешь, она идейная или глупая?
Аня. По-моему, и то и другое.
Ольга. Спокойной ночи.
Аня. А Флорка. Ну, тихая.
Галя. Резо тоже хорош.
Стараясь не скрипеть сеткой кровати, Галя встала и принялась изображать Резо. Тогда Аня тоже поднялась и стала изображать Флору.
Ужимки их превратились в потешный танец. Этот танец понравился Ольге. Она вскочила с раскладушки и принялась плясать вместе с ними что-то свое, полугородское, полудеревенское.
Сестры остановились, снова улеглись.
Ольга. Девки! Хорошо же! Попляшем! Я за парня могу. Я в самодеятельности всегда за парня плясала!
Галя. Ну, ты за парня и высказаться можешь, слышали.
Ольга. А пошли вы…
Галя. Вот-вот.
Родители стояли в дверях.
Елена Алексеевна. Что такое? Девочки! Да и ты, Ольга…
Аня. Это наши дела, мама, все в порядке.
Елена Алексеевна (увела мужа). По правде говоря, устала я от нее. Боюсь волевых людей. Представь, вырастет…
Вадим Антонович (обнял, для нее неожиданно). Хорошая. Хорошая. Такая умная. Такая цельная, гармоничная натура. Рабочая лошадка моя, таскает, готовит, стирает, моет, утешает, прощает, таскает, готовит, терпит… Тогда, раз уж все равно не спим, послушай сочинение.
Жена моя! Мой друг! Такие
слова испошлены вконец.
Как тот, кто их сказал впервые,
хочу сказать: союз сердец.
Союз двух душ. Моя опора.
Учитель мой в годину бед.
Жизнь закругляется. И скоро,
возможно, я. И ты вослед.
Жена моя, там встречи нет…
Елена Алексеевна (засмеялась). Но зачем же так мрачно-то, под конец! Вадя! Так хорошо начал.
Утром Ольга стояла над Аниной кроватью, не зная, будить ли ее, чтобы попрощаться. Решила разбудить.
Ольга. Аня!
Аня. Что…
Ольга. Я уезжаю.
Аня. Куда?
Ольга. Куда, домой.
Аня. Ну да, ты домой уезжаешь. Который час?
Ольга. Полседьмого. Я бы не стала тебя будить, но скорей всего я больше сюда не приеду, хотела попрощаться.
Аня. Ну что же, счастливого пути… А Галю ты разбудила?
Ольга. Может быть, ты ей передашь? А то я не знаю, удобно ли.
Аня. Удобно, удобно, иначе она обидится.
Ольга стала будить Галю.
Ольга. Галя, прости, но я уезжаю. Я не стала бы тебя будить, но мы, наверно, больше не увидимся…
Галя. Мы ведь уже попрощались вчера! Который час?
Ольга. Полседьмого.
Галя. Боже мой!
Ольга. Я не хотела уезжать, чтобы осталось что-то недосказанное. Наверно, я надоела вам. Тогда простите.
Галя. Простили, простили. До свиданья, пиши, я сплю.
Едва Ольга приоткрыла дверь в комнату Вадима Антоновича, он вздрогнул, застонал и проснулся.
Вадим Антонович. Что случилось?
Ольга. Вадим Антонович, я уезжаю.
Вадим Антонович. Что случилось?
Ольга. Вадим Антонович, я уезжаю.
Он пошарил на столике часы, посмотрел.
Вадим Антонович. Заснул в три часа. Где Елена Алексеевна?
Ольга. Она одевается.
Вадим Антонович. Зачем?
Ольга. Хочет меня проводить.
Вадим Антонович. Куда?
Ольга. Я ей говорила, что не надо.
Вадим Антонович. В аэропорт ходит автобус, зачем провожать?
Ольга. Не знаю, она хочет.
Вадим Антонович. С ума все посходили.
Ольга. Вадим Антонович, я хотела попросить прощения за беспокойство.
Вадим Антонович. Все посходили с ума.
Ольга. Я не хочу, чтобы вы обо мне вспоминали плохо.
Вадим Антонович. Да, да. Конечно, какой разговор. Спал три с половиной часа. Как все это изматывает. Лена!
Ольга. Не надо, Вадим Антонович, не ругайте ее.
Вадим Антонович. Совершенно выбит из колеи. Отупел. Лена! Где она там?…
Ольга шла по темной еще улице. Проговорила печальное, поэтическое:
Мальчик куда-то шагает по снежному полю…
Подумала, сказала иначе:
Мальчик в ушанке по снежному полю шагает…
Захотелось еще поэтичней:
Мальчик по снежному полю шагает печально…
Ее слушали сотрудники детского дома, кто не был занят с детьми.
Ольга. Очень привлекательная женщина, имею в виду внешность. Белокурая, с карими глазами.
Воспитательница. Очень привлекательная. И как же она объясняет?
Ольга (не обратив внимания на иронию). Как она объясняет. Все и просто и сложно. Тогда она училась в балетном училище. И там она полюбила своего соученика. Совсем еще молоденькая, семнадцать лет. Но когда у нее родился ребенок, это была я, – отец оказался трусливым человеком. Что ей оставалось делать? Пришлось бросить училище и отдать меня в Дом младенца. Но учтите, что сама она, чтобы все время находиться рядом, устроилась туда же санитаркой.
Воспитательница. Почему же сбежала?
Повариха. Ты слушай, Наташа. Слушай!
Мало кто так жаждет легенд, как воспитательницы и няньки детских домов. Необыкновенные усыновления, неожиданно найденные родители, раскаяние матерей…
Ольга. А дальше – что. В нее влюбляется молодой аспирант. Познакомились случайно, в компании. Человек бесхарактерный, не приспособленный к жизни. Но она ответила на его чувство. И тут – да, совершила ошибку: не решилась сразу сказать, что у нее есть ребенок. Откладывает разговор со дня на день, со дня на день, а тем временем аспирант уезжает в Москву. Что делать молодой женщине? Она бросает Дом младенца и едет за ним. Рассчитывает там, на месте, во всем признаться и тогда уже взять ребенка к себе. Но не тут-то было. Вдруг у нее рождается еще дочка.
Воспитательница. Вдруг.
На это общественность откликнулась еще более сурово.
Повариха. Не придирайся к словам.
Старшая воспитательница. Ты дежуришь? Иди дежурь.
Нянька. Молодая еще судить.
Ольга. Правда, хотите слушайте, хотите не слушайте. Итак, муж, я уже сказала, человек безвольный, легко падает духом. Конечно, ребенок осложнил ему жизнь. И главное, его диссертация. Перед мамой встал вопрос: что же, повесить ему на шею еще одного ребенка? Таким образом, признаться стало еще труднее.
Старшая воспитательница. У нее и в письме было, что муж – тяжелый человек.
Ольга. Это правда, он нервный, к нему надо привыкнуть. Но он имеет на это право. Теперь это крупнейший ученый, все время научные эксперименты, которые, конечно, требуют напряжения. Мировая известность тоже накладывает ответственность. Непрерывно летает, сегодня в Ташкент, завтра где-нибудь в Париже… И в то же время – совсем простой, что его отличает – это скромность. Но вот вдруг у него рождается еще одна дочка, вторая. Причем обе очень способные девочки.
Воспитательница. Ну, а сейчас-то она хотя бы ему призналась?
Ольга. Сейчас? (Она не была готова к этому вопросу и несколько сбилась.) Сейчас-то, конечно, призналась.
Воспитательница. И что он?
Ольга. Против всех ожиданий, отнесся прекрасно. Даже ругал ее, что молчала до сих пор.
Повариха. Шестнадцать лет промолчала! Волевая женщина.
Ольга. Конечно, трудно. Ей надо было сознаться уже не только в том, что у нее растет дочь, но еще и в том, что она столько лет скрывала!
Воспитательница. А если бы ты сейчас к ней не поехала? Значит, так все и осталось бы? Сама она так и не собиралась тебя разыскивать.
Нет, эту историю не должно дискредитировать. И общественность возмутилась.
Нянька. Что ты привязалась? Ведь кончилось хорошо.
Старшая воспитательница. Будем гадать: искала бы, не искала бы. Ведь она ее приняла?
Ольга. И еще как! Вхожу в квартиру, спрашиваю: «Мне Елену Алексеевну». Это, говорит, я. Сразу в прихожей начинаю рассказывать, в чем дело. Но только успела начать – она в слезы. Она стоит плачет, и я стою плачу.
Воспитательница. Теперь что же и не поплакать. Взрослая дочь, сама зарабатывает.
Нянька. Зачем дочь восстанавливать против матери? Кому это на пользу?
Воспитательница. Я не восстанавливаю, но она должна учитывать все.
Повариха. Честно говоря, я не верила, что так удачно получится. Редкий случай, чтобы человек с годами изменился к лучшему.
Ольга. А почему вы думаете, что она изменилась? Если хотите знать, именно плохие люди не делают ошибок в жизни. Они все прикинут. А хороший человек – вот он-то и может совершить ошибку. Нет, как любят судить! Хотя еще неизвестно, как они сами поступили бы в таком положении. И чего ей это стоило – только я знаю. И какие у нее были трудности в жизни. И она через все это прошла.
Повариха. Работа какая-то странная. Ведет кружок и все?
Ольга. Не кружок, а коллектив. Хотя она могла бы работать и в театре. Но она не хочет, потому что любит свою работу, любит своих учениц, хочет весь свой опыт передать им. Разве плохо? И дома жизнь идет интересно. Все время гости, встречи с интересными людьми, взаимные сюрпризы. И зачинщик всего этого – мама.
Повариха. Ты ее так и звала – мама?
Ольга. Сначала звала Елена Алексеевна, потом она говорит: «Если можешь, зови меня, пожалуйста, мама». Но я так до конца и путалась. То Елена Алексеевна, то мама.
Нянька. Как же ты теперь? Она там, а ты здесь.
Ольга. Летом опять съезжу. А кончу училище – сразу к ним. Уже навсегда.
В директорской комнате было тихо. История выдержала испытание. В детском доме одним преданием стало больше.
Ольга с подругой стояла в вестибюле общежития.
Ольга. Сначала я просто так сказала, не знаю почему. Потом смотрю – все только этого и ждут: как я ее нашла, как я ее полюбила, как она меня полюбила…
Подруга. В общем, завралась.
Ольга. Теперь возникает такая проблема: раз я ее нашла, значит, я должна ехать к ней. Как же это – нашла и вдруг не поеду. Как будто все обязательно живут с матерями.
Подруга. Есть, наоборот, хотят отделиться… Скажи, что привыкла жить свободно, хочешь жить одна.
Ольга. Но она и правда женщина необыкновенная, это объективно. Разве только родственников можно любить? Прежде всего она всегда хочет помочь людям в беде. К ней со всего дома приходят дети, и она им объясняет непонятное. Хотела подарить мне платье, но я не согласилась.
Она протянула руку к своей ячейке в стенном ящике для писем, достала конверт.
– Вот как раз письмо от нее.
Подруга. Читай, читай, я пойду.
Подруга ушла.
Ольга разорвала конверт, достала письмо. От волнения запинаясь, стала читать: «Дорогая Ольга! Спасибо за письмо и фотографии. У нас есть для тебя новости. Вадим Антонович все-таки сумел кое-что для тебя выяснить. Васильева Елена Александровна, которая работала у нас медсестрой, живет в городе Торопец Калининской области. Работает в городской больнице. Судя по всему, это и есть твоя мама. Мы решили, что ты должна это знать, хотя сведения о ней не слишком обнадеживают. У нее есть слабость. Ты, наверно, догадываешься, какая. Она злоупотребляет спиртными напитками. Не знаю, что тебе посоветовать…»
Ольга стояла на вокзальном перроне в маленькой очереди у вагона. В одной руке она держала чемодан, в другой – коробку с тортом.
1974