– Ну что? – спросила Ирина Сергеевна, когда первый голод был утолен. – Будешь продолжать свои допросы?
– Нет. Завтра уезжаем, – кратко объявила Катя, не перегружая мать подробностями.
– Ну и слава богу, – ответствовала Ирина Сергеевна. – А то тут просто ужас что творилось!
– Что? – Катя недоуменно уставилась на мать, прожевывая пирожок с повидлом.
– Иван приехал и привез с собой нотариуса. Ариадна Казимировна все-таки оставила завещание. Дом она отписала своей подруге!
* * *– Ой, что это у тебя?
– Котенок.
– Ты что, Лысенко, решил завести домашнее животное?
– Маш, слышишь… Завтра этот малец должен вернуться. Ты с сестрой Риты сама поговоришь или Сорокина пусть разбирается?
– Ой, устала я, Игорь, от Сорокиной, если честно! Как начнет, так за три дня не переслушаешь. Что все мужики сволочи, я и без нее знаю.
– Маш, я тебе о чем: этот малец, Мишка, он где жить-то пока будет, у сестры ее двоюродной или как?
– Ну а я почем знаю?
– Так ведь ты же к ней в больницу ходишь.
– Вот именно, что хожу. Она как замолчала, так с тех пор и не разговаривает. Ну, почти не разговаривает. «Да», «нет». Отвернется и молчит. А про мальчишку я и спрашивать боюсь. Знаешь, Игорь, я как посмотрю на нее, сразу как-то не по себе становится… Слушай, так ты этого зверя зачем сюда приволок? Мыши, что ли, завелись?
Котенок был смешной, полосатый, самый что ни на есть дворовый Васька. Он уже перерос тот нежный возраст, когда любой котенок похож на пушистый клубок и вызывает одно сплошное умиление. Был он длинен и тощ, как и любой подросток, и больше всего напоминал скумбрию, выловленную в год морского недорода. Когда капитан Лысенко увидел его в ящике среди других котят, он сразу понял – этого скоро перестанут продавать и в лучшем случае просто выбросят на помойку, ну а в худшем… Котенок стоял, упершись лапками в бортик ящика, и тоскливо заглядывал в глаза прохожих, словно взывая о милосердии. Сбежать из плена ему не давала частая веревочная сетка, натянутая поверх узилища. Глаза у него были большие, ярко-желтые, усы обломались, но уши бодро стояли торчком, да и сам он выглядел смышленым. Чем-то он сразу зацепил проходящего мимо человека, этот безродный котенок. Может быть, тем, что в глазах и того, и другого светилась какая-то общая тоска? Лысенко подошел к бабке, торговавшей у рынка котятами, и купил Ваську за символическую пятерку.
Зорким глазом эксперт Камышева заметила какую-то неуловимую схожесть в тощем котенке с загнутым крючком хвостом и неприкаянном капитане.
– Худющий он какой…
– Откормим. Я ему кошачьего корма купил. Знаешь, как харчит? Маш, я вот о чем подумал: может, мне этого мальца пока к моим свезти? Я, вообще-то, и кота этого… для него купил. Представляешь, приезжает он, мать в больнице, а… короче, родителей нет. Он же испугается! Нужно же как-то его отвлечь?
– Вот этим пугалом?
– Ну чего ты, Маш, отличный кот! Знаешь, как он поет! Вот погладь его, попробуй!
Маша Камышева недоверчиво протянула к животному руку. Котенок тут же воспользовался предложением и шустро вскарабкался ей на шею, как заправский альпинист. Там он разлегся и действительно немедленно запел. Причем голос у него оказался чрезвычайно громкий и трескучий.
– У него блохи есть? – с подозрением спросила Камышева и осторожно сняла живой воротник с шеи.
– Сказали, что нет.
– Сказали, сказали…
Она бесцеремонно перевернула котенка кверху пузом, которое оказалось нежно-бежевым, в мелких леопардовых пятнах, и подула в мех. Кот не возражал. Он лежал в позе «я ваш навеки» и блаженно жмурился. Впрочем, после тех огромных порций корма и молока, которые скормил ему с утра новый хозяин, блаженно жмурился бы даже лев.
– Так и скачут, – объявила Камышева. – Ошейник ему нужно купить.
– И поводок?
Камышева шутки не поняла. Она вообще в последнее время была необычайно серьезна.
– Село ты неасфальтированное! Кто котов на поводках водит? От блох. Кстати, как там твоя Катерина? Разобралась с инсулином?
– Сказала, что инсулина вроде бы не нашли. Собирается домой.
– Я ей сразу сказала, что дело тухлое. Его почти никогда не находят. Особенно если плохо ищут. Это тебе не мышьяк искать. Смотри, чего он там роет? Да, так я говорю, нужно было пробу… Ой, смотри, он тебе на бумаги надул!
– Вот скотина! А бабка говорила – чистоплотный!
– Не чистоплотный, а полосатый. Это две разные породы. Ты ему лоток купи.
– Так купил же!
– Где?
– Вот, в пакете стоит.
– Игорь, ты ему лоток на пол поставь. Он сам в пакет лазить не будет, – скептически заметила Камышева. – И песок такой купи специальный, кошачий, «Барсик» называется или «Мурзик», короче, как-то так. Коты его обожают. Да, идея неплохая… мальчишке это чудо природы должно понравиться. Ты смотри, как загребает! Старается… Да скинь ты его на пол, он же тебе все перегадит!
– Да ладно, это бумажки ненужные.
– Да? Ну, тебе виднее. А насчет сына ее… К твоим родителям я его везти все же не советую.
– Почему?
– Неужели не понимаешь?
– ?..
Капитан недоуменно воззрился на Камышеву, а котенок, справившись с туалетом, спрыгнул на пол, улегся в пятне солнечного света, падающего из окна, и стал деловито вылизываться.
– Оставь это дело мне и Сорокиной, – заявила эксперт. – А сам не выходи из роли. В сказках, Игорек, как говорится, добро завжды пэрэмагае зло. Это значит что? Это значит, что мы с Сорокиной на пару в любом случае лучше, чем ты один. Сиди тихо. Понял? И вообще, Сорокину лучше не дразнить. Она сама по себе прет, как Ленин на пьедестал, и, если что начала, ее не переспоришь, а уж тем более не переубедишь. И не надо. И кота своего вечером ко мне занеси, я на завтра отпрошусь и за мальчишкой поеду. Если ее сестра откажется за ним дальше смотреть…
Приведя в порядок меха, котенок подошел к капитану и легко вспрыгнул ему на колени, где моментально улегся, свернувшись клубком.
– Слушай, пусть кот сегодня у меня переночует, – предложил Лысенко, опуская пальцы в жидкий мех и почесывая свое приобретение. – А то мало ли как ее сестра – подкинули ей ребенка и еще кота в придачу…
Камышева внимательно посмотрела на капитана и согласно кивнула. Слава богу, Игорь вышел из той стадии, когда мужики заливают в себя непомерное количество водки и закусывают сами собой изнутри. Что ж, кошкотерапия – это хорошо. Пусть кормит своего Мурзика и радуется, когда тот гадит ему на документы… Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Но эти мысли эксперт вслух озвучивать не стала.
* * *Их разбудил громкий стук. После вчерашнего утомительного дня они обе спали как убитые. Мама, видимо, решила сегодня рано не вставать – на море идти было неудобно, а может быть, не захотела будить дочь, которая выглядела не лучшим образом.
В дверь отчаянно колотили:
– Катя! Катя, проснись!
Она быстро вскочила и отодвинула собачку замка.
На Оксане, как говорят, лица не было. Девушка тяжело дышала – то ли от быстрого бега, то ли от той новости, которую нужно было сообщить.
– Что случилось? – одновременно воскликнули Катя и ее мать.
Ирина Сергеевна поспешила пододвинуть неожиданной гостье стул:
– Садитесь, садитесь…
Но Оксана садиться не стала.
– Катя, скорее… ради бога! Валерия Аристарховна… повесилась!
Ахнули обе. Катина мать закрыла лицо руками, Катя побелела.
– «Скорую» вызвали? Ничего не трогали?
– Вызвали. Но… она уже холодная.
Так, значит, продолжение последовало. Честно говоря, этого она не ожидала. Никак не ожидала. Плеснула в лицо воды, наскоро натянула джинсы и футболку.
У большого дома появились одновременно все: Катя с Оксаной, «скорая» и милиция.
Тело Валерии Аристарховны действительно было уже холодным. «Скорая» констатировала смерть от удушения и уехала. Прибывшая бригада оказалась из местного отделения, и, наскоро осмотрев место происшествия, милицейский следователь сел составлять протокол. Катя не стала вмешиваться, просто достала телефон и позвонила по оставленному номеру. Ее выслушали и пообещали, что следователь прокуратуры будет послан на место как можно быстрее.
«Ну, будем надеяться, – мрачно подумала она, – что это будет не вчерашний следователь». Не то чтобы давешняя девчушка ей не понравилась. Во-первых, Катя о ней ничего не знала, а во-вторых… Вот это «во-вторых» она не смогла точно сформулировать, чувствовала только, что здесь нужен человек с опытом, которого и у самой Кати имелось, к сожалению, немного.
«Беда никогда не приходит одна» – вспомнилась ей старая пословица. Что ж, все правильно. Как верно и то, что наследников стало на одного меньше.
«Беда никогда не приходит одна» – вспомнилась ей старая пословица. Что ж, все правильно. Как верно и то, что наследников стало на одного меньше.
– Пойдем отсюда, – потянула она за рукав Оксану, которая все еще стояла на пороге комнаты. – Не нужно тебе на это смотреть.
Оксана послушно, как маленькая девочка, побрела за Катей.
– Кроме летней, здесь есть еще другая кухня?
– Есть.
– Пойдем, сваришь мне кофе.
Пока они шли длинным коридором с множеством поворотов, версии, одна нелепее другой, громоздились в Катиной голове и рушились, как построенные из песка детские замки.
– Почему ты за мной прибежала? – спросила она в упор, как только они вошли в кухню.
– Елена… Елена Аристарховна велела. Сказала: «Беги за ней, она знает, что делать».
Так, значит, за ней послала Елена.
– А «скорую» кто вызвал?
– Я. Я ведь медучилище закончила.
Все понятно. Вызвала «скорую», а уже та сообщила о предполагаемом самоубийстве в милицию.
– Так. А первую помощь не пробовала оказывать?
– Катя, она холодная уже была! – Девушка буквально отшатнулась от нее. – И… и… я испугалась!
Конечно, она испугалась. Человек, висящий в петле посреди комнаты, – крайне неприятное зрелище. Увидев такое, любой струсит и потеряет голову. Даже умеющая держать себя в руках Елена Аристарховна. Иначе она не послала бы за Катей.
– Кто ее нашел?
– Елена Аристарховна.
– Зачем она вошла к сестре?
– Наверное, хотела разбудить пораньше, ведь нужно было похороны…
Так, и здесь все понятно.
– А сама она что ж, – резко спросила Катя, – первую помощь не стала оказывать?
– Она кричала так сильно, что я ее еле успокоила. И, Кать, я же тебе говорю – она уже совсем мертвая была! Застыла даже…
– Елена Аристарховна трогала ее?
– Не знаю. Я уже позже прибежала, когда она выскочила в коридор и закричала. Она так кричала, даже на пол упала! Я вошла в комнату, а там… Я сгоряча схватилась, думала, что, может, не поздно еще… но она как камень уже была. – Девушка поежилась. Немного помолчала и поинтересовалась: – Так ты кофе будешь пить? Сварить тебе?
Да, действительно, она же попросила Оксану отвести ее пить кофе. Да какой к черту кофе! Разные вопросы так и вертелись у нее на языке, требуя немедленных ответов. Однако она все же взяла себя в руки, решив начать задавать их позже. Если она сейчас снова устроит формальный допрос, то девушка замкнется, а пока она от испуга и от того, что есть с кем поговорить, может сообщить нечто важное. Главное – не упустить момент.
– Да. Давай, вари кофе, – разрешила Катя.
В этой кухне, оборудованной по последнему слову техники, кофеварка была автоматическая. Оксана споро и умело заправила агрегат, не спрашивая, пододвинула Кате масло, булочки, достала из холодильника еще что-то.
– Отчего она повесилась, Кать?
– У нее мать умерла, Оксана.
– Что ты мне зубы заговариваешь! – вдруг зло воскликнула девушка. – Они все до единого рады были, что бабка вовремя померла. Они не хотели, чтобы она завещание на Людмилу Федоровну оформила. И я… я думаю…
– Глупости ты думаешь, – быстро сказала Катя.
– Ее совесть замучила. Они на бабку давили, давили, пока та от сердца не умерла. Она ж старая была, много ли ей надо! А может, действительно Валерия Аристарховна ей какое-то не то лекарство дала. Вот и…
Что ж, прекрасная версия! Браво, девочка! Валерия Аристарховна отравила родную мать, а на следующий день ее замучила совесть и она повесилась в собственной спальне.
– Записка там была?
– Да.
«Классика, – подумала Катя. – Сначала поругалась с любимой мамочкой, потом отравила ее, а после повесилась. Все, как в учебнике!»
– Ты ее читала?
– Да. «Простите меня».
– Почерк Валерии Аристарховны?
– Не знаю. Написано печатными буквами.
– Сама ты что-нибудь ела? – неожиданно спросила у девушки Катя.
– Нет.
– Так, давай быстренько что-нибудь съешь. Или хоть кофе выпей.
– Не могу. Меня… меня тошнит.
Катя вспомнила, как ее саму тошнило от вида убитого, и посочувствовала. Это сейчас она может совершенно спокойно есть, а тогда…
– Садись, – подтолкнула она Оксану к столу. – Ну, ты же в медучилище училась. Что, вас в морг никогда не водили, что ли?
– Водили… один раз. Я тогда болела. А больше не водили.
Черт знает чему их учат в этих медучилищах!
– А работала ты где?
– Ассистенткой у зубного врача. Я на зубоврачебном…
Понятно. Должно быть, в практике зубных врачей трупов практически не бывает.
– Там и с Иваном познакомилась?
– Да.
Оксана повернулась к Кате спиной и принялась мыть руки. Катя заметила, что, пока они находились в кухне, Оксана проделала эту процедуру уже дважды. Ну, все понятно. После того, как она коснулась холодного тела своей несостоявшейся свекрови, она еще неделю будет безостановочно мыть руки.
– Так. Садись, не маячь. Мне тебе еще пару вопросов задать нужно.
Катя встала и почти насильно усадила девушку, которую сотрясала дрожь. Кофе, сваренный Оксаной, уже давно остыл. Теперь Катя взялась за дело сама. Включила кофейный автомат, разрезала пополам подогретую булочку, щедро намазала ее маслом…
– Лимон есть?
– В холодильнике.
Катя набросила на плечи Оксаны чью-то теплую шаль, висевшую на спинке одного из плетеных кресел, и сунула ей ломтик лимона.
– Положи в рот. Полегчало?
– У-м-гу.
– Теперь ешь. Ты же беременная! Потом некогда будет.
– Почему?
– Я знаю.
Она, безусловно, знала. Потом их всех будут допрашивать, и не по одному разу. А начнет, пожалуй, она сама.
– Елены Аристарховны спальня где? Рядом с комнатой сестры?
– Да.
– А вы где спите?
– В конце коридора. Там раньше Ванькина детская была.
– А Ариадна Казимировна где жила?
– Они с Людмилой Федоровной наверху.
– Это правда, что Ариадна Казимировна все-таки оставила завещание?
– Да. Ванька вчера привез нотариуса, и оказалось, что она его написала еще до нашего приезда, почти месяц назад. А нам голову морочила!
– А что Людмила Федоровна?
– В обморок упала… артистка… – Оксана недобро усмехнулась.
Да. Не сходится. По логике вещей, почить в бозе этой ночью должна была именно Людмила Федоровна – и тогда все бы сходилось. Но, наверное, не все было так просто…
– Я не хочу больше оставаться в этом доме! Мне страшно! – Собеседница судорожно сжимала концы шали и смотрела на Катю испуганными глазами маленькой девочки.
– Оксана, успокойся и ешь, – строго сказала Катя. Она еще вчера заметила, что эта девушка, с виду ершистая и неподатливая, легко идет на контакт и ищет, к кому бы прислониться. И вся ее беда заключалась в том, что в один прекрасный день она прибилась не к тем, к кому было нужно. Вот и все. – Карандаш и бумага здесь есть? – спросила она.
– А зачем тебе?
– Нарисуешь план дома, где какая комната, и расскажешь, кто где находился этой ночью.
– Зачем?
– Мне нужно подумать.
– Господи, какой кошмар! – вдруг воскликнула Оксана и зарыдала.
«Все, – подумала Катя. – Наступила реакция. Больше она мне не помощник».
– Убила собственную мать и повесилась! – всхлипывала Оксана.
– Умойся и успокойся. – Она подтолкнула плачущую девушку к раковине и открыла кран с холодной водой. – Никого она не убивала. И не вешалась. Это ее убили и повесили.
* * *Она и не думала в этот раз предлагать свою помощь, но, оказывается, нужная бумага все же пришла. Вчера вечером. Если бы они с мамой уехали накануне… Честно говоря, у Кати не было опыта работы в чужой команде. К тому же те опера, что были здесь позавчера и отнеслись пренебрежительно к ее рассказу и к ее выводам, не вызвали у нее особых симпатий. Что ж, ладно. Раз она снова на работе, то поможет… чем сможет. Даже если совсем недавно они не разделяли ее мнения.
Врач уже закончил свою работу, фотограф тоже. Валерию Аристарховну увезли в морг. В комнате, большой, солнечной, с видом на сад, находились трое – эксперт-криминалист, следователь прокуратуры и сама Катя. «Интересно, – подумала она, – если дела теперь объединят, то кто будет их вести? Хорошо бы, чтоб эта…»
Оперативная группа, с которой у Кати вчера не срослось, прочесывала сад и пляж – зачем, она не знала, но, наверное, им, уже осмотревшим место убийства, было виднее.
– Инсценировка? – Она кивнула на кусок веревки, свисающий с потолочного крюка.
– Да. И не очень качественная. Одним словом, работал любитель. – Следователь, женщина чуть за тридцать, коротко стриженная, русоволосая и кареглазая, пожала плечами. – Так что здесь позавчера случилось?