Катя по возможности кратко описала события. Следачка изредка задавала вопросы и что-то черкала в своем блокноте. При этом она не надувала щеки и не строила презрительных гримас, как было с тем милицейским следователем, который приезжал, когда умерла Ариадна Казимировна.
– Давай хоть познакомимся, что ли, – после какого-то вопроса неожиданно сказала женщина. – Я – Вика.
– А я – Катя.
– Очень приятно. Хотя приятного мало, если честно. Ты здесь отдыхала?
– Да.
– Отдохнуть-то хоть успела?
– Да вроде бы. – Катя неопределенно пожала плечами.
– Ну, опера наши пусть пашут, первоначальные следственные действия мы закончили, а теперь думать будем. Одна голова хорошо, а две лучше. Ты в какой прокуратуре?
– Я как раз не в прокуратуре. Я как раз опер. – Катя улыбнулась.
– Да ты что! – ахнула Вика. – Оно тебе надо?
– А следователям что, легче? – парировала Катя. – Работа почти та же, а бумажек раза в три больше.
– Ты права. – Вика чуть заметно усмехнулась, и Катя поняла, что ей, наверное, уже ближе к сорока – обозначились морщинки у глаз и в углах рта, тронутого веселенькой розовой помадой. – По двадцать-тридцать дел тянем. Особенно летом весело. Ну, конечно, из них реальных десять-пятнадцать, остальные либо на доследование, либо на приостановление, но все равно отписываться по всем нужно. Теперь еще и это мне подбросят, просто пятым элементом чую.
Кате вдруг стало спокойно. Не то чтобы та вчерашняя девчушка-следователь ей не понравилась, нет, она и сама недалеко от нее ушла, но ей было бы гораздо спокойнее, если Вика…
– Так, давай-ка все по порядку. Кто из родственников имеется в наличии, не знаешь?
– Да вроде бы все на месте, – пожав плечами, ответила Катя. – Я попросила их разойтись по своим комнатам, никуда не выходить и ждать. Насчет того, что какие-то следы могли пропасть, то я пришла уже последней, и…
– Следов навалом, – заверила ее Вика. – Ничего, если мы с тобой будем на «ты»? Ну и слава богу. А то знаешь, некоторые такие умные, пока с ними китайские церемонии разведешь, уже и работать перехочется. Я тебе вот что предлагаю, Кать. Ты эту компанию лучше знаешь, я тебе сейчас напишу поручения на допрос, пока они еще все тепленькие. Ты с ними поговоришь, а то у меня здесь дел по горло – следы упаковать, сопроводиловки выписать, только экспертиз одних назначить надо до фига и больше… А ты их сама квалифицированно и допросишь на протокол. Ты в каком отделе?
– Особо тяжкие.
– Наш профиль. Короче, соображаешь, какие вопросы задавать.
– Да, Вика, насчет экспертиз. Можно еще раз сделать тест на инсулин Липчанской Ариадны Казимировны?
– Это ее мать?
– Да. Я не намекаю, что вскрытие сделали неквалифицированно. Но, может быть…
– Нет проблем. Ради бога, давай только обойдемся без взаимных реверансов! Я сама знаю, что инсулин – вопрос сложный, так что все равно пришлось бы настаивать на повторном исследовании. Тем более что здесь действительно нужен мастер. Знаю я одного такого. Он уже, правда, год как на пенсии, но я его лично попрошу. К тому же это мой свекор. Вот так. Идет?
Признаться, эта Вика нравилась Кате все больше и больше!
– Вик, а время убийства предположительно какое?
– Навскидку от половины второго до четырех часов. Да, и еще. У убитой этой ночью был сексуальный контакт. Довольно активный. Вся постель в свежих пятнах. Это тебе ни о чем не говорит? Ухажера ее, случайно, не знаешь?
Катя пожала плечами.
– Поспрашивай. Может, сестра в курсе. Все меньше работы было бы. Кстати, с кого думаешь начать?
– С нее и думаю.
– Ладно. Действуй.
* * *Елена Аристарховна заперлась на ключ. Кате пришлось заверить, что это именно она, прежде чем замок щелкнул и ее пустили в комнату. Едва гостья перешагнула порог, сестра убитой тут же снова заперла дверь.
– Елена Аристарховна…
– Ради бога, Катя, – перебила ее испуганная женщина, – вы ведь работаете в милиции! Вы можете… Пусть пришлют кого-нибудь – охранять нас. Вы сами видите, что творится… Я – следующая! Маму убили, сестру убили…
Катя вспомнила, как еще вчера эта надменная особа демонстрировала благородное негодование и попрекала ее заваренной кашей, с пеной у рта отстаивая, что мать умерла естественным порядком. Тогда дочери Ариадны Казимировны мысль о насильственной смерти родительницы казалась абсурдом. А уже сегодня она сама трясется, как поросячий хвост, и требует приставить к ней охрану.
– Откуда вы взяли, что вашу сестру убили, Елена Аристарховна? Записка…
– Видела я эту записку! Катя, неужели вы сами не понимаете, что эту записку мог сварганить кто угодно?
– Это не почерк вашей сестры?
– Но она же печатными буквами написана!
– А Валерия Аристарховна как писала? У вас есть что-нибудь, чтобы мы могли сравнить?
– Нет у меня ничего. – Сестра убитой помрачнела. – Но, наверное, можно поискать какую-нибудь ее записную книжку… Что-нибудь в комнате… Квитанции… Человек всегда что-нибудь пишет. Послушайте, это же ваша работа! Вы лучше знаете, как это делается! И вы просто обязаны делать эти… как их… экспертизы… Вы должны прийти к правильным выводам, сравнить ее почерк, в конце концов!
– Когда человек решает покончить с собой, он, как правило, очень взбудоражен и его почерк сильно изменен, – заметила Катя. – Самоубийца взволнован, он находится в состоянии аффекта. Он не думает, как будет выглядеть его почерк и будет ли он похожим на образец. Кстати, многие пишут и печатными буквами, хотя раньше никогда так не делали.
– Покончить с собой?! В состоянии аффекта?! Вы сказали – Лерка покончила с собой?! Но почему? Зачем… Неужели вы намекаете на то, что Лера могла что-то сделать с мамой… а потом и с собой? Но это же полная чушь! Ее убили, убили…
– И вашу мать тоже убили?
Елена Аристарховна тяжело опустилась на стул.
– Но… нам ведь сказали, что ничего такого не нашли. Что она просто умерла от остановки сердца и мы можем ее похоронить. Разве не так?
– Убить можно не только ядом, – пожала плечами ее собеседница. – Может быть, вашу сестру замучила совесть?
– Я знаю, кто это сделал, – заявила Елена Аристарховна, проигнорировав вопрос о совести. – Когда речь идет о таких деньгах… Неужели вам самой до сих пор ничего не пришло в голову?
– Что?
– Что Ванька у Леры единственный сын. И наследник. Сначала он хотел дом – просто помешался на этом доме…
– У него же есть квартира в столице, – невинно заметила Катя.
Елена Аристарховна посмотрела на нее как на слабоумную.
– Катя, какая квартира? Двушка в многоэтажке? Это же несравнимые величины! Об этом смешно даже говорить. А здесь – дом в Крыму, гектар земли! Он же мечтал обзавестись тут частной гостиницей! Это же золотое дно, как вы не понимаете? Он уже со мной советовался, просил помочь с проектом, хотел устроить тут частный отель… когда мама оставит ему дом, разумеется. Да даже если ничего не перестраивать, а просто продать этот участок, можно было бы выручить не просто большие, но огромные деньги! Стоимость сотки земли на побережье растет с каждым годом. И какое место! Недалеко Ялта, и в то же время чисто, спокойно… Я думаю, когда он узнал, что мать хочет отписать дом этой интриганке, то…
– Он отравил родную бабку собственным инсулином? А потом сам же и пришел с пустой упаковкой?
– Но коробочка-то пропала?! А в комнате, кроме меня, вас, врача, Светланы, Ваньки и этой его девки, никого не было! Я, вы, врач и Света были далеко, остается эта девка! И если не он сам, то она ее и спрятала, потому что… О господи!..
Катя вспомнила, что не далее как позавчера сама рассуждала точно так же: коробку могли спрятать либо Иван, либо его невеста. Которая, кстати, закончила медучилище и, как оказалось, вполне могла быть знакома со свойствами инсулина. Если бы Елена Аристарховна слышала тот разговор в саду, когда сама Катя лежала на скамейке, а эти двое между поцелуями рассуждали о свойствах лекарства, то ее подозрения начет собственного племянника и его невесты переросли бы в полную уверенность. Тем более если бы она знала, что Оксана сидела. И была осуждена за убийство. Однако, даже безо всех этих подробностей, можно признать эту версию далеко не самой абсурдной. Но она пришла сюда совсем не за тем, чтобы Елена Аристарховна зацикливалась на племяннике или его невесте.
– Коробка нашлась, – заявила Катя.
– Где же?
– Я подумала, вышла на улицу… Все оказалось очень просто. Ее сдуло в окно сквозняком, когда Светлана Петровна открыла дверь.
Дверь была уже открыта, когда в нее заглянула Светлана Петровна, но помнит ли это Елена Аристарховна?
Дверь была уже открыта, когда в нее заглянула Светлана Петровна, но помнит ли это Елена Аристарховна?
– Да?.. Так просто… я об этом не подумала…
– Елена Аристарховна, вы этой ночью были у себя в комнате?
– Да, конечно.
– И ничего не слышали?
– Нет. – Елена Аристарховна покачала головой. – Ничего.
– Во сколько вы легли спать?
– День был такой тяжелый… Ужасный был день! Наверное, легла где-то около десяти. Или, скорее, в начале десятого.
– И сразу уснули?
– Почти сразу. Видите ли, я очень боялась, что не усну, и выпила снотворное.
– И ничего не слышали – шагов в коридоре, каких-нибудь звуков из спальни сестры?
– Я же вам говорю, что спала очень крепко.
– Дверь была заперта на ключ? Как сейчас?
– Да. Мне было… как-то не по себе. И я заперлась.
– Значит, вы не видели, как к вашей сестре пришел мужчина?
– Какой мужчина?
– Я думала, это вы мне подскажете, кто мог прийти к ней ночью.
Елена Аристарховна едва не застонала сквозь сжатые зубы. Лерка… сучка похотливая! Мать еще не похоронили, а она туда же! Развлекаться! Вечно у нее свербело в одном месте! И прямо здесь, за стеной, а она не слышала и не видела… да и слава богу! Впрочем, теперь на Лерку сердиться поздно… нет уже ее непутевой сестры…
– Вспомните, пожалуйста, весь вчерашний день как можно подробнее, – попросила Катя.
Елена Аристарховна тяжело вздохнула. Подозрительная кончина матери, смерть сестры и известие о том, что та, оказывается, провела последнюю ночь в своей жизни с мужчиной. Да еще у нее под носом. Что ж, вполне в Леркином духе, мрачно подытожила она, вслух же сказала:
– Утром мы позавтракали, и Иван уехал с вами… Я и Лера остались в доме – нужно было приготовиться… к похоронам… Потом Иван вернулся, он привез нотариуса. Тот сказал, что у него завещание нашей матери. Я подумала, что это какое-то старое завещание. То есть я знала, что у матери есть завещание… это все знали. Она как-то обмолвилась, что оформила завещание, чтобы потом между нами не было споров о наследстве. Это было… года два назад… нет, еще раньше. Но то, что привез с собой нотариус, – это, конечно, был сюрприз! Я не думала, что… Оказалось, это совсем новый документ и все старые завещания совершенно не идут в счет. Только этот бред! Мама оформила его месяц назад, до нашего приезда, представляете! Даже не посоветовавшись ни с кем из родных! И эта интриганка, ее любимая Люсенька, заявила, конечно, что ни о чем таком и не подозревала! Разумеется, она обо всем знала! Мама без нее и шагу не могла ступить…
– И упала в обморок?
– В обморок она позже упала, когда Юрий Викторович зачитал, что мама завещает дом ей. Притворщица!
– А потом?
– Пришлось ее отпаивать каплями, чуть не «скорую» вызывать. Она закатывала глаза и делала вид, будто вот-вот умрет. Заявила, что ей ничего здесь не нужно. Как же! Потом Светлана отвела ее в комнату, а Оксана даже вызвалась с ней посидеть. Но эта доморощенная Вера Холодная отказалась, заявила, что хочет побыть одна. Господи, какое низкопробное актерство! Не знала!.. Конечно, она обо всем знала, – все никак не могла успокоиться Елена Аристарховна. Заговорив о больной теме наследства, она даже как-то позабыла о смерти сестры.
– Да, и она отдала нам ключи от сейфа, – вспомнила почтенная дама. – Они, оказывается, хранились у нее. Конечно, когда ты уже получила что хотела, можно и ключи вернуть! Господи, да мать ей всю жизнь доверяла больше, чем нам! Что она в ней нашла?!
– Валерия Аристарховна никуда вчера не ездила? – Катя так внезапно вернулась к сестре негодующей наследницы, что та сначала не поняла вопроса.
– Что? А, Лера… Нет, Лера никуда не отлучалась. Мы весь вечер провели дома. Она ушла к себе в комнату, я – к себе. Это все нужно было как-то… осмыслить, а моя сестра… не тот человек, с которым можно было говорить серьезно. Она до неприличия радовалась, что получит эти цацки. Жила одним днем, не понимала, что ее сын остался без ничего! Она прямо помешалась на этом сейфе – ей непременно захотелось открыть его и посмотреть, что оставила мать.
– И вы открыли?
– Открыли, мельком посмотрели, конечно… Но выкладывать из него ничего не стали. Только взглянули. Это было бы совершенно непристойно – мама еще не похоронена, а мы пересчитываем… подсчитываем, делим! Мне это показалось крайне циничным, я ей так и сказала. К тому же Юрий Викторович совершенно недвусмысленно подтвердил, что стоимость картин и драгоценностей действительно очень большая. Да и зачем было их доставать, если у него на руках была опись, которую оставила мать? Такой милый человек! Но неужели он не понимал, что, составляя это завещание, она лишает своего внука причитающегося ему наследства? И что дом получит посторонний человек? Почему он ее не отговорил?
– Это не его дело, – мягко произнесла Катя. – Он только зафиксировал волю вашей матери.
– Да, это верно, – вздохнула Елена Аристарховна. – Но он мог бы как-то дать нам знать!
– Он и этого не имел права сделать. Это подсудное дело. У него могли отобрать лицензию.
– Как все сложно, оказывается… Да, и он посоветовал нам арендовать ячейку в банке и перевезти все туда. Как только он взглянул на сейф, то сразу сказал, что тот устарел и крайне ненадежен.
– А где находится сейф?
– В винном погребе.
– А ключи сейчас у кого?
– У меня, разумеется.
– Можно посмотреть? – поинтересовалась Катя.
– Смотрите. – Елена Аристарховна раскрыла объемистую кожаную сумку, затем вжикнула змейкой внутреннего потайного кармана и запустила туда руку.
Катя увидела, что лицо ее сначала напряглось, потом побелело… Рука все шарила в кармашке, а лоб и шея достойной наследницы драгоценностей пошли красными пятнами. Вдруг Елена Аристарховна подскочила к кровати и вытряхнула на нее все содержимое своей сумки. На атласное покрывало кучкой высыпались несколько ручек, какие-то квитанции и талончики, половина шоколадки, пудреница, два тюбика губной помады, очечник, записная книжка, чехол от мобильного телефона и сам телефон, какие-то таблетки, початая пачка жевательной резинки, крошки, объемистая связка ключей, палочка от съеденного мороженого, кошелек и… упаковка от инсулина.
– Их… их украли! – возопила дама, пренебрегая выпавшей связкой.
– Спокойно, – сказала Катя, косясь на коробку от инсулина, которую совершенно проигнорировала Елена Аристарховна. – Как они выглядели?
– Два… два ключа! Такой… замысловатой формы! Желтые! Наверное, латунные. И еще один – обычный, от английского замка, от подвала. Белый. Все на одном колечке.
– А эти? – кивнула Катя на связку.
– Это от квартиры. От моей квартиры. Боже мой!
– А это что? – Катя, не дотрагиваясь руками, указала на коробочку.
– Это? Я не знаю, что это…
– Это упаковка от инсулина, – сказала Катя, – которая пропала вчера. Как она оказалась в вашей сумке?
– Я… я не знаю, – пролепетала Елена Аристарховна. – Вы… вы же сами говорили, что нашли ее вчера за окном! Это… это провокация!
– В вашу комнату кто-нибудь заглядывал вчера? После того, как вы положили в сумку ключи от сейфа? Вы сами выходили куда-нибудь?
– Да… конечно. Весь день бегала по дому… Столько хлопот перед похоронами! И вечером… Выходила в туалет. Ужинать. Сидела в саду… совсем недолго. Потом приняла ванну… Но от кого же было их прятать? В доме же все свои! Даже Светланы не было!
– Сумка оставалась в комнате?
– Да что мне ее, целый день с собой было носить? В туалет? В ванную? – вспылила Елена Аристарховна. – Кто угодно мог зайти и взять… И подбросить!
Да, кто угодно мог войти, и взять ключи, и подложить упаковку.
– Чистый пакет у вас есть? – мрачно спросила Катя.
– Пакет, пакет… – заметалась Елена Аристарховна. – Пакета, похоже, нет… Вот, только файл.
– Давайте.
Катя осторожно препроводила упаковку в файл.
– Придется временно попросить вас освободить помещение, Елена Аристарховна. Здесь нужно поработать.
Подавленная хозяйка комнаты начала было собирать вещи, чтобы положить их обратно в сумку, но Катя ее остановила:
– Нет, ничего не трогайте. Пойдемте куда-нибудь… может, на веранду? У меня еще много вопросов о вашей сестре.
Елена Аристарховна, все еще не веря, что ключи от сейфа с сокровищами пропали, и оглядываясь на сумку, покорно вышла за Катей.
* * *– Не хотела бы я доживать до таких-то лет. – Светлана Петровна, домработница, поджала губы и скорбно вздохнула. – Чтоб вот так, с ума выживши, дом Люське… то есть Людмиле Федоровне отписать, а родным-то, своим кровным… Да, дела. И что она, по-вашему, с доминой-то этой делать будет? Его ж содержать, чинить нужно…