Между кузнецом и струей отравленного дыма рухнул щит из Голубого огня.
– Зат-ш-шем? – выдохнула тварь. – Зат-ш-шем мешаеш-шь, сестренка? Зат-ш-шем тебе эти мальтш-шишки?
Стоящая в воздухе Аякчан посмотрела на черную женщину с возмущением. Если б она сама понимала, зачем тратит последние капли Огня на парня, который только и знает, что дразнить ее! И вообще, какая она этой пакости сестренка?
– Самой нужны! – звонко выкрикнула Аякчан и, вытянув руку с нестерпимо пылающим Огненным шаром, ринулась с небес прямо на черную женщину. Эту тварь надо прикончить сразу, быстро, прежде чем она догадается, как на самом деле слаба Аякчан.
– Всегда тш-шебе, сестренка! Потш-шему все вкуш-шное всегда тш-шебе? – вырвавшийся из груди твари визг прошелся по поляне, вздымая густые клубы сухой золы.
Мелкая черная пыль ударила Аякчан в глаза, в рот, набилась в нос. Девочка зашлась кашлем… шар Голубого огня сорвался с ладони – только пальцы судорожно дернулись в напрасной попытке удержать его. Бессмысленно вильнув, шар врезался в землю. Поляна содрогнулась. Слежавшиеся пласты золы вздыбились сплошными черными стенами. На гребне одной из них, как на волне, взмыла черная женщина.
– Ненавиш-шу тебя, сестренка! – скаля ржавые крючья зубов, прошипела она в лицо Аякчан и, лягушкой распластавшись на поднявшемся вихре, понеслась над вершинами деревьев – прочь.
– Хватай ее, девочка-жрица! Что зависла, голубоволосая, лови, улетит! – яростно завопили снизу два голоса.
Аякчан вовсе не собиралась никого ловить… но этот крик хлестнул ее, как плетью. Не раздумывая и не рассуждая, будто так и надо, она сорвалась в погоню. Сквозь мчащийся впереди черный вихрь еще смутно виднелся нелепо растопырившийся силуэт черной женщины. Ветер ударил Аякчан в лицо, растрепал волосы, швырнул пряди в глаза. Рванувшая на большой скорости девочка отвернула лицо от секущей черной пыли…
Ощущение пустоты обрушилось внезапно. Вот только что, вытянувшись в струнку, она рассекала воздух… вот зависла на мгновение… и камнем рухнула вниз. «Видно, суждено мне упасть с небес на землю, – переворачиваясь в воздухе, отчужденно подумала Аякчан. – Два раза вывернулась, третий – не удастся».
Белая обледенелая земля крутанулась перед глазами, и Аякчан всем телом ударилась… о туго натянутую разрисованную кожу. С воплем подлетела кверху, чуть не до самых верхушек сосен. Дрыгая ногами в воздухе, шлепнулась обратно. Подлетела снова… И уже с высоты успела разглядеть, что взлетает и падает она на огромном, под великанскую руку, шаманском бубне. Снова взлет – падение, опять взлет…
– Ой-е-е! – с воплем боли девочка опять свалилась на бубен. Послышался громкий треск – будто лопнуло что-то… В глазах у Аякчан на мгновение помутнело – а когда она снова смогла соображать, поняла, что сидит на земле… нет, она все-таки сидит на бубне… Только бубен больше не был огромным, как пиршественный стол. Так, самый обыкновенный малый шаманский бубен – оказавшийся под ней обод с колокольчиками больно давил своим краем на спину. Над ней стояли мальчишки. Дурацкая физиономия Донгара была откровенно перепуганной, а вот Хакмар смотрел на нее странно – с удивлением и опасливым подозрением.
А недалеко она от полянки отлетела – оглядываясь по сторонам, поняла Аякчан.
– Говорила же я вам, что у меня Огнезапас кончается! – пробормотала она и попыталась встать с бубна… Тут же послышался надтреснутый перезвон колокольчиков… Девочка хотела распрямиться… Замерла в полусогнутом положении – и лицо ее стало мучительно краснеть…
– Что? – переполошился Донгар. – Что, девочка-жрица? Плохо тебе? Ударилась сильно?
– Нет, – делано равнодушным голосом откликнулся Хакмар – Она просто бубен твой насквозь пробила и в ободе застряла!
Свиток 14 Где все-таки пришлось ехать в город всем вместе
– Где я, однако, новый бубен возьму? – в который уже раз повторял Донгар, вертя треснувший обод со свисающими с него клочьями расписной кожи. Уцелевшие медные колокольчики жалобно позвякивали.
– Обод я тебе починю, а кожу купим, когда до жилых мест доберемся. Или отработаем, – вытряхнув на ладонь скудный денежный запас в пару медных монет и одну меленькую серебрушку, уточнил Хакмар.
– Не понимаешь ты ничего, кузнец, – Донгара его слова вовсе не утешили. – Разве бубен – это кожа да обод? В бубне малые духи жить должны: иначе как он большим станет, как маленьким станет, как в другие миры достучится? Бубен другой шаман подарить должен, чтоб уже был с духами, или старшие родичи должны его сделать, шкурой жертвенного оленя обтянуть, женщины рода ту шкуру расписать. Шаман за бубном приходит, выкуп, как за невесту, дает, праздник большой устраивают, все хмельную араку пьют. Пока пьют-веселятся, духи – любопытные они! – приходят, в бубен селятся…
– Причем чем больше пьют, тем больше духов селится, – хмыкнул Хакмар.
– Ты смеешься, кузнец, а я, когда маленький был, шаману наш род новый бубен делал! Перед празднеством шаман бубен взял – он легкий был, плясал с ним шаман. Кончилось празднество – шаман бубен в свой дом понес. Шатался, даже упал три раза – такой бубен тяжелый стал, столько духов в него поналезло!
– А потом у него от этого бубна еще и очень сильно болела голова! – невозмутимо сообщил Хакмар. – Если тебе твой бубен так дорог, нечего в него падающих с неба жриц ловить! Что у тебя за привычка такая дурацкая – как жрица с неба валится, так ты ее обязательно подбираешь!
Скорчившаяся у костерка Аякчан посмотрела на мальчишку исподлобья. Ничего-ничего! Сейчас она искренне надеялась, что верховная жрица Айгыр собирается убить проклятых Черных! Вот тогда, встав над их еще теплыми трупами, она, может, и позабудет, как стаскивали с нее этот набитый духами кулев бубен! Причем неизвестно, что было хуже – сочувственно-виноватое сопение придурковатого Донгара или хихиканье откровенно веселящегося кузнеца. Одно хоть радовало: вернувшись на поляну, Синяптук она не увидела. Котелок, где недавно бурлил отвар, которым черный шаман лечил толстую мальвину, лежал перевернутый. Погасший Огонь едва дымился, а постель из лапника была пуста – Синяптук исчезла. Тощий шаман всю поляну обегал, все уцелевшие кусты облазил – убивался по Синяптук больше, чем по своему треклятому бубну!
– Коллекционируешь ты этих голубоволосых ведьм, что ли? – продолжал разоряться Хакмар.
– Это не я! – перепугался Донгар. – Разве ж я куль какой злобный, чтоб такое страшное с большой начальницей-жрицей сделать? Это не иначе как черная женщина! – И он безнадежным взглядом окинул поляну, начисто, до промерзшей земли, выметенную вихрем, что унес вылезшую из-под земли жуткую тварь. – Я виноват, конечно! – вздохнул он. – Не уберег! – он нахохлился и уткнул голову в колени, похоже, терзаемый муками совести.
Аякчан и Хакмар посмотрели на страдающего мальчишку, а потом… переглянулись. Аякчан увидела на лице кузнеца такое же обалдение, какое испытывала сама: этот так называемый черный шаман что, не соображает – Синяптучка его прикончить собиралась! Правда, Хакмар немедленно отвернулся, похоже, раздосадованный этим мгновением взаимопонимания с ненавистной голубоволосой ведьмой. Аякчан тут же почувствовала еще большую досаду – не такая уж она страшная, чтоб от нее вот так шарахаться! Между прочим, в тот единственный раз, когда она побывала в городе, некоторые парни на улицах на нее даже оглядывались! С интересом!
– Что это за существо хоть было? – старательно не глядя больше на кузнеца, снисходительным тоном обратилась она к Донгару.
– Тоже ведьма-албасы, однако. Вроде тебя, только из Нижнего мира, – печально откликнулся Черный.
«Албасы, вроде тебя?» Вроде нее! Она, значит, снизошла, заговорила с этим полудурком, называющим себя черным шаманом, а он вместо благодарности снова за свое – албасой обзывается! Не-ет, вот когда она все-таки осуществит свой план и заманит Черных к Айгыр, просто его смерти ей будет мало! Пытки. До-олгие пытки. Среди которых обязательная – битье бубном. С размаху по тупой башке!
– Черной женщиной ее называют, – тем временем продолжал бубнить Донгар. – Наш старый шаман в пауле страшное рассказывал. Давно, еще до Храма, она приходила, на Рыжий огонь из Нижнего мира вылезала, людей забирала. Если кому искра в лицо попадала – и ему конец, и родичам его, и всему селению! Как ни прячься, а черная женщина между домов пойдет, носом своим нюхать будет – всех найдет, всех заберет! Но когда Голубой огонь в Сивир пришел, не стало ей ходу на Среднюю землю! А мы снова Рыжий огонь разожгли… – Выражение лица у Донгара стало бесконечно виноватым.
– Ну знаешь – какой умел, такой и разжег! – Хакмар явно обиделся. – Я ж тебе не она… – он кивнул на Аякчан, – чтоб Голубой разжигать! А без Огня я бы крышку на Нижний мир не поставил! Мог, конечно, и не разжигать! Пусть бы мэнквы и дальше тут шастали! И вообще! У меня и раньше в моей горе Рыжий огонь загорался – и никакая тетка из-под земли не лезла!
– Ход в Нижний мир… Когда ты Огонь зажигал, он еще открытый был – вот она и почуяла, – физиономия Донгара стала еще виноватее, – она ж не мэнкв, ей, чтоб в Среднюю землю пролезть, любая щелочка сгодится.
– Так, – физиономия Хакмара стала напряженной, он резко выпрямился, – и куда же ее сейчас понесло? – глядя на полосу черной золы, осевшей на деревьях там, где пролетел унесший подземную тварь вихрь, спросил Хакмар.
– Где люди есть, – снова вздохнул Донгар. – Чтоб в Средней земле жить, ей все время надо людей забирать, души их высасывать.
– А я знаю, куда она полетела! – вдруг с торжеством провозгласила Аякчан. – В город, вот куда! – она заторопилась, прежде чем вскинувшийся Хакмар успел перебить ее. – Там ей и спрятаться есть где, и даже если она кого… заберет… – Аякчан споткнулась на слове, боясь даже вообразить, что же случается с тем, кого это чудовище «забирает». – Никто даже не заметит!
Мальчишки уставились на нее недоверчиво.
– У нас в пауле – в селении нашем – если что с кем не так, сразу заметят, – пробормотал Донгар.
– Наши горы вашему стойбищу не чета…
– Паулю! – перебил Донгар.
– Стойбищу! – фыркнул в ответ кузнец и продолжил: – Но у нас тоже, ежели человек бездушным сделается – без души останется, – родичи увидят!
– Не знаете вы города! – с высокомерным превосходством усмехнулась Аякчан. Ее собственное знание города ограничивалось дорогой от ворот до местного Храма, но рассказывать об этом мальчишкам вовсе не обязательно!
– Однако… – озадаченно пробормотал Донгар. На несколько мгновений он замер в неподвижности – непривычная работа мысли комкала и мяла его простецкую физиономию. Потом решительно поднялся и принялся сматывать с пояса ту самую веревку, которой он пытался поймать черную женщину. И вдруг быстрым рывком растянул ее над заново разожженным костром. Аякчан почудилось, что она слышит сдавленный стон – и веревка напряглась, как страдающий человек.
– Ты что делаешь? – не удержавшись, изумленно спросила Аякчан.
– Духа веревки наказываю, – равнодушно откликнулся мальчишка. – Из-за него нижнюю албасы упустили. Если шаман велит крепко держать – надо, однако, держать крепко!
Мальчишка свернул слабо дымящуюся веревку – и, подхватив один из вьючных тюков, направился к оленям.
– А вот мне тоже интересно: куда это ты собрался? – поднимаясь, едко спросил Хакмар в его удаляющуюся спину.
Донгар не оглянулся. Закрепил тюк у седла – Аякчан даже показалось, что веревка тюка завязалась сама собой, затягиваясь прежде, чем пальцы мальчишки-шамана успевали закрутить узел. Поглаживая оленя по спине, Донгар пробормотал тому в морду:
– В город, куда ж еще!
Олень фыркнул – равнодушно. Хакмар зафырчал, как разъяренная рысь.
– Почему-то я так и думал!
Аякчан стало слегка не по себе – зрачки у кузнеца засветились желтым, и впрямь как у рыси, и в них замелькали жутковатые алые точки.
– Сперва ты всю Среднюю землю от кулей спас… – голос Хакмара звенел от напряжения.
– Да чего там… Зато ты меня спас… – от смущения затеребил косу Донгар.
– Потом пришлось мэнквов в Нижней земле запирать – теперь все по новой: черная тетенька, которая решила переселиться в город?! – не обращая внимания на бормотание Донгара, продолжал возмущаться Хакмар. – Я все понимаю – может быть, их всех и вправду надо кончать! Но почему это обязательно должны делать мы?
– А для чего еще мы нужны, однако? – также не поворачиваясь, пробормотал Донгар – казалось, он разговаривает с оленьим седлом.
– Что? – опешил Хакмар.
– Для чего еще мы Черными-то народились, говорю? – Мальчишка-шаман медленно обернулся и уставился кузнецу в глаза. – Травами лечить и белые шаманы могут, да и клинки ковать у тебя в горах найдется кому, верно? Но сам же говоришь: то кули, то мэнквы, теперь вот албасы Нижнего мира… Неладное что-то творится на Сивире. Наверное, потому и мы появились – чтоб снова лад Средней земле дать. Кроме нас-то – некому!
– Не знаю. Меня вполне бы устроило ковать клинки, – несколько растерявшись, пробормотал Хакмар и невольно стиснул пальцы на рукояти своего меча.
Аякчан тихонько хмыкнула – если все клинки, которые он кует, как этот, Огнем пышут… Девочка покачала головой. А шаман вовсе дурной – по его выходит, черные шаман да кузнец для спасения Сивира в Средней земле объявились, надо же! Хотя все знают, что Черные – самая большая напасть и есть! Хоть записки Матери-основательницы вспомнить – из-за Черных война на Сивире началась! Но та же самая древняя создательница Храма писала: черные шаманы могут то, чего не умеют остальные…
– Чую я, нутром чую – надо ту черную женщину остановить! – тем временем горячо доказывал Донгар. – Кто знает, сколько бед она натворит! Вот из-за таких, как она, нас, Черных, на Сивире и не любят, не доверяют нам!
– Ага, – все еще ошалело кивнул Хакмар. – Она нам репутацию портит.
– Ай-ой! – всплеснул руками Донгар. – Когда ж это она успела, тварь нижняя, тебе эту… репу с тацией попортить? Ты ж свои инструменты так бережешь, однако! – И он сочувственно поцокал языком.
Хакмар со стоном закатил глаза к темным небесам. Аякчан зло скривила губы – а ведь всего два Дня назад она была точно такой же тупой! И не попади она в Храм, этот гордый южный мальчишка сейчас тоже презирал бы дикую стойбищную девку! Нет уж, Храм – самое лучшее, что случилось с ней в жизни! Она будет держаться за него и за то, что он может ей дать! В лучшем стиле настоящей жрицы она сказала вовремя нужное слово – и теперь глупый черный шаман сам рвется в город! А уж она позаботится, чтоб там он попал в цепкие лапки Айгыр – и чтоб верховная была за это ученице Аякчан благодарна!
– Я тоже с тобой поеду! – гордо выпрямляясь, объявила она. – Я – единственная здесь жрица Храма, и если что-то угрожает благополучию Средней земли – я должна это остановить!
– Ай-ой! – лицо Донгара аж засветилось от радости. – Да с девочкой-жрицей мы черную нижнюю тварь враз поймаем да в Храм представим!
Аякчан мысленно усмехнулась – да уж, одна черная тварь ее усилиями неизбежно окажется в Храме. А может – и две. Она едва заметно покосилась на Хакмара – и вздрогнула, натолкнувшись на его горящий взгляд. И впрямь горящий – глаза мальчишки-кузнеца отсвечивали алым.
– А ведь ты хотела, чтоб мы в город ехали, храмовница! – раздельно процедил он. – И тетка та… черная… албасы Нижнего мира… она тебя сестренкой называла! А может, если тебя испытать как следует, у тебя тоже один глаз да железные зубы окажутся? – И он с тихим зловещим шелестом потащил из ножен меч.
Задыхаясь от ужаса, Аякчан попятилась. Будь у нее хоть какой Огнезапас, она бы попыталась отбиться – но сейчас она была совершенно беззащитна перед его клинком!
– Ай! – она только закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть ненавидящих глаз кузнеца и взлетевшего над ее головой меча…
– Ай-ой, Хакмар, ты чего, однако! Ты не путай! Албасы албасе рознь! Есть нижние ведьмы, что в подземном мире живут, Куль-отыру кланяются – они страшные. А есть верхние – те самому Нуми-Торуму да верхним духам дочками приходятся, шаманам камлать помогают… А наша так и вовсе – жрица! Голубому огню служит – понимать должен…
Не решаясь убрать ладони от лица, Аякчан поглядела сквозь раздвинутые пальцы. Мальчишка-шаман стоял между нею и кузнецом – и его побелевшие от напряжения пальцы намертво вцепились в руку Хакмара с мечом!
– Ты успокойся, остынь, подумай, – увещевающим тоном продолжал говорить Донгар. – А мы поедем, пожалуй… – он медленно разжал стиснутые руки и попятился, не спуская глаз с Хакмара. – А ты, девочка-жрица, не бойся, однако! Хакмар хороший, правильный парень, он жрицу обижать не станет…
– Жрица Храма никого не боится! – привычно пробормотала Аякчан, но голос ее дрожал и ломался – ничего себе, не станет! Похоже, для него жрицу обидеть – одно удовольствие! И наплевать ему, что такого обидчика Храм по всему Сивиру искать станет, а как найдет – заставит долго, День за Днем жалеть, что на Средней земле народился, прежде чем в Нижнюю сойти! Смелый…
– Ну так поехали! – восторженно вскричал Донгар, вскакивая в седло оленя и протягивая Аякчан руку.
Девочка посмотрела на него презрительно снизу вверх – и не шелохнулась. Конечно, она испугалась за свою жизнь, когда на нее мечом замахнулись, – но неужели он думает, что она, почти жрица Храма, будет, как вьюк, трястись за спиной у какого-то убогого тундрового мальчишки? Да кем он себя возомнил – Великим Черным Шаманом, погубителем жриц? И прежде чем Аякчан успела вспомнить, что этот парень на самом деле и есть Великий Черный… мальчишка вдруг засмущался, заерзал – и торопливо спрыгнул с седла!
– Извиняюсь сильно, девочка-жрица. Виноват… Не подумавши я, однако… И то верно, не подобает жрице… – И прежде чем Аякчан успела сказать хоть слово, он одним быстрым движением закинул ее в седло. – Вот так! – он ухватился за узду и, сутулясь от почтительности, зашлепал по мерзлой земле, ведя оленя Аякчан в поводу.