«Прости, задержусь допоздна на работе. У меня шикарные новости! Нужно кое о чем тебя спросить! Скоро приду. Д.»
Теперь я уверена, что в данном случае все это как-то было связано с его работой. Я стала искать лучшие журналистские курсы за границей, но было очень сложно разобраться с ними, потому что я даже не знала, в какую страну он собирался. Потом я поняла, что он собирается рассказать мне тем вечером о какой-нибудь волшебной возможности, которую подарила ему судьба; может быть, он даже предложит мне уехать за границу вместе с ним. И теперь в его поведении был какой-то смысл – он ведь думал не о том, что не хочет ребенка, просто ребенок мешал исполнению его мечты.
– Я люблю тебя, Дженьюэри… может быть, в следующий раз… – сказал он.
В течение дальнейших нескольких месяцев каждый раз, когда я думала о Дэне, мне становилось невыносимо больно и я начинала сомневаться, что смогу воспитать ребенка одна. Однажды я даже записалась к врачу на аборт. Лиззи предложила пойти вместе со мной и собиралась взять отгул на работе, но на другой день я отказалась.
– Вот тебе и ответ, – сказала она. Поэтому я приняла решение, зная, что Дэн уже не вернется. Он не хотел, чтобы я его нашла. Он сделал все, что было в его силах, чтобы стереть меня и нашего ребенка у себя из памяти.
Айла – счастливый ребенок. Она много смеется, как будто кто-то все время рассказывает ей очень смешные шутки. Я помню ее первую улыбку; ей было тогда недель шесть. Это была настоящая улыбка. Все ее лицо озарилось светом. Айла улыбалась даже своими темно-голубыми глазами. В этой улыбке было что-то от Дэна, и мне впервые стало жаль этого засранца. Он прохлопал такой момент!
Приходит Лиззи с бокалом вина – лучшее лекарство в конце сложного дня. Она сообщает, что собирается начать готовить картофель для запеканки.
– Женишься на мне? – говорю я.
– Расслабься, милая, – отшучивается она. – Подними ноги. Когда все будет готово, я позову.
Я делаю большой глоток вина. И еще один. Может, я просто слишком впечатлительная. У Айлы хороший аппетит, и некоторые дети вправду развиваются медленнее, чем остальные, и небольшой спазм, ну…
– Детям нужно плакать, это полезно для их легких, – обычно говорила бабуля в первые несколько месяцев – я все время ей названивала и жаловалась, что Айла постоянно плачет. Когда Айле исполнилось восемь месяцев, ей сделали снимок таза, но, конечно, на снимке не было ничего страшного, а в девять месяцев она уже садилась в своем креслице.
– У нее хороший аппетит, – сказал семейный доктор, – ребенок развивается в норме.
В тот момент его обещания меня успокоили, но в течение следующих нескольких месяцев я снова забила тревогу. Беспокойство – что плющ; оно продолжает расползаться по вам, пока не выйдет из-под контроля. Как раз сегодня я пришла на собрание мамочек, с которыми мы учились на курсах подготовки к родам. Дети такого возраста, как Айла, обычно не играют друг с другом, а сидят бок о бок, но каждый при этом занимается своим делом. Кто-то складывал кучку из разноцветных кубиков, кто-то играл с детским кассовым аппаратом. Я продолжала смотреть на Айлу, надеясь, что она быстро соберет свой пазл с изображением животного. Но ее движения были замедленны, словно она запаздывала, не вписавшись в общий ритм.
– Разве она не прекрасна? – сказала одна из моих подруг по группе, а я смотрела на Айлу, которая уставилась вперед, словно в трансе, как будто наблюдала за чем-то со стороны.
Что-то не так. Что-то здесь не так. Я беру свой бокал вина и иду к Лиззи на кухню, решив сегодня рассказать ей про группу Айлы.
– Я была странным ребенком, – говорит она, разминая картофель, в то время как я натираю на терке сыр, – никогда не хотела играть. Только и делала, что спала да ела. Мама сказала, что я была идеальным ребенком: для счастья мне нужны были лишь еда и одеяло.
Я молчу.
– Каждый ребенок ведет себя по-своему, Джен, так что не волнуйся.
На следующее утро мне немного легче – я решила, что Лиззи права. Должно быть, у врачей уже отрицательный рефлекс на всех этих чокнутых мамочек, которые начинают поднимать панику по любому поводу и чуть что несутся сдавать анализы. Я иду в комнату Айлы. Она такая спокойная, такая умиротворенная. Я вынимаю ее из кроватки.
– Проснись, соня, – говорю я, поднеся ее к себе поближе, а потом морщу нос. Входит Лиззи. На ней полосатая пижама и кофта, волосы собраны в небрежный пучок.
– А смена подгузников в обязанности крестной входит? – спрашиваю я.
– Нет уж, пусть этим занимается профессионал. Поставлю чайник.
Укладывая Айлу на пеленальный стол, я снова рассматриваю ее ножки. Одна длиннее другой, и это сразу видно.
Айла хнычет.
– Сейчас, я быстро, моя девочка! – Я тянусь к нижней полке, где лежат подгузники.
Мышечный спазм не облегчает процесс смены подгузников. Но это ведь нетрудно? Она смотрит на меня своими невинными глазками, как будто хочет что-то сказать.
Почему я не могу избавиться от этого чувства? Что-то не так. Я знаю что. Что-то не так, и никто не сможет убедить меня в обратном. Ни Лиззи, ни бабуля, ни даже доктор. В понедельник я первым делом отведу мою маленькую девочку к врачу и не уйду, пока они не скажут мне, что ее беспокоит.
16
2014 год
Начало июня. Мы с Лиззи сидим в нашей любимой тайской забегаловке; Руки дома, с Айлой, они строят из старой картонной коробки шедевр древнеримской архитектуры.
– Как твоя новая работа? – спрашиваю я, угощаясь крупуком. Год назад Лиззи организовала фирму, сотрудники которой помогают людям выкинуть старые вещи.
– Помогают что? – спросила я, когда она мне рассказала.
Конечно, в полную силу Лиззи своей компанией не занимается, так как все еще работает в турфирме, но она сократила свою рабочую неделю до четырех дней, чтобы иметь возможность развивать свое предприятие. Идея пришла к ней, когда одна из ее коллег переживала развод. Лиззи как-то зашла к этой женщине в выходные и была очень сильно впечатлена состоянием ее квартиры. Будучи человеком добрым, она потратила почти все свои выходные, помогая разгрести этот бедлам.
– Я так много переезжала, Джен, – объяснила мне Лиззи, – я мастер по путешествиям, сбору чемоданов и логистике, поэтому я могу зарабатывать тем, что буду помогать людям разгрести беспорядок.
– Ты все еще не понимаешь, чем я собираюсь заниматься? – говорит она, заметив на моем лице улыбку после новости о том, что только что вступила в Ассоциацию борцов с бардаком, у которой, кстати, замечательный сайт.
– Это так здорово, мне кажется, – говорю я совершенно искренне. Я признаюсь, что вначале была настроена довольно скептически – просто не могла понять, как можно платить кому-то за то, что он разбирает и выбрасывает твой мусор. Но в конце концов я поняла, насколько важна эта работа, когда Лиззи рассказала мне об одной из своих старых клиенток – женщине под восемьдесят, которой нужна была помощь, чтобы расчистить дом до того, как она умрет.
«Давайте посмотрим правде в глаза, мой рейс уже почти объявили», – сказала она Лиззи с усмешкой. Я сразу подумала о дедуле – он всегда говорит, что не хотел бы, чтобы нам с Лукасом пришлось разгребать его вещи после того, как его не станет. И эта женщина тоже не хотела обременять своих детей, которые все работали по двенадцать часов в сутки. Но сама она бы с этим не справилась – ей было много лет, и она мучилась от болей в спине, поэтому тяжести поднимать не могла. Лиззи помогла женщине составить каталог картин, книг и мебели, одежду и посуду они пожертвовали в различные благотворительные фонды. Лиззи помогла распродать мебель, которая не нужна была никому из детей этой женщины. Которая, кстати, была актрисой и работала когда-то в театре и гастролировала по всему миру. Лиззи и ее клиентка вместе плакали и смеялись, рассказывали друг другу истории из жизни и в итоге стали хорошими друзьями и многому друг у друга научились.
Лиззи рассказывает про сегодняшний заказ. Нам приносят еду, а она обрисовывает ситуацию. Сегодня она была в доме в Барнс. Хозяйка позвонила ей втайне от мужа, потому что просто больше не смогла выносить беспорядок, который он там устроил.
– Тут куча старых газет, – сообщила она, – и продуктов, срок годности которых истек уже невесть сколько лет назад. Я как будто живу в бомжатнике. Хотя нет, что вы! Бомжи бы обиделись.
– Бедняжка, – говорю я, соглашаясь с Лиззи, что в данном случае нужна квалифицированная помощь.
– Ты знаешь мои три правила, Дженьюэри, – говорит Лиззи, поедая курицу-карри, – никаких детей, никаких мобильных и никаких мужей, пока дом не будет расчищен.
– Ага, – киваю я, чуя неладное.
– Муж этой клиентки знал, чем я занимаюсь в его доме; я заставила его согласиться еще до того, как приступила. Я не хотела секретничать, бегать по дому в камуфляже, с мусорным пакетом наперевес. Прекрати ржать, Дженьюэри!
– Прекрати меня смешить.
– Моя работа предполагает, что обе стороны должны остаться довольными. Мы с клиенткой договорились о цене – она прекрасный человек. И начали разгребать кабинет ее мужа. Некоторые из его документов датированы тысяча девятьсот семьдесят четвертым годом, то есть они были составлены тогда, когда мы еще даже не родились.
– Шутишь! Так что в итоге случилось? – доливаю я вина в бокал Лиззи.
– Муж вернулся домой раньше обычного, что-то около четырех, пробежался по всем мусорным контейнерам, как наркоман, выбросил весь мусор на асфальт перед домом и стал кричать на нас – якобы мы разрушили его жизнь.
– И что ты сделала? – спрашиваю я, думая, что по сравнению с этим мой день в офисе прошел скучно и неинтересно.
– Я почти и не могла ничего сделать. Попыталась деликатно объяснить ему, что он сам дал согласие. Мы провели его по дому. Я разговаривала с ним, хотела заставить его разглядеть, насколько стало меньше всякого хлама, но в конце концов мне пришлось уйти. Теперь я молюсь, чтобы они с женой не поссорились окончательно. Она его и так боится.
– И что теперь?
– Позвоню ей завтра. Мораль этой истории?
– Продолжай, – заинтригованная, спрашиваю я.
– Никогда не выходи замуж, – пожимает Лиззи плечами, – пойми меня правильно: у одиночества свои недостатки, но, выйдя замуж, ты ведь просто меняешь шило на мыло, разве не так?
Когда мы с Лиззи возвращаемся домой, она спрашивает меня о «Шервудс».
– Как там Уорд? Ты больше не пила с ним тайком по пятницам?
– Нет, – отвечаю я. Уорд работает в «Шервудс» уже два месяца.
– Как жаль.
– Он женат.
– И правда. Просто Грэм – не вариант, а Спенсера ты продолжаешь отвергать, хотя я не понимаю, почему нельзя позволить себе крутую интрижку.
– Лиззи, каким бы шикарным Спенсер ни был, он бегает за каждой юбкой.
– Что ж, остается только Уорд.
– Который женат, так что это тем более не вариант. Во всяком случае, даже если бы он не был женат, он все равно не мой тип. Он слишком…
Я думаю об Уорде. Он может быть забавным, рассудительным, даже добрым – он ведь пожелал мне удачно познакомиться с новой девушкой Дэна. И в то же время способен и прикрикнуть, если не в настроении.
– Непредсказуемый, – говорю я.
– О, но это ведь здорово.
– По сравнению с Джереми…
– Их нельзя сравнивать.
– Знаю. Я только хотела сказать, что Джереми прямолинеен. А у Уорда слишком много всего происходит в голове такого, о чем он не говорит.
– Знаешь что, Джен? Сомневаюсь. Люди всегда пытаются приписать молчунам какие-то необычные качества. Говорят «Он такой загадочный!» или «Он такой артистичный!», а на самом-то деле человек просто скучен до невозможности.
– Это про таких, как я, обычно ничего подобного не думают, – продолжает Лиззи. – Думаю, ты права. Что ты в нем видишь, то и есть. Я слишком веселая, чтобы казаться загадочной.
– Уорд не скучный.
– Так что, как ты думаешь, происходит в его загадочной голове?
– Не знаю. Что-то там, наверное, не так. Может быть… – я сжимаю руку Лиззи в своей ладони, – ему просто нужна хорошая уборка в доме.
– О да! И тогда он почувствует себя свободным, посмотрит на все с другой стороны и будет вести себя на работе куда приветливее.
– Предложу этот вариант завтра на совещании.
– Предложи. Намекни, что я ему скидку по дружбе сделаю.
– Кажется, у меня ячмень, – говорит Грэм, и его лицо оказывается в опасной близости от моего. Я заглядываю ему в глаз.
– Ничего, – говорю я.
Люси фыркает:
– Потому что ничего и нет.
Мы сидим в зале для совещаний. Входит Уорд и садится за стол. Как сообщила Надин, он сегодня в офисе с семи утра. В последнее время Уорд очень поздно возвращается домой, а стол его завален коробками из-под китайской еды.
Посреди совещания Уорд вдруг решает поинтересоваться новыми домами, инструкции по поводу которых он недавно нам давал.
– Что с «Клэйхерст»?
– В теории мы должны обменять его в следующий понедельник, – отвечает Грэм.
– Продолжай в том же духе, Грэм. А что насчет фермы?
– Хозяйка поблагодарила нас за цветы, – сообщаю я. – Говорит, ее муж пытался взять кредит.
Грэм смеется. Потом вытягивает сам себе пальцы, один за другим, и раздается отчетливый хруст.
– Артрит.
На его лице появляется страдальческая гримаса.
– И как ты жив-то еще, Грэм? – говорит Уорд. – А миссис Робертс?
– Объявление уже напечатано в «Кантри лайф», – отвечаю я. – Просмотров много. Кое-кто собирается приехать еще раз.
– Когда? Сегодня, завтра, в следующем году? – спрашивает Уорд.
– Во второй половине дня, – уточняю я.
– Хорошо. Если кто-нибудь что-нибудь предложит, давайте разберемся с этим домом побыстрее, потому что, если дела будут идти так же плохо, скоро наш офис в Мэйфейре придется закрыть. Пока насчет дома в Ситтингборн-Парк новостей нет. В этой сделке участвовал и Спенсер.
– Хозяйка решила переждать, – говорит Люси.
Уорд что-то черкает в свой блокнот.
– Прекрасный дом, времен королевы Анны.
– Я знаю, – говорю я. – Я…
– Не хватало нам здесь только «Эндерсонс», – прерывает меня Уорд. – И он уж точно не должен достаться «Б и Г». За этот дом будет кровавая бойня: идеальная конструкция, красивое озеро рядом, пятьдесят акров земли – я бы сам хотел в таком жить.
– Согласна. У нее там прекрасная лужайка… – начинаю было я.
– Дом должен быть наш, понятно? – снова прерывает меня Уорд. – Как там мистер Кэллахан и его «Тоуд-Холл»? Который почти на шоссе.
– Вы будете удивлены, но! – восклицает Люси. – Я нашла потенциального покупателя.
– Ушам своим не верю, – Грэм наваливается на стол. – Ты не валяла дурака!
– Отвали, Грэм.
Уорд еле заметно улыбается. Экономно, словно дразня нас всех.
Люси продолжает:
– Шоссе для него – не помеха. Он обожает грузовики.
Уорд сразу переходит к делу:
– Он предложит цену?
Люси скрещивает пальцы:
– Сегодня должен ответить.
– Как ты его нашла?
Люси внешне так сильно рада, как будто все утро хотела услышать от Уорда этот вопрос.
– Скажем так, я поразмышляла, кто мог бы хотеть жить рядом с автострадой, а потом вступила в самый элитный клуб директоров компаний по грузоперевозкам.
– Ты гений, – говорит Уорд, к большому удовольствию Люси.
Входит Надин.
– Люси, звонит твой клиент по поводу грузовиков.
– Разговаривай с ним наедине, – инструктирует Уорд.
Через несколько минут Люси возвращается.
Мы ждем. С большим даже нетерпением, чем известия о ее свадьбе.
– Есть предложение!
Я вскакиваю и начинаю хлопать в ладоши. Грэм лезет обниматься. Надин танцует вокруг стола.
– Сколько? – спрашивает Уорд, сохраняя невозмутимый вид.
– Меньше первоначальной стоимости.
– Мистер Кэллахан еще сам приплатить должен, – говорит Грэм.
– Сколько? – повторяет Уорд.
– Меньше на тысячу фунтов.
Уорд кивает.
– Если у мистера Кэллахана осталось хоть чуть-чуть мозгов, он согласится не раздумывая. Позвоните ему, пора уже решать что-то с этим домом.
Он завершает совещание.
– Вот что я имею в виду под командной игрой. Молодец, Люси. Лишний раз доказываешь, что нет таких домов, которые нельзя было бы продать, и что в каждом из нас есть немного от директора компании по грузоперевозкам!
Несмотря на хорошие новости, до самого конца рабочего дня я все еще думаю о том, что Уорд прервал меня. Я знаю, что это не должно меня волновать, ведь это бизнес, и он всех прерывает, но уж если я жертвую ради этих чертовых совещаний возможностью отвести дочь в школу, мог бы и дать мне договорить до конца. Расстроившись, я залезаю в Интернет, чтобы посмотреть на сайте дома с лучшими садами в стране, в том числе Ситтингборн-Парк в Дербишире. Сад может посмотреть любой желающий. Владелице, миссис Харман, под семьдесят, и она очень любит выращивать орхидеи и прочие дикие цветы. За год до бабушкиной смерти мы с Айлой свозили ее в этот сад. Я с ностальгией вспоминаю тот чудный день.
– Посмотри, бабушка! – говорила Айла, словно загипнотизированная. – Тут как будто маленькие пчелки на розовых лепестках.
Она стояла среди множества ярких орхидей и всяких других цветов.
– Эти орхидеи называются «пчелиными», – сказала бабушка. – Ну разве они не прекрасны? И история у них прекрасная.
Для бабушки каждый цветок скрывает свою особую историю, и она показывает, что у всех цветов собственная жизнь.
– Это очень хитрые цветы, Айла. Хочешь узнать почему? Надеюсь, она для этого не слишком мала, – прошептала бабуля, заранее извиняясь.
– Поздно, – ответила я, потому что Айла уже очень хотела услышать истории о цветах.
– Ну, по форме эти лепестки похожи на женских особей пчел, поэтому они сбивают с толку самцов. Они испускают самый прекрасный аромат, чтобы самцы пчел возбудились, думая, что сейчас получат незабываемое удовольствие. Шмель подлетает к цветку и весь измазывается в пыльце, но вскоре понимает, что его обманули, и летит к следующему цветку, опыляя его, а орхидее только этого и надо!