Наш третий раз был совсем недавно. Я чувствовала себя опустошенной. Я люблю Айлу всем сердцем, но у меня выдалась тяжелая неделька – я прямо-таки не могла с ней справиться. Я нуждалась в объятиях… это же так вредно, когда ты не получаешь дозу объятий, так ведь? Хотя как оправдание это не выдерживает никакой критики.
– Спенс, я не могу, – указываю я на свои заготовки для речи.
– Можешь. Все равно долго внимание публики ты своей речью удерживать не сможешь, – он наклоняется ко мне и еле заметно улыбается, – минут через семь, не больше, гости уже будут лицом в салатах.
Я просматриваю комнату еще раз. В ближайшее время должны подойти все, в том числе и мой будущий новый босс, Уорд Меткалф. На короткой встрече с ним на прошлой неделе наша команда успела с ним познакомиться. По словам Джереми, Уорд продал свою собственную компанию шесть месяцев назад, потому что хотел попробовать нечто новое. Что ж, этот шанс для него выпал в «Шервудс». Прошлый год стал для нас финансовой катастрофой – мы сбились с курса, и сомнений в том нет. Джереми разрекламировал нам Уорда как человека, страстно увлеченного своим делом, целеустремленного и обладающего лидерскими качествами, но, признаться честно, он вообще мне не понравился. Показался каким-то холодным и отстраненным, как будто его мысли занимало что-то куда более важное, чем встреча с новым коллективом. Спенсер хорошо с ним знаком – они раньше работали в одной компании. К сожалению, мнение Спенсера об Уорде тоже не блестящее. Телефон Спенсера звонит. На экране высвечивается имя Алисия. А на прошлой неделе это была Джемина. Собственно, понимаете, почему я не хочу с ним связываться. Какая нормальная женщина захочет быть всего лишь именем в телефонной книжке?
– Вынужден откланяться, – говорит Спенсер, подмигивая мне, а потом окидывает совершенно беспардонным взглядом блондинку, сидящую за соседним столом.
Я снова смотрю на свои заметки, перечитав в набросках историю про то, как Эмма, обидевшись на Джереми, приготовила ему курицу и бутерброд с собачьим мясом, потом в полдень ее замучила совесть, и она попросила меня сделать так, чтобы он его не съел. Я постучала в дверь и увидела, что Джереми уже доедает последний кусочек и что он в полном восторге – он сказал, что надо бы поинтересоваться, где его жена купила такой потрясающий le pâté. Должно быть, я сейчас расхохоталась, потому что женщина, на которую обратил внимание Спенсер, теперь смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством. За столом она одна, в руке у нее бокал белого вина, а на стройном запястье поблескивает восхитительная золотая цепочка.
Но не могу же я начать рассказывать ей про бутерброд с собачьим мясом, поэтому я делаю вид, что мой смех – исключительно нервного характера. Только женщина все равно глаз с меня не сводит.
– Я сегодня должна познакомиться с новым начальником, – говорю я, заметив, как она прекрасна, прямо-таки роза. Ее светлые волосы уложены в стильный боб, из которого не выбивается ни единого волоска.
– Да? А кем вы работаете? – спрашивает незнакомка.
Как я ненавижу этот вопрос!
– Я агент по продаже недвижимости, – отвечаю я извиняющимся тоном. – Ну, на самом деле не совсем агент. Скорее работаю на агента по продаже недвижимости, отдел загородных домов и особняков. Нет, это только звучит так красиво, а на самом деле все куда прозаичнее! Во всяком случае, радости от встречи мало, потому что еще ни одного хорошего отзыва о будущем начальнике я не слышала.
Я делаю еще глоток шампанского.
– Слышала, что он отвратителен, – продолжаю я. – Со слов Спенсера, который был здесь минуту назад.
Она кивает. Становится понятно, что она его заметила.
– Он говорит, что Уорд – настоящий рабовладелец без чувства юмора. – Я отпиваю еще немного шампанского, уже чувствуя легкое головокружение. Вот что происходит, когда у тебя ребенок и ты редко бываешь на вечеринках.
– Спенсер говорил, что он и бабник, хотя я думаю, что он женат…
– Вот же сволочь, – говорит женщина и проводит по краешку бокала, не сводя с меня глаз.
– В точку. Хотя… Спенсер, например, неплохой собеседник! Так вот, Уорд… – продолжаю я, наслаждаясь тем, что смогла отвлечься. – Уорд? Уорд… Хотела б я знать, какой родитель назовет так своего ребенка?
– Я бы в суд подала, – поддакивает она. Ее взгляд обезоруживает, и я снова начинаю болтать.
– Кстати, я Дженьюэри. Каких только фамилий не придумают. Сэйлз! Дженьюэри Сэйлз!
Она встает, и взгляд ее тут же тускнеет.
– Простите, – говорит она. На ней кремовые брюки и золотой кардиган. У нее фигура балерины, и я вижу восхищенные взгляды мужчин, заметивших ее появление.
Когда она выходит из бара, в дверях я замечаю Надин в фиолетовом платье с вязанным вручную поясом. Я собираю свои заметки и провожу рукой по медальону, шепча:
– Пожелайте мне удачи.
– Джереми – настоящее солнце, – говорю я. Впереди – море лиц. В горле у меня пересохло, а руки трясутся, как желе, и колени подламываются. Я поднимаю стакан с водой.
– Он сердился лишь изредка, – добавляю я.
И замечаю Эмму, жену Джереми, рядом с Грэмом, с которым мы работаем в одном офисе. Эмма слегка полновата, у нее теплое, открытое лицо, и хотя ей всего-то за сорок, она не стесняется своей седины.
– Мне не очень понравилось работать в тот день, когда Эмма вместо неэтилированного бензина заправила его машину дизельным топливом…
Кто-то в зале смеется, и это дает мне стимул продолжить:
– Во многих отношениях он старомоден – просит отключать мобильные телефоны во время совещаний; вообще их не любит…
Джереми, стоящий рядом со мной, аплодирует.
– На самом деле он – полная противоположность моему представлению об агенте по продаже недвижимости!
Зал смеется, а я ловлю на себе взгляд Спенсера. Он стоит в задней части зала, разговаривает с блондинкой, которая была в баре. Невероятно. Сколько же женщин он в состоянии уболтать за неделю? Стоп. Я вспоминаю все, что ей сказала. Кто она такая вообще?
– Я могу с уверенностью сказать, что по вам будут скучать все здесь присутствующие, без исключения, – продолжаю я, понимая, что по-прежнему не могу поймать мысль.
– Спасибо за то, что ты был лучшим начальником и другом.
Облегчение переполняет меня, когда я вручаю ему нечто прямоугольное, завернутое в коричневую оберточную бумагу. Это пейзаж – акварельный рисунок любимого места Джереми на побережье рыбацкой деревушки Броры.
Джереми благодарит коллектив, особенно отметив Надин – лицо нашего офиса в Лондоне в течение многих лет. И тут я замечаю, что Уорд направляется к сцене. Рядом с ним женщина с темными волосами в оранжевом платье.
– Джереми! Кто эта женщина за… – хватаю я за руку Джереми и тут же замолкаю. Ее нет.
– Дженьюэри, – он берет меня под локоток и отводит в сторонку. – Хочу сказать тебе лично: ты сделала мои последние три года незабываемыми.
– Как мило, – отвечаю я и краем глаза выхватываю Уорда. Он говорит со Спенсером.
– А твое собеседование было… пожалуй, одним из самых ярких в моей карьере, и в тот же момент, когда ты только зашла, я знал, что буду полный дурак, если тебя не возьму. Меня подкупили твоя искренность и надежность.
– В самом деле? – рассеянно роняю я, а сама думаю: «Куда она делась?»
– Твои родители и бабуля гордились бы тобой, – улыбается Джереми.
– Что? – Я вдруг спохватываюсь, что не расслышала последнюю фразу.
– Ты ведь ни слова не слышала из того, что я сказал? – посмеивается он.
– Прости меня, пожалуйста, прости! – Я поворачиваюсь к нему, целую в щеку и треплю по ладони. – Спасибо тебе за все.
– Вот увидишь – я отдаю тебя в надежные руки, – говорит Джереми, а потом очередной доброжелатель отвлекает его.
Вдруг я замечаю, как ко мне приближается Уорд. Как и Спенсер, он высокий и стройный, и на нем тоже костюм с иголочки и галстук, но он кажется старше своего возраста (Джереми как-то упомянул, что Уорду сорок один.)
– Хорошая речь, – говорит он и проводит рукой по своим густым темным волосам.
– Благодарю.
– Надо думать, вы нервничали.
– Никогда не отличалась ораторскими способностями.
И вдруг улыбка сходит с моего лица – как он узнал, что я нервничала перед речью?
Уорд всматривается в толпу и провозглашает:
– Дорогая, мы здесь.
Он поворачивается ко мне спиной:
– Я хотел бы познакомить вас с моей женой, Мариной. Она с нетерпением ждет встречи с моим новым помощником.
Рядом проходит официант с подносом, на котором стоит шампанское. Я хватаю бокал и залпом выпиваю его. Мне очень, очень крупно не повезло, если та, с кем я в баре разоткровенничалась… Сейчас окажется передо мной. Нет, пожалуйста, не останавливайся. Иди дальше. Иди же!
Но, конечно, она останавливается, кладет руку на плечо Уорда и смотрит мне в глаза, явно чувствуя мое смущение.
Рядом проходит официант с подносом, на котором стоит шампанское. Я хватаю бокал и залпом выпиваю его. Мне очень, очень крупно не повезло, если та, с кем я в баре разоткровенничалась… Сейчас окажется передо мной. Нет, пожалуйста, не останавливайся. Иди дальше. Иди же!
Но, конечно, она останавливается, кладет руку на плечо Уорда и смотрит мне в глаза, явно чувствуя мое смущение.
– Как я понимаю, вы уже встречались, – говорит Уорд. – И даже успели немного поболтать.
На мгновение все в зале останавливается. Мне трудно дышать.
Но и Уорд, и Марина остаются совершенно невозмутимыми.
– Приятно познакомиться, – произносит его жена, пристально глядя на меня и пожимая мне руку. У меня вдруг пропадает голос.
– До завтра. Увидимся в офисе, – говорит Уорд.
Я готова от стыда сквозь землю провалиться. Они уходят, и Марина оборачивается в мою сторону, обжигая ледяным взглядом.
– Я идиотка, просто идиотка! – Возвращаясь домой на такси, я разговариваю с дедулей.
Я уже и Лиззи позвонила, но ее не было дома, так что я оставила плохо сформулированное сообщение с просьбой перезвонить.
– Сама себе могилу вырыла. Что делать, если Уорд меня уволит?
– Никого он не уволит. Не переживай.
– Но, дедушка, я сама похоронила собственную карьеру! Что мне теперь делать?
Я в ужасе перед завтрашней встречей с ним. Слышала, что он отвратителен. Настоящий рабовладелец без чувства юмора. Как я теперь в глаза ему буду смотреть? Может, сказаться больной? Но он поймет, что у меня просто похмелье, и тогда подумает, что я просто трусиха. Тем более с Уордом мы увидимся только послезавтра. Конечно, можно сделать вид, что я заболела чем-нибудь неизвестным.
– Дедуль? Ты еще там? – интересуюсь я, испугавшись повисшей в трубке тишины.
– Я думаю.
– Не думай слишком долго…
Спенсер говорил, что он и бабник, хотя я думаю, что он женат.
Может, Марина не все ему передала? Да нет, точно все. Он все знает.
– Джен, завтра ты придешь на работу с высоко поднятой головой и извинишься за все это недоразумение. Если в нем есть хоть чуточка такта, он примет твои извинения, и можно будет жить дальше.
Я прикусываю губу.
– Ты прав, – говорю я.
– Я всегда прав. А теперь можно я досмотрю Франкенштейна?
Так как бабушка умерла, по ночам он все время смотрит старые фильмы. Мне кажется, что он и спать-то почти перестал.
– Я возвращаюсь домой на выходные, – напоминаю я ему, попутно попросив водителя такси свернуть после светофора налево. – На чей-то специальный день рождения.
Дедушке исполняется восемьдесят шесть. Так совпало, что и мама родилась в тот же день, и поэтому мы всегда отмечаем этот праздник как годовщину происшедшего с родителями. Так что это очень важно.
– Лукас приедет? – спрашивает дедушка с надеждой.
– Думаю, да, – говорю я, не будучи, впрочем, до конца уверена. – А он не звонил?
Лукас звонил мне на неделе и сказал, что, возможно, в выходные ему придется работать – окончательно все станет понятно в последний момент. В прошлом году, например, он не приехал. Сразу почувствовал мое недовольство и поторопился с предупреждением: «Только не надо истерик, Дженьюэри!»
Лукас работает финансовым консультантом в одной из крупных британских банковских групп, и я могу понять, что у него не самая простая работа и его должность требует больших временных затрат, но все же хотелось бы, чтобы приоритетной для него была не карьера, а семья. Дедушка, конечно, не жалуется, но в глубине души я знаю, что ему обидно.
Когда я вижу Айлу в кроватке, с высунутой из-под одеяла ручкой, с мягкими шелковистыми волосами, спадающими на подушку, мне сразу становится спокойнее, и все тревожные мысли о Лукасе, дедушке и Уорде исчезают. Хорошо, это катастрофа, но есть вещи и похуже. Скажем, гражданские войны. Тут хорошо посмотреть на ситуацию под другим углом. Оплошала ты, Дженьюэри, но это ведь не конец света. Я желаю дочери спокойной ночи.
«Когда дела плохи, это тебя бодрит, ты сразу мобилизуешься, – слышу я в голове голос бабули. – А утро вечера мудренее…»
4
1988 год
– Тот, кто первым увидит море, получит мороженое, когда мы пойдем на пляж, – говорит бабуля каждый раз, когда мы отправляемся в Корнуолл на лето. Мы едем в Сент-Остелл. Это на южном побережье, недалеко от Бодмина.
Я смотрю на Лукаса. У него на коленях желтый кассетный аудиоплеер. Мне девять лет. Моему брату – двенадцать.
– А я уже вижу море! – говорю я.
Лукас снимает с головы наушники.
– Мы за много миль от моря, дурочка.
Бабушка поворачивается к нам.
– Так! Ну-ка прекратите ссориться.
Она протягивает мне коробочку с обсыпанными сахарной пудрой конфетами.
Дедушка включает свою любимую оперу и причитает, жалуясь на персонал службы доставки – сегодня вся наша мебель отправится вместе с нами в Корнуолл. Потому что на этот раз мы собираемся туда насовсем. Мой прадедушка, то есть дедулин папа, Мик, умер и оставил нам свой дом. Он называется Бич-Хауз, очевидно, потому что находится у моря. Лукас не хотел уезжать из Лондона и пригрозил сбежать.
– Слушай, дорогой мой, – наконец взорвалась бабушка. – Пока мы за тобой присматриваем, будешь жить по нашим правилам. Когда тебе исполнится восемнадцать, делай как знаешь.
– Жду не дождусь, – ответил Лукас, припечатав меня суровым взглядом своих темных глаз.
Я опускаю голову и рассматриваю синяк на руке. Закрываю глаза и снова вижу, как Тоби Браун бьет меня с размаху ногой в модных кедах. Он зло смеется, а я изо всех сил стараюсь не плакать – не хочу доставлять ему такого удовольствия. Он совсем близко, прижимает свое лицо к моему, и шепчет: «Круто, что твои родители сдохли!» Мама и папа погибли в автокатастрофе, когда мне был всего год, а Лукасу не было и трех лет. Тоби однажды даже стащил мой кардиган, а в конце дня я обнаружила его в своем шкафчике мокрым и пахнущим мочой.
– Зачем он так, бабушка? – спросила я робко, глядя, как бабуля кладет кардиган в стиральную машину.
– Такие люди, как Тоби, они всегда выбирают мишень. Если бы это была не ты, это был бы кто-то еще, – бабушка обнимает меня и гладит по спине. – Но, конечно, это не значит, что можно так себя вести. Обещаю тебе, что сделаю все, чтобы это больше не повторилось.
Она считает, что решение переехать в Корнуолл – новый старт для нашей семьи. Дедушка рассказывал, что они всегда хотели уехать из Лондона, потому что жили там уже более сорока лет. Последние же девять лет мы жили в Хэмпстеде.
– Каким бы печальным ни был повод для переезда, перемены – всегда к лучшему, – считала бабушка.
Я была рада уехать из Лондона и от Тоби Брауна. Кроме того, мне всегда очень нравилось в Бич-Хауз. У меня была там комнатка, в которой стоял овальный туалетный столик с трюмо, где красовался набор серебряных расчесок, а спала я под синим лоскутным одеялом. Обожаю засыпать в своей огромной кровати и просыпаться под шум волн. Первое, что я обычно делаю по утрам, – смотрю в окно, чтобы понять, достаточно ли на улице солнца, потому что солнечная погода предвещает целый день на пляже. А если на улице дождь, то мы остаемся дома, играем в настольные игры и Лукас закатывает истерику, если я начинаю с ним драться.
Единственное, что мы с Лукасом можем делать вместе часами, не переругиваясь, – это ловить рыбу. Дедушка иногда берет нас с собой, когда уезжает рыбачить на своей маленькой лодке, и тогда мы ловим макрель. Еще мы вместе гуляем по побережью с ведрами и сетками в поисках морских обитателей, которые остаются в бассейнах после отлива, – крабов, всевозможных видов креветок и морских водорослей. Обычно все заканчивается дракой и закидыванием друг друга мокрой морской травой. Мой брат может быть нормальным, если захочет.
Проходит несколько часов, прежде чем мы наконец поворачиваем направо и едем по узкой извилистой дороге, обочь которой растут камелии. Дом, где мы живем, – у самого основания крутого холма, через темно-зеленые деревянные ворота. Мое сердце начинает учащенно биться, когда я вижу море, словно большое голубое одеяло, уходящее за горизонт. Странно больше не видеть прадедушку Мика, стоя за дверью, который машет нам, словно священник, крестящий паству, а затем устремляется к машине. После каждых каникул было очень тяжело уезжать, зная, что ему придется остаться тут в одиночестве. Дедушка говорил, что у него самый упрямый отец в мире – он никак не хотел переехать в дом престарелых, даже когда уже больше не мог сам себя обслуживать. Он хотел закончить свою жизнь в окружении воспоминаний о том, где он провел столько счастливых лет.
На следующий день, когда сотрудники службы грузоперевозок уже уехали, а мы еще не распаковали даже половины коробок, бабушка предлагает устроить пикник на пляже.
Как я люблю запах моря, крики чаек и вид лодок, выплывающих из бухты и возвращающихся в нее. Я бегу по лужайке перед домом, слезаю с крутых ступеней, распахиваю ворота и лечу по тропинке, заросшей лесом.