— Не нужно далеко ходить, — Марина открыла третью коробку. — Вот и знаки…
Третья коробка была набита книгами. Здесь было много учебников по животноводству и смежным специальностям, собственные работы и конспекты Анны, и отдельной группой — книги по истории русской культуры, сборники мифологических преданий и верований, в том числе, и труды по семиотике и письменности народов севера. Краснов с уважением пробежал глазами по заголовкам — они все были ему хорошо знакомы. Лещинская печально улыбнулась:
— Я ее уже хорошо представляю. Для своего окружения и места жительства она вполне неординарная личность. А в общечеловеческих масштабах — все та же история. Внешнее благополучие, дружелюбие и открытость — и внутренняя неудовлетворенность, одиночество и разочарование…
— Опять человеческое лицемерие? — Ярослав присел рядом с Мариной и перелистал одну из книг. — Почему люди не могут просто быть теми, кто они есть?
— Я бы не назвала ее лицемеркой, — ответила Марина, не поднимая головы. — Скорее, она желала больше, чем ей могли дать. Ошибалась в людях… как все мы. А потом наступает момент, когда даже радостная улыбка уже не может скрывать внутренних страданий.
— А что с тобой сделали люди? — неожиданно для себя самого спросил Ярослав. Марина внимательно посмотрела ему в лицо.
— Давай не будем об этом, — попросила она после непродолжительного молчания. — Я слишком долго старалась забыть прошлое.
— Его нельзя забыть, — покачал головой Ярослав. — Его можно только принять и переосмыслить. Хотя сказать — еще не значит, сделать, — он попытался ей улыбнуться, но лицо Лещинской было бледным и серьезным. Вдруг он представил картину со стороны — тесная, заставленная хламом комната, пронзительный резкий свет, голый пол, щербатый стол, коробки — все заставлено кипами книг и разложенных вещей. Посредине он — немолодой и не слишком, пожалуй, обаятельный, с еще не до конца отсеченными провинциальными комплексами и раздражающими привычками разведенного мужчины. Рядом она — красивая и недоумевающая, почему этот стареющий агент Малдер пытается ее так нелепо «клеить».
Марина отодвинула от себя коробку с книгами и взялась за небольшой пакет. «Что ему от меня нужно? — думала она с досадой. — Зачем эти разговоры? Неужели Аля ему что-то сболтнула из того, о чем мы говорили в прошлый раз? И теперь он хочет развести меня на псевдооткровенный разговор, заболтать банальными истинами, что каждому из нас, экстрасенсов, ведунов, целителей, провидцев пришлось в большей или меньшей степени измениться, чтобы сосуществовать со своим даром? Ему легко говорить такие вещи — он мужчина, он сам порвал связи со своим миром. Его не выкинуло из жизни, как беспомощного котенка половодьем. Не было у него ночных истерик, когда, казалось, нож сам бы скользнул по венам, лишь бы не слышать этих голосов, упреков, сожалений и воспоминаний. И тех знаков, что остались на теле, на вещах вокруг, на твоей репутации, твоем образе жизни. Нет, ему не понять. Для него, как и для большинства я — скатившаяся с катушек полоумная истеричка. И зачем бередить это? Есть только одна истина — забыться в работе».
Она раскрыла пакет и взяла в руки стопку печатных листков. Вдруг правой ладонью она ощутила легкое покалывание, а, прислушавшись внутренним чувством — и неясное волнение. Она притянула бумаги к себе и, сосредоточившись и закрыв глаза, стала брать по одной в руки и откладывать в сторону. Волнение, исходившее от бумаг, продолжало усиливаться. Что могло так впечатлить Оленеву? Марина вся горела, трепетала от предвкушения чего-то долгожданного. Собрав все свои силы, она словно нырнула глубоко в воду. Все звуки вокруг стали глуше, ощущения собственного тела, мысли, разум — все осталось наверху, она погружалась все глубже в зеленоватый мерцающий искрами полумрак. Где-то в нем были ответы на все вопросы. Когда-то она уже плыла здесь, опускаясь все глубже, усталая от мучительной боли и радостная в преддверии ожидаемого чуда. Чуда не случилось, и ее ребенок…
Марина открыла глаза. Возвращение было таким головокружительным и сильным, будто на нее вылили ведро холодной воды и одновременно ударили под дых. Она наклонилась вперед и часто задышала, жадно глотая воздух.
— Марина, что с тобой? — это Ярослав дотронулся до нее и зачем-то принялся гладить ее плечи. Прикосновение не было неприятным. Она невольно вспомнила, с каким трепетом ждала прикосновений Пети — и как давно она была лишена даже физического тепла. От внезапно вспыхнувших ассоциаций сдавило горло. Марина с усилием взяла себя в руки.
— Все хорошо, Ярослав Олегович, — по привычке, забыв, что они условились быть на «ты», ответила она. — Эта бумажка была для нее очень важна.
Они вместе вытащили страницы из файла. Это был доклад одной из старшекурсниц, посвященный весьма скучным рассуждениям о кормовых смесях. Но вдруг Краснов напрягся и ткнул пальцем в следующие строчки:
«Отдельно стоит упомянуть о т. н. „ведьминых кольцах“, образованных иногда разросшейся грибницей, а иногда кругами из различных цветов, которые называются в таком случае „кольцами фей“. По свидетельству старожилов, некогда в месте, называемом Ведьминой поляной находилось крупное скопление „колец фей“, прозываемое также Прасковьиным ожерельем, что и отражено в старинной записи на памятном столбе. Говорят, подкармливаемая грибницей зелень более полезна и приятна для скота, впрочем, из ущербного центра круга траву брать не рекомендуется».
— Снова эта поляна? — подняла глаза Лещинская. — Похоже, без визита туда не обойдется.
— Пожалуй, что так, — хмыкнул Краснов. — Не исключено, что наша любительница старины наведалась туда. Впрочем, я на ее месте так бы и поступил.
И он прикусил язык, заметив недовольную гримасу Лещинской. «Снова болтаю», — одернул он себя.
— Давайте вернемся и попросим сержанта Киссанен проводить нас, — предложила, поднимаясь с пола, Лещинская. — Не представляю, что мы там можем найти, но лучше осмотреть это место.
Глава 5
Погода удивительным образом наладилась. После дождя в лесу все заиграло и переменилось. Воздух, свежий, пропитанный озоном и свежестью, пах терпкой хвоей, клюквой и грибами. Неумолчно щебетали птицы, вспархивая из-под ног, перелетая с ветки на ветку, гоняясь друг за другом шумными стайками. Отросшие в этот год новые веточки елей и сосен, нежно-салатовые, мягкие и пушистые, пригибались под своим весом, как страусовые опахала. Высокие, по пояс, папоротники, плотные метелки хвощей, разноцветные ковры зелени, маленьких лесных цветов — белоснежных звездочек, розовых и лиловых лесных орхидей, мхов, камнеломки. На пути им встречались поляны, заполненные кустиками черники, блестящей, стелющейся брусники, пышной пеной белеющей земляники. Однажды им открылась огромная прогалина, до пределов видимости полная ландышей, и никто не смог сдержать восхищения.
Лещинская пробиралась в зарослях, подняв голову к едва видимому сквозь кроны деревьев небу с изумленным и сияющим, как у ребенка, лицом. Глядя на нее, Краснов тихо улыбался сам себе, будто сам был причастен к тому великолепию, которым встретила Марину карельская природа.
Они шли уже около получаса. Марина, как обычно, молчала, а вот Котя оказалась интересной, говорливой собеседницей. Всю дорогу они с Красновым обменивались шутками и служебными байками. Он рассказывал ей про свои походы, а она делилась местными легендами.
— Все началось-то не просто так, — поведала она. — Экая невидаль — старый дом! После войны в здешних лесах не редкость найти остатки бывшей деревни или какое-нибудь убежище. Я сама не видела, но говорят, что находили и более старые постройки, неизвестно кем и когда брошенные, почти съеденные лесом или наступающими болотами. Обычно это просто строения, опасные тем, что могут обрушиться вам на голову. Или змея там схоронится. А здесь сразу, как нашли этот дом, так сразу неладное начало происходить. Вот мы придем, вы сразу почувствуете, как там неуютно. Будто кто смотрит за тобой, мысли назойливые в голову лезут. А ночью и с костром, и с людьми тошно — кажется, кто-то за спиной у тебя стоит. Словом, жутковато… Лесорубы потому и бросили там лес валить, что стало им казаться, что на опушку выходит кто. Большой, больше собаки и сидит, ждет, глазами светит… Ну, лесорубы, они понятно — мужики бывалые, чего им собаки бояться? Ну сидит и сидит. А однажды кто-то из них отлучился по нужде, а вернулся весь в крови, лицо разодрано, и ничего сказать не может — как память отшибло. С тех пор долго никто туда не совался.
— Собака, говорите? — задумчиво повторил себе под нос Ярослав, переступая поваленное дерево.
— Ну а потом, уж не знаю, за каким чертом, — продолжала, шагая впереди, Котя, — занесло туда пару студентов. Не то потерялись, не то дорогу попутали, но только пришли они и начали трепаться, что видели ведьмину избушку. И у порога сидела опять же большущая собака. А потом в лесу казалось им, между деревьями мелькал силуэт женщины. Они ее кликали, но никто не ответил. В общем, такая вот ерунда. С тех пор и повадились туда паломничать за своей порцией острых впечатлений. Уж и запрещали, да что там?
— Собака, говорите? — задумчиво повторил себе под нос Ярослав, переступая поваленное дерево.
— Ну а потом, уж не знаю, за каким чертом, — продолжала, шагая впереди, Котя, — занесло туда пару студентов. Не то потерялись, не то дорогу попутали, но только пришли они и начали трепаться, что видели ведьмину избушку. И у порога сидела опять же большущая собака. А потом в лесу казалось им, между деревьями мелькал силуэт женщины. Они ее кликали, но никто не ответил. В общем, такая вот ерунда. С тех пор и повадились туда паломничать за своей порцией острых впечатлений. Уж и запрещали, да что там?
— Вы-то сами не замечали ничего подобного? — вставила Марина, раздвигая перед собой здоровенные папоротники. — А то уж больно смахивает на бабкины страшилки.
— Да кто его знает? — пожала плечами девушка. — Странновато там, ясен пень. А уж что там кому виднеется — не мое дело. Сама я никого не видела, но что волки там могут быть, а то и медведь заплутавший — это возможно. Люди? Ну кто знает… Браконьеры, оно дело такое, всюду шастают. Им, конечно, тоже не с руки отвечать, если их кто зовет.
— А последний случай приключился два года назад как раз, и около того времени, как Оленева пропала, — вспомнила Котя. — Тоже пошли двое к поляне, молодцы какие, Блинтайм встречать — тоже мне, эльфы! Обратно один другого на руках тащил. Орет как резаный и тащит. Ну, у одного бошка пробита — на него, со слов второго, обрушились потолочные балки. А второй твердит, что на него собака бросилась и глотку перегрызть хотела. Вот только на руках, на плечах у него порезы, как от ножа, а не как от когтей, и следов укусов не видать было. Назад воротимся, могу показать вам это дело, — добавила она, заметив, что Краснов, первый раз слышавший подобное, недовольно хмурится.
— Что за… Блинтайм? — Лещинская застряла, не в силах самостоятельно перебраться через нагромождение поваленных деревьев.
— Да черт его, — буркнул было Краснов, возвращаясь и помогая женщине преодолеть преграду. — Первомай, что ли? Оленева вроде накануне пропала.
— Он самый, — за сержантом оглушительно хрустели ветки.
— Бельтайн, — чуть склонившись к Лещинской, шепнул Краснов. Та ответила ему вопросительным взглядом, и он объяснил:
— Кельтский праздник начала лета, связанный с началом пахоты и выгона скота. Традиционно должен был обеспечить плодородие всему живому, как понимаешь. А еще на Бельтайн жгли костры и обновляли в домах огни, — так же шепотком продолжал он, порой покачиваясь при ходьбе по неровному пути, едва не прикасаясь губами к ее волосам и маленькому розовому уху. Было что-то, что неодолимо влекло к ней, запах, что ли, особенный, легкий, похожий на яблоневый цвет.
— А огонь — это символ Семаргла. Считалось, огонь способен проходить по всем слоям земли, а Семаргл, который, будучи хранителем абсолютного знания, также служит проводником между мирами, сам появляется из огня. Мы его уже видели сегодня на вышивках, — напомнил он внимательно слушавшей его Лещинской. — Собака такая большая, с крыльями…
Спустя некоторое время непролазная тропа, по которой их вела Котя, расширилась, и Краснову даже показалось, что местами подо мхом и палой листвой он видит дорожную колею. Затем наличие некогда проложенной дороги стало очевидным — кое-где попадались выложенные по краю камни, старые деревья стояли по ее краю ровным рядом, когда низкорослый молодняк пробивался все ближе к центру, нависал, сплетаясь ветвями, над головой. В глаза бросился огромный валун, замшелый, изъеденный лишайниками, серебристо-серый, покатый, как спина бобра. На обращенной к дороге стороне камня была высечена некая запись, от времени неразборчивая, полустертая. Краснов, стараясь не привлекать внимания Коти, задержался возле камня, чтобы прочесть, что же там написано.
— Налево пойдешь — коня потеряешь? — пошутила Лещинская, проходя мимо него. Краснов удивленно обернулся к ней, и ему показалось, что она задорно улыбнулась ему.
— Возможно, — ответил ей улыбкой Ярослав. — Этой надписи не меньше двухсот лет, а сказано там что-то вроде «осторожно, впереди овраг».
— Ага, — кивнула Марина, — дорожный знак — впереди неровности! — и она даже театрально взмахнула рукой. «Что это с ней? — изумленно подумал Краснов. — Никак теперь она мне понравиться вздумала?»
Наконец, впереди сквозь ряды стволов показался просвет, и вскоре они очутились на краю леса. Только что они шли по относительно ровной местности, и вдруг земля под ногами вздыбилась и распалась, рассеченная, будто по ней прошелся гигантский плуг. Перед ними лежал глубокий овраг с крутыми каменистыми склонами. Кое-где на нем зеленели хвощи и папоротники, поросль мелкого шиповника. Внизу по камням бежал быстрый неглубокий поток. На другой стороне оврага, которая соединялась с первой небольшим каменным, на вид довольно крепким мостом, виднелась широкая прогалина, обрамленная ельником. На ней, хорошо видимый, стоял дом. Это была обычная русская изба, низкая, покосившаяся, вросшая по самые оконца в землю. На ее полуразвалившейся крыше росли несколько деревьев, с одного краю на крышу упорно лезли вьющиеся растения, высокая и густая, как конская грива, трава скрывала ее понизу. Даже отсюда было заметно, что некогда изба была богато украшена — на продавленных пустых окнах висели шелковисто-серебряные резные наличники, вдоль карнизов и выступов вился вычурный узор, перемежающийся вырезанными конскими или змеиными головами. Приглядевшись, можно было увидеть даже затертые и поблекшие краски. Позади избы виднелись останки бывшего сарая или скотного двора — скелет опорных балок с оползающей дранкой.
Осторожно перебравшись на другую сторону, следователи принялись осматриваться. Кое-где на поляне были видны колья, некогда служившие опорой ограде, иногда под ногой хрумкала сгнившая доска. Пройдя ближе, Краснов легонько толкнул Лещинскую под локоть, и кивком головы указал на пространство позади избушки. Там, до самой кромки леса, будто кольчужный пояс, змеились ведьмины кольца, образованные плотными пучками белых цветов. Это было неожиданное и несколько пугающее зрелище. Со стороны могло показаться, что здесь разгулялся ленивый садовник, позволивший поляне полностью зарасти, но, тем не менее, выкосивший все вокруг ровных плотных колец и до травянистого подшерстка выдравший всю растительность в их центрах. Посреди непролазного леса такое, кажущееся делом рук разумного существа, творение поражало. Ярослав никогда не считал себя трусливым, да и опасных ситуаций он пережил немало, но сейчас он кожей чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Впрочем, внутренний голос подсказывал — это не угроза, это оценка и проверка. Если выдержишь испытание — награда будет щедрой…
Он посмотрел на Марину, пытаясь понять, что же чувствует она. Женщина явно ощущала себя не в своей тарелке. Она была бледна, глаза возбужденно блестели, а дыхание было тяжелым, будто ей не хватало воздуха. Она растерянно озиралась, словно чего-то ожидая. Столкнувшись глазами с Ярославом, она поспешно отвела взгляд и принялась что-то осматривать у себя под ногами.
— Все в порядке? — негромко спросил он, чуть коснувшись ее рукава, но она вдруг отшатнулась, как если бы он дотронулся до нее раскаленным железом.
— Я хочу уйти отсюда, — она с мольбой взглянула на него. — Это место… В моей голове голоса, их много… Они шепчут мне вещи, о которых я не хочу слушать!
В ее васильковых глазах было страдание. Ярослав постарался как можно нежнее взять ее за плечи, на этот раз она не сопротивлялась.
— Что бы это ни было, оно испытывает нас, — попытался объяснить он. — Не бойся, я смогу защитить тебя! Если ты их слышишь, может, и они услышат тебя. Попытайся спросить что-нибудь…
— Я бы с радостью, — подумала, перебарывая волнение, Марина. — Но мысли у меня сейчас совсем не об учительнице.
Поскольку она замешкалась с ответом, Краснов отступил в сторону и теперь шел во двор, где среди обширного малинника проглядывали очертания какой-то постройки, а поверх возвышался не то столб, не то стела, увенчанная резной фигурой и знаками. Но стоило им одновременно подумать о том, что может быть вырезано на этом столбе (про него упоминалось в докладе, — подумала Марина), как раздался протяжный не то вздох, не то всхлип, и Котя рванулась в сторону моста. Оба экстрасенса невольно последовали за ней и, поравнявшись, обомлели.
Внизу, на камнях, упершись в спущенные до воды ветви кустарника, лежало, ярко белея на солнце, едва ли не детское тело. Вода, журча и пенясь, стянула с него одежду и куколем намотала на верхнюю часть туловища, обнажив девичий впалый живот и бесстыдно раскинутые тонкие ноги. Одно колено было неестественно вывернуто. Краснов проследил взглядом примерный путь до верха обрыва — практически никаких следов, лишь слегка примята скудная зелень. На камнях поблизости не видно следов крови — если она и была, ее смыло потоком.