Когда Цимбаларь разлепил глаза, шкаф и стол стояли на прежних местах, а Парамоновна подметала на служебной половине.
— Да ты никак чертей ночью гонял, — посочувствовала она. — Всю мебель поворочал и в сапогах заснул. Если пьёшь, закусывать надо. Лучше всего строганинкой запасись. Под водочку — первое дело. Особенно у нас на севере.
— Да не пил я вчера, Парамоновна, — стал оправдываться Цимбаларь. — Просто устал очень. Намаялся с этим пожаром. А что вы сами про него думаете?
— Мою думалку муженёк ещё тридцать лет назад поленом отшиб, — сообщила старуха. — А про пожар люди бают, что ты сам его учинил.
— Интересное дело! Мне-то от этого какая выгода?
— Того простым людям не понять. Но тебя впредь остерегаться будут. Не ровён час — красного петуха подпустишь.
— Наверное, кому-то выгодно распускать обо мне такие сплетни.
— Да уж не без этого, — согласилась старуха.
— Что вы по поводу вчерашнего видения скажете? — как бы между прочим осведомился Цимбаларь.
— Какого ещё видения? — Шорох веника затих.
— Которое вам во время пожара пригрезилось. Только не отпирайтесь.
— Да я и не отпираюсь. С чего ты взял? — Веник снова загулял по половицам. — Но сначала одну историю послушай... После войны, помню, нас вши донимали. Кто-то с фронта привёз, а мыла тогда и в помине не было. Делаешь какую-нибудь работу, а по тебе вши так и шастают. Сначала невмоготу было, а потом ничего, привыкли... Это я к тому, что вши могут и в мозгах шастать. От такой беды ни один челочек не ограждён. Ну да и пусть себе! Я внимания на них не обращаю, а своё дело дальше делаю... А вот спрашивать про вшей неприлично, где бы они ни водились — хоть на теле, хоть в мозгах.
Не сказав больше ни слова, старуха удалилась, скорее всего разобиженная.
В это время в школе уже начинались занятия. Большинство учеников припозднились — ходили смотреть на пожарище. Один нашёл в золе целый ком спёкшейся мелочи, второй — пучок гитарных струн, третий — чудом уцелевший будильник.
При учительнице дети помалкивали, но Вани, считавшегося дурачком, не стеснялись. Пока Людочка ещё не вошла в класс, они оживлённо шушукались между собой.
— Борьку Однорукого ночью лесная ведьма околдовала, — сообщил пацан, занимавшийся по программе третьего класса. — Глаза ему запорошила, а сама огненной птицей обернулась и в магазин через трубу влетела.
— А откуда эта ведьма взялась? — поинтересовалась девочка-первоклашка.
— Оттуда! Они в лесу за каждым дуплистым деревом стоят и за людьми наблюдают. Покой в мире стерегут. И если кто-нибудь себя неправильно поведёт, они его в болото заманят или на суку повесят.
— А магазин ведьмам чем помешал? — спросила другая девочка, постарше.
— Папаня говорил, что это как бы сигнал такой, — продолжал третьеклассник. — Значит, в нашей Чарусе неладно. Дурные люди в ней завелись. Скоро ведьмы будут деревню чистить, как в прошлом году, когда Митьку-участкового на вилы взяли, а Жанна Петровна таблеток наглоталась.
— Страх-то какой... А как хоть эта ведьма выглядит?
— С коломенскую версту ростом и вся в белом.
— Ты её сам видел?
— Если бы видел, то здесь бы уже не сидел.
В этот момент в класс вошла Людочка — высокая, как ни одна женщина в деревне, да ещё с ног до головы одетая в белое. Дети испуганно притихли.
После беспокойной ночи Кондаков решил позволить себе отдых. Но деревенские жители думали иначе. В кои-то веки заполучив такой подарок судьбы, как фельдшер, они старались использовать его на всю катушку.
Кроме того, многие пожилые люди, не видевшие разницы между фельдшером и ветеринаром, тащили в больничку хворых коз и увечных псов. От одного деда даже поступило предложение охолостить молодого жеребчика.
Дабы отделаться от назойливого просителя, Кондаков ответил:
— Могу и охолостить, но с одним условием. Я потом этот жеребячий инструмент тебе самому пришью. Согласен?
Дед сказал, что ему надо посоветоваться с роднёй, и больше уже не появлялся.
Некоторые женщины, побывавшие на приёме — и не только старушки, но ещё вполне товарные молодухи, — весьма прозрачно намекали на свои вдовьи обстоятельства, а наиболее бедовые прямо предлагали Кондакову сменить жёсткую холостяцкую постель на пышное семейное ложе.
Пациенты мужского рода, пусть пока и довольно редкие, в качестве подарков приносили с собой четвертные бутылки первача и кисеты с махоркой. Народ, охладевший к чересчур суровому участковому, потянулся душой к добросердечному и отзывчивому лекарю.
Хотя большинство аборигенов и аборигенок продолжали упорно отрицать свою склонность к каким-либо галлюцинациям, находились белые вороны — преимущественно женского пола, — охотно делившиеся своими впечатлениями о минувшей ночи.
Одна далеко не юная особа примерно девяти пудов весом, жаловавшаяся на хронические запоры, не обошлась без кликушеских интонаций:
— Мне вчера на пожаре Страшный суд померещился. Всё в точности по Апостолу, который нам батюшка на Успение читал. И солнце стало мрачно, как власяница. И небо скрылось, свившись как свиток! И горы сдвинулись с мест своих! И ангелы с трубами летали! И железная саранча жгла людей огнём! И бледный всадник скакал, а за ним следовал ад!.. Близится день гнева, и не устоять никому!
Кондаков, мотавший её слова на ус, заметил:
— Если близится день гнева, зачем вам беспокоиться о запорах? Бог всех примет — и с запорами, и с поносом.
— Так ведь до того, как предстать перед божьим ликом, следует очиститься, — с самым серьёзным видом возразила толстуха. — И духовно, и телесно. Не приведи господи, если из меня в судный день дерьмо попрёт! Стыда перед ангельским сонмом не оберёшься.
— Так и быть, помогу вам, — пообещал Кондаков. — Вот касторка, пейте по столовой ложке три раза в день. К завтрашнему утру пронесёт. А ещё лучше — сделайте клизму. Если несподручно, идите за ширму, я сам всё устрою.
— Нетушки! — застеснялась толстуха. — Обойдусь и касторкой. А это вам в благодарность за лечение. Яички свеженькие, прямо из-под несушки, — она поставила на письменный стол лукошко, накрытое белой холстиной.
Кондаков, у которого в кладовке скопилось уже несколько сотен яиц, отказываться не стал — знал, что бесполезно.
Наиболее тяжёлой пациенткой оказалась молодая доярка, поздней ночью спешившая с фермы домой и заставшая самое начало пожара. Раскалённый уголёк непонятным образом попал ей за шиворот, прожёг верхнюю одежду и оставил на спине здоровенный волдырь, который уже успел лопнуть и сейчас сочился сукровицей.
Обкладывая ожог стерильными салфетками, Кондаков отеческим тоном упрекал доярку:
— Что же ты сразу не пришла? Любые раны следует обрабатывать сразу после их возникновения. А сейчас существует вероятность нагноения.
— Я испугалась, — давясь слезами, пробормотала голая по пояс доярка (боль заставила забыть о стыде).
— И кого же ты, глупая, испугалась? Врача?
— Не-а... — доярка зарыдала ещё сильнее, и Кондаков почуял, что она скрывает что-то очень важное.
— Расскажи, маленькая, не бойся. — Он погладил её по обнажённому плечу и внезапно ощутил давно забытое влечение к противоположному полу.
— Я поджигательницу видела, — через силу выдавила из себя доярка. — Она мне даже пальцем погрозила.
— Ты её узнала?
— Да-а-а...
— Кто это был? — Сейчас Кондаков, одетый в белый халат, был похож на Деда Мороза, склоняющего к сожительству Снегурочку.
— Учительница, которая с вами приехала, а-а-а... — Конец фразы утонул в рыданиях.
— Ты уверена? — опешил Кондаков.
— Конечно. Я её ещё издали узнала. Длинная, как жирафа, и тулуп до пят... Только вы, пожалуйста, никому не говорите!
— Не буду, не буду, — пообещал Кондаков. — Я тебе сейчас освобождение от работы выпишу. Лежи на животе, пей тёплый чай, принимай антибиотики. Я потом зайду сменить повязку... кто-нибудь ещё знает об этом?
— Никто. Вам первому сказала. — Она уже упрятала одну грудь в чашечку лифчика, но вторая упорно сопротивлялась, желая, наверное, подольше побыть на виду.
— Правильно сделала. — Кондаков лично помог расчувствовавшейся доярке обуздать непослушную грудь, — я сам во всём разберусь.
Если пожар повлиял на престиж Цимбаларя в негативном смысле, то сопровождавшие его видения, наоборот, только благоприятствовали расследованию. Теперь уже никто не мог оспаривать существование этого феномена. Настало время прямых вопросов и столь же прямых ответов.
Пораскинув умом, Цимбаларь пришёл к выводу, что людей, обладающих достаточно широким кругозором и непредвзятым мышлением, в Чарусе не так уж и много. На память первым делом приходили имена сыродела Страшкова, клубного работника Зинки Почечуевой, священника отца Никиты.
Но Страшков казался человеком не от мира сего, свихнувшимся на своих замечательных сырах, а с Зинки ещё не были сняты подозрения в причастности к убийству Черенкова. Для откровенного разговора подходил только священник. Поскольку со звонницы недавно доносился благовест, можно было надеяться, что церковь открыта для посещения.
Но Страшков казался человеком не от мира сего, свихнувшимся на своих замечательных сырах, а с Зинки ещё не были сняты подозрения в причастности к убийству Черенкова. Для откровенного разговора подходил только священник. Поскольку со звонницы недавно доносился благовест, можно было надеяться, что церковь открыта для посещения.
Отца Никиту Цимбаларь застал в алтаре, где тот, вывалив на престол деньги, как полученные в виде пожертвований, так и заработанные продажей свечей, считал их, словно обыкновенный ларёчник, закончивший смену.
Рядом маячил Борька Ширяев, кроме всего прочего исполнявший обязанности церковного казначея. Завидев участкового, священник сказал Борьке: «Ступай себе» — и сгрёб деньги в подол рясы.
— Как видите, приходится заниматься и мирскими делами, — сказал он. — В денежных вопросах чрезмерное доверие недопустимо. Демон алчности Мамона сильнее всех других исчадий ада. Существует апокрифическое сказание, согласно которому Иуда предал Христа не из-за каких-либо нравственных соображений, а исключительно потому, что промотал казну общины и боялся разоблачения... Да вы проходите, не стойте.
— А разве мне туда можно? — Цимбаларь, обычно бесцеремонный, на сей раз застеснялся.
— Если вы не женщина и не упорствующий в своих заблуждениях язычник, то можно.
— Чем же, интересно, заслужили такую немилость женщины? — пройдя под царскими вратами, спросил Цимбаларь.
— Такова традиция, закреплённая Священным Писанием, — сказал отец Никита. — Считается, что именно женщина виновата в первородном грехе. Кроме того, нашей праматери приписывается много других неблаговидных поступков, включая сожительство с дьяволом, от которого она родила Каина. Недаром имя Ева частенько возводят к арамейскому слову «змея».
— И тем не менее православная церковь держится на женщинах, — заметил Цимбаларь. — Чтобы убедиться в этом, достаточно во время богослужения посетить любой храм.
— Считается, что они замаливают свою извечную вину. — Священник достал из-под алтаря литровую бутылку без этикетки. — Не желаете согреться? Церковное вино здесь замерзает. Пришлось перейти на коньяк.
— Отказаться от сталь заманчивого предложения, к тому же сделанного в таком необычном месте, просто невозможно, — сказал Цимбаларь. — Мне доводилось выпивать даже в гробнице фараона Сенустера и в оркестровой яме Большого театра, но в церковном алтаре ещё ни разу.
— Ну тогда с почином вас!
Они чокнулись старинными серебряными стопками и залпом выпили что-то нестерпимо холодное, а потому безвкусное. Дождавшись, когда Цимбаларь переведёт дух, священник спросил:
— Чем обязан вашему посещению?
— Тянет меня сюда как магнитом, — сиплым голосом ответил гость. — Всегда приятно поговорить со сведущим человеком. Заодно хочу получить разъяснение по некоторым текущим вопросам бытия... Будучи вчера ночью на пожаре, я оказался во власти некоего загадочного видения, кстати сказать, посетившего всех, кто там находился. Нельзя ли услышать ваше резюме по данному вопросу?
— Резюме, как правило, составляют отцы церкви, а я лишь смиренный священнослужитель, следующий раз и навсегда заведённым канонам... Но высказаться по поводу каких-либо значимых событий не возбраняется и мне, хотя это будет мнение частного лица, а не рукоположенного духовного пастыря... То, что все мы вчера созерцали, есть наваждение, злой морок, искушение, посланное нам силами тьмы.
— Сказано сильно, но бездоказательно, — Цимбаларь надеялся, что его слова подольют масла в огонь.
— Поймите, доказательства здесь невозможны, — продолжал отец Никита. — Мы ведём речь о чисто идеалистических понятиях... Окружающий нас мир устроен не совсем так, как об этом провозглашают с амвонов. Небеса находятся гораздо дальше, чем принято считать. Дух наш стремится к престолу Господнему, а плоть пребывает во власти дьявола, и с этим печальным фактом нельзя не считаться. Недаром ведь владыку ада называют ещё и Князем мира сего. Вдумайтесь! Князь... мира... сего... Бог властвует в горней обители. До грешной земли ему как бы и дела нет. А дьявол повсюду, и, главное, в нас самих.
— Вы, отец Никита, случайно не богохульствуете? — осторожно осведомился Цимбаларь.
— Отнюдь. Врага нельзя недооценивать. Ведь именно церковь, служителем которой я являюсь, не даёт дьяволу одержать окончательную победу. Наша первостепенная цель — помочь человеку одолеть зло в себе самом. Этому способствуют посты, молитвы, смирение, укрощение плоти, неукоснительное следование божьим заповедям. Путь сей труден, и далеко не всем дано пройти его до конца... Бывали годы и даже века, когда силы тьмы воцарялись по всей земле, но каждый раз находились проповедники, сохранявшие истинную веру... Есть несомненные свидетельства того, что эти страшные времена возвращаются. Дьявол вновь начинает поход против рода человеческого, и главное его оружие — искушение, которое щедрой рукой посылается нам.
— Почему же тогда пассивничает бог? — перебил его Цимбаларь. — Ведь он всемогущ, и даже сам дьявол является его созданием.
— Промысел божий в том и состоит, чтобы позволить дьяволу творить безнаказанное зло. Это испытание, ниспосланное людям их творцом. Вспомните историю о праведнике Иове, мучимом дьяволом с согласия бога. Лишь пройдя через все страдания, унижения, потери и болезни, но не утратив при этом веру, тот сумел возродиться к новой счастливой жизни. Такая же судьба уготована и всему человечеству в целом. Бог руками дьявола испытывает людей — достойны ли они его царствия? Заслуживают ли вечного блаженства? Способны ли подняться до уровня высших созданий? Страшный суд неотвратим, и каждый из нас ещё при жизни должен выбрать сторону, на которую он станет, — сторону добра или сторону зла... Вот и всё, что я могу сказать вам по поводу вчерашних событий.
— Но почему искусительные видения посещают только обитателей Чарусы? — спросил Цимбаларь. — Ничего похожего не наблюдается ни в Москве, ни в Питере, ни в Архангельске.
— В больших городах соблазн подстерегает жителей на каждом шагу. Чтобы впасть в грех, достаточно только глянуть по сторонам или протянуть руку. Вам будет рад услужить демон прелюбодеяния Асмодей, демон зависти Левиафан, демон гордыни Люцифер, демон чревоугодия Вельзевул, демон лености Бельфегор, уже упоминавшийся мной демон алчности Мамона и сам Сатана — демон гнева... А у здешних жителей возможностей согрешить гораздо меньше. Вот почему их души смущают прельстительные видения, одно из которых вам довелось увидеть вчера. Я по собственному опыту знаю, сколь тлетворное действие оказывают они на людей. В самое ближайшее время нам следует ожидать бед, порождённых тёмной стороной человеческой натуры...
Покинув церковь, Цимбаларь задержался на её высоком крыльце, откуда просматривалась почти вся Чаруса.
Свежий снежок уже запорошил остывшее пожарище, и казалось, что никакой постройки на этом месте вообще не существовало. Деревня выглядела безлюдной, а оживление наблюдалось лишь во дворе сыроварни, куда подвезли партию свежего молока, да возле приземистого амбара, ныне выполнявшего функции магазина.
Цимбаларь взглядом отыскал самый короткий путь к опорному пункту и с удивлением убедился, что тот проходит через территорию коровника. Человек, привыкший экономить время, скорее всего, выбрал бы именно его. А ведь в ту злосчастную ночь участковый Черенков очень спешил куда-то...
Приоткрыв тяжёлую дверь, украшенную резными символами всех четырёх евангелистов, Цимбаларь спросил у священника, клавшего перед образами земные поклоны:
— Скажите, святой отец, а нет ли среди церковной атрибутики чего-то такого, что хотя бы отдалённо напоминало вилы?
— Нет, — не оборачиваясь, ответил священник. — Вилы есть принадлежность дьявола. Им не место в божьем храме.
Глава 9 ПРИШЛА БЕДА — ДЕРЖИ КАРМАН ШИРЕ
Едва Цимбаларь зашёл на опорный пункт, как о себе дала знать рация, оставленная под подушкой.
— «Второй» вызывает «Первого», — голос Кондакова звучал глухо, как из подземелья. — «Второй» вызывает «Первого».
— На связи, — ответил Цимбаларь.
— Ты почему раньше не отзывался?
— Забыл рацию в избе.
— Я так и понял... Слушай, нашлась свидетельница, видевшая поджигательницу магазина. Никогда не догадаешься, кто это был!
— А я её вообще знаю?
— Конечно.
— Неужто Валька Дерунова отличилась? — Эта мысль скорее огорчила, чем обрадовала Цимбаларя.
— Плохой из тебя отгадчик. Даю ещё две попытки.
— Баба-Яга и Красная Шапочка...
— Всё шутки шутишь? Ничего, сейчас эта охота у тебя пропадёт. Поджигательницей была Людмила Савельевна Лопаткина.
— Да ты что! — вырвалось у Цимбаларя. — Я же в тот момент с ней по рации разговаривал, вот как с тобой сейчас.
— Говорить она могла откуда угодно. Хоть с церковной колокольни.