Кашлять никто не кашлял, но иные шмыгали носами.
— Выбирай, — облокотясь на капот машины, сказала бандерша. — Девушки на любой вкус. Лучшего товара и в Голливуде днём с огнём не сыщешь.
— Ты мне гусей не гони, — Цимбаларь окинул шеренгу девиц критическим взглядом. — Твой товар уценили ещё на заре перестройки. Давай сюда любую маруху, но только обязательно больную.
— Да ты что! — возмутилась бандерша. — Они все чистенькие, как первоклассницы. На той неделе гинеколога посещали.
— Мне ваши гинекологи по барабану, — сказал Цимбаларь. — Мне не с триппером партнёршу надо, а с гриппом. Чтобы самому к завтрашнему дню заболеть.
— Ну и причуды у этих мужиков! — удивилась бандерша. — Маринка, вали сюда... Проводишь клиента в апартаменты... Нам для дорогого гостя ничего не жалко. А за грипп доплатишь лишнюю сотню.
Цокая каблучками, к машине подошла девица, похоже, вообще забывшая сегодня надеть юбку. Обильный грим мешал рассмотреть черты лица, но даже он не смог скрыть припухший носик и покрасневшие глаза.
Вместо приветствия она звонко чихнула.
— Годится, — Цимбаларь стал отсчитывать деньги. — Беру на всю ночь...
Апартаменты на деле оказались комнатой в заброшенной коммуналке, где из всех так называемых удобств имелся только древний унитаз с чугунным сливным бачком.
Пока Маринка раздевалась, дыша на окоченевшие пальцы, Цимбаларь спросил:
— У тебя на самом деле грипп, а не какое-нибудь банальное ОРЗ?
— Подожди до утра, я за справкой в поликлинику сбегаю, — сбросив профессиональные доспехи, Маринка нырнула под одеяло.
— А чего ты сразу в кровать? — удивился Цимбаларь, не снявший даже шапки. — Ты сюда не спать пришла, а работать.
— Так и знала, — выбираясь из постели, простонала Маринка. — Сейчас начнутся извращения... Только ты с аналом поосторожней, у меня прямая кишка выпадает.
— Какие ещё увечья имеются? — осведомился Цимбаларь.
— Долго рассказывать. — Маринка опять чихнула.
— А придётся. Я ведь с тобой главным образом целоваться собираюсь... Что со ртом?
— Со ртом как раз-таки полный порядок. Герпес я вылечила. Заеда сама прошла. Даже зубы недавно вставила. Правда, всего шестнадцать, но на первое время хватит.
— Ладно, — Цимбаларь поманил её к себе. — Накинь что-нибудь и садись ко мне на колени... Лицом ко мне, лицом... А теперь сделай так, чтобы я заболел гриппом. Только, чур, взасос не целоваться, у меня жена ревнивая.
Спустя пару часов окончательно выбившаяся из сил Маринка взмолилась:
— Мне проще пять минетов подряд сделать, чем носом о мужика тереться да ещё через каждые десять минут чихать на него. Сноровки не хватает. Давай лучше займёмся чем-нибудь привычным. От классики до анала.
— За прямую кишку уже не боишься? — поинтересовался Цимбаларь, которому все эти телячьи нежности тоже изрядно надоели.
— Рукой подержу, — перебираясь на кровать, ответила Маринка. — Не в первый раз... А что ты сидишь, словно в гостях у английской королевы? Ныряй под одеяло.
— К сожалению, это не входит в мои сегодняшние планы, — Цимбаларь картинно развёл руками. — Да и время на исходе... Зато твой засморканный платочек я заберу с собой. Так сказать, на память.
— Да ты, оказывается, не только извращенец, но ещё и фетишист! — Маринка удручённо покачала головой.
Как и было обещано, Цимбаларь вернулся в Чарусу через двое суток. В вертолёте он опять переоделся в милицейскую форму и выглядел теперь как обычно, только всё время покашливал в кулак да сморкался в изящный дамский платочек.
На прощание он сказал авиаторам следующее:
— Как вернётесь на базу, хорошенько выпейте, а на закуску не жалейте чеснока и лука. Если почувствуете недомогание, сразу бегите к врачу. Не исключено, что я подцепил в Питере грипп.
Однако оказавшись на земле, Цимбаларь повёл себя в высшей степени легкомысленно. Первым делом он страстно расцеловал Вальку Дерунову, на радостях буквально повесившуюся ему на шею. Впрочем, в отличие от других обитателей Чарусы, Валька имела иммунитет к гриппу. Болезнь ей почти не грозила, зато в качестве вирусоносителя она была просто незаменима.
Пообедав с дороги у заведующей фермы, Цимбаларь зашёл на сыроварню, а потом посетил церковь, где терпеливо отстоял службу и даже подходил к алтарю целовать крест.
— Куда это вы в последнее время запропастились? — поинтересовался отец Никита.
— Следуя вашему примеру, искал средство борьбы с дьявольским искусом, — смиренно ответил Цимбаларь.
— Вне лона церкви это вряд ли возможно, — в словах священника прозвучал мягкий упрёк.
— Так оно, наверное, и есть. Но я человек нецерковный и привык действовать методом проб и ошибок, — он закашлялся. — На днях, например, я обращался за помощью к блудницам...
Вернувшись на опорный пункт и уже ощущая лёгкую ломоту в суставах, Цимбаларь связался по рации с Людочкой.
— Можешь поздравить меня с возвращением, — сказал он. — Побывал в Питере. Как говорится, окунулся в атмосферу большого города.
— И чем же эта атмосфера отличается от здешней? — осведомилась Людочка. — Кроме, конечно, высокой концентрации выхлопных газов, винных паров и табачного дыма.
— В ней буквально кишат вирусы гриппа. Кашляет, наверное, даже ангел на шпиле Петропавловки.
— И ты решил осчастливить этим подарком Чарусу, — сказала Людочка таким тоном, словно ничего хорошего от Цимбаларя уже давно не ждала. — Что же, в таком случае, ты прикажешь делать нам?
— Вам троим рекомендую немедленно сделать прививки от гриппа. То же самое касается и твоих школьников. Да и вообще не мешало бы распустить их всех на каникулы... Ну а дальше как получится. Инфлюэнца должна сама найти наиболее важные элементы дьявольского ока.
— Как у тебя всё просто... А ведь речь идёт о живых людях.
— Покушения в моё отсутствие случались? — Цимбаларь предпочёл сменить тему разговора.
— Было одно, но, к счастью, неудачное... Охотник возвращался из леса и ни с того ни с сего выстрелил в окно фельдшерского пункта, где в это время маячил силуэт Кондакова. Пётр Фомич отделался лёгким испугом.
— Охотника, надеюсь, задержали?
— Да. Божится, что ружьё выстрелило само, когда он перебрасывал его с плеча на плечо.
— Ну ничего, скоро этот беспредел закончится, — с преувеличенным энтузиазмом пообещал Цимбаларь.
— Если Чаруса вымрет — вне всякого сомнения.
— Не каркай! — Он постучал по дереву, а потом для верности ещё и сплюнул через левое плечо.
— Встречаться с нами, ты, похоже, не собираешься?
— Пойми, я же больной! Ещё не хватало вас заразить.
— А мне кажется, что тебе просто стыдно посмотреть товарищам в глаза. — Людочка без предупреждения отключилась.
Теперь всё своё время Цимбаларь посвящал общению с людьми, методично обходя избу за избой. Сердобольные старухи, заметив у гостя явные признаки простуды, советовали ему попить чая с малиной и полежать на печи, но он только отмахивался. Если бы простодушные хозяева знали, какую именно цель преследуют эти визиты, то, наверное, гнали бы участкового прочь поганой метлой.
Почихав и посморкавшись дней пять, Цимбаларь почувствовал себя лучше. Он даже отпраздновал своё выздоровление, подарив Ване Коршуну аж пять бутылок коньяка, правда, ёмкостью в сто грамм каждая.
Зато среди жителей Чарусы появились первые заболевшие. Инвалидка сексуального труда Маринка не подвела своего клиента. Из Северной Пальмиры он привёз полноценный, натуральный грипп, проявлявший себя классическими симптомами — высокой температурой, слабостью, болью в суставах, отёчностью слизистых оболочек.
О темпах развития эпидемии и о состоянии больных Цимбаларя регулярно информировал Кондаков, сутки напролёт не снимавший марлевой повязки. Однажды вечером между ними состоялся такой разговор.
— Можешь радоваться, — буркнул Пётр Фомич. — Грипп достиг апогея. За день у меня было тридцать вызовов. Скоро доить коров будет некому.
— Тяжёлые случаи есть? — осведомился Цимбаларь.
— До этого пока не дошло. Но хуже всех себя чувствует старуха, у которой ты раньше столовался. Она уже и за попом послала.
— Сейчас я там буду, — он стал поспешно собираться.
Когда Цимбаларь вошёл в избу Парамоновны, священник уже удалился, хотя о нём ещё напоминал едва уловимый запах ладана.
Соседка, присматривавшая за больной, пояснила, что батюшка отпустил хозяйке грехи, однако с соборованием спешить не стал — надежда на выздоровление оставалась.
— Отцу Никите самому нездоровится, — продолжала она. — Еле на ногах держался, сердешный. Руки трясутся, по лицу пот ручьями. Проклятая зараза всех косит — и праведников, и грешников.
Старуха, обряженная в смертную сорочку, внезапно открыла глаза, состоявшие, казалось, из одних зрачков, и уставилась на Цимбаларя.
— Как здоровье, Парамоновна? — бодро поинтересовался он.
Старуха, обряженная в смертную сорочку, внезапно открыла глаза, состоявшие, казалось, из одних зрачков, и уставилась на Цимбаларя.
— Как здоровье, Парамоновна? — бодро поинтересовался он.
Старуха молчала, не сводя с участкового взгляда, в котором опять мерцал уже знакомый ему огонёк безумия.
Так продолжалось ещё минуты две, а затем она отрешённым голосом произнесла:
— Явился, антихрист... Смертью человеческой любуешься... Я-то тебя насквозь вижу... Ты моровую язву человеческой плотью питаешь, аки своего пса верного... В одной твоей руке чаша с ядом, а в другой ларец с прахом... Жаль, я тебя тогда не порешила...
Старуха стала затихать, но потом забилась, словно припадочная, и завопила:
— Готовьте гробы, ройте могилы, варите кутью! Смерть к нам пришла! Смерть в человеческом облике!.. Кропите её уксусом! Гоните животворящим крестом! Жгите железом! А-а-а...
— Иди, милок, иди, — соседка стала выпроваживать Цимбаларя за порог. — Разве не видишь — не в себе она. От горячки умишком тронулась. На себя наговаривает... Недавно в смерти четырёх человек призналась.
На следующий день Кондаков и Людочка сами пришли к нему.
— Вижу, ты совсем оклемался, — сказал Кондаков. — Хоть одна хорошая новость. А у нас дела всё хуже и хуже. Больных уже больше, чем здоровых. Кому-то лекарства помогают, а кому-то нет.
— Сочувствую, — ответил Цимбаларь. — Но помочь ничем не могу. Надо ждать.
Он сидел на краю развороченной кровати и не знал, куда деваться от взгляда Людочки.
— Помощник ты, конечно, хреновый, — согласился Кондаков. — Вашему брату лишь бы пожар раздуть, а как тушить — сразу в кусты... Но я, собственно говоря, вот по какому поводу. У больных начинается кризис. Возможно, некоторые не доживут до утра. По-моему, ты хотел с ними поговорить.
— Раньше хотел... А теперь не вижу в этом особой необходимости.
— Совесть-то небось гложет?
— Такая у неё работа... Но в содеянном я не раскаиваюсь. Кто из нас прав, покажет время.
Людочка не сказала ему ни единого слова — как пришла молчком, так и ушла.
Оставшись один, Цимбаларь залпом ополовинил бутылку самогона и стал ждать сна — единственного средства, дававшему ему хоть какое-то забвение.
Глубокой ночью в окно опорного пункта постучал старик, после смерти Борьки Ширяева выполнявший в церкви его обязанности.
— Вас батюшка к себе зовёт, — сообщил он. — Идите скорее.
Все окна в избе отца Никиты были освещены. Сам он, до неузнаваемости осунувшийся, лежал в дальней комнатёнке, наверное, служившей домашней молельней.
— Матушка, оставь нас наедине, — попросил он жену, менявшую холодные компрессы.
— Плохо вам? — Цимбаларь шарил по комнате взглядом в поисках хоть каких-нибудь лекарств. — Да ведь вы, похоже, и не лечитесь! Сейчас я пошлю за фельдшером.
— Не утруждайте себя, — сказал отец Никита. — Фельдшер мне не поможет... Единственное моё лекарство — вера, однако сейчас бесполезно и оно... Бог отвернулся от меня. Пришло время расплаты... Скажу без обиняков — вашего предшественника убил я... Но это не единственное моё прегрешение...
Чего-то такого Цимбаларь ожидал уже давно, и тем не менее признание священника ошарашило его. Хотя всё в общем-то сходилось... Парадный мундир, начищенные туфли... территория коровника, находящаяся на кратчайшем пути от опорного пункта к церкви... Вериги, появившиеся сразу после убийства.
— В тот вечер вы должны были обвенчать его с учительницей? — после некоторой паузы спросил Цимбаларь.
— Да, — отец Никита неотрывно смотрел в потолок, а не на иконы, возле которых даже лампадка не горела. — Невеста пришла в церковь заранее, а жениха я ожидал с минуты на минуту. Не знаю, почему они избрали тайное венчание... Вот тогда всё и случилось...
— Что именно? — Цимбаларь склонился над кроватью пониже.
— Мне трудно объяснить... Это жуткое чувство, когда ты вдруг теряешь власть над собой и действуешь, как бездушная марионетка... Помутнение — другого слова тут не подберёшь... Мною владело лишь одно желание — убить его, убить... Не помня себя, я выбежал из церкви и помчался навстречу жениху... По чистой случайности мы встретились возле коровника, а иначе пришлось бы душить его руками... Услужливый дьявол подал мне вилы... Дальше ничего не помню... Потом я вернулся в церковь. Окровавленный, с вилами в руках... Девочка всё поняла. Она убежала прочь и впоследствии покончила с собой, но меня почему-то не выдала...
— Смерть Черенкова была предопределена видением?
— Как будто...
— Это ваше единственное преступление?
— Если вы подразумеваете убийство — да. Гораздо страшнее то, что я был одержим бесом... Силы преисподней связывали со мной какие-то планы... А что касается убийц, их у дьявола предостаточно... Мне же предназначалась иная участь... Вам не понять, какие муки испытывает искренне верующий человек, ставший невольным пособником нечистого... Чтобы хоть как-то защититься от дьявольских соблазнов, я стал применять вериги... Но было уже поздно...
— Это вы подбросили мне письмо?
— Да... Зря вы не последовали моим советам... Хотя теперь это не имеет никакого значения. Я умираю... Болезнь послана мне в наказание за грех отступничества... Пусть бы кара обернулась искуплением...
— По-вашему, всё происходящее в Чарусе — козни дьявола?
— Для меня это действительно так... Но некоторые думают иначе...
— Куда вы дели вилы?
— Закопал в церковном подвале...
— В Чарусе есть и другие пособники дьявола? Я имею в виду равных вам по значению...
— Конечно... Выявить их не составит большого труда... Но сам дьявол непобедим... Уже завтра вы можете оказаться на его стороне, — глаза священника закрылись, и он задышал ровнее.
Матушка тихо вошла в комнату и сказала:
— Кажется, заснул. Не надо его больше тревожить.
На рассвете отец Никита скончался. В тот же день его участь разделили ещё несколько человек, в том числе и охотник, стрелявший в Кондакова.
Парамоновна, уже стоявшая одной ногой в могиле, неожиданно для всех выкарабкалась. Пошли на поправку и остальные сельчане. Страшков и Зинка Почечуева вообще не заболели. Валька Дерунова перенесла грипп на ногах.
Попрощаться с отцом Никитой явилось всего человек двадцать-тридцать. Остальные прихожане лежали в жару по печкам и постелям. О смерти своего пастыря многие из них даже не знали.
Несмотря на малочисленность похоронной процессии, гроб по традиции несли на руках. В одной из четвёрок вместе с Цимбаларем сошлись Кондаков, Страшков и заведующий мехмастерской.
Прощальную речь произнес Страшков. Смысл её, как всегда, был туманным и напыщенным.
— Коварная болезнь вырвала из наших рядов верного соратника, который благодаря своим замечательным личным качествам видел дальше и понимал больше, чем многие другие... Утрата тяжела, но я не стал бы называть её непоправимой. Поредевшие ряды сомкнутся... Провидение обязательно пошлёт нам человека, столь же достойного, как и почивший отец Никита... Именно эта надежда скрашивает глубокое горе друзей и близких.
Когда Страшков, очень довольный собой, отошёл в сторону, Цимбаларь вполголоса поинтересовался:
— Ваша замечательная эпитафия тоже имеет исторические аналогии?
— Совершенно верно, — кивнул Страшков. — Это вольное изложение некролога, опубликованного в журнале «Русское слово» по поводу смерти Дмитрия Ивановича Писарева.
— Скажите пожалуйста! — делано удивился Цимбаларь. — А как ведут себя ваши замечательные сыры? «Чеддер» созревает в срок? «Рокфор» не пересыхает?
— На этот счёт можете быть спокойны, — заверил его Страшков. — Судя по состоянию сыров, в ближайшем будущем каких-либо трагических событий не предвидится. Полгода-год мы проживём спокойно.
— За последнюю неделю это первая хорошая новость.
На поминках Цимбаларь и Людочка сидели порознь, но когда гости вывалили во двор подышать свежим воздухом — в избе уже топор можно было вешать, — случайно оказались рядом.
Громадное чёрное небо стояло над ними, и сполохи северного сияния уже не нарушали его покой, что являлось одним из признаков наступающей весны. Мириады звёзд взирали из космических глубин на землю, но сейчас они уже не казались такими далёкими и неприступными. В окружающем мире что-то неуловимо изменилось...
— Не надоело ещё дуться? — глядя себе под ноги, спросил Цимбаларь. — Может, помиримся?
— А разве мы ссорились? — девушка пожала плечами. — Просто мы разошлись во взглядах на важнейшие проблемы бытия... И теперь я постоянно мучаюсь вопросом: есть ли во всём случившемся какой-то смысл?
— Смысл, наверное, есть во всём... Тут многое зависит от нашей собственной точки зрения. Если же говорить о конкретных делах, то убийство Черенкова можно считать раскрытым. Правда, преступник ушёл от возмездия. — Цимбаларь сделал многозначительную паузу. — Но его изобличает орудие убийства, спрятанное в известном мне месте. Да и с другими «глухарями» проблем не будет. Достаточно тряхнуть трёх-четырёх человек, уже попавших ко мне на заметку.