– Вы возьмете на себя Бьорка, – сказал он Мартинссону и Анн Бритт. – После обеда соберемся на оперативку, надо очень тщательно обсудить ход следствия.
– Ход следствия? – переспросил Мартинссон. – А оно куда-нибудь идет, это следствие?
– Следствие всегда куда-нибудь идет, – заверил его Валландер. – Мы просто не всегда это замечаем. А где Сведберг? Он поговорил с адвокатами, которые занимаются инвентаризацией в конторе Торстенссонов?
– Он сидит там с утра, – сказал Мартинссон, – и, я уверен, мечтает, чтобы его от этого поручения освободили. Ты же знаешь – Сведберг и бумаги…
– Помоги ему, – сказал Валландер. – Мне почему-то кажется, что это очень важно.
Он вернулся в дом, повесил куртку на вешалку и зашел в туалет в прихожей. Увидев свою физиономию в зеркале, он вздрогнул – небритый, красные глаза, взлохмаченные волосы… интересно, какое впечатление произвел он в Фарнхольмском замке? Он сполоснул лицо холодной водой и постоял немного, пытаясь сообразить, как начать разговор, чтобы дать фру Дюнер понять – он знает, что она по каким-то неизвестным ему соображениям не говорит всю правду. Доброжелательность, решил он. Только доброжелательность и сочувствие, иначе она захлопнет свою раковину, и тогда из нее ничего не вытянешь.
Он вошел в кухню. Она, сгорбившись, сидела на стуле. В саду по-прежнему копались техники-криминалисты. То и дело слышался сварливый голос Нюберга. Ему показалось, что когда-то с ним это уже было. Странное, почти невыносимое чувство. Словно машина времени вернула его на много лет назад. Он зажмурился и перевел дыхание. Потом открыл глаза, сел за стол и посмотрел на сидевшую перед ним женщину. На какую-то секунду ему показалось, что она похожа на его давно умершую мать. Те же седые волосы, та же худоба, кожа, словно натянутая на невидимый подрамник… Странно, но лица матери он почти не помнил, оно совершенно стерлось из памяти за эти долгие годы.
– Я прекрасно понимаю, насколько вы взволнованы, – начал он. – Но нам все равно надо поговорить.
Она молча кивнула.
– Итак, утром вы обнаружили, что ночью в саду кто-то был.
– Я сразу увидела.
– И что вы предприняли?
Она посмотрела на него с удивлением:
– Я же уже рассказывала… Начать все с начала?
– Нет, все не надо. Отвечайте только на поставленные вопросы.
– Только что рассвело, – сказала она. – Я вообще встаю рано. Посмотрела в сад и поняла, что там кто-то был. И позвонила в полицию.
– Почему? – спросил Валландер, внимательно следя за ее реакцией – Почему вы позвонили в полицию?
– А что мне было делать?
– Ну, скажем, выйти в сад и посмотреть, что там такое.
– Я не решилась.
– Почему? Вы догадывались, что вас поджидает какая-то опасность?
Она не ответила. Валландер молча ждал. Из сада доносилась ругань Нюберга.
– Мне кажется, вы со мной не до конца откровенны. Вы что-то скрываете.
Фру Дюнер прикрыла глаза рукой, словно защищаясь от яркого света.
– Я так долго жила в постоянном страхе, – вдруг сказала она и посмотрела на него так, будто он и был тому виной.
Продолжения не последовало.
– Обычно для страха бывает причина, – сказал он после долгой паузы. – Чтобы нам удалось узнать, что же случилось с Густавом и Стеном, нужна ваша помощь.
– Я не могу вам помочь.
Валландер почувствовал, что она в любую секунду может впасть в истерику, но не отступил.
– Вам достаточно просто отвечать на мои вопросы, – сказал он. – Начните хотя бы с рассказа о причинах вашего страха.
– А вы знаете, что страшнее всего? – тихо сказала она. – Чужой страх. Я тридцать лет работала с Густавом Торстенссоном. Я уже говорила, что почти его не знала. Но изменения в его поведении были для меня очевидны. Он стал другим. От него даже пахло иначе. От него пахло страхом.
– Когда вы это заметили впервые?
– Года три назад.
– А что тогда случилось?
– Ничего особенного. Все было как всегда.
– Попробуйте вспомнить. Это очень важно.
– А вы попробуйте понять – я только и делаю, что пытаюсь вспомнить.
Надо быть осторожнее, подумал он. Лишь бы ее не спугнуть. Она и в самом деле старается вспомнить.
– А вы говорили на эту тему с Густавом Торстенссоном?
– Никогда.
– А с сыном?
– Мне кажется, он этого не замечал.
Очень может быть. Все-таки она работала с Густавом.
– А какое-то объяснение этому страху вы можете найти? Поймите, вы могли бы погибнуть сегодня, если бы пошли в сад посмотреть, что там делается. Вы почему-то догадались, что вам что-то грозит, и позвонили в полицию. То есть вы были к этому готовы. Почему?
– По ночам в адвокатском бюро кто-то бывал. И Густав это замечал, и я. То ручка лежит не так, то отодвинут стул…
– Но вы, наверное, спрашивали его? Вы говорили ему про эти ночные визиты?
– Нет. Я не имела права. Он мне запретил.
– Значит, он сам поднимал этот вопрос?
– Нет. Но всегда знаешь, что ты можешь себе позволить, а что – нет.
В кухонное окно постучал Нюберг.
– Я сейчас вернусь, – сказал Валландер и встал. Нюберг стоял у окна, держа в руке какую-то обугленную штучку, не больше полусантиметра.
– Мина пластиковая, – заявил Нюберг. – Это я могу сказать уже сейчас.
Валландер кивнул.
– И, может быть, удастся установить, какого она типа. И даже где она сделана. Но это потребует времени.
Валландер кивнул:
– А ты не можешь сказать что-нибудь о том, кто ее положил?
– Возможно, и мог бы, если бы ты не швырялся телефонными справочниками.
– Ее было очень легко обнаружить.
– Специалисты закладывают мины так, что их не видно, – сказал Нюберг. – А тут… и ты и дама заметили, что кто-то копался в траве. Явные дилетанты.
Или профессионалы, которые хотят, чтобы их приняли за дилетантов, подумал Валландер, но промолчал и вернулся в кухню. У него оставался всего один вопрос.
– Вчера после обеда к вам заходила женщина азиатской наружности, – сказал он. – Кто она?
Фру Дюнер удивленно посмотрела на него:
– А откуда вы знаете?
– Это не важно. Ответьте на мой вопрос.
– Это была уборщица из бюро.
«Вот и все, – подумал он разочарованно. – Проще пареной репы».
– А как ее зовут?
– Ким Синг Ли.
– Где она живет?
– У меня на работе есть ее адрес.
– А зачем она приходила?
– Узнать, сохранится ли за ней место.
Он задумался:
– Найдите, пожалуйста, ее адрес. За домом будет наблюдать полицейский, пока не отпадет такая необходимость.
Он попрощался с Нюбергом и пошел в управление. По дороге зашел в кондитерскую «Фридольф» и купил пару бутербродов. Закрылся в своем кабинете и съел бутерброды, прикидывая, что сказать Бьорку. Но Бьорк, как выяснилось, куда-то ушел. С этим разговором придется подождать.
Ровно в час дня Валландер постучал в дверь кабинета Пера Окесона в другом крыле длинного и узкого здания полиции. Каждый раз, заходя к Окесону, он удивлялся царившему в его кабинете невероятному беспорядку. Бумаги были везде – на столе, на полу, даже на стуле для посетителей. В углу лежала штанга и небрежно свернутый мат.
– Начал качаться? – спросил Валландер.
– И не только, – самодовольно сказал Окесон. – Я завел привычку – спать после ланча. Только что проснулся.
– Ты спишь на полу? – удивился Валландер.
– Всего полчаса, – назидательно сообщил Окесон. – Всего полчаса сна, и тебя словно подменили.
– И мне, что ли, попытаться, – неуверенно сказал Валландер.
Пер Окесон смахнул кучу бумаг со стула на пол, освобождая место для Валландера.
– Я уж и надежду потерял, – сказал он весело. – Впрочем, вру – в глубине души я был совершенно уверен, что ты вернешься.
– Тяжкое было время, – сказал Валландер.
Пер внезапно посерьезнел.
– Мне даже представить себе трудно, – сказал он, – что значит – убить человека. Даже в целях самообороны. Это, наверное, единственное, чего нельзя исправить… Нет, у меня даже фантазии не хватает.
Валландер кивнул.
– От этого уже не избавишься, – сказал он. – Приходится с этим жить.
Они помолчали. В коридоре кто-то громко обсуждал поломку кофейного автомата.
– Мы с тобой ровесники, – сказал Пер Окесон. – Знаешь, с полгода назад я проснулся и вдруг подумал: «Боже мой! И это все? Это вся жизнь? Ничего больше не будет?» Должен признаться – я запаниковал. Но, с другой стороны, это пошло на пользу. Я сделал то, что должен был сделать давным-давно.
Порывшись в куче бумаг, он выудил оттуда какой-то листок и протянул Валландеру. Это было объявление – ООН искала юристов для работы за рубежом, в частности, для работы с беженцами в Африке и Азии.
– Я давно послал заявление, – сказал Пер, – и забыл начисто. А с месяц назад меня вызвали на собеседование в Копенгаген. Скорее всего, подпишу двухгодичный контракт. Большой лагерь беженцев из Уганды, предстоит работа по их репатриации.
– Замечательно! – воскликнул Валландер. – А что об этом думает жена?
– Пока ничего не знает. Честно говоря, не знаю, как она среагирует.
– Потом расскажешь.
Пер Окесон отодвинул в сторону лежащие перед ним бумаги. Валландер рассказал о взрыве в саду фру Дюнер. Пер недоверчиво покачал головой.
– Этого не может быть, – заявил он.
– Нюберг обычно не ошибается.
– А что ты вообще думаешь обо всей этой истории? Я говорил с Бьорком. Считаю, что ты совершенно правильно поднял дело об автокатастрофе с Густавом Торстенссоном. И что, в самом деле не за что зацепиться?
Валландер подумал:
– Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, что смерть двух адвокатов да еще мина в саду фру Дюнер вовсе не случайное совпадение. Это все спланировано. Но мы не знаем, где все начинается и чем кончится.
– Ты считаешь, что эта мина была заложена не для того, чтобы ее припугнуть?
– Не припугнуть, а убить. Тот, кто заложил мину, хотел ее убить, – сказал Валландер. – Мы должны обеспечить ее безопасность. Может быть, ей стоит переехать куда-то.
– Я этим займусь, – пообещал Окесон. – Сегодня же поговорю с Бьорком.
– Дюнер перепугана насмерть. Но после разговора с ней я понял, что она и сама не понимает причин этого страха. Я думал, что она что-то скрывает. Ничего подобного, она знает не больше, чем мы. Я, кстати, хотел тебя попросить поподробнее рассказать о Густаве и Стене. Ты же наверняка много с ними работал.
– Густав Торстенссон был большой оригинал, – сказал Пер. – И сын, по-моему, постепенно становился таким же.
– Давай поговорим о Густаве. Мне кажется, все началось с него. Только не спрашивай, почему. Мне так кажется, вот и все.
– Я с ним почти не имел дела, – сказал Окесон. – Когда я сюда приехал, он уже почти не выступал в суде. Последние годы он в основном работал экономическим юрисконсультом.
– В частности, у Альфреда Хардерберга, – сказал Валландер. – Владельца Фарнхольмского замка. Что тоже довольно странно. Малоизвестный истадский адвокат – и основатель глобальной финансовой империи.
– Насколько мне известно, это одна из составляющих успеха Хардерберга. Искать и находить нужных людей. Может быть, он видел в Густаве Торстенссоне что-то, чего остальные не видели.
– За ним никаких темных дел не числится? – спросил Валландер.
– Нет. Я, во всяком случае, не слышал. Это довольно необычно – не зря же говорят, что за каждым крупным состоянием скрывается преступление. Но Альфред Хардерберг, похоже, безупречный гражданин. К тому же патриот.
– Как это?
– Он, в отличие от других, не стремится вкладывать все деньги за границей и переводить производство в страны с дешевой рабочей силой. Наоборот, он закрыл там несколько предприятий и вернул производство в Швецию.
– Значит, над Фарнхольмом небо чистое… А что насчет Густава Торстенссона? Есть какие-то пятна в его биографии?
– Нет. Благонадежный, педантичный… скучноватый. Старомодная порядочность во всем. Без блеска, но и не дурак. Скромный. Он-то, наверное, никогда не просыпался по утрам с вопросом: «Куда ушла жизнь?»
– И все же его убили, – сказал Валландер. – Что-то же должно быть. Какое-то пятнышко. Может быть, не в его биографии, а еще в чьей-то.
– Не уверен, что понимаю ход твоих мыслей.
– Адвокат – как врач. Носитель чужих тайн.
– Может быть, ты и прав, – сказал Пер Окесон. – Может быть, решение и лежит в отношениях с клиентами. Что-то такое, к чему причастны все в адвокатской конторе. Включая секретаря, фру Дюнер.
– Вот мы и ищем.
– А что касается Стена Торстенссона, многим тебя не порадую. Холостяк, тоже немного старомодный. Ходили слухи, что он проявляет интерес к лицам своего пола. Но так говорят о всех старых холостяках… Если бы это было лет тридцать назад, я бы подумал о шантаже.
– Эту версию и сегодня стоит проверить, – сказал Валландер. – Что-нибудь еще?
– Да нет. Шутил иногда. Редко. В общем, не из тех, кого охотно зовут домой на обед. Впрочем, говорят, он был хорошим яхтсменом.
Зазвонил телефон. Окесон взял трубку, послушал и протянул ее Валландеру:
– Это тебя.
Звонил Мартинссон. По его возбужденной интонации Валландер сразу понял – случилось что-то важное.
– Я в адвокатской конторе, – сказал Мартинссон. – Похоже, мы нашли, что искали.
– Что?
– Письма с угрозами.
– Угрозами кому?
– Всем троим.
– И фру Дюнер?
– И ей тоже.
– Сейчас приеду.
Он вернул трубку Окесону и встал:
– Мартинссон нашел угрожающие письма в адвокатской конторе. Может быть, ты и прав насчет шантажа.
– Позвони мне сразу, как будет что-то новое, – сказал Окесон на прощание. – Сюда или домой.
Валландер побежал к машине, забыв захватить оставленную в кабинете куртку, и, нарушая правила, погнал в контору. Соня Лундин, как и в прошлый раз, сидела на своем стуле в приемной.
– Где они? – с порога спросил он.
Она показала на комнату для совещаний. Валландер ворвался в комнату и в ту же секунду сообразил, что совершенно забыл про чиновников из адвокатской коллегии. На него неодобрительно уставились три серьезных господина, все в возрасте около шестидесяти. Он вспомнил отражение своей небритой физиономии в зеркале у фру Дюнер – вряд ли он произвел на них хорошее впечатление.
Мартинссон и Сведберг сидели за столом.
– Это комиссар Валландер, – представил его Сведберг.
– Вы широко известны в стране, – сдержанно сказал один из чиновников и протянул руку. Валландер торопливо пожал руки всем трем и плюхнулся на стул.
– Рассказывай, – сказал он, глядя на Мартинссона. Но ответил ему не Мартинссон, а один из стокгольмцев.
– Видимо, мне следует для начала посвятить комиссара Валландера в процедуру ликвидации адвокатской практики, – сказал он. Валландер при знакомстве не расслышал его фамилии. Что-то похожее на Вреде.
– Этим мы можем заняться потом, – прервал его Валландер. – Давайте прямо к делу. Вы нашли какие-то письма с угрозами адвокатам?
Человек по фамилии Вреде посмотрел на него с плохо скрытой неприязнью, но замолчал. Мартинссон передал ему коричневый конверт, а Сведберг протянул пластиковые перчатки.
– Они лежали в шкафу с документами, в самом низу, – сказал Мартинссон. – Письма не зарегистрированы ни в одном из журналов. Их, очевидно, прочли и сунули куда подальше.
Валландер надел перчатки и открыл конверт. Там лежали два белых конверта поменьше. Почтовый штемпель неразборчив. Кусок текста на одном из белых конвертов был замазан чернилами. Валландер вытащил письма и положил их перед собой. Они были короткими и написаны от руки.
Несправедливость не забыта. Никто из вас не избежит возмездия, Вы умрете, Густав Торстенссон, и Ваш сын умрет, и Дюкер.
Второе письмо было еще короче. Валландер присмотрелся – почерк, без сомнения, тот же.
Несправедливость скоро будет наказана.
Первое письмо датировано 19 июня 1992 года, второе – 26 августа. Оба подписаны именем Ларс Борман.
Валландер осторожно отодвинул письма и снял перчатки.
– Мы поискали в базе данных, – сказал Мартинссон. – Ни у Густава Торстенссона, ни у Стена не было клиента по имени Ларс Борман.
– Совершенно точно, – подтвердил человек, которого, по-видимому, звали Вреде.
– Он пишет о какой-то несправедливости, – сказал Мартинссон, – и, по-видимому, очень серьезной несправедливости. Иначе у него вряд ли был мотив к тройному убийству.
– Конечно, конечно, – рассеянно пробормотал Валландер.
Опять у него появилось странное чувство: вот-вот он должен что-то понять… но это «что-то» все время ускользало от него.
– Покажите, где вы нашли конверт, – попросил он, вставая.
Сведберг подвел его к большому шкафу с документами в комнате, где стоял стол фру Дюнер, и показал на нижний ящик. Валландер выдвинул его – он был набит пластиковыми папками.
– Позовите Соню Лундин, – сказал он.
Через минуту Сведберг вернулся с девушкой. Валландер сразу заметил, что она нервничает, но тем не менее он был совершенно уверен, что Соня никакого отношения к загадочным событиям в конторе не имеет. Откуда взялась эта уверенность, он не знал.
– У кого были ключи от этого шкафа? – спросил он.
– У фру Дюнер, – еле слышно сказала она.
– Погромче, пожалуйста.
– У фру Дюнер, – повторила Соня.
– И только у нее?
– У адвокатов были собственные ключи.
– Шкаф обычно был закрыт?
– Фру Дюнер отпирала его, когда приходила на работу. А уходя, запирала.
– Фру Дюнер передала нам ключ под расписку, – вмешался в разговор человек по фамилии Вреде. – Сегодня шкаф открывали мы.
Валландер кивнул. Он никак не мог сообразить, какой же вопрос он должен задать.