– Почему?
– Взгляды разошлись. Надо было решить одну проблему, и мы никак не могли прийти к соглашению.
– Какую проблему?
Мартин Оскарссон задумчиво на него поглядел:
– Я не уверен, что обязан отвечать на этот вопрос.
– Почему нет?
– Во-первых, я на пенсии. Во-вторых, есть деликатные вопросы, и у нас существуют предписания, что мы имеем право говорить, а что нет.
– В нашей стране, между прочим, существует принцип прозрачности, – сказал Валландер.
– Этот принцип не касается сведений, которые по особым причинам не могут быть обнародованы.
Валландер задумался:
– Значит, в свой последний рабочий день Ларс Борман принял участие в совещании по экономике?
Оскарссон кивнул.
– И на этом совещании обсуждалась, в шумной и сумбурной обстановке, какая-то экономическая проблема, которую вы расцениваете как не подлежащую обнародованию? Это значит, что протокол засекречен?
– Не совсем, – сказал Мартин Оскарссон. – Никакого протокола не велось.
– Тогда это было не обычное управленческое совещание, – сказал Валландер. – Обычно ведется протокол.
– Это было сугубо конфиденциальное совещание… Давайте закончим с этим. Не думаю, чтобы мне захотелось отвечать еще на какие-то вопросы. Я уже старик. Я забыл, что там было.
Как раз наоборот, подумал Валландер. Ты ничего не забыл. Это становится интересным – что же за деликатные вопросы обсуждались в ту пятницу?
– Я, разумеется, не могу заставить вас отвечать, – вслух сказал он. – Но я могу обратиться к прокурору. Могу пойти в управление ландстинга. В общем, у меня достаточно путей, чтобы узнать, что было тогда на повестке дня.
– Я больше не буду отвечать ни на какие вопросы, – повторил Оскарссон и поднялся со стула. Валландер продолжал сидеть.
– Сядьте, – резко сказал он. – У меня есть предложение.
Оскарссон, посомневавшись, уселся снова.
– Давайте сделаем точно так, как в ту пятницу. Я не буду ничего записывать, проведем доверительную беседу – свидетелей у нас нет. Некому даже подтвердить, что наш разговор вообще имел место. И я даю слово никому и никогда на вас не ссылаться. Если будет необходимо, я могу получить эту информацию и другим путем.
Мартин Оскарссон помолчал, обдумывая его слова:
– Тумас Рундстедт знает, что вы меня искали.
– Он не знает, о чем будет разговор.
Валландер выжидал. Мартин Оскарссон тоже молчал, но Валландер чувствовал, что тот в конце концов согласится с его предложением – он же явно не глуп.
– Хорошо, – сказал Оскарссон наконец. – Я согласен. Но не гарантирую, что смогу ответить на все ваши вопросы.
– Мочь и хотеть – разные понятия.
– Это мое дело.
Валландер кивнул. Соглашение было достигнуто.
– Итак, что за проблема обсуждалась на том совещании?
– Ландстинг крупно надули. Тогда мы еще не знали, о какой сумме идет речь.
– А теперь знаете?
– Теперь знаем. Четыре миллиона крон налоговых денег.
– Что произошло?
– Чтобы господин следователь лучше понял, о чем идет речь, мне надо немного рассказать, как вообще работает ландстинг, – сказал Мартин Оскарссон. – У нас многомиллиардный годовой оборот, множество отделов и видов деятельности. Но экономическое управление централизовано и полностью компьютеризировано. Встроенные системы безопасности на всех уровнях вроде бы должны предотвратить возможность растрат и тому подобных пакостей. Есть даже система предотвращения злоупотреблений в высшем звене руководства, но я не буду сейчас в это углубляться. Важно подчеркнуть, что происходит непрерывный контроль за всеми выплатами. Если кто-то задумает преступление, он должен досконально знать систему трансфертов между различными банковскими счетами. Это, так сказать, фон, на котором все произошло.
– Мне кажется, я понял, – сказал Валландер и стал ждать продолжения.
– Случившееся показало, что система безопасности трансфертов никуда не годилась. Теперь, естественно, все радикально изменилось. Сейчас подобное мошенничество было бы невозможно.
– Не торопитесь. Мне хотелось бы знать все подробности.
– Еще и до сих пор не все ясно. Господин следователь, без сомнения, знает, какой перестройке подверглась за последние годы вся система управления. Это похоже на операцию без наркоза. Особенно трудно было нам, старшему поколению государственных чиновников. Перестройка еще не закончена, и последствия ее пока оценить нельзя. Новые требования гласят, что государственные учреждения должны подчиняться тем же законам, что и частные предприятия: требования рынка, конкуренция и тому подобное. Некоторые отделы стали называться компаниями, другие сдали в подряд, неизмеримо повысились требования к эффективности. В нашем ландстинге, например, образовалось специальное предприятие, занимающееся конкурсом поставщиков. Иметь ландстинг в качестве заказчика – лучше не придумать, чего бы это ни касалось – стиральных порошков, пылесосов или газонокосилок. В связи с образованием этого предприятия мы наняли консалтинговую фирму, которая среди всего прочего должна была заняться подбором кадров на вновь образовавшиеся руководящие посты. Тут-то нас и надули.
– Как называется фирма?
– СТРУФАБ. Не помню, что означает это сокращение.
– А кто стоит за этой фирмой?
– Это подразделение инвестиционной компании «Смеден». Известная компания, представлена на бирже… да вы, наверное, знаете.
– Почти ничего не знаю, – признался Валландер. – А кто хозяин?
– Насколько мне известно, «Вольво» и «Сканска» тогда имели там довольно солидные пакеты акций. Теперь не знаю.
– Мы к этому еще вернемся. Давайте продолжим про мошенничество.
– В конце лета и начале осени было множество совещаний, связанных с образованием нового предприятия. Консультанты работали очень эффективно, наши юристы и руководство экономического отдела высоко оценивали их вклад. Мы даже предложили управлению заключить с ними долговременный контракт.
– А вы помните имена консультантов?
– Эгиль Холмберг и Стефан Фьелльшё. Был еще кто-то, но я забыл его имя.
– Значит, эти люди оказались мошенниками?
Ответ Оскарссона удивил Валландера.
– Не знаю, – сказал он. – Потому что все было сделано так, что никому вроде бы и претензий нельзя предъявить. Виновных нет, а деньги исчезли.
– Довольно странно, – сказал Валландер. – Что же произошло?
– Давайте вернемся к той пятнице четырнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто второго года. Именно в этот день исчезли деньги, причем исчезли мгновенно. Как мы уже потом поняли, все было спланировано безупречно. У нас была встреча с консультантами в комнате для совещаний. Начали в час и к пяти рассчитывали закончить. В самом начале Эгиль Холмберг сказал, что в четыре он должен уйти, но это, в общем, ничего не меняло – все вопросы, при обсуждении которых было необходимо его присутствие, к тому времени должны были быть решены. Без пяти два появилась секретарь начальника экономического отдела и сообщила, что Стефану Фьелльшё звонят из промышленного отдела – по какому-то важному делу. Он извинился и вышел. Она проводила его в свой кабинет. Потом она рассказывала, что вышла, чтобы не мешать, причем Стефан сказал, что разговор займет не менее десяти минут. Что происходило после этого, мы знаем только в общих чертах. Стефан положил трубку на стол… кто там ему звонил, неизвестно, но только не из промышленного отдела. Потом он, пользуясь отсутствием секретарши, прошел в кабинет начальника и перевел четыре миллиона крон на счет некоего предприятия в Торговом банке Стокгольма – якобы за консалтинговые услуги. Поскольку начальник экономического отдела имеет право на такие переводы, никаких проблем не возникло. В разъяснении указывался даже номер контракта с несуществующей консалтинговой фирмой, не помню точно названия, по-моему, СИСИФОС. Стефан Фьелльшё написал письменное подтверждение перевода, подделал подпись начальника – все строго по правилам, правильный формуляр, правильно заполнен, положил в папку с входящими документами и ввел все данные в компьютер. Затем вернулся в приемную и, как ни в чем не бывало, продолжил разговор со своим напарником. Секретарша пришла через десять минут, он закончил разговор и вернулся в комнату для совещаний. Таким образом, первая часть намеченного плана была выполнена – меньше чем за пятнадцать минут.
Валландер внимательно слушал. Как они и договорились, он не вел никаких записей и поэтому боялся что-то упустить.
– Около трех часов Эгиль Холмберг покинул совещание. Потом-то мы сообразили, что он никуда не уходил, а спустился в кабинет главного бухгалтера. Напоминаю, что там, как и в кабинете начальника экономического отдела, никого не было – все были на совещании. Любопытно, что в обязанности главного бухгалтера не входит участие в подобных совещаниях, но в тот раз он присутствовал – по настоянию консультантов. Эгиль Холмберг открыл его компьютер, ввел туда выдуманный контракт и поставил под требованием о выплате четырех миллионов дату недельной давности. Потом позвонил в Торговый банк в Стокгольме и известил о выплате указанной суммы. После чего положил трубку и спокойно дождался контрольного звонка из банка. Когда через десять минут позвонили, он подтвердил перевод. Теперь оставалось только одно. Он позвонил в банк ландстинга, еще раз подтвердил состоявшийся трансферт и ушел домой. Рано утром в понедельник в Торговый банк пришел человек по имени Рикард Эден, предъявил документы СИСИФОС и снял деньги со счета. У нас есть основания думать, что это был Стефан Фьелльшё. Все открылось только через неделю. Мы заявили в полицию. Ход событий был нам ясен, но доказательств никаких не было. Стефан Фьелльшё и Эгиль Холмберг все с возмущением отрицали. Мы разорвали контракт с их фирмой, но дальше этого дело не пошло. В конце концов прокуратура закрыла дело, а нам удалось избежать лишнего шума. Мы постарались все замять, и все с таким решением согласились, кроме одного человека.
– Ларс Борман?
Мартин Оскарссон задумчиво наклонил голову:
– Ларс Борман был просто вне себя. Мы все тоже, естественно, но он воспринял всю эту историю как личное оскорбление. Он настаивал, что необходимо продолжить расследование, нажать на прокуратуру, на полицию… в общем, считал, что мы проявили слабость.
– И из-за этого он покончил жизнь самоубийством?
– Возможно.
«Все-таки шаг вперед, – подумал Валландер. – Хотя по-прежнему все неясно. При чем тут адвокатская контора в Истаде? Ведь именно туда Ларс Борман слал свои письма с угрозами».
– А что сейчас делают Стефан Фьелльшё и Эгиль Холмберг?
– Я только знаю, что их фирма поменяла название. Но могу вас заверить – мы позаботились о том, чтобы наши коллеги в других губерниях знали, с кем имеют дело.
Валландер задумался.
– Вы сказали, что их фирма была частью некоего инвестиционного концерна, но владельцев этого концерна назвать не смогли. А кто председатель правления в «Смеден»?
– Я знаю из газет, что в «Смеден» в последние годы произошли большие преобразования. Какие-то дочерние предприятия они продали, что-то купили. В общем, репутация у них скверная. Хозяева «Вольво», насколько мне известно, от своих акций избавились. Кто эти акции купил, я уже забыл. Но на этот вопрос вам может ответить любой служащий биржи.
– Вы нам очень помогли, – сказал Валландер, вставая.
– Вы, надеюсь, не забудете о нашем договоре?
– Я ничего не забываю, – сказал Валландер и тут же сообразил, что у него есть еще один вопрос: – А вам никогда не приходила в голову мысль, что Ларса Бормана убили?
Мартин Оскарссон удивился.
– Нет, – сказал он. – Никогда. А почему я должен так считать?
– Я просто спросил. Спасибо за помощь. Может быть, я еще дам о себе знать.
Идя к машине, он обернулся – Мартин Оскарссон стоял на крыльце и смотрел ему вслед. Валландеру хотелось сесть за руль, откинуть спинку сиденья и немного поспать, но он заставил себя продумать следующий шаг. Самым естественным было бы вернуться в Хёэр, вызвать Тумаса Рундстедта и задать ему совершенно другие вопросы.
По дороге в Мальмё он принял решение. Он остановился у обочины, набрал номер полиции в Мальмё и попросил к телефону Рослунда.
– Это Валландер из Истада, – сказал он. – Мы виделись ночью.
– Это трудно забыть, – усмехнулся Рослунд. – Мне сказали, у тебя срочное дело.
– Я сейчас в Мальмё. Хочу попросить тебя об услуге.
– Записываю.
– Примерно год назад, в первое или второе воскресенье сентября, в роще под Клагсхамном повесился человек по имени Ларс Борман. Должны сохраниться рапорт о происшествии, результаты осмотра. К тому же должен быть акт об отсутствии состава преступления и копия протокола вскрытия. Ты не мог бы все это найти? Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из ребят, кто выезжал тогда на место происшествия.
– Назови еще раз имя.
– Ларс Борман.
Валландер продиктовал по буквам.
– У меня нет статистики по самоубийствам за прошлый год, – сказал Рослунд. – И про этот случай я даже не слышал. Но я поищу в бумагах и постараюсь узнать, на месте ли кто-либо из тех, кто этим делом занимался.
Валландер попросил Рослунда записать номер его мобильного телефона.
– Я пока поеду в Клагсхамн, – сказал он.
Было уже половина второго. Он тщетно пытался побороть усталость, но потом сдался, свернул к заброшенному карьеру, заглушил двигатель, поплотнее завернулся в куртку и почти мгновенно заснул.
Он проснулся словно от толчка, открыл глаза и никак не мог сообразить, где находится. Ему приснилось что-то, от чего он пробудился, но что именно, вспомнить не смог. Он посмотрел на серый осенний пейзаж за окном, и настроение упало. Было уже двадцать минут третьего. Он спал всего полчаса, но чувствовал себя так, словно несколько суток был без сознания.
«Высшая стадия одиночества, – подумал он – Последний человек на земле. Меня попросту забыли или, что еще хуже, потеряли».
Мысли его прервал телефонный звонок. Это был Рослунд.
– У тебя голос сонный, – сказал он. – Ты что, спал?
– Даже не думал. Просто немного простужен.
– Ну ладно, лечись. Я нашел, что ты просил. Рапорт лежит у меня на столе. Рапорт лежит, а парень по имени Магнус Стаффанссон стоит рядом. Он тогда выезжал на место. Труп обнаружили несколько ориентировщиков – они бегали по лесу, и наткнулись на повешенного. Он повесился на березе. Магнус может тебе объяснить, почему он выбрал именно березу. Где вы можете встретиться?
– На въезде в Клагсхамн.
– Через четверть часа он будет там, – сказал Рослунд. – Я, кстати, несколько минут назад говорил со Свеном Нюбергом. Он в твоей машине ничего не нашел.
– Неудивительно.
– Во всяком случае, тебе не придется любоваться на останки твоей машины по дороге домой. Ее сейчас уберут.
– Спасибо за помощь.
Он поехал в Клагсхамн и остановился на условленном месте. Через несколько минут подъехала полицейская машина. Валландер вышел. Магнус Стаффанссон был в форменной одежде. Он отдал честь. Валландер в ответ небрежно помахал рукой и пригласил его в машину. Стаффанссон протянул ему папку с фотокопиями.
– Я сейчас просмотрю, – сказал Валландер. – А ты пока попробуй вспомнить, что там было.
– Самоубийства хочется поскорее забыть, – сказал Магнус с типично сконским акцентом. Валландер улыбнулся – он когда-то говорил так же, но годы службы в Истаде порядком изменили его речь.
Он быстро проглядел короткий рапорт, протокол вскрытия и копию решения о закрытии дела. У следователей даже подозрения не возникло, что это могло быть убийство.
– Не уверен, не уверен, – пробормотал Валландер, отложил папку и повернулся к Магнусу Стаффанссону.
– Давай туда съездим, – предложил он. – Ты помнишь, где это было?
– Конечно. В нескольких километрах от деревни.
Они выехали из Клагсхамна и поехали на юг. Дорога тянулась вдоль побережья. Через пролив шел большой контейнеровоз. Над Копенгагеном нависли тяжелые тучи. Дома вдоль дороги появлялись все реже и наконец исчезли совсем. По полю полз одинокий трактор.
Буквально через несколько минут они были на месте. Стаффанссон съехал с дороги налево, к небольшой лиственной роще. Валландер остановил машину и вышел. Сделав пару шагов по грязи, он вспомнил, что резиновые сапоги сгорели в багажнике его машины.
Магнус Стаффанссон показал на березу. Она была заметно больше других.
– Вот здесь, – сказал он.
– Расскажи.
– Да все написано в рапорте.
– Рассказ очевидца всегда лучше.
– Было воскресное утро, около восьми часов. Мы были на выезде – разбушевался какой-то пассажир на пароме из Драгера, утверждал, что отравился ресторанной едой. И в этот момент мы получили вызов – кто-то повесился на дереве. Нам сказали, куда ехать, и мы двинули туда. Его обнаружили два ориентировшика, они как раз в то утро тренировались в лесу. Они были в шоке, но все же один из них сохранил присутствие духа, добежал до дома неподалеку и позвонил. Мы сделали все как положено, первым делом вынули его из петли – иногда бывает, что они еще живы. Потом подъехала «скорая», криминалисты занялись своим делом… В общем, дело скоро закрыли – самоубийство, оно и есть самоубийство… Ничего больше я не помню. Да, забыл сказать – он приехал на велосипеде и бросил его в кустах.
Валландер, слушая Стаффанссона, внимательно разглядывал дерево:
– А что за веревка была?
– Что-то вроде парусного фала. Толстая, как мой большой палец.
– А узел не помнишь?
– Обычная удавка.
– А как он его завязал?
Стаффанссон смотрел на него непонимающе.
– Повеситься не так просто, – пояснил свою мысль Валландер. – Он стоял на чем-то? Или забрался на дерево?
Магнус показал на ствол березы:
– Вон там, видишь, на коре нарост. Он, наверное, на него и упирался. Ничего такого, на чем он мог бы стоять, мы не нашли.
Валландер кивнул. В протоколе вскрытия было написано, что Ларс Борман умер от удушения. Шейные позвонки не сломаны. Когда полиция приехала на место, он был мертв не более часа.
– Больше ничего не помнишь?
– А что я должен помнить?
– Тебе лучше знать.
– Все было сделано по правилам. А дальше – пишешь протокол и стараешься забыть поскорей.
Валландер знал, что Магнус имеет в виду. Самоубийства очень сильно действуют на психику. Он вспомнил свой опыт, когда ему приходилось заниматься людьми, решившими по той или иной причине покончить счеты с жизнью.
Он задумался над словами Магнуса Стафанссона. В общем, ничего нового по сравнению с тем, что Валландер прочитал в рапорте, Магнус не сказал, но все равно Валландер чувствовал – что-то не так.
Он вспомнил, как его собеседники характеризовали Ларса Бормана. Даже если за фасадом скрывались какие-то темные тайны, что тоже нельзя исключить, у него создалось впечатление, что Ларс Борман был довольно уравновешенным человеком. Валландеру казалось невероятным, чтобы такой человек, как Ларс Борман, даже если он и решил совершить самоубийство, зачем-то поехал на велосипеде в довольно далекую рощу и выбрал дерево, совершенно не подходящее для того, что он задумал.