– Игорь слышишь?
– Да.
– Не высовываешься. Еще раз, не высовываешься, делаешь несколько выстрелов в воздух. Понял?
– Так.
– Делай. Только не высовывайся.
В стороне сухо треснули выстрелы. Ответки не последовало. Как потом я понял – перезаряжал.
– Что? Еще раз? – прозвучало в наушнике.
– Нет. Не высовываясь, просто высунь автомат за край – как сможешь. Не высовываясь…
Есть! Я увидел вспышку, примерно там же, где и предполагал, и, ухватив автомат так плотно, как только смог, высадил туда все, что было в магазине, все тридцать патронов. Ответки не последовало – я перекатился, еще раз, вскочил и ушел за контейнеры.
Игорь был с той стороны контейнерной стенки, баюкал левую руку.
– Попал? Покажи?
– Нет… ай же… – Он добавил что-то на иврите.
Посветив фонариком, я понял, в чем дело, – пуля попала аккурат в автомат, который в этот момент держал Игорь, и вырвала его из рук. Или вывих, или перелом. В любом случае – я остался один.
И заниматься Игорем мне было некогда.
– Иди к машине. Вызывай помощь. Аптечка там… руку повыше держи. Понял?
– Да…
А мне надо было идти вперед…
Удивительный у нас народ…
Я не знаю, что это, пофигизм, глупость или мужество… Нет, то, что не мужество, – это точно. Но как только прекратилась стрельба – все повылазили кто откуда, кто рванул к раненым, а кто – восстанавливать справедливость. Мне интересно – вот эти мужики, они не понимают, что сейчас можно конкретно угодить «пид кулю»? Или по принципу – а нас-то за шо?
– Полиция! Назад! Полиция! – заорал я, осаживая народных мстителей.
– Там он… – проговорил мужик, грузчик, что ли.
– Это что?
– Портконтора.
– Как туда попасть?
– Эт можно…
Снайпер, как оказалось, был не в самом здании, а на крыше, на самом краю. В здании было всего два этажа, сзади – пожарная лестница, капитальная, уйти – нет проблем. Мы поднялись на крышу, я посветил фонариком – есть.
Есть…
– Не подходить! – негромко скомандовал я. – Улики…
В кармане у каждого из нас был комплект: одноразовые бахилы, одноразовая маска и одноразовые перчатки – их полагалось надевать на месте преступления. Надев бахилы и перчатки, я приблизился к лежащему на краю крыши человеку. Он был в камуфляже, рядом лежала винтовка – он опирал ее на сложенные наскоро несколько кирпичей. Черная кровь поблескивала в ярком свете фонаря. Я пощупал пульс – мертв.
Винтовка – это был «Барретт-98». 338-го калибра. Насколько я знал цены черного рынка, 20 тысяч евро.
Рядом с винтовкой лежал еще и автомат Калашникова…
В общем, полный набор. Ладно, приступаем к работе. Криминалистической, твою мать…
– Казанский Денис Викторович, восемьдесят пятого года рождения, уроженец Одессы. Несудим, образование среднее. Крайне правый радикальный националист, «Правый сектор», участник так называемой «Мизантропик дивижн». Доброволец, участник обороны Донецкого аэропорта, награжден орденом «За мужнисть» третьей степени. В 2015-м не прошел отбор в подразделение специального назначения. После этого покинул добровольческий батальон, вернулся в Одессу. Последнее место работы – государственное предприятие «Одесский морской торговый порт», инспектор службы безопасности. Отзывы положительные…
Полковник Салоид, начальник одесской полиции и наш непосредственный начальник, закрыл папку.
– Вы понимаете, что не имели права самостоятельно задерживать его? Вы это, б…, понимаете?!
– Пан полковник, – сказал я, – это был просто подозреваемый. Который мог и скрыться.
– Я не с вами разговариваю!
– Пан полковник… – сказал Игорь.
– Молчать!
– Пан полковник, а если бы он еще кого-то убил?! – выкрикнул Игорь.
– Еще?! – заорал полковник. – А этого мало?! Пять трупов, твою мать! Его должен был брать спецназ. А не вы!
Да. Спецназ. Если бы спецназ успел, если бы он не ушел и если бы он тупо не открыл огонь по всему, что движется. Почему-то это никого не волновало – убийца со снайперской винтовкой в городе. Я понимал, почему психует Салоид – со вчерашнего дня под окнами пикеты, митинг. Обвиняют нас в том, что мы «вбили» ветерана АТО. То, что этот ветеран АТО «вбил» пятерых людей в порту, как-то остается за скобками.
А вообще, на вулкане сидим и ж… дырку затыкаем. Кратер то есть. Как воровали, так и воруем, лучше не становится, народ все видит, стволов на руках много, а жажды справедливости – еще больше. Вы будете смеяться, хотя нет тут ничего смешного, но я уже три пути ухода продумал, в Румынию, в Молдавию и в Приднестровье, если начнется. Потому что, если начнется – тех, кто не успеет уйти, за ноги на балконе повесят.
А Игорян уйдет из полиции, наверное. Не сможет он работать. Хоть он и человек новый, а начальство везде начальство. И везде не любит, когда с ним так разговаривают.
– А вы вместо этого без доклада полезли в порт! Сдуру погубили напарника! Вон, посмотрите, что под окнами делается!
– Борис не зря погиб! – снова крикнул Игорь, он весь красными пятнами пошел. – Не смейте так говорить!
Приехали…
Игоря я встретил в комнате психологической разгрузки. Он сидел на краю дивана и курил, хотя тут было запрещено.
– Ну?
– Отпуск до конца служебного, – сказал он.
– Поздравляю. А начальству зачем хамишь?
– Я не хамлю.
– Слова «не смейте так говорить!» в разговоре с начальством всегда были хамством. Причем – грубейшим.
Игорь затушил сигарету и обхватил себя руками – жест защиты.
– Надоело всё. Ничего не меняется. Ничего.
– А ты думал, как будет?
– Не так…
– А как?
– Не знаю…
– Скажи, ты думал, тебе перемогу на блюдечке поднесут или как?
Игорь молчал… потом заговорил:
– Я, я был на Майдане от Одессы. Знаешь, знаешь, как было на Майдане? Пятьдесят, сто тысяч человек, и все как один. Мы все разные были, но к любому подойди, он последним поделится. Никто ничего не воровал. Если была какая-то работа – каждый протягивал руку, каждый подставлял плечо. Я часто думал: а почему в жизни так не бывает? Что с нами со всеми не так?
Что не так…
Да я и сам не знаю, что не так. Но я читал книги одного из великих ученых-социологов современности – Сергея Кара-Мурзы. Не Владимира, а именно Сергея. В одной из своих книг он дал очень точное описание механизма возникновения фашизма и его глубокого отличия от русского коммунизма. Фашизм возникает как истерическая реакция общества на серьезные трудности и заключается в искусственном единении общества, разрушенного до степени человеческой пыли. И механизм возникновения фашизма почти один в один повторяет то, что есть в Украине. Разрушенное в девяностые, разворованное в нулевые общество, где все политики перетрахались со всеми, где каждый и воровал, и был обворован. Общество, не верящее ни во что и лихорадочно пытающееся собраться, искусственно собраться – отсюда и скачки, и кричалки типа «Путин – …», и отработанная система паролей-отзывов (Слава Украине – Героям слава, Слава нации – смерть врагам). И совместные преступления, которые объединяют лучше, чем что бы то ни было.
Игорь, Игорь. Ты ведь еврей. И глубоко, искренне оскорбишься, если тебя назвать фашистом или сказать, что вы идете к фашизму. Но это так. Вы и сами этого не понимаете, но это так. Немцы до сороковых тоже не думали, что идут к фашизму. Они восстанавливали страну. Как могли и как умели.
Плохо все это…
– Как ты думаешь, почему я уехал из России?
– …
– Я боролся и там. Но понял, что это невозможно. Это борьба не с отдельными индивидами, а с системой в целом. Теперь я ненавижу себя за это…
Я вру. Интересно, кто и когда видел такое чудо природы, как совестливый разведчик. Разведчик и совесть – две вещи несовместимые, ложь – это один из инструментов работы разведчика. Но мне стыдно. Стремно. Я солгал, и теперь мне не по себе. Потому что я теперь ничуть не лучше их. Они лгут, и я лгу.
Я так и не научился лгать и не чувствовать угрызений совести. Плохой из меня разведчик. Не соответствующий должности.
– И теперь я дал себе слово, что буду бороться до конца. В чем бы эта борьба ни заключалась. Но до конца.
– …
– Как думаешь, в деле Морбида все чисто?
Игорь посмотрел на меня:
– А что?
– Ничего. Просто мне не нравится, с какой поспешностью сдали в архив дело. Как назначили виноватых.
– Я…
– Не говори ничего. Просто обдумай. Поговорим потом…
Двумя днями ранее Украина, Одесская область Белгород-Днестровский, грузовой порт 12 августа 2016 года
Белгород-Днестровский. Маленький портовый городок на берегу теплого и мелководного Днестровского лимана. Второй Крым – по крайней мере у него есть такие перспективы. Белгород-Днестровская крепость, комендантом которой в свое время был Михаил Илларионович Кутузов, белые пляжи, на которых летом яблоку негде упасть, санатории и виллы богатеев с севера – из Киева, Харькова, Днепропетровска. Город этот известен в кино – в нем в свое время снимали фильм «Делай – раз!» про дедовщину в Советской армии, в нем свои первые роли сыграли Евгений Миронов и Владимир Машков. Но это было давно, еще в 90-м году. Когда была единая страна – и все мы были вместе…
А сейчас – единой страны нет, и мира нет. И дорог тоже нет – дороги в Одесской области, особенно местные, отличаются редкостным убожеством: такое ощущение, что по ним отрабатывали свои задачи минометчики. В самом Белгороде-Днестровском нет нормальной больницы, а на подъездных путях, не ремонтировавшихся еще со времен Советского Союза, недавно сошла с рельсов электричка. Хорошо, хоть скорость была маленькая и погибших не было. А так, все хорошо, прекрасная маркиза.
Не правда ли?
Конвой из трех внедорожников «Тойота Ленд Крузер» мог не замечать ям на дороге: подвеска «Тойот» выдерживает и не такое. Три машины с черными, затемненными стеклами прошли по Кишиневской улице, свернули на Первомайскую, пошли к порту, не соблюдая правил дорожного движения и утверждая свои сеньориальные права крякалками и мигалками на светофорах. Встречавшиеся им по пути лошадные и безлошадные местные жители привычно плевали вслед, цедили сквозь зубы проклятия, но в то же время и понимали, что ничего не изменится. Кто-то из депутатов едет, чтобы ему подохнуть в страшных муках и песком перед смертью ссать[15]. И что Овощ был у власти, что Ющер[16] – ничего ровным счетом не менялось. И, наверное, уже не поменяется.
Нет, нельзя сказать, что местные не боролись – боролись, и еще как. Они выбрали себе мэра, которому доверяли, но местная мафия его убрала. Как? А очень просто. Пришло СБУ и сфабриковало уголовное дело по взятке. Вот и всё. Потому что местные земли с уходом Крыма стали из захолустья туристическим раем и резко поднялись в цене. А если что-то поднялось в цене, то грех на этом не заработать.
Впрочем, местные жители ошибались – в машинах везли не депутата. И приехали эти люди сюда не отдохнуть в своем поместье или прихватизированном санатории, а по делу.
Конвой – под аккомпанемент сирен и крякалок – свернул в порт, прокатился по бетонному пирсу и остановился около одного из контейнеровозов – разгрузка на нем уже шла. Кран захватывал контейнеры по одному, переносил и ставил на открытые платформы контейнерного поезда. Судно было аккуратным, выглядело почти новым, называлось «Лаура-3» и, судя по обозначению на корме, имело порт приписки Гонконг. Необычным было только то, что на нем была серьезная охрана: человек со снайперской винтовкой Драгунова и сейчас стоял на носу судна. Обычно такие меры предосторожности приходилось принимать только при прохождении кишащим пиратами побережьем Индийского океана или, скажем, Суэцким каналом, где местные экстремисты полюбили ради развлечения пулять по проходящим судам из «РПГ» или безоткатных орудий. Но в Черном море пока пиратов не было, а вот снайпер – был.
«Тойоты» остановились. С борта «Лауры» – кстати, название для китайского Гонконга очень необычное – сбросили трап. Несколько человек спустились с борта судна, повинуясь командам по рации, один из контейнеров опустили не на платформу, а на бетонную площадку перед ним. Перекусили таможенную пломбу.
Два человека – явно старшие в каждой команде, потому что не носили открыто оружия, – двинулись навстречу друг другу. Встретившись, пожали друг другу руки, хотя особой теплоты при этом заметно не было.
– Как живешь, Богдан?
– Давай, к делу. Ты достал?
Человек, спустившийся с корабля – лет сорока с чем-то, рост больше метра девяносто, грубые черные штаны и тактическая куртка китайского пошива, черные стрелковые очки, – недоуменно пожал плечами.
– Конечно, нашел. Фирма веников не вяжет.
– Китай?
– Нет. Китай такого не выпускает. Смотри.
Они подошли к контейнеру – охрана уже выбросила коробки с каким-то тряпьем. За ними были стоящие «на попа» огромные пластиковые кейсы черного цвета. На них – арабская вязь.
Один из кейсов вскрыли. В нем, покоясь на системе подставок и растяжек, лежала огромная винтовка.
– Иран? – догадался второй, среднего роста, худощавый.
– Почти. Из Ирана ничего не купишь – это Судан. Лицензионное производство. Называется «Зульфикар-2». В оригинале это «Штайр-50», но переделанная иранцами под наш патрон 14,5. Перезарядка ручная, отъемный коробчатый магазин на три патрона сбоку. Прицел – белорусский двенадцатикратный, в стальном корпусе, отдачу выдерживает, он как раз и делался для крупнокалиберных винтовок и пулеметов. Можно поставить ночной – там стандартное советское крепление. Качество нормальное, государственное предприятие, для армии делали, ствол выдерживает по крайней мере две тысячи выстрелов. Примерно до тысячи метров попадает, дальше как повезет. В комплекте идут еще два магазина, сто балансированных снайперских патронов и принадлежность.
– Сколько у тебя?
– Пока пятьдесят штук. Это необычный товар, его надо заказывать заранее. Пока это все, что есть.
– Цена?
– Пятьдесят.
– Это много.
– Нормально. Оружие очень необычное. Если тебе нужно, мог бы «Барретт» купить. Не забывай, Украина до сих пор под санкциями. Все, кто производит оружие такого калибра, так или иначе связаны с Россией и просто так тебе его не продадут.
Богдан достал сигарету, закурил. Выпустил дым.
– Остальное?
– Как и договаривались. Одна тысяча пулеметов того же производства. Пять тысяч запасных стволов – они к советским подходят, тоже проверено…
Первое, в чем нуждалась украинская армия, – это были пулеметы. При позиционной войне основную огневую нагрузку несут именно они. Ресурс пулемета Калашникова – десять тысяч выстрелов для ствола и двадцать тысяч – для механизма пулемета. В Чечне бывало, что расстреливали две-три тысячи патронов за сутки – вот и считайте. В итоге украинская армия была вынуждена расконсервировать находящиеся на длительном хранении пулеметы «максим», «РПД» и «ДПМ». Россия вместе с Европой блокировала поставки в Украину оружия со всех направлений. Оставалось только одно – сотрудничать с нелегальными торговцами оружием, пускай и переплачивая… Даже если эти торговцы – галимые москали.
– Что не так?
– Да все так…
Но по тону было понятно, что нет, не так.
– Дорого берешь…
– Мой товар, моя цена. Я продаю тебе товар без ФАКа[17]. Это всегда дороже. Если хочешь – можешь поискать другого поставщика. Только не удивляйся, если потом твои активы за рубежом заморозят, а твоя рожа окажется во всех стоп-списках.
– Да нет, зачем искать? – Подполковник СБУ, ныне занимающий должность в Укрспецэкспорте помимо основной работы, затоптал сигарету. – По цене вопросов нет. Вопрос: а что с этого буду иметь я?
Ну, вот и добрались до истины.
– А что ты хочешь?
– Пятьдесят.
– Ты охренел? – возмутился русский. – Это ни в какие ворота!
Его возмущение можно было понять – сам по себе откат был нормальной частью таких вот договоренностей. Откат брали и сирийские генералы, и иракские, и даже командиры племенных ополчений в бывшей Ливии – хотя тут они распоряжались деньгами племени, и получается, что крысятничали. Но стандартной таксой было десять процентов, больше всего он выплатил в Ираке – договорился на восемнадцать в результате долгого и ожесточенного торга. Но пятьдесят процентов – это уже за гранью добра и зла.
Никто и нигде на черном рынке оружия не требовал откат в пятьдесят процентов. Но подполковник СБУ Богдан Гнус потребовал, и, судя по всему, серьезно:
– А что не так? Нас двое, интерес должен делиться пополам.
– Да, но ты понимаешь, что у товара, кроме интереса, есть и себестоимость? Ты понимаешь, что его надо выкупить, вывезти в порт, погрузить…
Гнус смотрел на него, и русский понял – да, он все это понимает. Но хочет пятьдесят процентов.
– Твоя цифра?
– Десять.
– Обижаешь…
– Это реальная цифра. Все так работают. Все, понимаешь? Почему ты должен получать пятьдесят, когда все получают десять? Что с тобой не так?
– Со мной все так. Ты понимаешь, какие бабки через меня идут? У нас бюджет на закупки оружия за два года вырос в восемь раз и будет расти дальше. Отчетности и контроля – почти никаких. Все зависит от меня. Пятьдесят – хорошо, пятьдесят. Хоть сто! Но пятьдесят процентов – мои…
– Хорошо. Давай сто и забирай свои пятьдесят.
Подполковник СБУ покачал головой:
– Наглеть тоже не надо. Давай сделаем вот как. У тебя есть покупатели на пшеницу?
– Пшеницу?!
– Да, пшеницу. Продовольственную. Отгрузка отсюда.
– Зачем мне пшеница! Я не занимаюсь пшеницей!
– Пшеница второго класса, продовольственная в порту стоит сегодня 330 долларов за тонну с погрузкой на корабль. Самая дешевая пшеница, кормовая, пятого класса – 190 долларов с погрузкой. Я тебе продам пшеницу второго класса по документам как пятую. Разница – 140 долларов, доберешь за счет этого. Ну?
Русский подумал, что это звездец. Полный звездец. Философский вопрос: сколько может существовать страна, в которой уровень коррупции равен ста процентам? В которой власть и оппозиция одинаково продажны, а выборы не решают ничего, потому что на смену одним ворам приходят другие воры – просто априори. И единственное политическое разногласие у власти и оппозиции – почему у кормушки, у схем – вы, а не мы? В которой коррумпированы все: армия, полиция, спецслужбы, политики, врачи, учителя. В которой нет вообще ни одного человека или группы людей, которые действовали бы в общественном интересе, а не в интересе собственного кармана. Сколько продержится страна, в которой все только черпают из общей чаши, но никто туда не добавляет?