Дымок из чашечек повалил гуще, круги на полу засветились белым огнем, полетели к потолку искры. Настоящим облаком окружили консула, и его фигура сделалась полупрозрачной.
А сам Харугот ощутил, что летит, что его несет чудовищной силы ураган. Далеко внизу замелькали леса, поля, реки и селения. Так, сейчас главное – направить движение в нужную сторону, чтобы не умчаться куда-нибудь к границам Алиона и не растратить силу впустую…
Короткое напряжение воли, и он летит на юго-восток.
Мелькнула Зеленая гряда, показалась бурая лента Теграта, текущего от Опорных гор к Блестящему морю. Стал виден Терсалим, его стены и башни, дельта с островами и невидимый для обычных роданов столб колдовской энергии, поднявшийся на несколько миль.
Столб был разноцветным, в нем смешивались зеленые, белые и черные струи. Он танцевал и покачивался, выбрасывал в стороны капли размером с дом. Одни рассеивались, другие медленно плыли в сторону.
Кто же устроил такое светопреставление?
Будь у Харугота сейчас голова, он несомненно покачал бы ею. Но качать было нечем, и консул начал потихоньку снижаться, чтобы рассмотреть тех, кто оказался способен на такое. Вот несколько лиловых звездочек – его ученики, и две из них гаснут, показывая, что жить их хозяевам осталось недолго.
Так, а это что?
На самой границе воды и земли блестело нечто, похожее на шарик, скатанный из древесных листьев. Он покачивался и дрожал, и в стороны от него тянулись малозаметные белесые нити.
Харугот попытался присмотреться к шарику, различил очертания лежавшей на досках причала человеческой фигуры. И тут что-то тяжелое, горячее, как раскаленный слиток металла, ударило его. Земля, небо, Терсалим, Теграт – все это завертелось перед глазами.
А затем он провалился в темноту.
Не во Тьму, а в обычный мрак беспамятства.
Глава 18 Кровавый рассвет
Берег затянуло покровом бурлящего и ревущего пламени. Саттия сначала не поняла, что случилось. Даже не отвлеклась от очередного противника, который махал тяжелым мечом, как тростинкой. И только когда могучий хирдер отступил, запнулся о чье-то тело и едва не упал, девушка попыталась разобраться, что происходит.
Пламя исчезло, открылась опаленная земля, кучки пепла и обгорелые, страшные трупы.
– Ха-ха, так им и надо! – завопил Гундихар. – Клянусь собственными подштанниками, это Олен! Никто больше не умеет так пускать огонь!
«Олен? Но откуда он здесь?» – подумала Саттия, и ее охватило смятение.
Желание увидеть Рендалла вступило в схватку с верой в то, что он погиб на Теносе в тот день, когда рухнули храмы Тьмы. На мгновение девушка застыла, меч в ее руке опустился, но хирдер с тяжелым клинком не воспользовался возможностью для атаки.
Он, как и остальные, торопливо отступал, прикрываясь щитом.
– Неужели это он? Не может быть, – прошептала Саттия, вглядываясь в то, что творится на берегу.
Поднялась серая дымка, окутавшая четверых бегущих людей. Полетели синие искры, и дымка исчезла. Один из людей оказался вовсе не человеком, он превратился в облако дыма и атаковал учеников Харугота. Оставшиеся трое столкнулись с удиравшими от причала хирдерами.
И та, и другая схватка не заняла много времени.
Воины городского гарнизона отхлынули в стороны, точно волны, что наткнулись на прибрежный утес, и побежали к воротам. Дым с хлопком разорвало на ошметки, и выяснилось, что одним обладателем бурого балахона стало меньше.
От того, кто лишь выглядел как человек, не осталось и следа.
– Кто это был? – спросил тар-Готиан. – Кто они вообще такие?
– Одного я знаю точно, таскать мне мешки в закромах Аркуда, – хвастливо ответил Гундихар.
А Саттия не могла отвести взгляда от высокого русоволосого мужчины, что поднял руку, и с нее низвергся поток огня. Сомнений не оставалось – это Рендалл, с Сердцем Пламени на пальце и ледяным клинком в ладони, неведомо как попавший в Терсалим.
Еще один ученик Харугота погиб, но последний сумел устоять.
Олен с двумя спутниками бросились к причалу, перепрыгивая через трупы. Под сапогами загрохотали доски настила.
– Э-ге-гей! – заорал гном так, словно имел дело с глухими. – Гундихар фа-Горин рад видеть тебя, дружище! И тебя тоже, старина!
Последнее относилось к Махриду Богалаку, что бежал впереди всех, открыв рот и держась за бок. За ним мчался невысокий гибкий блондин с узким лицом и холодными зелеными глазами.
Но Саттия глядела только на Олена.
Он выглядел уставшим и похудевшим. На шее красовался старый шрам, оставленный чьей-то когтистой лапой, а на правом виске блестела седина. В серых глазах танцевала радость, чудным образом смешанная с горечью, а волосы слиплись и потемнели от пота.
– Это ты, борода? – просипел старый сотник, останавливаясь и сгибаясь в поясе, чтобы восстановить дыхание. – Хотя кто еще, заешь тебя черви, может так орать? Ладно хоть пива не требуешь…
Зеленоглазый склонил голову, скользнул по Саттии и ее спутникам внимательным взглядом.
– Я Харальд, – сказал он, и тонкие губы его искривились в улыбке.
– А это я. – Рендалл остановился, не дойдя до девушки нескольких шагов, и она мгновенно напряглась: видно же, что ему до смерти хочется ее обнять! И почему он тогда медлит? Или не простил ту глупую ссору в воинском лагере? Или виной тот сельтаро, что стоит сейчас рядом с ней, плечом к плечу? – Олен Рендалл. – Смотрел уроженец Заячьего Скока на тар-Готиана. – Времени на долгие представления у нас нет. Нужно уходить, пока враг ошеломлен. Где Бенеш и Арон-Тис?
«Обижается. И ревнует! – с досадой подумала девушка. – И это после нескольких месяцев разлуки? Вот глупец! И чего только я в нем нашла? Лучше бы он и правда сгинул в том провале на Теносе…»
– Вилоэн тар-Готиан, – представился эльф, и тут беседу в могучие руки, а точнее, в язык взял гном.
– Гоблин еще на Теносе погиб, – сообщил он, после чего ринулся к Олену и обнял его. – А Бенеш где-то тут валяется! Колдовал, да надорвался слегка, ха-ха. Ведь он у нас теперь не просто маг, в посланец Великого Древа…
Саттия испытала мгновенный укол стыда – как она могла забыть о Бенеше? Шагнула туда, где лежал ученик Лерака Гюнхенского и спешно перевернула его на спину.
Олен глядел на девушку, вместе с которой убегал от эльфов в Великом лесу, от таристеров из Темного корпуса, сражался с магами, нагхами, людьми и гиппарами, и радость боролась в его душе с горечью. Он думал, что она его ждала, надеялась, что он жив…
Не раз представлял себе момент встречи.
А Саттия времени не теряла, заарканила где-то чистокровного сельтаро, о котором всегда мечтала.
Выглядела она изменившейся, похудевшей, будто истончившейся. Под глазами ее залегли тени, в них самих появилась затаенная боль. В волосах, как и ранее, блестели серебристые прядки, на поясе висел все тот же меч.
– Эй, ты чего? – отвлек от мрачных мыслей Гундихар, такой же, как и ранее – веселый и шумный, грубый и надежный.
– Все в порядке, – ответил Рендалл. – Жаль, что Арон-Тис погиб…
Арон-Тис. Тридцать Седьмой. Все, кто оказались рядом с ним, пытались помочь носителю ледяного клинка и Сердца Пламени. Он сам уцелел, а они умерли, шагнули во врата Адерга.
В те, из которых нет возврата.
– Приводите его в себя, и пошли. Нужно выбраться из порта, – заговорил Олен, – и из города…
На чувства нет времени, сейчас надо просто выжить и добраться до безопасного места.
– Вон там корабль Курт-Чена. – Саттия подняла голову и оглянулась. – Ой, и куда же он делся?
Галера, что торчала у причала все время схватки, торопливо уходила в море. Капитан, не будь дураком, воспользовался паузой в магическом поединке и решил избавить и судно, и команду от опасности.
– Удрал, засранец, натянуть его через коромысло! – рявкнул гном. – Да и берегом нам уйти не дадут!
Солнце укатилось за горизонт, сгущались сумерки, над Тегратом плыл легкий туман. Но пока еще видно было довольно хорошо, свет давал повисший в темнеющем небе серп луны.
От ведущих в город ворот доносились сердитые вопли. Удавалось различить, как там строятся только что удиравшие хирдеры, и на территорию порта входят свежие сотни. Ученик Харугота стоял на том же месте, и к нему спешили еще двое в таких же бурых балахонах.
– Тогда нам остается только сражаться, – сказал Олен. – Попробуем пробиться. Что там с Бенешем?
Саттия хлопнула ученика Лерака Гюнхенского по щеке. Тот застонал и открыл глаза, совершенно безумные, полные какого-то зеленоватого тумана, в котором утонули зрачки.
– О боги, что с ним такое? – пробормотал Рендалл.
– Я же говорил, он теперь посланец Большой Осины, а значит – любого послать может, – влез гном. – Я…
Он осекся, стоило Бенешу открыть рот.
– Это ты, Олен, да? – прохрипел тот, делая попытку подняться на ноги. – Я вижу тебя… ну, сплетение синего и оранжевого… зародыш мира… осталось найти утробу, которая воспримет его…
– Он всегда так разговаривает, клянусь заступом Регина, – сообщил Гундихар. – А порой еще мутнее, ха-ха. Но творит такое, что сильнейшим чародеям не под силу. Тех же нагхов один, считай, одолел.
– Не хотелось бы отвлекать вас от беседы, – вмешался Харальд, – но на нас сейчас нападут.
На берегу от паники не осталось из следа. У ворот в городской стене мелькали факелы. Воины, прикрываясь щитами, вновь двигались к причалу. Выкрикивал приказы таристер на огромной черной лошади. Ученики Харугота стояли кружком и наверняка готовили какую-то пакость.
– Для стрельбы темновато, но все-таки лучше взять щиты, – сказал Богалак. – Мертвым они все равно ни к чему, клянусь водами Теграта.
– Щиты? Нет… не нужно… – прохрипел Бенеш, наконец-то сумевший встать на ноги. – Я сам справлюсь… сейчас, да… – Он захрустел пальцами и зачем-то полез в карман. Вытащил из него нечто клацнувшее, и Рендалл с удивлением разглядел, что это ожерелье из зубов крупного хищника.
Нахлынули воспоминания: деревня у Опорных гор, вывернутый наизнанку мир и горка бесцветного порошка – все, что осталось от Шахревара, одного из могучих магов племени орков…
Ожерелье ранее принадлежало ему и ничем не помогло хозяину в схватке с гостем с Нижней Стороны.
– Стой! Что ты собираешься делать! – воскликнула Саттия. – Ты хоть понимаешь, что это такое?
Но Бенеш уже сделал несколько качающихся шагов вперед и швырнул ожерелье в сторону города. Костяшки вновь клацнули друг о друга, причем звук этот прозвучал очень громко, и начали расти. Ожерелье растянулось неправдоподобно огромной дугой, охватив часть Терсалима, и засветилось алым огнем.
На берегу закричали, ученики Харугота одновременно повернули головы, но сделать ничего не успели.
– Ого… – вырвалось у Гундихара, когда один из пламенеющих зубов, ставших размером с бочку, коснулся земли, и вверх рванули языки багрово-рыжего, увенчанного дымом огня. На голой почве, усыпанной пеплом, гореть было нечему, но пожар с рычанием пополз в стороны.
Связывавшая костяшки веревка куда-то исчезла, и остальные зубы полетели дальше. Один врезался в стену, и большой фрагмент ее с рокотом обвалился. Другой шлепнулся в реку, и в темное небо вздыбился фонтан перевитой струями огня воды. Третий поджег один из стоявших у дальнего причала кораблей, и тот мгновенно стал исполинским факелом.
Вопящие матросы начали прыгать в Теграт.
Прочие зубы достигли Терсалима, и в городе один за другим принялись вздыматься столбы пламени.
– Эй, заешь тебя черви, ты чего творишь? – рявкнул Богалак. – Да я тебе, сосунку колдовскому, голову отрежу!
– Стой! Стой! – Олен едва успел схватить старого сотника за руку. – Ты разве не видишь, что он не в себе?
Бенеш и вправду выглядел совершенно безумным. Его пошатывало, глаза смотрели в разные стороны, а лицо корчило так, словно десятки разных чувств норовили отразиться на нем одновременно – гнев, жалость, похоть, страх…
– Это ожерелье впитало смертную силу Шахревара, – сказала Саттия, морщась, как от боли.
Все стало ясно. Умирающий чародей способен совершить такое, о чем ранее не мог помыслить. И если он, расставаясь с жизнью, вложил свою мощь в какой-либо предмет, то она рано или поздно вырвется, достаточно «спустить тетиву» несложным заклинанием. А вот как вырвется – это зависит от желания, что одолевало умирающего перед смертью. Если он мечтал о чем-то прекрасном, то смертная сила может исцелить, осушить болото или вырастить лес на месте пустыни.
Шахревар же думал только об одном – как уничтожить врага.
И сейчас его ненависть, боль и ярость вырвались на свободу, сокрушая ни в чем не повинный город.
– Может, попробуем пробиться? – предложил Харальд. – Пока им не до нас.
– Уже до нас, – отозвался Олен и махнул мечом, отражая прилетевшую с берега стрелу.
Ученики Харугота, надо отдать им должное, быстро справились с бушевавшим рядом с ними пожаром. Огонь погас, точно его залили невидимой водой, стали видны ряды воинов, готовые к стрельбе лучники. Благодаря горевшему кораблю стоявшие на причале роданы превратились в прекрасную мишень.
– Все равно надо атаковать, – сказал странник по мирам. – Иначе нас перестреляют, как куропаток.
– Дайте мне время… я… попробую еще раз, да! Я должен все это исправить! – Голос Бенеша звучал надрывно, словно у профессиональной плакальщицы, губы тряслись. – Иначе никак…
– От стрел я вас прикрою, – проговорила Саттия. – А уж дальше вы сами.
Лицо ее потемнело, словно на него упала тень, ярко блеснули глаза. Девушка выбросила вперед руки, и от них поплыло нечто похожее на полупрозрачный шлейф. Рендаллу он напомнил тот «плащ», что волочился за Харуготом во время схватки в тронном зале.
У Олена резко и неприятно заныло под ложечкой, закололо сердце.
Сомнений не оставалось – Саттия пустила в ход силу Тьмы.
Еще одну стрелу отбил Харальд, другая попала в Гундихара, но не пробила кольчугу. А затем шлейф загородил их от берега, и угодившие в него стрелы начали бессильно отскакивать, точно от камня. Зазвучали глухие щелчки, полетели белые искорки.
– Эти парни сильно удивлены, – проговорил сельтаро, назвавшийся Вилоэном тар-Готианом, и звучный голос его показался Рендаллу неприятным. – Сейчас вновь двинутся на штурм.
Ученики Харугота и в самом деле растерялись, а командовавший воинами таристер не сразу понял, что случилось. Стрелы перестали лететь только через некоторое время, а один из обладателей бурых балахонов крикнул что-то, указывая на причал.
– Они рано или поздно распутают мою защиту, – сквозь сжатые зубы проговорила Саттия. – Так что действуй, Бенеш!
Ученик Лерака Гюнхенского судорожно кивнул и замер, прикрыв глаза и раскинув руки.
– А нам, ха-ха, остается махать оружием! – Гундихар поплевал на ладони и покрепче взялся за «годморгон».
– Это так, – кивнул Олен.
Бряцавшая железом змея из гарнизонных хирдеров втянулась на причал. Времени осталось только на то, чтобы встать в линию, прикрыть державшую щит девушку и готовившего заклинание Бенеша.
Рендалл оказался в центре, между тар-Готианом и Харальдом. Справа встал Гундихар, слева – Богалак.
– Бей гоняк! – успел выкрикнуть старый сотник, забывший, что рядом с ним сражаются и северяне.
Враг надвинулся сплошной стеной щитов с частоколом шлемов над ними. Ударили мечи самых шустрых, и Олен вынужден был отражать удары. Затем атаковал сам, целясь в узкую щель между двумя щитами. Ледяной клинок легко проткнул кольчугу, подбородок ее хозяина окрасился потекшей изо рта кровью, и тело рухнуло на доски причала. Рядом упало второе.
На возвратном движении Рендалл отбил еще один выпад, а затем развалил на две половинки щит. Тар-Готиан немедленно воспользовался замешательством державшего его хирдера.
Острие длинного и тонкого меча вонзилось в горло воину, перерубило кадык.
Раздался звон, плеск, завопил что-то торжествующее Гундихар, а затем Олена поглотила круговерть боя. Он атаковал, защищался, уходил от чужих выпадов; видел плавные, стремительные движения Харальда, который перемещался так, что иногда пропадал из виду; наблюдал уверенные удары сельтаро, отлично владевшего клинком.
Иногда удавалось бросить взгляд на гнома или старого сотника, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Но все, находившееся за пределами небольшого пятачка, где шло сражение, будто исчезло в туманной мгле, пропал берег, ученики Харугота, горевший Терсалим…
Сгинули мысли, остался только меч в руках, соратники рядом и враг напротив.
Ледяной клинок порхал из стороны в сторону, по лезвию его текли синие и голубые блики. Когда сталкивался с мечами хирдеров, издавал легкий досадливый перезвон, перерубал их, точно сухие ветви. Рендаллу казалось, что оружие в руке пульсирует, будто живое, алчно поглощает текущую по нему кровь и само наносит удары, от которых нет ни защиты, ни спасения.
Воины гарнизона гибли один за другим, но не ослабляли напора. Они шли по телам соратников, топча убитых и раненых, и глаза их горели злым фанатичным огнем, словно у одержимых.
Похоже, их гнало в бой заклятие.
Сколько это продолжалось, Олен сказать не мог, но в один момент он понял, что начинает уставать. Руки повиновались с некоторым трудом, и невесомый ранее меч стал тяжелеть.
– Когда же они кончатся?! – воскликнул Харальд, и в голосе его прозвучали досада и удивление.
Гундихар больше не рычал и не кричал, а просто отмахивался «годморгоном», и его забрызганная кровью борода превратилась в уродливый колтун. Эльф сражался так же расчетливо, а вот Махрид Богалак пошатывался, на его шее виднелась небольшая рана, и вторая, более серьезная, имелась на боку.
Луна укатилась за горизонт следом за солнцем, подожженный корабль догорал, и со всех сторон надвигалась тьма, которую рассеивали только бушевавшие за городской стеной пожары.