– Чертовски рад вас видеть, Константин Андреевич. И вас, разумеется, господа…
– Вы еще живы, Николай Витальевич? – не без сарказма улыбнулся Максимов, отвечая на вялое рукопожатие. – Неужто обманывают предчувствия?
– Зачем вы издеваетесь, Константин Андреевич? – Кравцов завлек его под лестницу и сделал губы трубочкой. – Состояние и так, признаюсь честно, мерзопакостное, а тут еще вы.
– Не для того меня наняли, чтобы щадить мужские чувства, – спокойно отозвался Максимов. – Расслабьтесь, Николай Витальевич. Если вас пытаются подколоть, то исключительно для вашего же блага. Занимайтесь своими делами, скоро гости придут. А мы уж сами сориентируемся.
– Держите, – Кравцов пугливо посмотрел по сторонам и сунул Максимову сложенный конверт. – Здесь все, как договаривались…
Конверт был изрядно пухл. Даже совестно как-то. Отчего же на душе так паршиво? Он проводил взглядом исчезающего в круговой анфиладе Кравцова.
– Так-так, – возбужденно дышал в затылок Вернер. – Поймали, можно сказать, с поличным. Чего так мрачен, Константин Андреевич? Совесть гложет? А как насчет несоразмерности оплаты вложенному труду? Может, намекнешь, какие бабки в теме?
– А позвольте вопрос, Константин Андреевич? – дышал в противоположное ухо Лохматов. – Как скоро мы начнем делить наши деньги?
– Мужики, – резко повернулся Максимов, – боязливо мне что-то. Давайте поработаем на совесть? Верхний ярус нужно перекрыть – постараюсь уговорить хозяина. Ходите по квартире, вникайте в обстановку. С появлением гостей не спускать глаз с Кравцова. Кто-то из нас постоянно должен держать его в поле зрения. А также всех людей, с кем он контактирует. Напрягитесь, мужики, бабки стоят усилий!
Время текло и превращалось в ничтожно малую величину. Беспокойство пилило, как сварливая жена. Альбина порхала по дому, бросая приторные взгляды известно куда, но на критическую дистанцию не подходила. Неуклюжая Саша с трудом поспевала за хозяйкой. Чудаковатый наряд остался в прошлом, в новогоднюю ночь приходящая работница сделалась сущей горничной из приличного семейства: черное платье, фартук в обтяжку, волосы помыты и стянуты на затылке шелковым бантом, на лбу искрились бисеринки пота. Неприкаянным зомби шатался Кравцов, делал попытки приложиться к черному сосуду из мутного стекла, но попытки недемократично пресекались Максимовым. Тогда он начал таскать со стола колбасу. Чавкал, как троглодит, заглушая страх из нутра. Максимов ловил обращенный на Кравцова брезгливый взгляд супруги. Она демонстративно с ним не разговаривала. Огромный стол накрывался в «английской» гостиной, на установку коего мобилизовались звероподобный ангел с бейджиком «Колонтаря» и два бойца из агентства «Профиль». Расстилалась скатерть-самобранка… Часовая стрелка неумолимо приближалась к десяти, включился плазменный телеэкран, и гостиная наполнилась воплями отвязанных «мошенников», еле различимых в залпах конфетти и хороводе компьютерных снежинок. Лохматов не спускал глаз с объекта. Затюканная Саша со скоростью молнии таскала блюда – от кухни до гостиной немалое расстояние. Ее уже покачивало.
– Давайте мне вот этого гуся, – щедро предложил свои услуги Максимов, объявляясь на кухне. Протянул руки к огромному блюду, увенчанному новогодним жертвенником.
– Что вы, – испугалась Саша. – Этот гусь еще сырой. Я должна поставить его в духовку ровно в пять минут первого. А если опоздаю хоть на минуту, Альбина Дмитриевна мне голову отрежет.
– Тогда давайте что-нибудь попроще, – он окинул взглядом выставленные на подоконнике разносолы и выбрал продолговатую «лодочку» с заливным налимом. У рыбины были огромные, объятые ужасом глаза. Ну и попала же она в переплет.
– Не хотите попробовать? – спохватилась Саша. – Это заливная рыба, между прочим, никакая не гадость. Она очень вкусная… – домработница смутилась, ловя на себе пристальный взгляд, пухлые щечки зажглись румянцем, очки запотели.
– Спасибо, Саша, попозже, – улыбнулся Максимов. – Неужели всю эту прорву еды приготовили вы одна? Это же дивизию кормить до полной победы.
– Почему же одна, – совсем смутилась домработница. – Альбина Дмитриевна помогала. Знаете, какая она классная повариха?
– И вы спокойно относитесь к тому, что остались без праздника?
– Но вы же тоже остались, – достойный ответ. – А мне, к вашему сведению, хорошо заплатили. За вчерашний день тысячу рублей и за сегодняшний полторы. – Она даже не пыталась скрыть своей гордости. Богатство, конечно, сказочное. Максимов сделал удивленное лицо и стал отчаянно завидовать.
Второй этаж деликатно перекрыли. Подняться в кулуары было можно при условии встречи с мрачноватой гориллой, которая будет ходить за тобой тенью и в конце концов обратит в бегство. Съезжались гости – стартовала прелюдия большой пьянки. Альбина Дмитриевна менялась в лице и улыбалась всем подряд, вплоть до ненавистного мужа. «Дорогая Альбиночка, вы сегодня просто супер», – восхищались очарованные гости мужского пола и даже женского, хотя им было крайне неприятно это делать. Кравцов тусовался в компании приглашенных, куда деваться? Звучала немецкая речь, перемежаемая ломаными русскими междометиями. «А у нас сегодня охрана?» – делал вид, что приятно удивлен, толстоватый господин в сером костюме и льняной водолазке. «Это вынужденная мера, Дмитрий Сергеевич, – разводил руками жалко улыбающийся Кравцов. – Клаус Зейдлих – слишком важная фигура. Да вы не волнуйтесь, эти парни отлично воспитаны и почти незаметны»… «А вы неважно выглядите, дружище», – хлопал Кравцова по плечу обладатель ранней седины – писаный красавчик от-кутюр. «Неужто снова общались с Бахусом?» Улыбались наряженные Вика с Владом – они сегодня были само обаяние, хотя и касалась изредка чела Влада угрюмость при взгляде на «незаметного» сыщика. Вика же открыто строила глазки. Максимов понял, что придется нелегко, и внес коррективы в первоначальный план. Диспозиция была следующей: рекламно сияющий Вернер подпирал вешалку в прихожей, временами выбираясь в свет, Лохматов курсировал между кухней и Вернером. Максимов координировал работу и избегал провокаций. Помимо упомянутых, в доме находились два дуболома – на втором этаже квартиры и за дверью.
– Делать нечего, Николай Витальевич, – шепнул на ухо сыщик хозяину дома. – Представьте мне заочно гостей.
Кравцову пришлось прервать пустую беседу с зеленоглазой шатенкой, не чурающейся аперитива. Особа не обиделась, у нее были ненатурально вздернутые ресницы и трепетное отношение к мужскому полу. Ее интересовали все без разбора: Максимов, Вернер, широкие гориллы и даже зеленый пацан Олежка Лохматов, похожий на охранника примерно так же, как на священника.
Полученная информация сливалась любопытному Вернеру (Лохматов подслушивал). Блондинка и брюнет – любимая родня Кравцовых Виктория и Влад. Прекрасная блондинка не работает, а брюнет трудится главным снабженцем захудалой конторы под крылышком Управления железной дороги. Полноватый субъект в сером костюме и водолазке – партнер по бизнесу, – некто Холодов. Зарубежный клиент – Клаус Зейдлих – пышнотелый «пум-пурум», хохотунчик, выпивоха, явно не красящий солидную немецкую нацию. Молодой секретарь и переводчик Клауса Зейдлиха – робкий смазливчик, раздающий улыбки во все стороны («Без понятия, как его зовут», – лаконично отрекомендовал Кравцов). Господин с благообразной ранней сединой – заместитель Кравцова Каварзин Павел Яковлевич. «Голубоватый», но способный руководитель финансового отдела – Кеша Мейр, бросающий украдкой призывные взоры на робеющего секретаря. Стайка особей противоположного пола: зеленоглазая шатенка, резвая пампушка с пепельными локонами и убойной дозой силикона в полуобнаженном бюсте («Силикон не просто украшение, командир, – шептал умиленный Вернер. – В Бразилии недавно бабу из пистолета подстрелили, в упор – пуля в силиконе застряла, легкое ранение, представляешь?»). Третья – хорошенькая дама бальзаковского возраста, неясного рода занятий – с любимой фразочкой: «Опля…» и шаловливой улыбкой. «Молодой ее не назвать, это точно, – задумчиво комментировал сие созданье искушенный детектив, – но бледная изюминка в ней, безусловно, имеется». – «И не пытайте, Константин Андреевич, – вяло шептал Кравцов. – Я этих баб впервые вижу, не наши они. Понимаю, неприлично, но я сам советовал Холодову позаботиться о досуге Зейдлиха, он вроде бы не голубой, а этот дурак и рад стараться. Да не проститутки они, не волнуйтесь, не станет он уж совсем палку перегибать».
Его не волновало, что подумает Альбина. А Альбина ни о чем не думала, она была сама любезность и гостеприимство. Непринужденный смех разливался колокольчиком. Гости провожали старый год. Горели торшеры по углам гостиной. Бодрой пчелкой курсировала Саша. Водка и вино струились в граненые хрустальные бокалы. Изредка кто-то выбывал из компании, шел в туалет. Надрывался плазменный телевизор. Без пяти одиннадцать посреди экрана появился мужчина в черном пальто, поздравил россиян с Новым годом. Вроде рано (не научились в Москве считать часовые пояса).
– Командир… – пошатываясь, приблизился к Максимову приблатненный Холодов. – Джинчика для затравки? Да не менжуйся, дерябни, Новый год как-никак. – Он держал в потных руках початый сосуд и фужер на долгой ножке.
– Спасибо, – отвернулся Максимов. – Не положено.
– Да кончай ты дуру гнать, положено – не положено, – обиделся партнер, обходя по кругу, – на каждое «нет» имеется свое «да», понял, в натуре? Ну, давай, драбалызни…
Конфликта удалось избежать. Нетрезвого партнера подхватил под локоть бледный Кравцов, увел, что-то выговаривая на ухо. Время двигалось рывками. Человека в черном сменил кремлевский циферблат. Гремел сомкнувшийся хрусталь. Хохот, разноголосица.
– А в Кемерово уже наступил! – воскликнула пепельная кукла с бюстом крошки Андерсон.
– …Придется вам, герр Зейдлих, десять дней терпеть, пока Россия нагуляется, – рокотал седовласый Каварзин. – Деваться некуда, другого пути нет. Такие уж у нас законы…
– Да отчего же! – восклицал «голубоватый» начфин. – Вовсе нет! Разве мы вся Россия? Уж подпишем контрактик, не волнуйтесь, выделим денек. И проводим вас на суверенную Украину.
– Где царит оранжевая мгла… – зловеще рокотал Каварзин.
– Найн, найн… – махал пухлой ручкой состоятельный виновник торжества, – почему оранжевый мгла?.. Это не есть верно… Я бы сказал по другой – не оранжевый мгла, а оранжевый ды-ымка… – фриц тянул букву «ы», и компания заливалась подобострастным смехом.
И снова невразумительная полифония. Секретаря отправили на задние ряды, немца оккупировали зеленоглазая шатенка и пепельная кукла; третью даму ненароком потянуло на Каварзина. Кеша Мейр вместе со стулом подпрыгнул к смазливому секретарю, который поначалу не видел в том подвоха. Альбина энергично ворковала с Викой. Влад глотал водку, что-то сварливо говорил Кравцову…
Можно выйти, перекурить. Максимов сделал знак. Чип и Дейл заспешили на помощь…
Ко второму пришествию гостиную разрывало от хохота.
– Как мудро, Ларочка, что вы его бросили, – вытирал слезы Каварзин. – Отдохнете месячишко – раны душевные залечите. Ведь грамотно брошенный муж всегда возвращается, как бумеранг.
– Предлагаю, господа, смастерить «Королеву Анну» – очень элегантный коктейль, – активизировался Кеша Мейр, потирая ладошки. – Шотландский виски, виноградный сок, немного вишенки, ликера – и обязательно кружок апельсина на край бокала. Я не эстет, как говорится, но усиленно рекомендую. А вот и компоненты.
Доверчиво хихикал туповатый секретарь, не понимая, что прямым ходом движется в мышеловку. Это было бы занятно наблюдать, не будь так противно. Но Кравцов по-прежнему был жив, и это в глубине души озадачивало. Хотя и не интриговало. Максимов терпеливо ждал, пока минутная стрелка сомкнется с часовой на цифре «двенадцать», и пьяный рев возвестит о пришествии Нового года…
А Кравцов по-прежнему был жив. Кто бы сомневался.
Он был ужасно бледен, прятался в салате, но салата было мало, а Кравцова слишком много. Абсурд же в том, что никто не замечал его подавленного состояния, веселье набирало обороты, телевизор надрывался, горничная Саша в сбившемся переднике меняла блюда. Толстый немец уже нахрюкался до того, что одной рукой пытался обнять сразу двух женщин, которые восторженно визжали, а другой норовил похлопать по попке пробегающую Сашу.
Максимов удалился на кухню, хоть минуту побыть вне дурдома. Вооружился салфеткой, вытянул из блюда с заготовленной для проглотов дичью симпатичную ногу. Но успел лишь пустить слюну. Под нестройный вопль: «А где же Дед Мороз со Снегурочкой?!» – открылась дверь, и сыщик вздрогнул, словно его застукали на месте злодеяния. Снова Саша, работящая душа? Но теплые руки обняли его за плечи, и белокурые пряди защекотали висок.
– Костя, милый, я так соскучилась по тебе…
«А разве мы уже на «ты»? – застряло, как кость, в горле. – Разве пара половых контактов – повод к фамильярностям?» Но подвыпившая Виктория была сильна и настойчива. Требовала свидания. Она вцепилась ему в губы, обвила ядовитым плющом, сжала шею. Он утонул в океане запахов: от корицы и шампанского до потного аромата страсти. Сыщик чувствовал себя, как болванка в слесарных тисках. Ломота в позвоночнике и вполне логичное покалывание ниже пряжки. Он уже готов был уронить ароматную ногу, чтобы заключить Вику в тугие, бескомпромиссные объятия, бросить на стол и… познакомиться еще ближе, но, по счастью, она еще не совсем свихнулась – склонять его к сожительству на чужом кухонном столе. Провела языком по щеке и, тяжело дыша, отстранилась.
– Слава богу, Костя, что нас с тобой ничто, нигде…
– И делить нам с тобой нечего, – бормотал взбудораженный сыщик, – кроме удовольствия.
В этот самый распрекрасный миг на кухню громко вошел Олежка Лохматов. В голове заклинило, но оттолкнуть от себя ополоумевшую женщину он все же догадался. Олежка затормозил, икнул от изумления. Вика поправила платье, отбросила непослушный локон и вздула челку. Потом встала на цыпочки, укусила сыщика в щеку и, сказав Лохматову «Гав», гордо удалилась. Оба зачарованно смотрели, как обольстительно виляют бедра. Гусиная нога выпала из ослабевшей руки на вершину блюда.
– Нет, Константин Андреевич, – покачал головой Олежка. – Много я повидал, во многом поучаствовал, но такого авангардизма…
– Мал ты еще, – нравоучительно заметил Максимов. – Топай-ка работать, юнга.
Стремительным циклоном на кухню ворвалась горничная Саша. Мельком глянув на присутствующих, схватила то самое блюдо, на вершине которого, словно штык в могильном холме, красовалась гусиная нога, и моментально унеслась.
– Покушал, маму его… – бормотал расстроенный сыщик, похотливо озираясь, – чего бы еще съесть. Олежка, озадаченно пожав плечами, удалился. Но одиночество – штука не сегодняшняя. Шебурша накрахмаленным платьем, на кухню влетела королева бала – Альбина Дмитриевна. Быстрее, быстрее – у нее в запасе были секунды, пока не началось. Новая композиция удушливо-приторного аромата окутала и построила Максимова. Его опять обнимали с жаром неуемной страсти, целовали, кусали, готовились съесть, похотливые руки тянулись к самому сокровенному.
– Бесаме мучо, дорогой, бесаме мучо…
Он с трудом вспоминал, что в переводе с испанского эта славная фраза означает «Целуй меня крепко», и старательно следовал полученным инструкциям. Этим женщинам попробуй только откажи. Он сжимал Альбину сильными руками, целовал сладкие губы…
На самом интересном месте вошел Олежка Лохматов и начал издалека:
– Я хотел вам сказать, Константин Андреевич…
Дальше была немая сцена. У Олежки тихо подкосились ноги. Здоровый, крепкий организм не вынес такого издевательства, и молодой, но способный сыщик произнес нехорошее слово. Альбина тяжело вздохнула, запечатлела на губах Максимова финальный поцелуй, с укором глянула на Олежку и, одернув сбившееся платье, ушла. Оторопелые детективы в анабиозе наблюдали, как колышутся упругие бедра.
– Да облысеет моя коленка… – прошептал Лохматов.
– Ты хотел что-то сказать? – блаженно улыбнулся Максимов.
– А я не сказал? – огрызнулся Олежка. – Сейчас скажу. Вы не изнурены муками выбора, Константин Андреевич. Берете компоненты, перемешиваете в равных пропорциях…
– Ладно, не дуди, – ухмыльнулся Максимов. – Не виноватая я. Сами пришли. А ты не лезь своим носом в чужие…
– Задницы, – нашел сравнение раздраженный Лохматов. – Простите, Константин Андреевич, нервы.
Снова внеслась тайфуном разгоряченная горничная Саша. Схватила трехэтажную салатницу, стрельнула глазами в мирно беседующих детективов и проворно исчезла.
– Лечить надо нервы, – беззлобно пробормотал Максимов.
– А прежде чем их лечить, надо упрочить материальную базу, – нанес сабельный удар Олежка. – Эти нервы бесплатно не лечатся, – надменно фыркнул и, бормоча под нос: «Эх, богема», ушел.
«А жив ли там Кравцов?» – равнодушно думал Максимов, положив глаз на аппетитную горку оливок. Но снова распахнулась дверь, и на пороге вырос так некстати упомянутый хозяин дома. За его спиной с бесшабашным криком: «Осторожно, диарея!» – пронесся в туалет гомик Кеша. Кравцов был порядочно взвинчен и напряжен. Взлохмаченный, в расстегнутой рубашке. На скуле красовался отпечаток женской помады.
– Долго жить будете, Николай Витальевич, – нервно усмехнулся Максимов. – Я как раз о вас подумал.
– Боже, как мне это надоело, – заунывно жаловался Кравцов, – ужасная нервотрепка, Константин Андреевич. Быстрее бы все это кончилось. Сил уже нет выносить…
– А вы расслабьтесь, – посоветовал Максимов. – И постарайтесь получить хотя бы толику удовольствия.
– Непременно, – скорбно кивнул Кравцов, погружая лапу в симпатичную горку зеленых оливок. Громко зачавкал. – Вот отдышусь немного, Константин Андреевич. Вы знаете, этих идиотов уже на улицу тянет – петарды взрывать, с горки кататься. Боюсь, придется тащиться – не настолько они пьяны, чтобы не заметить мое отсутствие…