– Уборщица… – прохрипела Катрин.
Так, думай, Катрин, думай! Уборщица! Ага, она после обеда еще моет физкультурный зал в ближайшей школе.
Едем в школу!
– Меня она знает, – сипела Катрин, – так что тебе идти. Там работают несколько уборщиц, я однажды заходила в школу, нужно было отдать распоряжения Эмине.
Я вошла в школу через боковую дверь, уверенно и целенаправленно, а не крадучись, как воровка. В первой же комнате рабочие отдыхали, потягивая пиво, тут же я нашла и стайку уборщиц. Уже хорошо. А вот и завхоз, он же комендант здания. Ведет себя как хозяин, сразу заметно.
– Ищете кого-то? – он меня заметил.
– Мой сын забыл свою спортивную форму, – соврала я.
– Поглядите вон там, – завхоз показал пальцем в сторону кладовки, – там мы держим забытые вещи. Да, уборщицы недавно что-то приносили из спортзала. А вы своего пацана балуете. Он забыл, а вы пришли искать! Пусть сам приходит.
Завхоз остался в коридоре, а я вошла в кладовку. Тут черт ногу сломит! Как тут можно что-нибудь найти? Ящики, коробки, ведра, метелки, бытовая химия! Поди найди тут мешок со сменкой. Зато в углу на стене на вешалке я увидела несколько одинаковых фартуков, серый рабочий халат и зеленую штормовку. Ага! Отлично! Я поблагодарила и сделала вид, что ухожу, а сама скользнула обратно и спряталась в женском туалете. Завхоз в учительской бранился с одной из уборщиц. Я снова пробралась в кладовку, быстро обыскала одежду на вешалке и нашла ключи.
В машине, оставив школу далеко позади, я сравнила связку с ключами Катрин.
– Есть! Получилось! – сообщила я радостно. – Это надо отметить! В ближайшем кафе выпьем шампанского.
Но Катрин запротестовала. Нет, никаких кафе! Иди, говорит, купи выпить в супермаркете, вот, держи мой кошелек. Ей хотелось поскорее спрятаться в норку.
– Слушай, теперь, когда мы ограбили твоего мужа, тебе действительно есть чего бояться. Вот объясни мне одну вещь: твоего адреса он не знает, но ведь он может в любой момент найти тебя на работе, так?
– Он не знает, где я теперь работаю. Когда мы жили вместе, я по полдня сидела в окошке Alitalia в аэропорту. После нашей ссоры я сбежала среди ночи к одной подруге, она же потом устроила меня в Народный университет.
– Ты с ней общаешься? – спросила я.
– Нет, слишком опасно, Эрик ее знает, он бы душу из нее вынул, чтобы меня найти. Ширли лучше не знать, где я.
Все равно эта Ширли слишком много знает. Ладно, пусть живет. Пока.
Я сидела на полу с бокалом шампанского в руке и уже в который раз любовалась сценой в гареме. Неужели в самом деле Матисс?!
– Катрин, скажи, все эти картины украдены из одного места?
– Нет, – отвечала она, – одалиска украшала виллу на Лазурном Берегу. Кстати, Эрик выяснил, сколько стоит экспертиза. Оценка искусствоведа-профессионала стоит очень дорого, но фальшивый сертификат обойдется еще дороже.
Я поняла, что она имеет в виду. Эрику могли подсунуть мастерскую копию. Он же в свою очередь мог перепродать ее по цене оригинала, имея паспорт подлинника.
– А три другие картины?
– Из одного маленького музея. Эти точно подлинники, но не такие дорогие. Думаю, их можно сбыть за границей.
– Много за них не дадут, – решила я, – и опять мы сглупили! Эх, обидно! Хорошая мысля, как всегда, пришла опосля. Надо было вернуть на место эти пошленькие розочки из супермаркета, но уже без драгоценной начинки, конечно. Эрик мог бы годами не замечать, что у него увели его сокровища.
Но теперь уже поздно. Что будет делать Эрик? В полицию он, конечно, не заявит, ему эти картины достались тоже не слишком законным путем. Выходит, с волосами Энди я перемудрила. С другой стороны, я вспомнила, как Кора рассказывала мне однажды о мафиозных школах в Москве, где начинающие преступники овладевают новейшими, самыми продвинутыми методами ведения следствия, чтобы победить спецслужбы их же оружием. Возможно, Эрик обратится за помощью в криминальную среду, у него же есть связи. А эти ребята церемониться на станут, всех в расход пустят. Как скоро он заподозрит Катрин?
– Катрин, давай спрячем картины под розочками. Нельзя их так неприкрытыми вывешивать у тебя над матрасом.
В минуту опасности Катрин тоже была способна трезво мыслить.
– Повесим их под вышитые покрывала. – Она кивнула на красные драпировки на стене.
Открепить покрывала от стен и спрятать за ними картины оказалось делом непростым, но за полчаса мы управились.
– Да, здорово, конечно. Мы теперь богаты, – загрустила я, – у нас есть собственный тайный музей, но нет денег, чтобы поужинать.
– Не унывай! – утешила меня Катрин. – Завтра будут деньги! Утром пойду на работу, загляну к шефу и попрошу аванс. Семестр еще не начался, но я провожу индивидуальные языковые собеседования. Пойдем со мной, если хочешь.
Хочу! Хочу! Еще как хочу!
5
На следующее утро, когда Катрин, по своему обыкновению, битый час торчала в ванной, меня черт какой-то дернул позвонить в Дармштадт. До смерти хотелось узнать, вернулись ли Кора с Феликсом. Кто бы сейчас ни подошел к телефону – брошу трубку.
После трех гудков усталый мужской голос произнес:
– Да?
Ну и кто это – Энди или Феликс? Положить трубку?.. Но тут я отчетливо узнала голос Феликса, ибо он взмолился:
– Майя, если это ты, скажи хоть что-нибудь, ради бога! Я тут с ума схожу от беспокойства!
Услышав слово «беспокойство», я забыла свой обет молчания. И призналась, что это и вправду я. Нарочито и преувеличенно, со слезами в голосе, я посетовала, что дела наши плохи. А где Кора?
– Я один приехал. Вернулся поездом, потому что Кора… – Он замялся, но внезапно его понесло: – В общем, в прошлые выходные мы ездили в Тоскану. Там кузина встретила одного старого знакомого по имени Дино, и с этого момента меня просто списали. Они говорили по-итальянски, и я ни черта не понимал. Прости меня, Майя, я так надолго исчез и бросил на тебя бабушку. Мне стыдно, но я был как заколдованный.
Кора как она есть, и в этом она вся, злобно подумала я и спросила:
– Надеюсь, она тоже беспокоится обо мне?
Зачем спросила? Знаю же, что ей на меня наплевать!
– С какой стати? – удивился Феликс. – Она же понятия не имеет, что тебя нет в Дармштадте. Она пыталась пару раз дозвониться вам из Кастеллины, но никто не подходил.
Ну, допустим. Ни Энди, ни Катрин, ни даже я не сидели дома. Оставила бы тогда сообщение на автоответчике.
А впрочем, ладно, упрекать Феликса без толку. Ему пришлось не легче, чем мне. Мы все нужны Коре для развлечения, но стоит ей найти новую игрушку, и она тут же выбросит нас прочь.
– А почему я не могла до вас дозвониться? – заныла я.
Оказывается, Кора потеряла на море свой телефон, а может, его украли.
– Ты скажешь, наконец, – упрашивал Феликс, – куда вы делись, ты и Ослиная Шкура? Я знаю только, что ты отвезла Бэлу к отцу, мне Энди сказал.
Я совсем не собиралась отвечать на его вопрос и оборвала разговор, кажется, довольно грубо.
Когда Катрин, чисто вымытая, причесанная и выбритая, вышла из ванной, завтрак был еще не готов, хотя мы и договаривались, что я его приготовлю. Я валялась у себя на кровати и плакала. Не жилось Коре ни в Дармштадте, ни во Флоренции, она болтается с Дино где-то в Кьянти. Что-то тут не так. Подозрительно как-то. Не может быть, чтобы она относилась к этому итальянскому парнишке всерьез. Сколько их таких уже было! Влюбиться она не могла. И все же общество Дино она предпочла моему.
– Э-эй, Майя! – Катрин помахала у меня перед носом мокрым полотенцем. – Ты что, уснула? А я надеялась, горячий кофе… – Но тут она увидела, что я в слезах. – Ну, ладно, ладно! Пойду сама поставлю чайник. Пожалуйста, привози сына хоть сегодня, если ты так по нему тоскуешь.
Я высморкалась. Конечно, я скучаю по сыну, но ему сейчас там лучше, чем со мной. Зато вот по мне ни один человек в этом мире не скучает, а Кора меньше всех.
Вода закипела, я поднялась, чтобы заварить кофе. И когда Катрин появилась в дверях с пакетом свежих рогаликов, я уже успокоилась и даже накрыла на стол. Утренние лучи заглянули к нам сквозь высокие окна, зеркальные блестки на восточных драпировках заиграли, заискрились, и чужой дом стал уютнее и роднее. Вокруг дома росли большие каштаны, под каждым окном шумела листва и меняла оттенки от светло– до темно-зеленого в зависимости от времени суток и освещения. Удивительно, даже в большом городе живут птицы: голуби, воробьи, черные дрозды, пара синиц, сорока. В кронах больших каштанов житье птицам не хуже, чем в лесу. Да и мы тоже могли бы здесь жить-поживать и горя не знать даже на самые скромные доходы. А Кора может проваливать к черту, Катрин куда приятнее!
– Мне через полчаса выходить на службу, – произнесла Катрин, – ты решила? Идешь со мной?
В метро ехали зайцем. У Катрин на сегодня было назначено два часа консультаций для иностранцев, которые хотели бы изучать и улучшить свой немецкий. У дверей ее кабинета уже ждал молодой турок. Он сносно изъяснялся на гессенском диалекте, но не мог определиться, как быть с грамматикой, – не записаться ли на нулевой уровень? Следом пришла веселая африканка с мелкими косичками до самой попки. Девушка бегло говорила по-французски и постоянно смеялась, из немецкого же словарного запаса могла выдать только «Genau!»[12] и «Prost!»[13]. Потом явилась средних лет венгерка с треугольным лисьим лицом. Она изъяснялась по-немецки грамотно, но старомодно. И теперь желала освежить свои знания. Поступающих на курсы было немного, Катрин была со всеми обходительна, мила, подробно отвечала на все вопросы, смогла их основательно протестировать и решить, куда направить каждого учиться с сентября: на начальную, среднюю или продвинутую ступень. После собеседования каждый записывал свое имя и адрес в журнал.
Подозреваю, Катрин взяла меня с собой, чтобы продемонстрировать свой авторитет и компетентность. После пятой консультации я заскучала. Назойливая муха постоянно садилась мне на правую ногу. Противно пахло дезинфекционными средствами, кажется, здесь десятилетиями пытались вытравить студенческий дух.
Из-за жары дверь в коридор была открыта, и я глядела на лакированные ряды вешалок в гардеробе и на пол, на котором, разумеется, не было никаких разводов тосканского мрамора, зато на каждом квадратном метре коврового покрытия была размазана и утоптана до черноты жвачка. Я подошла к окну и посмотрела вниз: двор, где студенты тусуются на переменках, ржавый металлический крепеж для парковки великов и чудовищного вида помойка. Катрин рассказывала, что в этом бетонном колодце семидесятых годов до недавнего времени было реальное училище, которое закрыли из-за постоянного недобора учащихся.
У ворот, прислонившись к решетке, стоял незнакомец. Он явно чего-то с нетерпением ждал. Взгляд его встретился с моим. Кого-то караулит, не иначе. Катрин пока не скажу. Нет, пусть спокойно занимается своими учениками.
Под занавес перед нами возник толстяк лет пятидесяти. Он крепко держал за локоть тайку. Девушка была одета как примерная школьница и выглядела совсем как ребенок: еще тоньше и меньше, чем моя изящная Катрин. Совсем хрупкая, точно куколка. Тайка не отрываясь смотрела в пол. Когда же она единственный раз подняла взгляд, я увидала ее глаза: это были глаза до срока повзрослевшей, даже постаревшей женщины. Мужчина объявил, что его жена лишь немного говорит по-английски.
– Правда, овечка моя?
Овечка кивнула.
Катрин осторожно осведомилась, умеет ли барышня вообще писать и читать: для малограмотных предусмотрен отдельный курс.
– Ну вы загнули! – запротестовал супруг и погладил девушку по голове, как собачку. Ее от этого едва заметно передернуло.
Катрин разговаривала с ним холодно и корректно, как с хозяином птички, пойманной и запертой в клетку. Она сделала несколько попыток заговорить со своей будущей ученицей на английском. Но та так робела, что ни разу даже не улыбнулась в ответ, не говоря уже о том, чтобы выжать из себя хоть слово. В заключение толстяк с понтом достал пухлый бумажник и пожелал прямо здесь досрочно внесни двести марок за обучение. При этом он смерил Катрин оценивающим взглядом. Катрин покачала головой и послала его в кассу.
Когда пара удалилась, Катрин тяжело вздохнула:
– Я слышала от коллег, что такие типы тут нередко появляются. Купят полуребенка у бедной семьи и считают себя благодетелями. Даже представить себе страшно, что у них творится с сексом.
– У ворот стоит подозрительный субъект. Глянь-ка вниз!
Катрин вскочила, выглянула в окно на секунду, побелела и снова опустилась на свой шаткий вертящийся стул.
– Я его знаю. Это сутенер из Гросс-Герау. Он был однажды клиентом Эрика.
– И что?.. – мрачно спросила я.
– Он тут не просто так околачивается. Он меня ждет! – запаниковала Катрин. – Он меня заметил, как думаешь? Что нам теперь делать? – она тряслась от страха.
Ничего! Где наша не пропадала. Спокойно, выкрутимся!
Сутенер караулил единственный выход. Придется проскользнуть мимо него. Может, с группой студентов?
Катрин в отчаянии затрясла головой. Вот что: отправляйся-ка ты пока в женский туалет, говорю я ей, и сиди там. А я пройдусь по зданию, разведаю, что да как.
На втором этаже, за дверями одного из классов, я услышала звериный рев и веселые детские голоса. На двери класса – плакат, яркие буквы:
АРЕНА ДЛЯ ВСЕХ!ПРИГЛАШАЕМ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ, АРТИСТОВ, КЛОУНОВ И ТАНЦОВЩИЦ!Я приоткрыла дверь и уставилась в щелочку: посреди комнаты с маленького трамплина на старые наваленные матрасы скакали дети, ровесники моего Бэлы: клоуны в гриме, полосатые тигры, пушистые медвежата и балерины. Молодой социальный работник, воспитатель, изображал дрессировщика, он командовал, и звери пролезали сквозь большую автопокрышку.
– Мы почти закончили, – крикнул он мне, – через пять минут приходите за ребенком!
Я временно отступила в соседнюю комнату и, когда мамаши разобрали детей и класс опустел, устроила обыск. Все необходимое для хорошего детского цирка хранилось в расписном сундуке: грим, клоунские носы, кудлатые парики, мячи и всякая всячина. Схватив реквизит, я кинулась к Катрин и с ходу приставила ей розовый кошачий нос. Катрин сдвинула густые брови.
– Ты что! – воспротивилась было она. – Что за детский сад? Стара я уже в Тома и Джерри играть!
Но вскоре у нее на голове уже росли острые плюшевые ушки, а на розовом носу – длинные усы-антенны. Сверху был накинут зеленый плащ-пончо, жаль маловат, не по размеру. Катрин расхрабрилась.
– А ты? – спросила она.
– Я же твоя мать! – И потащила ее за руку к выходу. И десяти минут не прошло, как разошлись раскрашенные дети, а из дверей показалась еще одна мамаша с дочкой-переростком. Сутенер у ворот скользнул по нам скучающим взглядом и опять уставился на дверь.
Ура! Спасены! Я ликовала.
– Ну вот! – опомнилась Катрин. – От страха я забыла вытрясти из шефа немного денег. У тебя есть хоть сколько-нибудь?
Мой пустой кошелек я с собой даже не носила.
– Зря ты отказалась от двух сотен того жирного типа! – сказала я.
Катрин запаниковала с удвоенной энергией, почти до параноидального бреда: нельзя больше парковать ее машину на нашей улице. Надо подальше от дома. Отогнать ее в другой город на стоянку! Эрик бегает каждое утро, начнет прочесывать улицу за улицей!
– С ума сошла! Не станет же он носиться по всему Франкфурту в поисках твоей машины?
Все равно от машины лучше избавиться, не унималась Катрин. У Эрика везде соглядатаи, они из-под земли достанут любую машину, лучше всяких полицейских. Ее надо продать. Хоть деньги будут!
Да ладно психовать-то! Вот как раз парк, лавочка, пусть посидит, в себя придет.
– Отдохни-ка тут. Заодно приведешь себя в человеческий вид, я тебе пока колы принесу.
В парке повсюду на газонах расположились молодые матери с малышами. Дети возились на траве, мамаши распаковывали бутылочки с чаем и бананы из багажных сеток на их детских колясках. Стянуть сумочку было бы проще простого, стоило только дождаться, когда очередная мамаша бросится догонять своего карапуза. Но обкрадывать себе подобных – не дело. Велосипед с детским сиденьем – это было вынужденное исключение.
Зато с играющими в бадминтон, метателями бумерангов и пластиковых тарелок меня ничто не связывало. Жаль, но добыча была небогатой, молодняк сам сидит без денег. Родители побогаче оплатили бы своим отпрыскам теннисный клуб. Через пять минут я уже вернулась к Катрин с двумя красными банками в руках. От украденного кошелька я, конечно, избавилась. Он уже валялся в мусорной урне возле киоска. А я играючи перед глазами моей изумленной подруги вытянула из кармана двадцать марок:
– Это нам на ужин. И чтобы ты была спокойна, завтра я отгоню машину в Дармштадт и оставлю у Энди. За бензин есть чем заплатить, об этом я позаботилась.
Катрин прежде меня уловила, почему меня тянет в Дармштадт:
– Хочешь, чтобы Феликс расплатился за свои итальянские ночи? – спросила она и попала не в бровь, а в глаз, – а гнать машину так далеко не надо.
Катрин настаивала, что машину следует припарковать в Грисвальде. Пришлось согласиться.
– А потом пойдем, посмотришь на мою итальянскую группу, – очевидно, Катрин боялась идти на работу без моего сопровождения.
По пути домой мы купили белый хлеб, сыр и маслины и решили провести вечер тупо у телевизора.
Зазвонил телефон, мы обе вздрогнули. Никто не знает, что мы здесь! Должно быть, звонят этнографине. Я подняла трубку, не называя своего имени. Меня обдало шквалом площадной брани. Оторопев, я молча передала трубку Катрин. Та прислушалась на пару секунд и бросила трубку. На ней лица не было. Она застыла от ужаса.