Галина Николаевна Демыкина Мой Капитан
Деревянная сова
В доме живут так: Нина Игоревна, деревянная сова, Муж-и-Повелитель по имени Лёка, и Седьмая Вода на Киселе. Её никогда не видно и зовут дядя Боря.
А теперь живёт ещё мальчик Петя. Мама уехала на целый месяц и оставила Петю Нине Игоревне. Нина Игоревна ему не бабушка, потому что она маме не мама, а мачеха.
Нина Игоревна, как встаёт, сразу говорит:
— Муж-и-Повелитель, ты опять плохо кухню подмёл!
А если заметит, что дядя Боря вчера вечером не снял у порога ботинки (там, в коридоре, для всех стоят разные тапочки), она ворчит про себя, но всё же громко:
— Явился — не запылился! — А потом ещё немного громче: — Седьмая вода на киселе, а пол затаптывает!
Петя очень любит кисель. Особенно если в него налить молока или положить мороженое. Ещё он любит посидеть немного один.
Когда к Нине Игоревне приходят гости, она сразу подводит к ним Петю и говорит:
— Это тот самый мальчик, про которого я вам рассказывала. Неудачный ребёнок. Вялый. И неряха. Уши грязные, ногти чёрные. Я бы хотела, чтобы он вам понравился.
За домом у Нины Игоревны стоят колышки, и там за колышками — сад. Сначала грядки с клубникой, а потом деревья — яблони. На них издалека ничего не видно. И ещё деревья — сливы. Там вдоль веток как будто маленькие чёрные птички сидят. Но это не птицы, так издалека только кажется, это сливы.
— Видишь, какой хороший сад? — сказала в первый день Нина Игоревна. — Яблоки антоновские, клубника «виктория». Кто сюда войдёт, тому попадёт.
Это просто диво, как Нина Игоревна умеет складно говорить!
— А как попадёт? — спросил Петя.
— Тебя мама-то как учила? Ремешком? Пете такой разговор не понравился.
— Меня мама через верёвочку прыгать учила, — сказал он.
Они с мамой и вперегонки бегали и из игрушечного лука стреляли. Но про это незачем рассказывать.
— Верёвочка — не ремень, — вздохнула Нина Игоревна. — Но тоже можно.
В первый вечер Петя долго не засыпал. Нина Игоревна задёрнула на окне занавеску и сказала:
— Спи. А то слетит со стены сова и клюнет тебя клювом.
Петя стал глядеть на эту деревянную сову. А сова глядела на Петю. И глаза у неё светились, как у кошки.
Петя забеспокоился: это очень неприятно, если сова слетит со стены и клюнет тебя клювом.
Он подумал, что лучше уж вылезти из-под одеяла и босиком добежать до этой совы и забросить её за шкаф.
И Петя так и сделал: высунул ноги из-под тёплого одеяла, потом отбросил одеяло совсем, спрыгнул с кровати и побежал по холодному полу.
Сова глядела и не слетала. Тогда Петя снял её с гвоздика и повернул к себе другой стороной. И вот уже сова не глядела. Там, с другой стороны, у совы ничего не было, только колечко для гвоздика. Петя очень просто засунул её за шкаф. Она там громыхнула, и Петя поскорей побежал обратно, тем более что ноги замёрзли на полу. И укрылся с головой одеялом.
А что там, за шкафом, делает сова — это неизвестно. И так даже хуже. Потому что если бы её совсем не было, а то ведь она всё равно есть. Надо было открыть окно, выбросить её и опять закрыть.
Петя стянул с головы одеяло. За окном стало почти темно и открывать его не очень хотелось.
Пол был теперь не такой холодный, потому что Петя согрелся под одеялом.
И Петя быстро добежал до шкафа.
Он сунул руку за шкаф.
Совы там не было.
Как же так?
Он ещё пошарил вдоль стенки. Не было.
Он уже почти вынул руку из-за шкафа, как вдруг наткнулся на что-то холодное. Петя даже подскочил. Потом сообразил: это же совиный глаз! Стеклянный, не настоящий.
Петя вытащил сову. Она была игрушечная, плоская, а на крыльях дерево занозистое. Пете не захотелось её выбрасывать. Сову лучше приручить, вот что. Там, где он вылез из-под одеяла, около подушки, был как будто вход в пещеру. Петя залез в него.
Внутри ещё осталось тепло. Петя свернулся калачиком и положил около себя сову. Она опять глядела. Глаза у неё блестели, как у кошки. Петя сказал ей:
— Совушка-сова, ты не дерись.
И ещё сказал:
— Совушка-сова, я с тобой буду дружить, а ты со мной. Согласна?
И Сова согласилась.
Но тут открылась дверь, и вошла Нина Игоревна.
— Ты почему не спишь? — сказала она. — Почему живёшь ночной жизнью?
Петя ничего не ответил, потому что он и сам не знал, почему он живёт ночной жизнью.
— Вот слетит со стены сова… — сказала Нина Игоревна. А Петя под одеялом погладил сову и тихонько засмеялся: ведь сова-то теперь была приручённая.
Газетные человечки
Когда нет Нины Игоревны, в доме слышны счёты. Это Муж-и-Повелитель на них щёлкает. Нине Игоревне не нравятся эти счёты.
— Бухгалтер на пенсии! — говорит она. — А что бы мы делали, если бы ты был трубач на пенсии или барабанщик?
А сегодня Нины Игоревны нет. Петя бродит по дому, потому что дождик.
Он приоткрывает дверь, за которой слышатся счёты. Муж-и-Повелитель сидит у стола, глядит в какие-то бумажки и — кык! кык! — перекидывает круглые костяшки на счётах. Косточки чёрные и жёлтые, краска кое-где стёрлась, и видно, что они вовсе не косточки, а деревяшки — сухие, лёгкие и старые. Кык! Кык! Пете совсем нечего делать. Он не знает, как позвать: Муж-и-Повелитель или Лёка?
Петя просто скрипит дверью. Муж-и-Повелитель оборачивается, и лицо у него как косточка на счётах.
— Мне нечего делать, — говорит Петя.
Муж-и-Повелитель смотрит на него и жуёт губами. Раньше Петя думал, что он что-нибудь сладкое жуёт. Но теперь знает, что никто бы ему столько сладкого не дал. Он просто так жуёт, без еды.
— Иди сюда, я тебе игру сделаю. Это замечательная игра.
Муж-и-Повелитель берёт газету и ножницы, газету складывает в несколько раз, так что она делается толстой. Потом ножницами режет её сверху.
Сперва режет кругло: это голова. Потом режет узко: это шея. Потом режет длинно: это туловище и ноги. И наконец, совсем тонко: это руки.
— Раз-два-три! — говорит он и перестаёт жевать.
Но тут падают ножницы. Он их не поднимает и сердится на Петю:
— Оставь, оставь! Пусть валяются! Лучше посмотри, что у нас вышло!
И разворачивает то, что осталось от газеты.
Получается много-много газетных человечков. Они держатся за руки, и ноги у них тоже соединены — носок одного к носку другого!
— А?! — радуется Муж-и-Повелитель. — Видал? Теперь будешь играть — не наиграешься! Я всё детство с ними провёл!
Петя берёт этих человечков с газетными лицами. Они все одинаковые и свисают, как ёлочные гирлянды.
Один раз — это было давно, ещё зимой, — Петя видел, как мама наряжала ёлку.
Она думала, что он уже спит, а он не спал — сделал в одеяле окошечко и смотрел.
— Ты как будто не рад, — удивляется Муж-и-Повелитель.
— Нет, я рад, — говорит Петя.
Ему хочется спросить, как с ними играть. А ещё — что такое «Лёка».
— Ну, теперь иди, — говорит Муж-и-Повелитель.
А счёты лежат на столе. И у каждой костяшечки своё лицо. Слышно, как хлопает дверь и Нина Игоревна стряхивает в сенях пальто.
Петя скорей подбегает к столу:
— А вы мне дадите пощёлкать?
Муж-и-Повелитель кладёт на его плечо руку — лёгкую, тоже как из дерева.
— Никогда не трогай мои счёты, — говорит он медленно и тихо.
Но Нина Игоревна всё же слышит.
— Не пугай ребёнка! — кричит она из-за двери. — Он и так вялый.
Петя осторожно складывает газетных человечков — голова к голове, ручки к ручкам — и идёт в свою комнату. Он вытаскивает из-под кровати чемодан и кладёт человечков на самое дно.
Ему хочется заплакать.
Ему почему-то жалко Мужа-и-Повелителя, будто он меньше Пети. Вот подарил ему своих человечков, в которых играл всё детство.
А Пете они не понравились.
Седьмая вода
Седьмую Воду, по имени дядя Борис, Петя ещё не видел. Дядя Борис приходит, когда все уже спят. Сразу в сенях начинает что-то падать, и Нина Игоревна громко говорит:
— Ну, явился — не запылился!
А Седьмая Вода молчит. Петя сколько раз думал встать поглядеть, но глаза не открывались, ноги с кровати не спускались — так и не поглядел.
Как-то утром Петя встал, а за дверью у Седьмой Воды была слышна гитара. И кто-то — бу-бу-бу! — тихонечко пел.
— Опять кого-то по ветру пустил! — сказала Нина Игоревна и увела Петю за руку от двери.
Потом вошла к Пете в комнату и так и ахнула.
— Ты не убрал свою постель!
— Я не успел, — сказал Петя.
— Как это — не успел? С этого всё и начинается.
— Что — всё? — спросил Петя.
— Человек превращается в зверя, вот что.
— Как это?
— А вот так. Зверь не работает, только по лесу рыщет. И ты работать не хочешь.
— Но я не рыщу.
— Это пока, — сказала Нина Игоревна. — Это пока ты маленький.
Петя побыстрей убрал постель, чтобы Нина Игоревна ещё чего-нибудь не сказала. Потом спросил:
— А кого это дядя Борис по ветру пускает?
— Людей, — ответила Нина Игоревна и ещё больше рассердилась.
— А как? Как он их пускает?
— Это уж у него спроси.
Нина Игоревна ушла из комнаты и хлопнула дверью. А потом и из дому ушла. И тоже хлопнула.
А Петя пошёл к Седьмой Воде. Он теперь не боялся, потому что хотел спросить. Совсем не боялся. Вот постучит в дверь и войдёт.
Гитары уже не было слышно.
Петя потрогал ручку двери: она была холодная и немного ржавая.
Потом стал глядеть на дверь: белая краска с неё кое-где слезла, и в одном месте, где она слезла, получилась коричневая собака с длинным хвостом. А в другом — просто коричневый столб и на нём шляпа. Петя постоял ещё немного возле этой собаки и столба со шляпой и тихонечко пошёл к себе.
Когда он открывал свою дверь, в коридоре что-то щёлкнуло.
Петя оглянулся, а там стоял человек. Он немного согнулся, наклонил голову.
Он был высокий, толстый и добрый. Особенно было видно, что он добрый, потому, что он так стоял.
Петя сразу догадался, кто это.
— Иди сюда, — сказал этот человек.
Вблизи он был как игрушечный: бархатные штаны, бархатная куртка, волосы на голове топорщатся — наверное, мягкие. И глаза какие-то такие же.
— Ну, будем знакомы, — сказал этот человек, и голос у него был как у игрушечного медведя: бу-бу-бу! Он нагнулся и взял Петину руку в свою, тёплую и шершавую: — Ты ведь Петя? А я — Борис. Идём ко мне в гости.
Так и есть! Седьмая Вода! А зовут Борисом. И Петя пошёл.
Седьмая вода (продолжение)
В комнате у Седьмой Воды всё как-то валялось.
Только висело на стене ружьё. И ещё на другой стене висела гитара. Под гитарой был диван со спинкой. На диване валялись подушка, и простыня, и одеяло… Он не убрал свою постель!
— Нина Игоревна говорит, — сказал Петя, — что звери всё время рыщут.
— Что-что? — переспросил дядя Борис — Седьмая Вода.
Но Петя смутился и не повторил. Он скорей полез под стол. А там стоял ящик из досок. В ящике были пульки. Настоящие. Для ружья.
Он оглянулся. Дядя Борис ставил около двери чайник на электрическую плитку и на Петю не смотрел.
А когда посмотрел, Петя уже сидел на диване.
— Что там у тебя? — спросил дядя Борис. — Ты меня хочешь о чём-то попросить?
— Нет, — сказал Петя и покраснел. А потом вспомнил: — Дядя Борис, а как вы умеете людей по ветру пускать?
— Это кто же так говорит?
— Это Нина Игоревна говорит.
— Ну, тогда иди, сейчас покажу.
И этот Борис — Седьмая Вода схватил Петю своими ручищами за бока и подкинул. Потом поймал. И ещё подкинул. И снова поймал.
— Вот так я их и пускаю, — засмеялся он. — Только сильнее.
Петя был рад, что дядя Борис подкинул его, а потом поймал! Особенно — что поймал.
И пахло от этого дяди Бориса табаком.
Почему это Нина Игоревна говорит, будто он на киселе?!
Дядя Борис посадил Петю за стол, налил чаю в большую чашку и положил много сахару. А больше у него ничего не было.
— Это ваша гитара? — спросил Петя просто так, для разговора.
Дядя Борис снял гитару:
— Споём?
Петя умел петь, но застеснялся. И тогда дядя Борис стал трогать струны и подкручивать круглые винтики наверху у гитары. Это было как будто в лесу. Петя даже не знал, почему именно в лесу, но было похоже. Может, потому, что Пете нравилось в лесу.
Пальцы у дяди Бориса были черноватые, с жёлтыми ногтями. Он стал прижимать пальцами струны и играть. А потом тихонечко так запел:
Петя не понимал, кто такой «слышь» и куда он уедет. Ему просто было грустно, как пел этот дядя Борис, как глядел за окно. Не для Пети пел. А всё же будто рассказал ему о себе что-то такое важное, и они стали как свои. И Петя подошёл и потёрся носом о бархатный рукав.
А дядя Борис всё играл и только поглядел и кивнул, ничего не сказал. Это тоже было хорошо, будто и он что-то узнал про Петю.
Потом дядя Борис поставил гитару возле дивана и провёл тяжёлой тёплой рукой по Петиным волосам.
И тогда Петя вынул руку из кармана и протянул ему на ладони горячую пульку.
Дядя Борис взял её молча и положил на стол. Потом вдруг поднял Петю и понёс из комнаты.
Вот как, значит! Дядя Борис обиделся и теперь насовсем выносит его из комнаты!
— Куда? — крикнул Петя и вцепился в дяди Борин воротник.
— К друзьям, — ответил тот. Он не обиделся.
Он знает, что Петя никогда, никогда больше так не сделает! И несёт его теперь к друзьям.
У друзей
Петя с высоты видел, как дядя Борис сошёл с крыльца и зашагал к саду.
Он перешагнул колышки и ступил на садовую дорожку.
сказал Петя.
— Не попадёт, — ответил дядя Борис. — Ведь мы ничего не будем рвать.
— Но ведь она не знает, будем или нет, — опять сказал Петя.
— Зато мы знаем!
Петя не стал спорить, потому что и сам так думал.
Вдруг его задело по лицу шершавым листом, и он увидел яблоко!
Оно было совсем не такое, какие мама приносила из магазина. Это было живое яблоко. Оно росло из веточки, а веточка — из большой ветки, а ветка — от ствола дерева. И получалось, что яблоко это растёт из дерева.
Его совсем не хотелось есть, а только глядеть. И Петя глядел.
Они подошли к калиточке в конце сада — там была, оказывается, такая дверца. А дверца вдруг отворилась, и там стояла Нина Игоревна.
— Ты куда же его волочишь, как волк ягненочка? — очень тихо и очень сердито спросила она.
— Дядя Боря меня к друзьям волочёт, — сказал Петя сверху.
— К Тасе, — пояснил дядя Борис.
— А тебя кто просил? — Нина Игоревна теперь говорила совсем шёпотом.
— Ему же скучно, — сказал дядя Борис. — А там он будет с Валерием играть.
— Как это — играть, когда мальчик лежит? Ты здесь седьмая вода на киселе и не распоряжайся.
Дядя Борис вздохнул и опустил Петю на землю.
— А почему мальчик лежит? — спросил Петя.
— Больной, у него ноги не работают, — ответила Нина Игоревна уже не так сердито. — А ты небось как начнёшь на него глазеть… нас всех осрамишь.
— Я не осрамлю, — сказал Петя.
— Или ляпнешь что-нибудь некстати… — И было видно, что Нина Игоревна уже соглашается.
— Я не буду ляпать, — сказал Петя. — Я буду молча играть.
— Как же это — всё молча да молча? — покачала головой Нина Игоревна. — Они очень удивятся. И так у тебя ногти чёрные… А уши! Они таких ушей ещё не видели!
Дядя Борис повернул Петю сначала одним боком, потом другим, а потом подбросил и посадил верхом себе на плечи.
— Мальчик как мальчик, — сказал дядя Борис, и они пошли. Вернее, дядя Борис пошёл, а Петя поехал.
— Привет передавайте! — крикнула вслед Нина Игоревна.
Они поднялись в гору, а на горке этой Петя увидел дом. Забор вокруг него не стоял, а лежал, потому что упал, и кое-где между заборинами выросли лопухи. Всё вокруг дома заросло бузиной и лопухами и какой-то высокой травой.
И сам дом был старенький, и между некрашеными досками — щели.
Дядя Борис приоткрыл дверь и спросил в тёмные сени:
— Можно, Тася?
— Входи, входи! — ответила ему какая-то незнакомая Тася.
Потом она вышла. Это была не Тася, а тётя Тася. Она была очень нарядная, в красном платье и душистая.
— Это и есть Петя-Петушок? — спросила она.
Петя думал, что она сейчас скажет, что он вялый, и нахмурился. Но она сказала другое.
— Ну, слезай, слезай с коня! — вот что она сказала.
— Это дядя Борис, — пояснил ей Петя. Потому что это и правда был дядя Борис, а не конь, и Петя не такой маленький, чтобы думать, будто это конь.
Тогда тётя Тася вдруг обняла его и немножко придушила к себе носом.
— Ты очень строгий человек. А я с твоей мамой училась в школе.
Петя очень обрадовался, потому что мама ему рассказывала, как у них в школе одна девочка свалилась с парты. Это была, наверное, тётя Тася. Но Петя не сказал ей, что знает про это, — может, мама не хотела, чтобы он говорил.
Ему понравилась тётя Тася, и он сразу дал ей руку, и они пошли знакомиться с Валерием.
Тётя Тася подвела его к дивану, а там лежал этот больной мальчик.
И Петя не стал на него глазеть. Он сразу повернулся к рыбкам.