Один из последних пришедших был чуть старше — ему уже исполнилось 40 лет, — и его сопровождал охранник. Это был Владислав Сурков, заместитель главы администрации президента, главный идеолог Кремля. Явившись на конспиративную квартиру, он начал шокировать петербургскую молодежь своими свободными и даже оппозиционными взглядами. Например, жестко обругал все существующие политические партии, включая правящую «Единую Россию». (Про тот факт, что именно Сурков ее фактически создал и он же ею руководил в тот момент, замглавы администрации умолчал[19].)
Сурков пламенно обличал действующих политиков за продажность, объясняя молодежи, что политики будущего должны быть идейными — и собравшиеся в этой квартире имеют все шансы стать этими самыми политиками будущего. Может быть, даже составить костяк будущей власти.
Собрание, конечно, было вовсе не кружком мятежников, а совсем наоборот — так зарождалась контрреволюционная молодежная организация «Наши». Сурков просто умело скопировал внешний антураж молодежных бунтарских объединений, чтобы сделать из него мощную охранительную структуру. В Грузии, Сербии, Украине в результате переворотов введено внешнее управление, чего нельзя допустить в России, объясняли мальчикам и девочкам Сурков и его помощник Василий Якеменко, будущий лидер «Наших». Более того, по их словам, в Москве уже было создано отделение движения «Пора!», украинской молодежной организации, подготовившей «оранжевую революцию» на Украине. Противовесом подобным марионеточным организациям и должны стать «Наши».
Десять дней спустя в подмосковном санатории, принадлежащем Управлению делами президента, состоялся первый съезд нового движения — там были активисты прежних прокремлевских групп, студенты-активисты из столичных вузов, а также представители объединений футбольных фанатов. Они должны были составить основу «молодежных отрядов правопорядка», которые в случае чего смогут силой противостоять надвигающейся «оранжевой революции».
Все оргсобрания проходили в обстановке строжайшей секретности. Так, как если бы создавалась не мощная охранительная структура, а тайное общество, нацеленное на смену режима. Журналиста «Коммерсанта» Олега Кашина, проникшего на первый съезд организации, уверяли, что никаких «Наших» не существует, а из подмосковного санатория, где проводился съезд, немедленно выдворили[20].
15 мая «Наши» впервые вышли из подполья: они провели первую массовую акцию в Москве, приуроченную к Дню Победы. В столицу на автобусах привезли 60 000 человек из соседних областей, ради митинга был перекрыт Ленинский проспект, одна из главных магистралей города, ведущая в аэропорт Внуково. Ораторы заявляли, что этот митинг — «настоящий русский майдан».
В начале июля «Наши» организовали летний лагерь на озере Селигер в Тверской области. На двухнедельный слет свезли 3000 молодых людей из 45 регионов. Они две недели занимались спортом, слушали концерты модных музыкантов (на Селигер приехала даже Земфира — самая популярная рок-певица в стране).
Лекции членам организации приезжал читать политолог Глеб Павловский, за год до этого курировавший кампанию Януковича в Киеве, а затем создавший главный контрреволюционный think tank Суркова, Фонд эффективной политики. «Ваша главная проблема, — говорил он, — это избыточная уверенность в своем существовании. Оно не гарантировано, уверяю вас. Европейская цивилизация так устроена, что ей постоянно нужен враг, особенно в периоды, когда все хорошо. Так было с евреями в конце XIX — начале XX века, так сейчас происходит с русскими. Русские для Запада сегодня — объективно главные изгои, какими бы хорошими мы ни были. Русские — это евреи XXI века, и это нужно учитывать. Вы должны быть жестче, учиться держать в руках винтовки, жестко отвечать своим оппонентам. “Наши”, по-моему, — это такой кулак, который общество должно показать фашистам. А пока я не вижу активности»[21].
Уже осенью Павловский пошел еще дальше — он стал главным штатным пропагандистом Суркова и начал вести еженедельную аналитическую программу в воскресный прайм-тайм на телеканале НТВ. Она называлась «Реальная политика». Сейчас Павловский раскаивается в этом: «Именно тогда мы начали терять время. В тот момент нам казалось, что мы заняты чем-то важным. Но на самом деле власть понапридумывала себе иллюзорных задач и увлеченно их выполняла. На самом деле все это было бессмысленно. Но тогда, глядя на ситуацию изнутри, мы этого не понимали».
26 июля, на следующий день после окончания лагеря, самых ярких активистов «Наших» привезли к президенту Путину. Владимир Путин сказал: «Ваша организация — яркий пример гражданского общества» — и добавил, что он «очень надеется на то, что “Наши” смогут повлиять на ситуацию в стране».
«Наши» превратились в постоянно действующую структуру — возможно, единственную в стране полноценную политическую организацию, которая собиралась не только на время массовых акций или съездов, но функционировала и между ними: активистов устраивали на учебу или работу, проводили с ними регулярные тренинги, отправляли в бесплатные турпоездки. Организация была устроена по классической схеме сетевого маркетинга. Каждый активист должен был привести как можно больше друзей — от этого его статус повышался.
Сурков осознавал, что основной идеей любой революции является не позитивная, а негативная повестка. Очень трудно сплотить массы на борьбу «за» — куда проще мобилизовать на борьбу «против». Многотысячный Майдан собрался в Киеве, потому что люди хотели демократии и свободы? Конечно. Но в большей степени они боролись против надоевшего режима Кучмы и коррупции. Разумеется, самым сильным чувством, которое объединяло актив Майдана, было желание освободиться от России, противостоять давлению и диктату Путина. Страх перед внешним врагом, особенно давним внешним врагом, мобилизует лучше всего. Это все учел Владислав Сурков, формулируя основной посыл молодежи. По сути, Сурков делал все, как если бы готовил революцию: отбирал самых активных и инициативных молодых людей, а потом заряжал их идеологически. Причем это была именно не охранительная идеология, а, напротив, идея борьбы и бунта — но против внешнего врага, американского агрессора и всемирного заговора.
«Наши» были самым ярким, но не единственным проектом Суркова — после «оранжевой революции» ему было поручено разработать целую антиреволюционную доктрину.
Замглавы администрации проанализировал все основные движущие силы, которые помогли произвести революцию в Киеве, и стал прицельно работать по всем этим направлениям. Какие основные силы привели к победе «оранжевой революции»: молодежная организация «Пора», популярные рок-музыканты, игравшие на Майдане, неправительственные организации, которые проводили мониторинг выборов и независимый подсчет голосов, и, конечно, независимые СМИ — в первую очередь Пятый канал, принадлежавший шоколадному магнату Петру Порошенко.
Сурков прошелся по всем пунктам. В апреле он в одном из московских отелей провел тайную встречу с самыми популярными российскими рок-музыкантами — чтобы завербовать. Встреча прошла удачно.
На всех российских государственных телеканалах были введены стоп-листы — списки персонажей, которых нельзя звать или даже упоминать, и — с другой стороны — списки деятелей, о которых запрещено высказываться критически.
В крупнейшем в России социологическом агентстве ВЦИОМ осенью 2003 года фактически был произведен рейдерский захват: его руководитель Юрий Левада и вся команда покинули свою организацию, зато на их место пришли новые люди, отобранные Сурковым и не имевшие особенного отношения к социологии.
В декабре 2005 года Государственная дума приняла поправки к закону о неправительственных организациях. Их главной целью стала борьба с финансированием политической деятельности из-за рубежа. Владислав Сурков не раз прямо говорил, что нужен закон, чтобы пресечь попытки Запада организовать «цветную революцию» в России. «Все знают, что Freedom House возглавляет Вулси, который когда-то возглавлял ЦРУ, — рассуждал Сурков 16 мая (на следующий день после митинга «Наших» на Ленинском проспекте) на закрытой встрече с предпринимателями. — Поверить в сугубо гуманитарную миссию этой конторы, наверное, может только идиот». К октябрю Human Rights Watch, Amnesty International, «Врачи без границ» были вынуждены временно приостановить свою деятельность из-за якобы неправильно оформленных документов.
Еще более неприятная история приключилась с Московской Хельсинкской группой — старейшей правозащитной организацией в стране. Спустя несколько дней после принятия поправок к закону об НКО на государственном телеканале «Россия» вышел документальный фильм «Шпионы», где рассказывалось о некоем шпионском камне, установленном в центре Москвы, при помощи которого британские дипломаты собирали секретную информацию. В фильме использовались оперативные съемки, назывались конкретные имена, например второго секретаря посольства Марка Доу. А также говорилось, что упомянутый Доу финансировал российских правозащитников, в частности Московскую Хельсинкскую группу, которую возглавляла 78-летняя Людмила Алексеева, в течение нескольких лет подряд выдвигавшаяся на Нобелевскую премию мира. Сама Алексеева была в шоке, говорила, что имя Марка Доу слышит впервые, что ее организация получила всего один британский грант.
Любопытно, что в разоблачения телеканала «Россия» мало кто поверил — уж слишком грубой советской пропагандой выглядел фильм «Шпионы». Однако спустя шесть лет Джонатан Пауэлл, экс-глава канцелярии британского премьера Тони Блэра, в интервью вдруг признался, что шпионский камень действительно существовал и многие факты, изложенные в документальном фильме на российском госканале, были верны.
Другими словами, Путин, Сурков и товарищи не были просто объяты паранойей. Они в ежедневном режиме получали информацию о том, что западные партнеры ведут усиленную разведывательную работу на российской территории. И на фоне украинской революции это приводило их к очень пугающим выводам.
Осажденная крепость
Новая идеологическая доктрина, которую разработал Сурков, получила название «суверенная демократия». По сути, она пришла на смену «управляемой демократии» Александра Волошина. То есть кремлевский идеолог первого срока Путина всерьез полагал, что российской экономике и политической системе нужны серьезные реформы, демократия никак не может наладиться сама, поэтому нуждается во внешней помощи — иногда терапевтической, а иногда и хирургической. Концепция Суркова заключалась в том, что простой внутренней наладкой проблемы не решишь, потому что проблемы у России не только внутренние (а возможно, совсем не внутренние), но и внешние. России мешает внешний враг, который покушается на ее суверенитет. Поэтому российская демократия должна быть особой — она должна быть готова к собственной обороне от внешней угрозы.
В начале 2005 года Кремль ощутил себя осажденной крепостью не случайно. Тому было очень много причин. Главная среди них — унизительное поражение, нанесенное «оранжевой революцией» в Киеве. Но это был не единственный повод для паники.
Примерно одновременно с Украиной президентские выборы проходили в Абхазии, небольшой непризнанной республике, отколовшейся от Грузии в начале 1990-х годов и граничащей с Сочи, т. е. находящейся буквально в десяти километрах от любимой резиденции Путина. В Абхазию российские чиновники любили заезжать инкогнито, когда им становилось скучно в официозной обстановке президентского курорта.
Результатом одной из таких поездок стала массовая выдача российских паспортов жителям Абхазии — к отдыхавшему на пляже в Сухуми высокому кремлевскому чиновнику подошел узнавший его местный житель. И рассказал, что не может никуда вывезти на лечение больного раком отца, потому что абхазские паспорта не признает ни одна страна мира. Чиновник поведал об этом случае Путину и предложил — якобы из чистого гуманизма — выдать абхазам российские паспорта. Так и случилось.
Словом, к Абхазии в Кремле относились даже не как к «заднему двору», а как к подсобному помещению любимой летней резиденции президента. Поэтому и к президентским выборам там подошли еще проще: «пророссийского кандидата» назначили по одному критерию — выбрали того, кто больше понравился Путину. У Путина не было времени (и желания) рассматривать кандидатов, поэтому он наугад ткнул в главу местного КГБ.
После того как выбор был сделан, кандидату (Раулю Хаджимбе) был оказан стандартный набор почестей, который должен был символизировать на родине, что именно он — человек Путина. То есть примерно все то же, что было сделано с Януковичем, только с поправкой на размеры Абхазии. Отдыхая в августе в сочинской резиденции, Путин принял Хаджимбу перед телекамерами в те же дни, что и Януковича. И в Сухуми тоже приехали российские «специалисты» (в основном из ФСБ), которые выступали по телевидению и говорили, что Абхазия должна «отблагодарить Россию за поддержку» — а именно проголосовать за того, кого надо. Но на выборах 3 октября 2003 года (т. е. за месяц до украинского первого тура) победил оппозиционер, а фаворит Путина из абхазского КГБ с треском проиграл.
Абхазии это простили бы, если бы это не наложилось на ужас от Украины. Мятеж избирателей следовало бы подавить, но уж очень упертыми оказались и граждане непризнанной республики, и кандидат-оппозиционер, бывший местный секретарь компартии и директор республиканской энергокомпании Сергей Багапш.
Победив, они приехали в Сочи на поклон к российским чиновникам. Их принял Владислав Сурков — с порога наорал на них. (Вообще-то Сурков отвечал в администрации за внутреннюю политику, но Абхазия никогда не считалась иностранным государством, хотя де-юре во всем мире считалась частью Грузии.) Багапш и товарищи были так оскорблены, что развернулись и уехали в Сухуми.
Избранный президент не уступал давлению ФСБ до тех пор, пока Россия не перекрыла Абхазии кислород. То есть не запретила экспортировать в Россию мандарины — товар, за счет продажи которого жила вся республика. Очутившись в блокаде, Багапш пошел-таки на компромисс — согласился на повторные выборы и взял проигравшего ставленника Путина, главу местного ФСБ, своим вице-президентом. После такой уступки он был еще раз избран президентом. Это случилось 12 января 2005 года, через день после того, как в Киеве президентом был признан Виктор Ющенко.
Но абхазская революция была не вторым, а третьим тревожным сигналом для Кремля. Московские аналитики тут вспомнили еще и «революцию роз», произошедшую годом раньше в Грузии. Та революция сместила старого президента Эдуарда Шеварднадзе. Основной движущей силой была молодежная группа «Кмара» («Хватит»), революционеров активно поддерживали американские неправительственные организации.
Впрочем, революцию в Грузии Кремль «проморгал» — в 2003 году он вовсе не видел в ней какой-либо опасности. Во-первых, Россию очень раздражал Эдуард Шеварднадзе, старый грузинский президент, в прошлом — министр иностранных дел СССР и правая рука Михаила Горбачева. В Москве любили говорить, что Шеварднадзе был лично виновен в распаде Советского Союза, что он якобы нарочно заключал соглашения, крайне невыгодные для России, так как не считал ее своей родиной и жаждал скорейшего крушения империи.
В 1990-е годы вся политика Шеварднадзе также считалась в Москве антироссийской, к примеру, он был одним из главных сторонников строительства нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан, первой трубы, по которой нефть из бассейна Каспийского моря пошла на Запад в обход России.
У Путина с Шеварднадзе были чудовищные отношения: его обвиняли в поддержке чеченских террористов, российские военные самолеты не раз бомбили Панкисское ущелье на севере Грузии, где скрывались отряды чеченских боевиков. Грузия Эдуарда Шеварднадзе была первой страной, против которой Путин ввел санкции — для грузин был введен визовый режим въезда в Россию, хотя граждане всех прочих стран СНГ могли приезжать без виз.
В момент его свержения «революция роз» 2003 года не вызвала в Москве никакого неприятия. Наоборот, Кремль даже способствовал падению Шеварднадзе.
По иронии судьбы в субботу, 22 ноября 2003 года, члены Совета безопасности России после традиционного еженедельного заседания отправились в ресторан грузинской кухни «Генацвале», который находится в самом дорогом московском районе, на улице Остоженке, недалеко от Кремля. Как описывает в своей книге британский журналист Ангус Роксборо, как раз во время ужина Путину сообщили, что по закрытой линии с ним хочет поговорить Эдуард Шеварднадзе[22].
В Тбилиси в этот момент начались беспорядки — парламентские выборы, прошедшие 2 ноября, по данным экзит-поллов выиграла оппозиционная партия во главе с Михаилом Саакашвили, но власти объявили о своей победе. К 22 ноября антиправительственные митинги достигли своего апогея — протестующие ворвались в здание парламента, а Шеварднадзе не оставалось ничего, кроме как просить помощи у заклятого врага, Владимира Путина.
Несмотря на неприязнь к Шеварднадзе, все члены Совбеза не очень доверяли грузинской оппозиции, и им не нравилась перспектива падения власти в результате народной революции в одной из соседних республик. Поэтому прямо из ресторана «Генацвале» в аэропорт, а потом в Тбилиси немедленно выехал министр иностранных дел Игорь Иванов. Во-первых, он и сам родился в Грузии, а во-вторых, знал Шеварднадзе еще по работе в советском МИДе. Скорее это была рекогносцировка, чем конкретная миссия, Путин не очень хорошо понимал, что и почему происходит в Грузии. Четких инструкций у Иванова не было, главное — не допустить кровопролития и революции. В непонятной ситуации Кремль всегда предпочитал поддерживать действующего начальника.
Прилетев в Тбилиси, Иванов сходил на площадь перед парламентом, поговорил с лидерами оппозиции, в том числе Михаилом Саакашвили, встретился со своими тбилисскими друзьями, а утром отправился в загородную резиденцию Шеварднадзе. К тому моменту он уже убедился, что Шеварднадзе окончательно потерял авторитет и влияние. Если бы Путин потребовал от него предотвратить революцию, то Иванов, наверное, попытался бы. Но поскольку такого требования не было, министр прямо сказал Шеварднадзе, что не верит в его политическое будущее и считает, что надо срочно начать переговоры. Через несколько часов Иванов свел Шеварднадзе и тройку лидеров оппозиции во главе с Саакашвили за одним столом, похлопал их по плечу и сказал: «Президент Путин попросил меня помочь вам принять политическое решение. Теперь дело за вами — провести переговоры и избежать кровопролития. На этом я с вами прощаюсь»[23].