То, что ЮКОС спонсирует компартию, Волошин одобрял: чем больше они берут денег у капиталистов, чем больше своих мандатов отдают спонсорам, тем сильнее разлагаются изнутри и перестают быть коммунистами. Все понимали, что коммунистический электорат не за деньги ходит на выборы, поэтому, если у коммунистов будет больше денег, их результат не вырастет. А если к тому же половину списка коммунистов составят бизнесмены, это их будет толкать в социал-демократию.
Новая элита
Если влиятельных либеральных министров, таких как Алексей Кудрин и Герман Греф, раздражал рост влияния Ходорковского, то главу кремлевской администрации Александра Волошина и премьера Михаила Касьянова куда больше беспокоил другой человек. То был неожиданный соперник, которого они почему-то прозевали и вовремя недооценили. Его звали Игорь Сечин, и работал он под самым носом у Волошина, его собственным заместителем, а также главой личной канцелярии президента.
Первые пару лет они его даже не замечали, полагая, что это просто мелкий клерк, который носит за Путиным портфель, каждый день встречает президента у лифта, организует его график встреч и переписку. Однако к середине второго пребывания Путина (и Сечина) в Кремле они поняли, что сильно недооценили президентского секретаря. Оказалось, что идеальный аппаратчик, всегда стоящий навытяжку перед первым лицом, обладает немалым авторитетом в ФСБ и среди выходцев из органов. Он сумел пролоббировать несколько неожиданных кадровых назначений, и именно вокруг него сформировалась неформальная группировка старых друзей президента, служивших в КГБ СССР и знавших его еще по ленинградской юности. В СМИ эту группу назвали «силовики» (позже это слово войдет во все языки мира, загадочные siloviki будут фигурировать во всех публикациях о российской политике). К этому клану принято относить, помимо Сечина, генерального прокурора Устинова (он успел породниться с Сечиным — их дети поженились), главу ФСБ Николая Патрушева, еще одного заместителя Волошина — Виктора Иванова, и нескольких олигархов: главу компании «Роснефть» Сергея Богданчикова и банкира Сергея Пугачева.
Впрочем, сейчас Пугачев говорит, что у него не было никаких особых отношений с силовиками и Сечин всегда оставался для него всего лишь человеком, «который носит портфель за Путиным». При этом Патрушева он называет своим старинным приятелем, а вот с Ходорковским, по его словам, у него были очень плохие отношения.
Еще больше Волошин и Касьянов недооценили близость Сечина к президенту — тот факт, что практически все 1990-е годы он работал личным секретарем Путина, чем сильно выделялся в мэрии Петербурга (у всех остальных начальников были секретари-женщины, и только у Путина — секретарь-мужчина). Когда Путин уходил в отставку, Сечин ушел вместе с ним, потом попросился взять его с собой в Москву. И Путин взял, так как не сомневался в верности помощника.
По словам Станислава Белковского, возглавлявшего тогда клуб самых влиятельных политологов страны, Совет по национальной стратегии, либеральной части администрации Сечин напоминал Александра Коржакова — легендарного всесильного телохранителя Бориса Ельцина, который тоже отчаянно боролся с молодыми реформаторами — и был ими низвергнут в разгар президентских выборов 1996 года. Так и сейчас, надеялись либералы, Сечина тоже легко удастся оттеснить.
Ходорковский уверяет, что предстоящий конфликт ощущался всеми: «Сечинское крыло двигалось по своей модели, а нам хотелось двигаться по своему пути, к более транспарентной экономике». По его словам, «все чувствовали, что близится время принятия решения, Путину предстоит сделать выбор между одними или другими: силовиками или либералами».
Впрочем, либералы и силовики — это условное клише, ставший привычным стереотип. Тот же Белковский уверяет, что причиной борьбы были вовсе не идеологические расхождения. Двумя противоборствующими лагерями были старая и новая элита. Одна сторона конфликта — это Семья и ее приближенные, которые держали в своих руках все ресурсы и все рычаги власти, вторая — молодые, еще не набравшие достаточного веса и богатства карьеристы. Целью первых было отстоять свое, целью вторых — отобрать у первых как можно больше.
Для борьбы с Сечиным, говорит Белковский, Волошин решил использовать главу ЮКОСа — ему не хотелось подставляться самому, поэтому он придумал свалить Сечина руками Ходорковского. Ему казалось это довольно несложным. Решающий выпад был назначен на 19 февраля — в этот день в Кремле должна была состояться встреча президента Путина с членами РСПП — Российского союза промышленников и предпринимателей, т. е. с клубом крупнейших олигархов.
Призрак залоговых аукционов
Ходорковский вспоминает, что за несколько дней до памятного совещания 19 февраля 2003 года члены РСПП собрались в администрации президента, чтобы обсудить предстоящие выступления. Александра Волошина на встрече не было — вместо него председательствовал его первый заместитель Дмитрий Медведев. Участники обо всем договорились, в том числе обсудили выступление о коррупции и необходимости бороться с ней. Сначала планировалось, что об этом скажет Александр Мамут, близкий к Семье бизнесмен и давний друг Романа Абрамовича. Однако Мамут уклонился от этого права, зато инициативу взял на себя Ходорковский. Он подготовил речь, в которой содержался выпад против корпорации «Роснефть» — говорилось, что она купила небольшую компанию «Северная нефть» по цене завышенной примерно в три раза.
В день совещания у Путина Ходорковский на всякий случай подошел с текстом выступления к Волошину, спросить, не слишком ли резко и стоит ли говорить все это под камеры, в присутствии журналистов? «Сейчас спрошу у президента», — сказал Волошин и подошел с текстом речи Ходорковского к Путину. И скоро вернулся со словами: «Все ОК, президент говорит, можно под камеры».
А потом на виду у камер разыгралась драматичная сцена. Ходорковский произнес чужую заранее заготовленную речь, а Путин начал отвечать ему лично. Он начал защищать сделку по покупке «Северной нефти», сказав, что у «Роснефти» просто не хватает запасов и нет ничего удивительного в том, что она пытается свои запасы увеличить. Зато у ЮКОСа, сказал Путин, есть сверхзапасы и большой вопрос, как компания их получила. «Это как раз касается обсуждаемой нами темы», — сыронизировал Путин, имея в виду борьбу с коррупцией. Кроме того, президент напомнил Ходорковскому, что у ЮКОСа были проблемы с неуплатой налогов: «Как-то эти проблемы возникли? Так что я возвращаю вам вашу шайбу», — резюмировал Путин.
После окончания той встречи, по словам Пугачева, Путин позвал его с собой. «Он кто вообще такой?» — возмущался Путин. «Президент компании “ЮКОС”» — так пересказывает свой ответ Пугачев. «А откуда он взял этот ЮКОС, а? И теперь, после всего, что они тут наделали, он меня обвиняет, что я взял взятку? Он меня при всех будет поучать?» — примерно так, по словам Пугачева, негодовал Путин.
«Или мы признаем, что мы все всё украли и у нас круговая порука, — так интерпретирует негодование Путина Белковский, — и тогда никто никому ничего не предъявляет. А если вы мне предъявляете “Северную нефть”, тогда я и найду, что вам предъявить».
Чтобы понять суть внезапного раздражения Путина, стоит вспомнить историю залоговых аукционов — печально известного процесса, в результате которого тогдашний крупнейший ресурсный бизнес получил свои активы.
В 1995 году, за год до президентских выборов, российское правительство придумало план, который должен был обеспечить переизбрание Бориса Ельцина. Этот план предусматривал, что все крупнейшие госпредприятия, в том числе добывающие природные ресурсы, будут приватизированы основными банковскими группами. Банки кредитовали государство, а под залог этих кредитов они получали акции предприятий. Заранее было известно, что государство кредит не выплатит, а значит, предприятия перейдут в собственность банков.
У этих сделок было несколько дополнительных деталей: например, банки кредитовали государство его же собственными деньгами. Для этого Министерство финансов открывало в каждом из банков счет и размещало в нем средства.
Однако этим сговор не исчерпывался. Формально в каждом аукционе участвовало несколько компаний-претендентов. Но реально результат каждого конкурса был заранее предрешен. В ходе судебного процесса в Лондоне «Березовский против Абрамовича» в 2011 году Роман Абрамович признался, что аукцион по продаже «Сибнефти» был фикцией. Заранее было известно, что победить должна структура, связанная с Абрамовичем и Березовским. Один из конкурентов был устранен силой убеждения: под давлением гендиректор компании-претендента снял свою заявку. Второй конкурент был фиктивным — структура, связанная с Михаилом Ходорковским, которая подыгрывала Борису Березовскому.
Аналогичным образом по заранее согласованной схеме были проданы крупнейшие месторождения страны: нефтяные компании «ЮКОС», «Сибнефть», «Сургутнефтегаз», «Сиданко» (будущая ТНК) и пакет компании «Лукойл», металлургические «Норникель», «Мечел» и Новолипецкий металлургический комбинат (НЛМК). Любопытно, что некоторые из десяти крупнейших банков, такие как Инкомбанк и Альфа-банк, были либо отстранены от дележа государственной собственности, либо проиграли все конкурсы. Их дальнейшие попытки оспорить итоги аукционов оказались тщетными. Зато тем, кому повезло, повезло по-крупному: в первую очередь это были структуры, связанные с Борисом Березовским, Михаилом Ходорковским и Владимиром Потаниным. Кстати, именно Потанина, бывшего в 1996–1997 годах первым вице-премьером правительства, считают настоящим автором схемы залоговых аукционов.
Все аукционы были двухступенчатыми. Первая часть — попадание предприятия под залог — происходила до президентских выборов. Вторая часть — окончательное приобретение права собственности — после. Так правительство получало гарантию, что все банкиры соблюдут договоренности.
Идеолог российской приватизации Анатолий Чубайс, в 1994–1996 годах первый вице-премьер, позже в интервью Financial Times объяснял, что у правительства не было другого выбора.
«Мы не могли выбирать межу “честной” и “нечестной” приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов, — говорил Чубайс. — У нас не было выбора. Если бы мы не провели залоговую приватизацию, то коммунисты выиграли бы выборы в 1996 году, и это были бы последние свободные выборы в России, потому что эти ребята так просто власть не отдают»[10].
В 2014 году в интервью газете «Ведомости» Ходорковский так вспоминал про залоговые аукционы: «А в чем, собственно говоря, был сговор? Был огромный список приватизируемых предприятий, порядка 800, и каждый говорил, с чем он из этого списка может справиться. Проблема в тот момент была не в деньгах, которые нужно заплатить государству, а в наличии кадрового ресурса. Я бы мог взять намного больше — ограничений не было, пожалуйста. Государству надо было как-то разрешать ситуацию с красными директорами, которые в преддверии выборов взяли и перестали платить зарплаты людям, не говоря уже о налогах. Они [красные директора] все время создавали точки напряжения. В этом была политическая проблема.
Так вот, я прекрасно понимал — уже к тому времени успел кое-чем поруководить, — что ресурсов у моей команды хватит от силы на одно предприятие»[11].
При этом он признавался, что в начале нулевых испытывал угрызения совести по поводу нечестной приватизации и даже предлагал принять «закон о компенсационных выплатах»: «Мы смотрели на британский опыт, готовили записку об этом и через премьер-министра Касьянова отправляли ее Путину. Мы тогда предполагали сложить их в Пенсионный фонд и создать за счет этого возможность компенсировать его неизбежный дефицит в будущем». Потом Касьянов рассказывал, и публично, и лично, что до Путина записку донес, но тот сказал: «Сейчас не время»[12].
Так или иначе, Путин воспринял упреки Ходорковского в том, что сравнительно мелкая компания «Северная нефть» была продана с нарушениями, как вызов. Он помнил, что все крупные предприниматели вовсе не купили свою собственность, а фактически получили ее от государства в подарок. По этой логике по сравнению с залоговыми аукционами любое последующее нарушение просто меркло, поэтому Ходорковский просто не имел морального права публично читать президенту лекцию о вреде коррупции.
Выбор сделан
Тогдашний премьер Михаил Касьянов, сидевший на встрече с РСПП по правую руку от Путина, вспоминает, что после окончания совещания Путин поразил его удивительным точным знанием всех деталей сделки по «Северной нефти», президент начал сыпать цифрами, которых даже премьер не знал. Тогда Касьянов понял, что ситуация намного серьезнее, чем можно было представить.
«Мы не могли предположить, что решение уже принято, что выбор уже сделан, — говорит сейчас Ходорковский, — это единственное, что вызвало удивление». Он считает, что сделка по приобретению «Северной нефти» «Роснефтью» осуществлялась под личным контролем Путина и откат от нее позже пошел на финансирование последующих избирательных кампаний 2003 и 2004 годов.
Впрочем, это сейчас кремлевский скандал 19 февраля 2003 года кажется переломным моментом, но тогда он не произвел на основных действующих лиц особого впечатления. Ходорковский продолжал как ни в чем не бывало заниматься бизнесом и делать громкие заявления.
Во-первых, он активно выступал по поводу готовящейся военной операции в Ираке — призывал Россию поддержать американскую кампанию против Саддама Хусейна с тем, чтобы обеспечить российским нефтяникам долю в послевоенном распределении природных богатств этой страны.
Во-вторых, он вел активные переговоры о слиянии ЮКОСа с «Сибнефтью» Романа Абрамовича, даже больше того — о продаже доли будущей объединенной компании кому-то из американских гигантов: ExxonMobil или Chevron. Словом, Ходорковский оказался в двух шагах от того, чтобы стать совладельцем крупнейшей нефтяной компании мира. Конечно, без согласия Путина реализовать все эти планы было невозможно, говорит он, государство легко могло заблокировать сделку, например, ее могла не одобрить Федеральная антимонопольная служба. Тем не менее государство никаких негативных сигналов не подавало. 22 апреля 2003 года главы ЮКОСа и «Сибнефти» официально объявили о слиянии компаний.
«Мы понимали, что никакой ExxonMobil не потратит $20 млрд, не получив добро от президента», — говорит Ходорковский. Поэтому они с Абрамовичем сообща вели работу по согласованию сделки с властями: владелец «Сибнефти», как более близкий приятель Путина, согласовывал с ним предстоящее объединение, а глава ЮКОСа занимался согласованием на уровне правительства и Михаила Касьянова.
Спустя пару недель после скандала на РСПП, по воспоминаниям Касьянова, Ходорковский пришел к нему с проектом закона, который закреплял итоги приватизации 1990-х годов и делал невозможным их пересмотр. Согласно этому предложению, владельцы предприятий, приватизированных в 1990-е годы за бесценок, которые в 2000-е годы стоили уже миллиарды, были готовы выплатить государству компенсацию, а взамен получали стопроцентные гарантии неотчуждаемости их прав собственности, а заодно многократную прибавку к капитализации их активов. Ходорковский принес это предложение премьеру от имени всего профсоюза олигархов, на правах его лидера. Инициатива была всем на руку — бюджет получал неожиданные налоговые поступления, а олигархи увеличивали инвестиционную привлекательность своих компаний. Особенно такой закон нужен был Ходорковскому и Абрамовичу, чтобы подороже продать долю своей будущей компании американцам.
Касьянов говорит, что в случае принятия этого закона доход бюджета мог составить $15–20 млрд. Ему идея Ходорковского понравилась, и он отнес готовый законопроект Путину. Но президент ничего не ответил. Он забрал принесенные ему две страницы текста и оставил их у себя. Больше к этому вопросу они не возвращались.
Операция «Энергия»
Противоборствующая группировка, так называемые «силовики», времени тоже не теряли. Теперь Ходорковский рассказывает, что спецслужбы, по его данным, готовили некую операцию «Энергия», т. е. осуществляли массовый сбор компромата на руководство всех энергетических компаний. Впоследствии появилась информация, говорит Ходорковский, что изначальной целью был обозначен не ЮКОС, а «Альфа-Групп». Но Владимир Путин наезд на эту компанию не одобрил. Во-первых, он еще с начала 1990-х годов был знаком с Петром Авеном и даже был ему многим обязан — именно Авен ввел его в околокремлевскую элиту, в частности познакомил с Борисом Березовским. Во-вторых, «Альфа-Групп» с благословения Путина готовила сделку по слиянию своей компании ТНК с британской ВР. Рисковать эпохальным контрактом и своими отношениями с Тони Блэром Путин совсем не собирался.
«Напряжение мы ощущали с весны, но это не было чем-то необычным или представляющим угрозу собственно компании», — говорит Ходорковский. Арест сотрудника службы безопасности ЮКОСа Алексея Пичугина, к примеру, он не счел чем-то знаковым — решил, что это бытовой конфликт. Уже после ареста Пичугина у него состоялась последняя встреча с Путиным, на которой они с Абрамовичем рассказывали президенту о готовящейся сделке по объединению компаний. Касьянов вспоминает, что на той встрече Путин много язвил. «А зачем вы мне все это рассказываете? — ерничал он. — Ведь даже если мне это не нравится, вы же все равно будете продолжать, да?» На самом деле осуществление сделки без согласия Путина было, конечно, невозможным.