— Да, милый, я все поняла. Я тоже тебя очень люблю и сделаю все, как ты скажешь.
Ее тонкая ладонь скользнула по щеке Алекса, яркие алые губы припали к его дрожащим от нежности и страсти губам.
— Вот тварь! — злобно прошипели за моей спиной.
— Смешно, правда? — проговорила я, оборачиваясь к побагровевшему от ярости Грабу. — Пока ты по требованию Алекса спал со мной, мой муж спал с твоей Настей. Так что никто ни на кого не в обиде.
— Заткнись, идиотка! — оборвал меня бывший любовник, в бешенстве скрежеща зубами.
— Я постараюсь сделать так, чтобы тебя не таскали в полицию, — будто не слыша нашей перепалки, продолжал горячечно шептать Алекс. — Все-таки ты беременна, и тебе нельзя волноваться. Волнение может пагубно отразиться на плоде. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что такое больной ребенок, и клянусь, что расшибусь в лепешку, но наш с тобой малыш родится здоровым!
— Что ты врешь, гад? — взвыл Толик, с кулаками бросаясь на соперника. — Это мой ребенок! Мой!
Муж Насти налетел на противника, но, странное дело, Алекс даже бровью не повел. Мне показалось, что Граб окутал собою Алекса, как если бы был не из плоти и крови, а состоял из тумана. Не достигнув желаемого, ревнивец снова предпринял попытку ударить вероломного друга. И снова безуспешно. Но самое странное, что ни Настя, ни Алекс до сих пор нас не видели, точно и не было в этой крохотной комнатке никого, кроме них да спящего Гоши.
— Что за черт? — задыхаясь от ярости, обернулся к нам разъяренный рогоносец. — Я не могу дать ему в морду!
— Конечно, не можете. Вы тень бесплотная, ибо умерли, — с кроткой улыбкой проговорил Кузьма, вертя в руках трубку. — В настоящий момент вы слишком слабы и не можете воздействовать на физические объекты. Но если поднакопите энергии, перейдя в духи высшего порядка, то, возможно, и сможете причинить физическому телу реальный вред.
— Совсем рехнулся? — злобно выплюнул Толик. — Ты тоже, что ли, умер, раз со мной разговариваешь? И Лизка умерла? Мы все умерли, да? Так, что ли?
— Не так, — как можно мягче ответствовал юноша. — Умерли только вы, Анатолий. Но все мы сейчас, безусловно, бестелесные субстанции. Лиза находится в коме, а я просто медиум и знаком с практиками, позволяющими общаться с духами.
Теперь не поверила я.
— Да нет, Кузьма, ты что-то путаешь. Ты же студент! Приехал к профессору Зорину!
— Одно другому не мешает.
— Постой, а как я могу быть бестелесной субстанцией, если меня пропустил в дом отца охранник? Сережа даже сказал, что я неважно выгляжу!
— Охранник был пьян?
— Не более чем всегда, — пожала я плечами. — В легком подпитии.
— Тогда в этом нет ничего удивительного. Духов видят лишь дети и люди в измененном состоянии сознания.
— Это ты, урод, в измененном состоянии сознания! — злился Толик. — Что за чушь ты несешь?
Однако ни оскорблениями, ни грязной руганью Кузьму невозможно было сбить с толку.
— Пойдемте, — кивнул он на дверь, — я покажу одну вещь.
Студент повернулся и, выйдя из комнатки смотрителя маяка, устремился по винтовой лестнице на самый-самый верх. Там, поросшая редкой травой, располагалась маленькая, метр на метр, площадка, обнесенная низкими стальными перильцами. По площадке гулял ветер, и чайки пролетали над самой головой. Одного неверного движения было достаточно, чтобы рухнуть с огромной высоты маяка. Я опасливо глянула вниз и заметила, что там, на скалах, уже кто-то лежит. Кто-то необычайно похожий на Толю. Та же белая футболка, что и на стоящем рядом со мной Грабе, те же льняные брюки на неестественно вывернутых ногах и рассыпавшиеся по острым камням длинные черные кудри, которые он обычно собирал в хвост. Вне всяких сомнений, бездыханное тело некогда принадлежало тому, кто сейчас потрясенно молчал рядом со мной. Моему любовнику. Анатолию Грабу.
Англия, 1905 год
В поместье Конан Дойлей под Лондоном царили уныние и грусть. Луиза больше не вставала с постели, и в глазах больной секретарь увидел отсутствие желания жить. Было очевидно, что женщина не хочет быть в тягость мужу и делает все для того, чтобы как можно скорее освободить место своей сопернице. На следующий день после возвращения из Шотландии Альфред хотел заглянуть к Туи перемолвиться словечком и даже приоткрыл было дверь в ее комнату, но так и застыл в коридоре, не решаясь войти. Рядом с кроватью матери на коленях стояла Мэри, а Луиза, его Луиза, срывающимся шепотом говорила:
— Мэри, малышка, когда меня не станет, вашей мамой будет Джин Леки. Не сердитесь на нее. Помогайте ей. Передай Кингсли, чтобы он во всем ее слушался.
— Но, мамочка, как ты можешь так говорить? — задохнулась от негодования девушка. — Им с папой должно быть стыдно!
— Девочка моя, овдовевший мужчина не должен страдать от одиночества. Особенно такой великодушный, как ваш отец.
Как ни старалась Туи скрыть охватившего ее страдания, боль и обида все же явственно звучали в ее голосе, и Альфред укрепился в мысли непременно осуществить свой план.
Самого писателя в день возвращения секретаря не оказалось дома, и Альфред оставил коробку на столе. Отдельно он выложил трубку, намереваясь тем самым привлечь внимание сэра Артура к сакральному атрибуту африканского культа предков. Конан Дойль вернулся только через неделю, на этот раз один. Дом тут же заполнился его мягким голосом, размашистыми жестами, планами новых исторических романов. Тем же вечером секретарь с патроном тянули шерри у камина, и сэр Артур крутил в руках трубку, прихваченную из кабинета.
— Сестра милосердия Молли Роуз уверяет, что ваш отец, сэр, являлся к ней каждую ночь и требовал, чтобы трубка как можно скорее попала в ваши руки, — проговорил Альфред, ставя свой бокал на низкий столик и неспешно раскуривая старенькую пеньковую трубку, к которой пристрастился еще в Саутси.
— Поразительно! — перелистывая страницы отцовского альбома, лежащего перед ним на ломберном столике, покачал головой сэр Артур. — Отец, несомненно, жил в мире духов. Он их видел так же, как я вижу людей.
— Редкая способность, — поддакнул секретарь.
— Да, друг мой Вуд, есть много неизвестного, что сокрыто от наших глаз! — задумчиво проговорил писатель, поднимая взгляд на секретаря. — Отлично помню эту трубку! Я подарил ее отцу, когда вернулся с берегов Африки. Он так ей обрадовался. Бедный, бедный отец! Непризнанный художник! Как мало радостей было у него в жизни! А я, любящий сын, всего-то и смог его порадовать этой вот трубкой.
— А не попробовать ли вам, сэр Артур, какова она на вкус? — бодро осведомился секретарь.
— Знаете, Вуд, эта вещь дорога для меня как память. Когда-нибудь я, возможно, и закурю ее, но только не сегодня. Сегодня я буду курить свою обычную трубку. А на эту просто любоваться. Ну-ка, Вуд, дайте табакерку!
Альфред передал писателю резную коробочку с табаком и стал наблюдать, как писатель с энтузиазмом набивает табак в свою неизменную трубку фирмы Peterson. Отблески огня в камине освещали сумрак гостиной, придавая уют этому чересчур просторному помещению. В высокие арочные окна заглядывала луна, и серебряный свет ее перемежался с огненными вспышками камина, добавляя гостиной таинственности. Секретарь недовольно поморщился — антураж, да и вся атмосфера этого вечера как нельзя лучше соответствовали его затее. Но упрямство патрона спутало все карты, однако не лишило секретаря решимости довести задуманное до конца.
Сэр Артур чиркнул спичкой о плоский коробок и, попыхивая ароматным дымом, закурил. По комнате поплыл приятный запах дорогого табака.
— А было бы неплохо устроить выставку работ отца, — вдруг протянул сэр Артур. — И подобрать стишки к отцовским рисункам, выпустив серию детских книг. Штук десять или пятнадцать, по тысяче экземпляров каждую, — писатель улыбнулся в пшеничные усы. — И продавать эти книжицы прямо на выставке. Я попрошу вас сделать это.
— Но, сэр, боюсь, что столько историй про эльфов и фей британские поэты не сочинили, — осторожно заметил секретарь.
— А вы, Вуд, не ограничивайтесь лишь англоязычными поэтами, смотрите на вещи шире. Берите любые стихи, которые сможете отыскать. И напечатайте текст с одной стороны страницы на языке автора, а с другой — английский перевод. Но самое главное — это иллюстрации. Рисунки отца должны подходить по смыслу к тексту, чтобы их мог понять любой ребенок.
— Хорошо, сэр, я постараюсь подобрать стихи к рисункам максимально точно.
— Вот и отлично. Дети знают толк в эльфах и феях. Полагаю, они надлежащим образом оценят работы отца. У ребенка особая энергетика, отличная от нашей. Детям открыты тайны природы.
Некоторое время они сидели и курили в полной тишине.
— А помните, Вуд, тот случай в усадьбе в Дорсете? — снова подал голос Конан Дойль. — Теперь я точно знаю, что это был дух ребенка.
В тот год, когда умер отец сэра Артура, а Туи поставили смертельный диагноз, писатель вступил в Общество психических исследований, невероятно порадовав его членов. Дойль не без гордости рассказывал домашним, что случайно подслушал, как президент общества Артур Бальфур говорил своему секретарю: «Он будет нам полезен и как врач, и как Шерлок Холмс. Сообщения мистера Дойля будут приняты публикой с полным доверием».
Уже через несколько дней сэр Артур принял участие в расследовании паранормального явления. К ним в общество обратился ветеран афганской войны полковник Элмор с просьбой осмотреть его усадьбу в Дорсете. Ветеран ясно слышит, как по ночам кто-то ходит по комнатам, волоча за собой тяжкие цепи и стеная так, что больно слушать, как страдает чья-то несчастная душа. Собака отказывается заходить в комнаты, а слуги уже взяли расчет. Три члена общества, среди которых был Конан Дойль, отправились в Дорсет, по дороге изучив свидетельские показания. Чтобы не пугать жену и дочь полковника, было решено сделать вид, будто мужчины приехали навестить фронтового товарища.
Вечер прошел чинно. Отужинали, сыграли в вист, и все разошлись по спальням. Однако, как только дамы уснули, исследователи принялись за дело. Они обшарили весь дом, но ничего необычного, так же как и следов на полу от «тяжких цепей», не нашли. Зато на следующую ночь обитатели дома пробудились от страшного грохота, будто кто-то изо всех сил бил тяжелой дубиной о стальной лист. Члены общества бросились на кухню, откуда, как им показалось, доносился звук, но ровным счетом ничего не обнаружили. Следующая ночь прошла спокойно. Так они и уехали, недоумевая, то ли в доме и впрямь пошаливала злая сила, то ли их попросту разыграли. Но несколько лет спустя дом сгорел, а в саду нашли скелет ребенка лет десяти.
— Сейчас я на сто процентов уверен, — задумчиво говорил Конан Дойль, — что семья в этом деле не замешана. Несомненно, это резвился дух малыша. Внезапно умершие насильственной смертью дети могут оставлять на земле некоторую часть своей жизненной энергии.
За время работы у писателя Альфред Вуд слышал от Дойля несколько версий этой истории, и все время автор давал голову на отсечение, что дело было именно так, как он рассказывает. Редактору Джеймсу Пейну писатель говорил, что у Элмора были сын и дочь, и что именно сын стоит за всеми таинственными происшествиями. А Джерому Клапке Джерому сэр Артур выложил другую версию дорсетских событий. Роль привидения якобы исполняла взрослая дочь полковника, незамужняя дама лет тридцати пяти. Мистер Дойль, как автор детективов, ее сразу заподозрил, ведь когда все выбежали из комнат, разбуженные грохотом, дочь утверждала, что ничего не слышала и им все померещилось. На следующую ночь женщина якобы вышла на дело снова, но писатель ее уличил. Ей ничего не оставалось, как сознаться, что делала это назло родителям, а зачем, и сама не знает. Сэр Артур обещал все сохранить в тайне, и больше привидение не давало о себе знать. Но теперь Конан Дойль занял диаметрально противоположную точку зрения.
— Да-да, Вуд! Я совершенно уверен! Именно энергия погибшего ребенка и стала тогда причиной непонятного шума в доме полковника Элмора.
— Не сомневаюсь, что это так, — сдержанно кивнул секретарь. — Дети невероятно восприимчивы к всевозможным чудесам.
— Поэтому вы и напечатаете книжицы со сказочными существами, которые так мастерски рисовал отец. Как бы я хотел ему сказать, что он чертовски талантлив!
— Полагаю, сильный медиум сможет установить контакт с вашим отцом, — вкрадчиво проговорил Альфред Вуд, решивший зайти с другого боку.
— Вы правы, дорогой Альфред! Ведь это отличная идея! Мы с вами обязательно посетим спиритический сеанс профессионального медиума и порадуем дух блестящего художника Чарльза Дойля сообщением о предстоящей выставке его работ, которую я обязательно устрою в самое ближайшее время.
Москва, 199… год
Радий третий день не выходил из дома. Апатия, снедавшая все его существо, не позволяла жить полной жизнью. Чтобы не встречаться с досаждающими ему призраками, Полонский бросил курить. Он пробовал перейти на сигареты и даже папиросы, но после трубки это было все равно что гладить кошку в перчатках. Никакого удовольствия, одно расстройство. Некоторое время он терпеливо сидел без табака, однако привычка брала свое, и Радий снова хватался за трубку. Теперь уже другую, не львиноголовую, а купленную в музее. Но уже и без трубки Чарльза Дойля тени умерших не оставляли его в покое. Алла Николаевна пробовала подсунуть приятелю сына легкие витаминные препараты, которые для поднятия тонуса еще при жизни прописывал ей ныне покойный супруг, но Радий только сердито отмахивался.
— Не в тонусе дело, Алла Николаевна! — хмурился он. — Я просто устал.
Весь вчерашний день он провел в постели, угрюмо глядя в окно. Сегодня тоже не вставал и с нетерпением ждал возвращения Басаргина, чтобы узнать, как идут дела в их совместном предприятии. Когда хлопнула входная дверь, Радий тяжело поднялся с дивана, накинул халат и, еле волоча ноги, вышел в коридор. Однако замер в дверях кабинета, увидев, что приятель вернулся домой не один. Рядом с Михаилом стоял невысокий носатый брюнет в модной вельветовой тройке цвета раскаленного песка. Черная атласная рубашка контрастировала с лиловым галстуком, бабочкой, а из кармана пиджака выглядывал уголок подобранного в тон платка. Застывшая в дверях гостиной Алла Николаевна с удивлением взирала на странного визитера до тех пор, пока Михаил не произнес:
— Вот. Встретил Славу Юдина. Не мог не пригласить.
— Здравствуйте, Славочка, — растянула в улыбке узкие губы хозяйка, поспешно наклоняясь к галошнице и доставая тапочки для гостя.
Вышедшая на шум из кухни Селена во все глаза смотрела на диковинного франта, поцеловавшего руку Алле Николаевне и устремившегося с тем же намерением к ней.
— А вы, должно быть, супруга Миши? — рокочущим басом проговорил гость, обволакивая женщину маслянистым взглядом.
— Ой! Нет! Что вы! — пискнула Селена, пряча мокрые руки за спину и скрываясь на кухне. — Я здесь в гостях!
Во время ужина гость и хозяйка вспоминали общих знакомых, и Радий нет-нет да и ловил на себе профессионально-заинтересованный взгляд доктора Юдина, и ему это сильно не нравилось. В голове сами собой всплывали слова Селены о знакомых психиатрах покойного профессора. Радий весь подобрался и старался поменьше говорить, чтобы не ляпнуть чего лишнего. От напряжения кусок не лез в горло. А гость вдруг отложил приборы, сконцентрировался на Полонском и начал рассматривать его с удвоенным вниманием. Затем поднялся из-за стола, извинился и вышел в коридор, откуда донесся звук набираемого телефонного номера, потом старательно понижаемый голос.
Вернувшись за стол, доктор Юдин почти не притронулся к тушеной баранине, время от времени кидая сосредоточенные взгляды на циферблат дорогих часов. Все это Радий подмечал с особенной четкостью, и в голове его складывалась тревожная картина. Поэтому молодой человек даже не удивился, когда в дверь позвонили, и Алла Николаевна отправилась открывать, а следом за ней двинулся психиатр. Щелкнул замок, и в прихожей зазвучали незнакомые мужские голоса, заверяющие хозяйку, что госпитализация совершенно необходима, раз доктор так считает.
— Верьте богатому опыту, Алла Николаевна! — басил из прихожей гость. — Подлечим мы вашего Радия, поставим на ноги и вернем вам в целости и сохранности! Это просто чудо, что я встретил сегодня Мишу! Ваш Радий мог черт знает до чего дойти в своих видениях. Полонский, вы ведь видите призраков? Не отпирайтесь! У вас на лбу написано — шизофрения! Вы видите духов, да?
— Иуда, — не отвечая на вопрос психиатра, выкрикнул Полонский в сторону жалко улыбающегося Михаила. Духовидец бросился в кабинет и сделал попытку закрыться изнутри, но два дюжих санитара преградили ему дорогу, заломили руки за спину и выволокли на лестничную клетку.
Селена бросилась к брату и, молотя санитаров кулачками по крепким плечам, принялась истошно вопить:
— Садисты! Изверги! Пустите его немедленно! Я милицию позову!
— Тише, тише, Селеночка! — успокаивала женщину Алла Николаевна. — Врачи знают, что делают.
Радия скрутили, усадили в казенный «рафик» и увезли в подмосковный филиал психиатрической лечебницы в Лесных полянах, являющийся безраздельной вотчиной доктора Мирослава Владимировича Юдина.