Он знал, о чем говорил. И Алексей теперь это знал. Вот только никак не мог взять в толк, что делать, потому что исполнять желания дамы Розы – как женщины и как заговорщицы – решительно не хотел.
«Отсюда меня, конечно, уже не выпустят, коли сейчас ее не застебаю до самого нутра, – подумал он зло и грубо, ибо к сей соблазнительнице он не испытывал ни капли нежности, а высокий сан дамы, о котором Алексей догадывался, не вызывал в нем уважения. – Кликнет своего кучера, дуболома этого... убьют... А может, у нее у самой кинжал за корсажем, словно у какой-нибудь там Шарлотты Корде... Лизоньку не увижу больше... Ну да уж лучше смерть, чем измена!»
Дама порывисто перевела дух, и Алексей понял, что мысли его непонятным образом сделались ей ведомы. Ну да, меж ними такое дрожало напряжение... немудрено! И он уже изготовился подороже продать свою жизнь, как вдруг дверь в комнатушку распахнулась и на пороге возникла высокая и тонкая фигура камеристки.
– Мадам! – воскликнула она испуганно. – Вы должны немедленно уехать. Господин До... князь... э-э... хозяин дома неожиданно вернулся, есть опасность, что нас могут застигнуть.
Дама Роза пробормотала сквозь зубы нечто такое, отчего у кавалергарда нашего немедленно увяли уши (он и от старых служивых в нелегкие минуты такого не слыхивал!) и ринулась вслед за камеристкой, не затруднив себя прощанием с Алексеем.
Он засмеялся – ну просто не смог сдержаться.
– Что?! – низко проговорила, почти прорычала она, резко обернувшись. – Чему вы смеете смеяться?
– Прошу меня простить, – опустил голову Алексей в поклоне. – Но не нелепо ли, что вы замыслили государственный переворот и намерены управлять страной, в то время как не можете позаботиться даже о собственной безопасности во время тайного свидания!
Нет, все-таки, пожалуй, не было у нее кинжала под корсажем, не то уже всадила бы его в горло Алексею, так содрогнулась, так напряглась, такой сгусток невидимой ненависти его ударил, словно нечто материальное!
– Скорей! – отчаянно пискнула из сеней камеристка, и даме Розе пришлось сдержать свою злобу: она вновь обратилась в бегство. При этом краешек ее вуаля зацепился за кособокий шкаф, резко поехал назад; пытаясь удержать вуаль, она полуобернулась, и Алексей на миг увидел ее лицо... одно из красивейших, виденных им в жизни, лицо, известное всей России.
Он поспешно отвел глаза, от души надеясь, что дама Роза решит, будто он ничего не заметил и ее не узнал. А он, между прочим, узнал ее еще до этого мгновения, еще прежде, а сейчас просто лишний раз убедился в правильности своей догадки. Итак, его искусительницей была великая княжна Екатерина Павловна. Сестра императора Александра и золовка Елизаветы.
Да, по всему выходило, что врагиню Алексей завел себе нынче такую, что самая изощренная ведьма полесская (тот же отец Вавила раньше, покуда не был расстрижен, исполнял должность в Полесье и навеки сохранил страх перед тамошними бабенками, каждая вторая из коих – непременная потомственная колдунья) показалась бы рядом с нею доброй феей из сказки. Но что сделано, то сделано! Одно знал он – нужно Елизавету предупредить. А для начала – бежать отсюда. Недоставало еще, чтобы его схватили как вора в доме князя Долгорукова!
Ну да, Алексей мигом смекнул, о ком испуганно говорила камеристка. Князь Михаил Петрович Долгоруков! Так вот чей это дом! О Долгорукове в обществе упоминали, как о предмете внимания великой княжны Екатерины Павловны. Впрочем, он был достоин внимания любой, самой высокопоставленной дамы. Долгоруков мог гордиться своей блистательной боевой и дипломатической биографией. В шестнадцать лет он участвовал в походе на Кавказ, затем отправился на войну с Персией, девятнадцати лет побывал в Париже с особыми поручениями... Красавец, умнейший человек, он проводил время между беседами с учеными людьми и обольщением прекрасных дам, среди которых оказались Жозефина Бонапарт, мадам Рекамье, мадам де Сталь, Каролина Мюрат... Знаменитая княгиня Евдокия Голицына по прозвищу La princesse de la Nuit, (Принцесса Ночи), была по уши в него влюблена и умоляла мужа о разводе, надеясь сделаться княгиней Долгорукой. Сам Наполеон оказывал ему благосклонное внимание и перед отъездом князя из Парижа подарил тому пару пистолетов знаменитого Бертье. Вернувшись в Россию уже после смерти императора Павла, Михаила Долгорукова определили флигель-адъютантом к Александру Павловичу. Совсем недавно, во время военных действий при Аустерлице, князь был ранен и награжден золотой шпагою с надписью «За храбрость». По слухам, он едва оправился и только начал выезжать из дома и появляться в обществе. Видимо, нынче Долгоруков ездил с визитом и вернулся не в срок, а великая княжна, которая, конечно, имела шпионов и в его доме, решила, что может воспользоваться сим помещением для своих тайных дел.
А что это она в панику вдарилась при известии о возвращении князя? Опасалась, что он застанет ее с другим мужчиной? Ревности Долгорукова испугалась? Нет, тут, пожалуй, другое. Выходило, ежели рассудить логически, что князь не имел представления о планах великой княжны относительно переворота.
При этой мысли у Алексея несколько отлегло от сердца. Не хотел бы он увидеть изменника в блистательном офицере, которым привык восхищаться, которым восхищалась вся Россия! Но это не значит, что самому Алексею не стоит бежать отсюда как можно скорей!
Он сие и исполнил, и вскорости оказался за оградою долгоруковского дома, в той самой роще, куда был привезен незадолго до того. Трава еще хранила отпечаток колес кареты, и Алексею даже почудилось, что он различает вдали черный силуэт.
Он пошел пешком, мысленно вознося благодарность князю Михаилу Петровичу, столь своевременно воротившемуся, и размышляя, что же теперь делать. Неужели он верно понял и великая княжна Екатерина Павловна метит на трон? Или Алексей ошибся? Может, она все же для кого-то другого старается?
Но для кого? Для одной из своих сестер? Для которой же? Елена и Александра уже упокоились, царство им небесное, Анна еще малышка, Мария замужем в Веймаре, и ее супруг, герцог, вряд ли помышляет о русском престоле! Определенно, императором его никто провозгласить не захочет.
Может быть, Катрин старается для своей матушки? Но ведь это бессмысленно: вдовствующую императрицу в России почитают, но видеть в ней правительницу – о нет! Грех такое говорить о царственной особе, но она редкостно бестолкова, взбалмошна и по-бабьи суетлива. И если уж она не смогла присвоить власть после смерти супруга, то разве сумеет теперь?!
Алексей вспомнил сплетни, которые ходили о Марии Федоровне – вернее, о ее поведении после трагических событий 11 марта 1801 года.
Узнав о государственном перевороте, Мария Федоровна требовала, чтобы ее немедленно проводили к императору. Ей отвечали:
«Император Александр в Зимнем дворце и хочет, чтобы вы туда приехали».
– Я не знаю никакого императора Александра! – кричала Мария Федоровна. «Я желаю видеть моего императора!»
В пеньюаре и шубе, наброшенной на плечи, она уселась перед дверьми, выходящими на лестницу, и заявила, что не сойдет с места, пока не увидит Павла. Похоже, Мария Федоровна не сознавала, что мужа нет в живых. Потом вдруг она вскочила и воскликнула:
«Мне странно видеть вас не повинующимися мне! Если нет императора, то я ваша императрица! Одна я имею титул законной государыни! Я коронована, вы поплатитесь за неповиновение!»
И опустилась на стул, шепча, словно в забытьи, на том языке, на коем всегда предпочитала изъясняться: «Ich will regieren!»[8]
Эти слова то и дело вырывались у нее, вперемежку с причитаниями по убитому.
Потом, среди погребальных хлопот, Мария Федоровна внезапно объявила, что не желает расставаться со своим штатом императрицы, не даст ни единого человека, и вскоре вытянула из Александра согласие, что придворные будут одинаково служить и ей, и ему. Она истерически потребовала, чтобы с этого времени статс-дамы и фрейлины получали шифры[9] с вензелями обеих императриц, ибо она ничего не хотела уступить жене сына и новой законной императрице! Сие было вещью неслыханной и даже смешной с точки зрения мирового придворного этикета, однако в то время мать всего могла добиться от своего сына, и она дала себе слово не упустить случая.
Алексей покачал головой. Он размышлял для очистки совести, а на самом деле даже не сомневался, что великая княжна Екатерина старается только для себя...
Это казалось ему сущим безумием. О таком даже думать было смешно! И все-таки невольная дрожь пробирала его. Безумцы опасны именно безумием своим, а вовсе не возможностью осуществления безумных замыслов.
Нет, нужно предупредить Елизавету. Обязательно!
Но как начать разговор? Как объяснить, с чего началось его знакомство с сестрой императора?!
Вот кто будет безумцем, так это он, если сболтнет лишнего.
Но как начать разговор? Как объяснить, с чего началось его знакомство с сестрой императора?!
Вот кто будет безумцем, так это он, если сболтнет лишнего.
Нет, Боже упаси, лучше молчать!
Но тогда его можно будет назвать подлецом.
Алексей яростно стукнул кулаком по стволу дерева, мимо которого шел.
Вот попал! Куда ни кинь, всюду клин!
* * *Константин мгновенно взбесился так, как умел это делать только он, – до полной потери самообладания.
– Кто? – взревел он. – Немедленно говори, кто этот негодяй, который посмел наставить...
Он хотел прокричать: «Который посмел наставить рога русскому государю?!» – но не успел. Катрин приподняла юбку, вскинула ножу в ажурном чулочке и шелковой туфельке – и со всего маху пнула брата в колено.
Мать честная!..
Слава богу, что в те поры дамы не носили обуви на каблуках, как водилось меж ними десятка полтора лет тому назад, однако и без всякого каблука удар получился чувствительнейший. Константин рухнул на стул, который устоял только божьим заступничеством. Ноги у Катрин были, как у всякой заядлой танцорки и наездницы (великая княжна обожала балы и верховую езду, славилась своими шенкелями!), сильные. А Константин года полтора назад сломал при падении с коня колено, два месяца ковылял в лубках, доктора говорили, что лишь чудом кости срослись правильно, но до сих пор колено ныло к непогоде, словно у кого-то старикашки, а стоило его посильней задеть, отзывалось болью во всем теле.
Изо рта Константина рвались бессвязные стоны. У него слезу вышибло, и, полуослепленный, мигом вспотевший, он яростно уставился на сестру, не постигая, как она могла... как посмела... да она что, спятила?! Ей лучше поскорей унести ноги, пока Константин не пришел в себя и не свернул ее нежную шейку!
К изумлению великого князя, Катрин и не думала делать это. Она бесстрашно смотрела на взбешенного брата, и в глазах ее таилось презрение.
Константин открыл было рот, чтобы высказаться подобающим образом, однако Катрин не дала ему слова молвить.
– Молчите! – прошипела она, гневно сверкая посветлевшими очами. – Вы с ума сошли! Вы забыли, что Александр не просто наш глупый братец, но император. Вы решили сообщить всякому досужему уху, что в императорской семье творится черт знает что? Зачем нам лишние сплетни?! Зачем ненужная болтовня?!
Боль стихала, и к Константину возвращалась способность связно мыслить. Теперь он смотрел на сестру не гневно, а изумленно. В самом деле – который уже раз она его нынче удивила до полного остолбенения! Воистину, Катрин не понять. То ли забавляет ее измена Елизаветы, то ли оскорбляет. То ли насмехается она над Сашкой, то ли страдает из-за него.
Пожалуй, все же страдает, если так возмутилась, что пойдут слухи, начнутся сплетни вокруг государева имени.
И в эту минуту Константин получил повод удивиться в очередной раз.
– Вы только не подумайте, братец, что я пекусь о Сашеньке и его реноме, – по-свойски сказала Катрин. – Он ни о ком, кроме себя, не тревожится, для него я теперь не существую, он меня предоставил воле судьбы, не заботится подысканием мне порядочного жениха, хотя давно пора, – так и я о нем радеть не намерена. Напротив, мне доставит удовольствие, когда вся эта история выйдет наружу и все поймут, что наш дорогой братец – колосс на глиняных ногах. Полагаю, Лизхен сие давно уразумела и именно потому чувствует себя совершенно безнаказанной, принимая любовника в своих покоях под покровом ночи.
– Так мы же должны!.. – взревел было Константин, однако благоразумно умолк, заметив, что Катрин снова присбирает юбки, готовясь, видимо, нанести очередной отрезвляющий удар в его колено.
Ну что ж, она знала натуру брата. Он был упрям, как баран, и мог нестись вперед, словно взбесившийся бык, покуда не врежется с разбегу в стену и не расшибет голову! Пока же его голова, а главное, власть, которой он обладал, требовались Катрин.
– Вестимо, должны, – кивнула она спокойно. – Но не прежде, чем у нас будет довольно доказательств.
– Ага, – пробормотал Константин, сам не зная, разочарован он или наоборот, – значит, все это еще не доподлинно известно?
– Доподлинно, я же вам говорю, – нетерпеливо молвила Катрин. – Совершенно доподлинно.
– Как же вы это установили? – недоверчиво проговорил Константин.
– Влюбленные имеют обыкновение писать друг другу письма, – усмехнулась его сестра.
– Вы перехватили любовное письмо Елизаветы! – азартно потер руки Константин.
– К сожалению, пока нет, – огорченно сморщила нос Катрин. – Просто было произведено некое наблюдение... Для влюбленных, которые состоят в секретной переписке, почтовыми ящиками служат предметы самые невероятные. В саду – это дупла. В помещениях – всякие вазы, например. Было замечено, что императрица однажды опустила в китайскую вазу бумажный квадратик и удалилась, а через несколько секунд явился некий кавалергард и сей квадратик извлек, причем спрятал не прежде, чем прижал к губам, имея при этом вид совершенно дурацкий. О чем же может идти речь, как не о любовной переписке, скажите на милость?!
– Пожалуй, да... – задумчиво пробормотал Константин. – Но отчего же сие письмо не было у него немедля отобрано?
– Оттого, что шпионка моя, особа женского полу, росту, конечно, высокого, но драке рукопашной не обучена, – ухмыльнусь Катрин. – Однако самой этой сцены было довольно, чтобы мы с ней обратили пристальное внимание на этого молодого человека. Он весьма приметен, надо сказать, его ни кем не спутать! Прекрасная стать, красив, здоров, с отменной оснасткой! Лизхен выбрала себе наилучшего жеребца из кавалергардской конюшни!
– Ну так надо продолжать следить за ними, чтобы заполучить другое письмо! – воскликнул Константин. – Вот вам и будет доказательство.
– У меня на уме иное, – лукаво возразила Катрин. – От всяких писем можно отпереться. Я бы хотела застать любовников на месте преступления. Вот это будет самое веское доказательство для нашего мягкосердечного братца. После такого ему придется развестись с Елизаветой.
«А тебе-то какая из того польза?» – подумал, но не сказал Константин.
«И я буду не я, если явный скандал серьезнейшим образом не пошатнет престол под этим глупцом, который выбрал не меня!» – подумала, но также промолчала Екатерина Павловна.
Константин поднялся со стула, который скрипнул словно бы даже с облегчением, повертел ногой, поразминал колено – боли он уже почти не чувствовал, – поправил ворот мундира, пятерней растрепал и без того пышный вихор над лбом, повернулся к зеркалу и еще раз оглядел себя.
«Ох, павлин!» – подумала Катрин, тщательно тая усмешку. Она была так этим озабочена (не хотелось обидеть брата и потерять союзника!), что не заметила, как ее озирает Константин – исподтишка, но пристально. Для него, в плотской жизни искушенного, не прошла незамеченной коротенькая фразочка сестры, отозвавшейся о любовнике Елизаветы так: «Он весьма приметен, надо сказать, его ни кем не спутать! Прекрасная стать, красив, здоров, с отменной оснасткой! Лизхен выбрала себе наилучшего жеребца из кавалергардской конюшни!»
С отменной оснасткой! Жеребца! Позвольте, откуда девице Катрин, знать, как прожженные шлюхи могут характеризовать мужчину, известного своими качествами стебаря?! От кого она эти слова услышала? Или... их породил ее собственный опыт? Так что тогда получается, что великая княжна Екатерина Павловна – не девица?!
Ханжой Константин отроду не был, поэтому первая буря возмущения в его душе мигом улеглась. Но на смену ей пришла другая: он вспомнил не только слова сестры, но и нотки, с какими они были произнесены. Вспомнил – и ужаснулся. В голосе Катрин неприкрыто звучала ревность!
«Так... – с тоской подумал Константин. – Да она ведь в него влюблена! Теперь Катринка не в Сашку влюблена, а в этого... с жеребячьей оснасткой... И снова Елизавета на ее пути!»
И в первый раз Константин не возмутился, а по-человечески пожалел нелюбимую сноху.
* * *– Мне кажется, я прежде и не жил...
– И я не жила. Я тебя ждала.
– Но он... ведь ты любила его?
– Это была любовь девочки к прекрасному принцу. Он ведь так красив. Так красив! Я влюбилась в Александра еще раньше, чем увидела его. Я была в таком восторженном ожидании, я жила надеждами. Потом они рухнули.
– Почему?
– Потому что он был совершенно равнодушен ко мне. Ах нет, я ему довольно-таки нравилась. Со мной можно было бегать наперегонки, болтать и смеяться, со мной весело было проказничать и насмешничать над Зодиаком (так мы в ту пору называли Платона Зубова)... Я была как бы такой веселый мальчик для него, почти такой же, как его брат Константин. И все-таки брату он доверял больше, брат оказался ближе. Муж часто бросал меня на целый день, когда мы жили в Гатчине и он командовал отцовскими войсками. Потом ему стало интересно со мной обсуждать особенности правления – своего и чужого, говорить о правах народов... Я сделалась кем-то вроде Адама Чарторыйского. Только я не могла так красноречиво отвечать, так спорить, как Адам... И Александр снова начал бросать меня. Однако ночи он все же должен был проводить в моей постели. За этим строго следили – сначала императрица Екатерина, потом его родители. Ах, что за мука были сии ночи! Он насиловал или себя, или меня, часто даже не мог заставить себя ко мне притронуться. А я... понимаешь, я сдержанная, я не могу искушать мужчину, если вижу в его глазах скуку. Наверное, я казалась ему ледышкой...