- Она не запомнит своих снов, - сказал Райнихт, усаживаясь на резной стул, жесткий и такой тяжелый, что в башню его пришлось затаскивать двоим слугам.
Рэндол уселся напротив, выбрав простой табурет.
- Итак, - начал волшебник, - что вы знаете о магах?
- Я знаю, что они приходят однажды, глядят в глаза, а потом принимаются хозяйничать в твоем доме, как в собственном кармане.
- Жестокий приговор. По счастью, не вполне справедливый. Над нами немало законов. Одни из них существуют сами по себе, как некая данность, другие установлены нами же, ради собственного спокойствия и безопасности. Кому захочется, чтобы соперник вдруг обрел могущество, по сравнению с которым сила всех остальных - просто ничто? А это вполне возможно, хотя путь к сверхмогуществу достаточно сложен и, главное, его нельзя пройти незаметно. Чтобы обрести практическое всемогущество, нужно дважды обойти установления природы. Понимаете? Закон природы нарушить невозможно, но его можно обойти. Собственно говоря, вся наша магия зиждется на том, что мы обходим законы природы. Но тут нужно обойти законы, касающиеся самой магии. Все знают, что сильный колдун властен над жизнью и смертью человека. Но за гранью смерти власть кончается. Я не говорю о некромантии, некромант имеет дело с трупом, человека там уже нет. А чем можно досадить мертвому? Как его наказать? Надругаться над бездыханным телом? - мертвецу это безразлично. Мертвый навсегда свободен и неуязвим.
- Можно мучить его бессмертную душу.
- Оставьте, - отмахнулся волшебник. - Бессмертная душа, которая будто бы остается после гибели человека, это людские выдумки.
Но даже если душа и существует где-то в ином мире, то она просто неподвластна магии и ей нет дела до того, что происходит здесь. Все разговоры о вмешательстве мертвых в живую жизнь, не более чем сказки, а спириты и вызыватели духов - ничтожные шарлатаны. Их даже конклав не клеймит, если, конечно, они не приписывают себе ничего большего. Смерть - тот предел, где кончается власть волшебника. Но, повторю, любую преграду, всякий закон удается обойти. С живым человеком возможно сотворить такое, что окажется хуже смерти, страшнее любых посмертных мук. Теперь вы понимаете, что с вами произошло? Вы ничем не досадили магу Эхоу. Вы всего лишь ступенька на его пути ко всемогуществу. И я хочу, чтобы вы стали той ступенькой, на которой он переломает себе ноги…
Рэндол слушал, не перебивая, даже кивать перестал, словно перед Райнихтом сидел не живой человек, а резная статуя, деревянное изображение великомученика из алтаря местной церкви.
- С человеком такое можно сотворить незаметно, хотя мы стараемся следить, чтобы никто не мучил людей бесцельно. И все же это иногда удается сохранить в тайне: окружающие и не заметят, какой ад кипит в душе несчастного. А вот вторую ступеньку незаметно преодолеть нельзя. Соискатель всемогущества должен столь же жестоко надругаться над одним из магов. А это немедленно станет известно конклаву.
Рэндол поднял взгляд.
- Это он над вами…
- Нет. Со мной ему так просто не совладать. Дело в том, что я почти никогда не колдую. Так, мелкое бытовое волшебство. Простыни в гостиницах у меня всегда чистые, одежда после дождя - сухая. Но ведь это такие мелочи, они почти не требуют силы. А излишки скапливаются, так что в нужную минуту я могу очень многое. Поэтому со мной предпочитают не связываться. Мои претензии к Эхоу - другого рода. А к вам я пришел как представитель магического конклава. Мы просим у вас помощи в обуздании преступника.
- Чем я могу помочь всему магическому конклаву?
- У нас сейчас два выхода из создавшегося положения. Прежде всего, мы можем начать войну всех против одного. Но в этой войне мы связаны правилами, а он не связан ничем. Нетрудно предсказать, что кто-то из нас тоже нарушит закон, а вслед за тем захочет стать всемогущим. Не берусь предсказать, как будет происходить поединок двух беззаконных магов, но одно можно утверждать наверное: мир, или почти весь мир, погибнет. Мы сами разнесем его на куски за каких-то три дня.
- Здесь все понятно. Каков второй путь?
- Мы можем написать письмо. Постановление конклава, согласно которому маг-преступник лишается всей магической силы и становится обычным человеком.
- И всего-то? Зачем тогда вообще рассматривать вопрос о войне магов и конце света?
- Все не так просто. Письмо вступает в силу все через те же три дня после того, как оно написано. То есть в любом случае через три дня судьба мира будет решена. Эхоу либо получит свое всемогущество, либо он и половина Вселенной погибнут, либо его сила бесследно рассеется, и мы будем вспоминать прошедшее как кошмарный сон. Казалось бы, письмо - самый верный путь, но если за эти три дня сам Эхоу или вообще хоть кто-то, обладающий магией, коснется письма, оно уже не подействует. И новой бумаги написать невозможно. Письмо - самое большее, что может конклав; написать письмо, почти то же самое, что убить человека, это предел, на котором кончается наша власть. После этого ни мы все вместе, ни каждый из нас по отдельности уже не сможем предпринять в отношении Эхоу вообще ничего. А это значит, что через три дня он получит свое уродливое всемогущество. Понимаете, на какой риск нам придется идти?
- Положить письмо в стальной футляр, выставить стражу из самых сильных магов… Три дня - не так много, неужто у вас не хватит сил обеспечить надежную охрану?
- Повторяю, после того, как письмо написано, и до той минуты, как оно подействует, ни один из нас не сможет предпринять в отношении Эхоу абсолютно ничего! Какая тут может быть охрана? Мы будем выступать как простые люди, а он как могущественный маг. Разумеется, он отнимет письмо у нас. Поэтому мы и просим взять письмо на сохранение. Конечно, Эхоу догадается, где письмо, но у вас он не сможет его забрать.
- Почему?
- Но я же объяснил! Человеческая смерть - предел для чародея, а Эхоу сотворил с вами то, что хуже смерти. Его власть над вами кончилась, во всяком случае, до той поры, пока он не добьется всемогущества. Конечно, он может прийти, грозить и уговаривать, но даже самое простенькое колдовство он не сумеет применить. Мы не сможем применять волшебство против него, он - против вас. Так у кого должно быть письмо?
- А если он нарушит и этот закон?
- Пока что он не нарушал, а обходил законы. Возможно, если он обретет свое всемогущество, он сумеет мстить и мертвым. А пока - увы!
- И что произойдет через три дня, если я сумею сохранить письмо?
- Магическая сила покинет Эхоу. Он станет обычным человеком, плюгавым старикашкой. Если это случится на ваших глазах, можете его тут же повесить.
- То, что он сделал раньше, его чародейства - исчезнут? Мой дом прекратит возникать и сгорать каждую ночь? Мои дети перестанут умирать вновь и вновь?
- Не знаю, - глядя в глаза, ответил Райнихт. - Проще всего было бы утешительно соврать, но я говорю правду. Волшба умерших магов переживает их, многочисленные колдовские артефакты тому подтверждение. Но то обычная смерть от старости или руки врага. Что произойдет после исполнения приговора - не знает никто.
- Понятно, - кивнул Рэндол. - Я возьму ваше письмо. Когда вы его принесете?
- Сегодня вечером. Держите его при себе, но не на виду. И будьте осторожны. Убийцу Эхоу подослать не может, он не властен в вашей смерти, если, конечно, вы сами не нападете на него. А вора он подошлет обязательно. Отсчет времени начнется в полночь, и через трое суток, в полночь же, приговор вступит в силу.
- В полночь я буду спасать детей.
- Сегодня это бесполезно. Что бы вы ни придумали, дети будут погибать, а вы останетесь живы. Во всяком случае так будет эти трое суток.
- Вы сами недавно сказали, - произнес Рэндол, вставая, - что дети все помнят. Что они подумают, если я не приду за ними?
Райнихт оказался прав. Надежная, крепко просоленная веревка лопнула, словно была свита из сенной трухи.
Прыгать в окно Рэндол не стал. Зачем, если он все равно неуязвим? Волоча ноги, направился сквозь анфиладу горящих комнат к выходу. Огонь обжигал, дым душил. Это было очень больно, но не смертельно. Хотя все равно чересчур больно. Через минуту Рэндол не выдержал и побежал. Но у самого выхода на горящей парадной лестнице он сжал зубы и вышел на ступени крыльца важно и неторопливо, как и следует лорду выходить из фамильного замка. И плевать, что замок горит.
У самых дверей он увидел Эхоу, который совсем недавно торжественно заявлял, что никогда не вернется в замок.
Рэндол, не покосив глазом, прошел мимо, туда, где Беатрис тянула свое изумленное: «Как странно!». Разумеется, и Перси, и Робин погибли, хотя такие вещи никак не могут разуметься.
- Я вижу, - послышался сзади ненавистный голос, - что не зря вернулся сюда. Кое-кто здесь уже побывал, иначе ты, благородный лорд, немедленно попытался бы свести со мной счеты. А так ты уже в курсе дела, и мне не придется ничего объяснять. Я пришел за письмом.
Рэндол молчал, не глядя на волшебника, повернувшись к нему спиной.
- Вильгельм, - произнесла Беатрис. - Я боюсь этого человека.
- Не надо бояться, он сейчас уйдет. Давай лучше отнесем мальчиков в башню. Там их никто не потревожит. А завтра, я уверен, мы сумеем их спасти.
- Твоих детей могу спасти только я, - жестко произнес Эхоу. - Так что все-таки советую обратить на меня внимание.
- Ты уже сделал все, что мог, - не оборачиваясь, ответил Рэндол. - Так, может быть, хватит терзать меня и несчастную женщину? Уходи.
- Мне нужно письмо. И не вздумай утверждать, будто не знаешь, о чем идет речь, каждое твое движение изобличает тебя.
Рэндол повернулся и взглянул в глаза волшебника. В свете близкого пожара они светились красным, словно у волка.
- Я знаю, о чем идет речь, но письма у меня нет. А хоть бы оно и было, я все равно не отдал бы его.
- Уже теплее, - поощрил маг. - Теперь давай договариваться. Ты отдаешь письмо, а я снимаю проклятие. Твои дети будут живы, дом цел, жена здорова. Подумай об этом.
- Сними проклятие, тогда я, быть может, подумаю о том, чтобы отдать письмо.
- Ты же знаешь, что проклятие можно снять только через три дня, когда я достигну всемогущества!
- В таком случае, ты получишь письмо на четвертый день.
- Дьявольщина! - прорычал Эхоу. - Ладно, сейчас с тобой говорить бесполезно: ты чересчур возбужден, у тебя болят ожоги и ты слишком сильно меня ненавидишь. Я пока займусь другими делами, подготовлю кое-что на тот случай, если мы не договоримся, а ты постарайся успокоиться и подумать. Я вернусь утром. Кстати, ожоги советую лечить крепким холодным чаем. Помогает.
Несмотря на уверенный тон колдуна, Рэндол видел, что тот изрядно обеспокоен, и это придавало лорду уверенности. Впервые со времени первого пожара Рэндол уснул и проспал до самого утра. А проснувшись, увидел Эхоу, который сидел в неудобном, словно пыточный агрегат, кресле и терпеливо ждал, пока хозяин проснется.
- Нельзя быть таким беспечным, - заметил маг, увидев, что Рэндол открыл глаза. - Вы заявляете, что не верите мне, а сами спите, не задвинув засова на двери. А если бы я взаправду умышлял против вас?
Рэндол подивился, как резко маг перешел на «вы», но ответил в прежнем тоне:
- Убить меня ты не можешь. А обокрасть… Я же сказал, что письма у меня нет. Если угодно, могу вывернуть карманы.
- Убить тебя несложно. Сотни наемных убийц скучают без работы. Любой из них за самую скромную плату перережет тебе глотку. Но, как видишь, ты цел. Ты напрасно считаешь меня исчадием ада. Не знаю, что напел тебе плаксивый старикашка Максон, но я, в отличие от него, не изувер и не испытываю садистической радости при виде чужих мучений. Понимаю, тебе трудно в это поверить, твой опыт говорит обратное, да и медовые повадки Максона введут в заблуждение кого угодно, но тот, кто чуть получше знает старого мерзавца, подтвердит, что он тысячу раз заслужил то, что я сделал с ним.
- А!.. - сказал Рэндол. - Теперь я понял, кто такой Максон.
- То есть ты хочешь сказать, что у тебя был кто-то другой? Это умно с их стороны. И кого же они прислали? Не иначе Райнихта. Маг, который не колдует! Этот и впрямь никому не приносил заметного вреда, и он умеет договариваться с людьми. Видишь ли, большинство волшебников напрочь разучились просить и уговаривать, они умеют лишь повелевать. Райнихт не таков. И что же он сказал тебе? Молчишь?.. Хорошо, можешь не отвечать, я это знаю и так. Он сказал, что я хочу могущества. Да, я его хочу! Он сказал, что с помощью письма они хотят лишить меня силы. Еще бы они этого не хотели!.. Разумеется, хотят. А он сказал, что все, сделанное мною здесь, лишь кажется бессмысленной жестокостью, а на самом деле сделано не со зла, а просто потому, что это единственный путь к совершенству?
- Грош цена совершенству, которое убивает детей.
- Я же обещал, что, когда достигну цели, сниму проклятие. В конце концов, это будет даже интересно: начать новую жизнь с такого поступка. Собственно говоря, я хотел сделать это безо всякой просьбы с твоей стороны, ведь, как ни крути, я должен быть благодарен тебе, поскольку именно ты…
- Был ступенькой на пути к успеху, - перебил Рэндол. - Вот одного ты не учел, я не ступенька, а живой человек.
- Ну почему ты мне не веришь? - вскричал маг. - Чем мне поклясться, какие гарантии предоставить?
- Никаких клятв! - Рэндол предупреждающе поднял руку. - Я верю без клятв и гарантий. Я всегда верю, когда мне лгут так убежденно. Но письма у меня нет. Хочешь, я тоже чем-нибудь поклянусь?
- Всегда уважал тех, кто идет на виселицу с шуткой на устах. Только висельнику проще: один раз повертелся в петле - и дело с концом. У тебя так не получится. Хочешь, я расскажу, что ждет тебя, если мы не договоримся?
- Это я знаю и так. Прежде всего, я повешу тебя, едва ты лишишься силы. Мне уже сейчас любопытно, будешь ли ты шутить в эту минуту.
- Ах, мечты, мечты! - покивал волшебник. - Как жаль, что им не суждено сбыться. Будь уверен, письмо я найду и получу, для этого есть сложный, но верный способ. В принципе, я уже сейчас знаю, где оно, но мне надо быть уверенным абсолютно. Два оставшихся дня мне придется прожить в полном ничтожестве, словно какому-то челове-чишке, но письмо все равно окажется в моих руках. И если это случится без твоей помощи, то нынешнее положение покажется тебе верхом счастья. Думаешь, мне больше нечем наказать тебя? Так смотри! До сих пор твои сыновья умирали относительно быстро и безболезненно. А ведь насильственная смерть бывает очень утонченной. Каково тебе придется, когда ты увидишь размазанные по стенам внутренности? Кстати, сгореть на медленном огне - что может быть естественней на пожаре? Но и это еще не все. Ты забыл про леди Рэндол. Ее страдания, а вместе с тем и твои, тоже можно усугубить. Скажем, отдать ее в самый дешевый и грязный бордель. Да, ей уже не пятнадцать лет, но она хороша собой, кроме того, у нее имеется титул. Французы говорят, что герцогине не бывает больше сорока, а прекрасной Беатрис и до сорока еще далеко, так что она вполне сгодится для притона. Что касается ее безумия, то оно лишь добавит похоти ворам и бродягам, жаждущим необычных любовных утех.
- Я понимаю, - очень тихо ответил Рэндол. - Тебе хочется, чтобы я попытался тебя убить или хотя бы ударил. Тогда у тебя появится возможность применить в отношении меня магию. Так вот, у тебя не появится этой возможности. Еще два дня я буду кроток, как священник бедного прихода. Поверь, у меня хватит на это силы, ошибки я не сделаю. А вот ты только что сделал ошибку. Все твои заявления, будто ты собирался исправить содеянное - ложь! Правда в том, что ты заранее сладострастно изобретал, как усугубить мучения. Так что уходи. Разговора у нас не выйдет.
- Да, - произнес Эхоу, поднимаясь с кресла, - сегодня у нас разговора не получится. Он получится завтра. А сегодня я полюбуюсь, каким новым способом сдохнут твои пащенки.
Рэндол, переменившись в лице, вскочил на ноги. Казалось, сейчас он все-таки ударит Эхоу, расплескав усмешку россыпью кровавых брызг. Колдун, ухмыляясь, глядел в лицо лорда и ждал. Но, словно спохватившись в последнюю секунду, Рэндол саданул не по роже врага, а по костяку виверны, стоявшему в углу. Хрустнули скрепленные медной проволокой кости, череп, нависавший над головой чародея, рухнул, словно убитый столетие назад монстр вздумал пожрать мага или, по меньшей мере, отгрызть ему голову. Нечленораздельно рыча, Эхоу попытался содрать со своего черепа череп болотного дракона.
- Ай-я-яй! - с фальшивым сокрушением в голосе произнес Рэндол. - Какая досадная случайность! Но тебе такая обновка идет. Можно сказать, внутренняя суть наружу проступила. Кстати, ты помнишь, что зубы виверны сохраняют яд даже после вываривания? Так что я не советовал бы так резко дергать череп. Еще поцарапаешься, а потом будешь говорить, что я пытался тебя прикончить прежде времени… Да не хрипи так, я же сказал, что два дня буду кроток. И учти, ты наверняка заговорен против неприятных случайностей, а заодно и яда виверны, но у меня дома твое колдовство временно бессильно. Эй, куда ты?.. Верни череп! Он денег стоит, воровать нехорошо! - Рэндол свистнул и на прощание закричал: - Держи вора!
Потом на его лицо сошло выражение усталой муки. Пока враг был рядом, у Рэндола доставало сил на бесшабашно-издевательский тон, а теперь предстояло думать о вечере, который неуклонно приближался. Нужно придумывать способ спасать детей без малейшей надежды спасти их… вариантов очень много и каждый из них исключает другие. Можно соорудить лестницу, которая достанет до третьего этажа, - она подломится, едва дети ступят на нее. Можно привезти с болота сто телег влажного мха - он не спасет. Можно встретить эфемерное возрождение замка, сидя на стене в уцелевшем оконном проеме, чтобы на треть сократить путь в детскую… Да мало ли что еще можно! - но следом произойдет что-нибудь непредусмотренное, и оно погубит детей.