На человека с маленьким шрамом над бровью обратили внимание еще тогда, когда он с папироской в зубах лениво прохаживался вдоль "граммофонного ряда".
"Я ведь вглядчивый, Леонид Борисович, - рассказывал мне потом довольный Артюхин. - Как глаз бросил, то сразу засек, что это и есть тот самый уголовный гражданин. Мне глаза не затемнишь. Повертелся он вокруг да около да в лавочку. Там мы его ладком-мирком и засахарили".
Вместе с Лешей Артюхин "по спопутью" привез в розыск и "вышеозначенного".
Итак, Леша, о котором говорили вдова ювелира Павлова и член союза хоругвеносцев Глазуков, в наших руках. Против него имеются веские улики, что именно он изготовлял стразы, имитирующие похищенные в ризнице камни. Установлено, что проданные им Глазукову жемчужины украдены из ризницы...
Даже осторожный Борин, любивший щеголять своим скепсисом, и тот был настроен оптимистически.
- Вы не изволили слышать про похищение портрета Моны Лизы из Лувра? спросил он у меня после того, как Артюхин доложил об аресте Леши и "вышеозначенного". - Нашумевшая история. О ней в свое время много писали в газетах.
- Когда это было?
- Если мне память не изменяет, в конце одиннадцатого.
- Увы, в то время я был лишен не только газет... А что это за история?
- Любопытнейшее было дело, почище ограбления патриаршей ризницы! мечтательно сказал Борин. - Десятки версий! Чего только не предполагали: и деятельность международной банды, созданной американскими банкирами для похищения и вывоза в Америку шедевров мирового искусства, и заговор анархистов, и поступок сбежавшего из психиатрической больницы умалишенного... Но главное - начал назревать грандиозный политический скандал, который мог закончиться серьезным конфликтом между Францией и Германией.
- Даже так?
- Да. Ведь одной из версий, которую усиленно поддерживала французская пресса, было утверждение, что картина похищена по прямому указанию его императорского величества Вильгельма, что это сделано якобы для того, чтобы унизить Францию, подорвать ее престиж. И знаете, чем все это кончилось?
- Знаю, - сказал я. - Мировой войной.
- Нет, кроме шуток...
- Чем же?
- Арестом забулдыги маляра, ранее судившегося за ограбление проститутки. Вор, натурально, не имел никакого касательства ни до американских миллионеров, ни до императора Вильгельма. Да и украл он так, по случаю, не мог спокойно пройти мимо того, что плохо лежит или висит. Картину-то ему девать было некуда. Вот он и хранил ее у себя, свернув рулончиком и обмотав газеткой. Под кроватью она у него лежала, рядом с ночным горшком. Картина кисти Леонардо да Винчи и ночной горшок... Каково, а? А техника самой кражи оказалась донельзя примитивной. Именно поэтому, разрешите заметить, полиция и не могла разыскать похищенного. Да-с, нравоучительно закончил он, - забулдыгу маляра всегда сложней найти, чем вора международного класса.
Борин никогда и ничего не говорил зря, поэтому я спросил:
- Считаете, что Артюхин наконец привез нашего "маляра"?
Он указующим перстом выставил вперед свою бородку и тонко улыбнулся:
- Кто знает. Извините за парадокс, Леонид Борисович, но самое сложное чаще всего оказывается самым простым... Во всяком случае, нужно, чтобы Леша "сыграл на пианино".
- То есть? - не понял я.
- Хочу снять у него отпечатки пальцев и сравнить с обнаруженными в ризнице, - объяснил Борин.
Лешу заставили "сыграть на пианино" перед допросом. Отпечатки не совпали...
II
Предоставив барыгу с Сухаревки Борину, я занялся Лешей, Алексеем Воловиным, которого знали на Хитровом рынке под кличкой Дублет. Беседуя с ним, я не раз вспоминал Розу Штерн, вернее, прочитанную ею как-то на Хитровке лекцию: "Существуют ли преступники?" Роза, понятно, доказывала, что их нет. Государство и закон - вот корень всех бед. Стихийно протестуя против гнета государства и спасая себя от голодной смерти, те, кого принято называть преступниками, просто вынуждены красть, грабить, убивать в насиловать. Именно в этом проявляется их природное свободолюбие, чистота и чуть ли не целомудренность. "Мне говорили, - обращалась она к аудитории, что сюда придут гопники и карманники, босомыжники и поездушники. Нет, отвечала я, сюда придут не они, а те, кому мешали иначе проявить свои таланты и способности. Я уверена, что среди вас есть поэты и инженеры, талантливые художники и даровитые химики".
Штерн, как всегда, излишне увлекалась, впадая в крайность. Но среди хитрованцев действительно попадались далеко не заурядные личности, которые в силу различных причин оказались на дне жизни. К сожалению, при всем при том они оставались хитрованцами, жителями "вольного города Хивы"...
Когда-то в детстве я не сомневался, что автор умной книги обязательно умен, а актер на амплуа благородных отцов - образец человеческих добродетелей. Позднее я понял, что талант и его обладатель не одно и то же, что талант - принадлежность человека, а не он сам. И все же после восторженного отзыва Кербеля о стразах, которые сделал безграмотный самоучка, я ожидал от таинственного Леши большего...
Увы, как человек он ничего собой не представлял: это был мелкий жулик и кокаинист.
Отец Воловина служил сортировщиком драгоценных камней в Екатеринбургском филиале англо-французской компании New Emerald Company, которая монополизировала добычу изумрудов не только в Колумбии, но и в России, прибрав к рукам лучшие изумрудные копи Урала. В свободное от службы время сортировщик - человек, видимо, не без способностей - с помощью сына, которого он рано приобщил к делу, изготовлял стразы.
Алексей многому научился у отца. Когда ему было двенадцать лет, отец уволился из New Emerald Company и перебрался в Москву, где после смерти сестры ему достался в наследство домик в Замоскворечье. Он купил патент на торговлю ювелирными изделиями и определил сына в реальное училище. Но удача недолго сопутствовала екатеринбуржцу. Дом застрахован не был, и, когда случился ночной пожар, отец Воловина превратился в нищего. Алексею пришлось бросить училище. Отец надеялся, что ему удастся выбраться на поверхность. Но все его попытки кончались неудачей. Он запил. В пьяном виде и утонул, попав в прорубь.
Некоторое время после смерти отца Алексей промышлял случайными заработками. Затем пофартило: его взял к себе старик ювелир с Хитровки, занимавшийся изготовлением фальшивых камней. Денег хозяин не платил, но зато кормил до отвала. По хитрованским меркам старик жил припеваючи. Свою продукцию он продавал скупщикам на Хитровке, Сухаревке и Смоленском рынке. У него Воловин не только освоил секреты мастерства, но и главные законы Хитрова рынка ("Удача нахрап любит. Кошка на царап берет, собака - грызом, а "деловой", чтобы не сожрали, и при когтях и при зубах быть должен - когда оскалится, а когда царапнет..."). Старик тоже был доволен: ученик попался способный - на лету все хватал.
Хозяин хвалил Алексея, поил водкой, снабжал кокаином, но деньгами по-прежнему не баловал. Между ними начались ссоры, которые нередко заканчивались драками. Памятью об одной из таких ссор и был шрам над бровью: Дублета ударил ножом племянник хозяина. В конце концов Воловин решил уйти от старика, благо к тому времени он уже достаточно оперился. ("Приждались мне жданки. Заехал я ему в Харьковской губернии город Рыльск да и подался к Пушку на Сухаревку"). Тогда-то Воловин и встретился со своим бывшим соучеником Михаилом Арставиным. В трактире "Нептун" на Чистых прудах они обговорили первую аферу: Арставин предложил Дублету изготовить несколько бриллиантовых стразов - копий с настоящих камней.
Когда я его спросил о фальшивом "Норе", на его лице появилось самодовольное выражение. Чувствовалось, что эта афера - предмет его гордости.
Фальшивый "Норе"? Ну как же, как же. Чистое было дело. Они его в марте провернули, в аккурат к благовещению подгадали.
Дублет пространно рассказывал про свои отношения с Михаилом Арставиным и Пушковым, про изготовление стразов и "омолаживание" жемчужин. Но эта словоохотливость настораживала: создавалось впечатление, что он хочет оттянуть разговор об ограблении ризницы. И действительно, чем ближе мы подходили к недавним событиям, тем скупее он становился на слова. И еще, Дублет ни разу не упомянул фамилии Махова, хотя, по сведениям Хвощикова и Борина, мастерская Дублета находилась в одном из нумеров притона Махова, а продукция сбывалась через маховских барыг. Только что арестованный Михаил Арставин и задержанный вместе с Воловиным Пушков тоже старались в своих показаниях обойти Махова молчанием...
Когда протокол допроса Воловина дошел до сороковой страницы, я отложил ручку и предложил отдохнуть.
- Хотите папиросу?
- Можно и папиросу. А если бы порошочком разодолжили... Э, да что говорить!.. Ведь не дадите?
- Не дам.
- То-то и оно. А шкалик водки для куража?
- Тоже не дам.
- Тоже не дам.
Он вздохнул:
- Строгий вы начальник.
- Какой уж есть.
- Да я не с обиды, так. С нами без строгости никак нельзя, балуем мы без строгости. Мой папаша, царствие ему небесное, любил говорить: "Такого из омута вытащишь, а он за то с тебя на водку попросит". Смекалистый был у меня папаша, дока. И в камнях и в человеках толк знал. - Приоткрыв узкой щелью рот, он тихо засмеялся. Умоляюще попросил: - На одну понюшку, а?
- Нет.
- С ноготок?
- Нет.
- Не могу я без марафеты, господин начальник.
- Кокаин не хлеб.
- Это как для кого. Заместо хлеба в голодные годы лебеду ели, а марафету ничем не заменишь.
Я достал из сейфа изъятые при облавах стразы, разложил их на столе:
- Узнаете?
- Будто узнаю.
- Чья работа?
- Вы же знаете.
- А все же?
- Известно чья - моя.
- А кто вам заказывал стразы?
- Никто не заказывал. Сделал - продал.
- Эти стразы - копии драгоценных камней, похищенных в патриаршей ризнице.
- Что ж с того?
- Подробного описания этих камней не было. Следовательно, вы видели и держали в своих руках бриллианты и рубины, которые имитировали. Так?
- Нет.
- А как же?
- Я копии со стразов делал, - сказал Дублет.
- Допустим, что так. Тогда вам придется ответить на другой вопрос: кто вам дал стразы, с которых вы делали копии?
Не ответить он не мог. Кого же он назовет? Дублет выбрал не самый лучший для себя вариант...
- Пушок.
- Кто? - переспросил я.
- Пушков Иван Федорович. Он мне дал стразы.
- Вы в этом уверены?
- Как было, так и было. А верить иль не верить - дело уж ваше. Дал мне Пушок и говорит: "Сделай, говорит, Леша, такие же, чтоб не отличить". Вот я и сделал...
- Так и писать?
- Так и пишите.
- Хорошо. Записал. А теперь следующий вопрос. Хорошо вам известный владелец ювелирного магазина в Верхних торговых рядах Глазуков рассказал мне, что вы недавно продали ему жемчуг.
- Жемчужные стразы?
- Нет, не стразы, а жемчуг. Вы продали ему за две с половиной тысячи золотых рублей тридцать семь жемчужин, в том числе черную парагону и две кокосовые жемчужины грушевидной формы. Вспомнили? А то, если забыли, я могу пригласить сюда Глазукова и его приказчиков. Они освежат вашу память. Распорядиться?
- Да чего уж тут... - сказал Дублет. - Я не отпираюсь - продал.
- Так вот. Все эти жемчужины были изъяты у Глазукова и изучены специалистами. Специалисты дали заключение, что черная парагона украшала митру патриарха Никона, которая хранилась в ризнице, а кокосовые жемчужины были вделаны в золотую звезду Екатерины II из той же патриаршей ризницы.
Дублет поежился. Дряблая кожа на его скулах обвисла. Он молчал.
- Что скажете?
- А что говорить-то? По-вашему выходит, что ризницу я брал, что ли?
- Вам лучше знать.
- Не брал я ризницу...
- А кто "брал"?
- Не знаю.
- Незнайка на печи лежит, а знайку на веревочке ведут, так, что ли?
- Да уж на печи у вас не полежишь, - окрысился он. - Было бы место на нарах...
- Как у вас оказался краденый жемчуг, который вы продали Глазукову, тоже не знаете?
Дублет облизнул сухие губы. Начав оговаривать Пушкова, он должен был продолжить это неблаговидное и неумное дело.
- Ну?
- Пушок дал, - выдавил он из себя.
- Подарок ко дню ангела?
- Не подарок... Он мне жемчугом за стразы уплатил.
- Так и запишем: "В качестве оплаты за стразы я получил от гражданина Пушкова тридцать семь жемчужин, украденных из Московской патриаршей ризницы. Вышеуказанные жемчужины были затем мною проданы гражданину Глазукову, владельцу ювелирного магазина в Верхних торговых рядах. Записано с моих слов правильно". Распишитесь. - Он поставил свою подпись.
Больше мне от Воловина пока ничего не требовалось. Оставив его в кабинете под присмотром милиционера, я, захватив только что подписанный им протокол, отправился к Борину, который снимал допрос с Пушкова.
В отличие от матроса Борин не был новичком в сыскном деле, но с барыгой у него тоже не ладилось. "Вышеозначенный" добросовестно придерживался своего прежнего амплуа, только старался не переигрывать. Теперь режиссура спектакля, кажется, вполне могла перейти в наши руки...
Посмотрев последнюю страницу протокола допроса Воловина, Борин сразу же сообразил, чего я хочу. Он усмехнулся и едва заметно кивнул мне: все понял, Леонид Борисович. Только не пропустите свой выход.
- Значит, Дублет осознал, что выгораживать преступника ему ни к чему? Похвально. Весьма похвально. Достойный молодой человек. - Уши "вышеозначенного" дрогнули, а нимб вокруг лысины потускнел. "Вышеозначенный" чувствовал, что произошло что-то, имеющее к нему прямое отношение. Но что именно? - Ну что ж, любезнейший, - обратился Борин к Пушкову, - правду вы говорить не желаете, а ложь мне слушать надоело...
- Да я как на духу, как отцу родному!
- Полноте, полноте, - поморщился Борин. - После того как Воловин вас изобличил, наша беседа - пустая трата времени. Увольте, уши вянут...
- Это в чем же он меня изобличил? - привскочил на стуле барыга.
- Будто не знаете? Бросьте валять дурака, Пушков! Надоело.
- Не в чем меня изобличать!
- Хватит, хватит, любезнейший. Вы совершили тягчайшее преступление против закона и понесете за него кару.
- Преступление? - тонким голосом спросил барыга.
- Да-с, преступление, - подтвердил Борин и подал знак конвоиру: Уведите его.
Тут предполагался мой выход.
- Минуту, Петр Петрович, - сказал я. - Гражданин Пушков имеет право знать, в чем его обвиняют.
- Он это знает лучше нас с вами, Леонид Борисович.
- И все же я попрошу вас частично ознакомить его с показаниями Воловина.
- Пустое, Леонид Борисович!
- Не могу с вами согласиться.
- Ну, ежели вы настаиваете...
- Настаиваю.
Борин с видимой неохотой остановил конвоира, который подошел к Пушкову.
- Не смею перечить, Леонид Борисович.
В любительских спектаклях я никогда не участвовал, но у меня создалось впечатление, что водевиль сыгран неплохо.
Прочитав последнюю страницу протокола допроса Воловина, "вышеозначенный" посерел.
- Это на что же он намекает, товарищ революционный начальник, а?! К стенке меня хотит поставить? Шесть безвинных младенцев на сиротство обречь? - завопил он.
- Кто в том виноват, Пушков? Вы знали, на что шли, - сказал, я, а Борин нравоучительно дополнил:
- Шила в мешке не утаишь.
- Брехня! - взвизгнул барыга.
- Что брехня?
- Все, все! Брешет Дублет!
- Зачем же ему лгать? - удивился я.
Пушков затравленно огляделся. Тихо, почти шепотом сказал:
- А затем, чтоб Никиту Африкановича Махова покрыть. Потому как жемчуг тот он с его щедрот получил.
Мы с Бориным переглянулись.
- То есть вы утверждаете, что эти тридцать семь жемчужин Воловину дал Махов?
- Утверждаю.
- А почему, собственно, - спросил я, - мы должны верить вам, а не Воловину?
- А потому, товарищ революционный начальник, что мои слова вам гражданин Миша Арставин засвидетельствует, - проникновенно сказал Пушков.
Так впервые в протоколе допроса появилась фамилия "министра финансов и торговли вольного города Хивы" Никиты Африкановича Махова.
Да, оплошал Дублет, оговорив Пушкова. Оплошал!
III
Миша Арставин, нагловатый парень с томными глазами и пухлым ртом, не слишком стремился "засвидетельствовать" слова своего приятеля с Сухаревки. Он бы вообще предпочел оказаться в эти дни подальше от Москвы. Но он был практиком, поэтому понимал, что бессмысленное запирательство к добру не приведет и от "уголовки" можно ожидать еще больших неприятностей, чем от Махова. Поэтому мы с ним вскоре поладили... После перекрестного допроса и очной ставки с Пушковым Арставин подтвердил, что действительно жемчужины отдал Дублету не кто иной, как сам Никита Африканович. И произошло это в присутствии его, Арставина. Дальше дело пошло еще успешней.
Мы провели несколько очных ставок между Пушковым и Арставиным, а затем свели их с Дублетом. Дублет ершился недолго. Под напором осмелевшего от страха "вышеозначенного" и Михаила Арставина он стал сдавать свои и без того шаткие позиции.
Теперь, сопоставляя протоколы допросов, можно было получить некоторое представление об интересующих нас событиях и о той роли, которую играл в них Махов.
Выяснилось, что купеческий сын познакомился с Маховым еще в 1909 году и с тех пор постоянно поддерживал с ним отношения.
Именно Арставин и свел Дублета с Маховым. Махов обласкал Дублета, пригрел и приспособил к делу. Он же дал деньги на оборудование подпольной мастерской по изготовлению фальшивых драгоценностей и подыскал Дублету помощников-мастеров. Продукция мастерской сбывалась через коммивояжеров Махова не только в Москве, но и в других городах: Петербурге, Киеве, Тифлисе, Самаре, Саратове, Владикавказе. В лавке "вышеозначенного" Махов устроил что-то вроде склада подделок (во время обыска мы там обнаружили под полом около трехсот стразов и дублетов, свыше сотни перстней, браслетов и сережек из фальшивого золота).