Затем (и это была совершеннейшая случайность) министром внутренних дел США стал Стюарт Юдалл, который очень любил путешествовать. Согласно его распоряжению, в 1968 году был принят «Акт о национальных пеших маршрутах». Закон, хотя и весьма масштабный, был плохо проработан. Согласно закону, 40 233 км новых пеших маршрутов должны были быть проложены по всей Америке. Но, увы, большинство из них так никогда и не было построено. Однако строительство маршрута «Пасифик Крест» обеспечило будущее Аппалачской тропе, фактически дав ей статус национального парка. Также, начиная с 1978 года, было выделено 170 млн долларов на покупку частных земель, чтобы создать буферную зону посреди этой глуши. Теперь почти весь путь проходил через охраняемые природные территории. Всего лишь 33 км пути, менее одного процента от общей протяженности тропы, приходилось на государственные дороги. В основном на мосты и дороги, проходящие через города.
Спустя полвека после путешествия Шаффера около четырех тысяч человек повторили его подвиг. Существует два типа походников от одного конца тропы до другого: те, кто совершает путешествие за один сезон (это зовется полным путешествием), и те, кто разбивает маршрут на части, то есть путешествует по секциям. Рекорд самого длительного путешествия по секциям составляет сорок шесть лет. Комитет по Аппалачской тропе не признает рекорды скорости, объясняя это тем, что это не в духе их предприятия, но людей это не останавливает. В восьмидесятых человек по имени Уорд Леонард, с полным рюкзаком на спине и без экипажа поддержки, прошел тропу за 60 дней и 16 часов – невероятное по своему масштабу достижение, если учесть, что на машине эту дистанцию можно проехать за пять дней. В мае 1991 года «супербегун» Дэвид Хортон и непоколебимый Скотт Грирсон отправились в путь с разницей в два дня. У Хортона была целая сеть из экипажей поддержки, ожидающих его на пересечении дорог и других стратегически важных мест, поэтому с собой у него была лишь бутылка воды. Каждый вечер машина увозила путешественника в мотель или в частный дом. Он преодолевал 61 км в день, пробегая по 10 или 11 часов. В это время Грирсон просто шел, но ему удавалось идти не менее 18 часов в день. На тридцать пятый день в Нью-Гэмпшире Хортон в конечном счете обогнал Грирсона и достиг своей цели за 52 дня и 9 часов. Грирсон же дошел до конца пути только через пару дней.
Полное путешествие совершили самые разные люди. Один мужчина прошел тропу в восьмидесятилетнем возрасте. Другой прошел этот путь на костылях. Слепой мужчина по имени Билл Ирвин прошел тропу с собакой-поводырем и в процессе упал по приблизительным подсчетам пять тысяч раз. Пожалуй, больше всего прославилась и получила внимание журналистов и писателей «бабуля» – Эмма Гейтвуд, дважды покорившая тропу, уже когда ей было прилично за шестьдесят. И это, несмотря на свою эксцентричность, плохую экипировку, некую неразумность (серьезную неразумность, если быть откровенным, но не хочу показаться недоброжелательным) и опасность для самой себя (она постоянно сбивалась с пути). Моим любимчиком, однако, является парень по имени Вудро Мерфи из Пепперелла, что находится в штате Массачусетс, который совершил полное путешествие летом 1995 года.
Он бы в любом случае стал моим любимчиком, хотя бы потому что его зовут Вудро, но он мне особо полюбился после того, как я прочитал, что он весил 158 кг и решил отправиться в путешествие, чтобы сбросить лишний вес. В первую неделю своего пути он проходил всего по пять миль в день, но не сдавался, и уже к августу, когда он достиг своего родного штата, Мерфи ускорился до дюжины миль в день. Он сбросил 24 кг – сущая ерунда, если учесть все обстоятельства, и намеревался проделать этот путь снова на следующий год.
Большая часть непрерывно путешествующих доходит до горы Катадин, затем разворачиваются и отправляются обратно в Джорджию. Они просто не могут перестать идти, что заставляет задуматься. На самом деле чем больше читаешь о полных путешествиях, тем сильнее не перестаешь удивляться. Взять, к примеру, слепого Билла Ирвина. После похода он сказал: «Мне никогда не доставляло удовольствия все, что касалось пешего путешествия. Я просто был вынужден это делать. Это не мой личный выбор». Или Дэвид Хортон, «супербегун», который установил рекорд скорости в 1991 году. Хортон, согласно его словам, был «умственно и эмоционально раздавлен», а большую часть пути в Мэне он провел безудержно плача. Зачем же ты это делал тогда, дурачина? Даже старый добрый Эрл Шаффер стал отшельником в лесной глуши Пенсильвании. Поверьте, я не хочу сформировать у читателя представление, что путешествие по Аппалачской тропе сводит вас с ума, просто для этого нужно иметь особый характер.
Хотелось ли мне забросить мою затею, если уж старушка в кедах, колобок Вудро и еще более 3900 других путешественников смогли добраться до Катадин? Если честно, то очень. Но я все равно намеревался пройти Аппалачскую тропу, просто я не собирался отшагать каждую ее часть. Представьте себе, что мы с Кацем проделали уже полмиллиона шагов. Пройти еще четыре с половиной миллиона не казалось нам столь существенным, чтобы проникнуться сутью этой идеи.
Итак, мы поехали в Ноксвилль на такси с комичного вида водителем, взяли напрокат машину в аэропорту и после полудня направились к северу от Ноксвилля через почти забытый нами мир оживленного трафика, навесных светофоров, гигантских перекрестков, огромных знаков, а также мелькающих то и дело универмагов, заправок, магазинов уцененных товаров, центров переработки отходов, парковок и всего прочего. Даже спустя день в Гатлинбурге смена обстановки просто поражала. Помнится, я как-то читал, как допотопных индейцев из бразильских джунглей, которым был неведом мир за их пределами, вывезли в Сан-Паулу или в Рио, и когда они увидели здания, автомобили, пролетающие в небе самолеты, то все одновременно намочили в штаны. Теперь я их в какой-то степени понимаю.
Контраст невероятно поразителен. Когда идешь по Аппалачскому пути, лес становится твоей вселенной, бесконечной и необъятной. Это все, с чем ты сталкиваешься каждый день. В конце концов, ничего другого ты себе и вообразить не можешь. Конечно, ты понимаешь, что где-то за горизонтом лежат могучие города, оживленные заводы, шоссе с интенсивным движением, но в этой части страны, где деревья покрывают ландшафт в обозримых пределах, балом правит лес. Такие городки, как Франклин и Хайавасси, и даже Гатлинбург, воспринимаются тобой как перевалочные пункты, удобно разбросанные по огромной вселенной леса.
Но стоит сойти с тропы, сойти полностью и уехать куда-нибудь, как мы сейчас, начинаешь понимать, как же ты невероятно заблуждался. Горы и леса здесь всего лишь фон – знакомый, привычный и близкий, но не более важный и заметный, чем облака, проплывающие над горами. Вся настоящая жизнь теперь оказалась рядом. Она так или иначе затрагивала тебя: все эти заправки, «Валмартс», «К-мартс», «Данкин Донатс», «Блокбастер видео» – бесконечный парад коммерческой убогости, предстающий перед твоим взором.
Даже Кацу было от этого не по себе. «Боже, какое уродство», – выдохнул он с удивлением, как будто ничего подобного раньше не видел. Я посмотрел, куда направлен его взгляд, и увидел огромный торговый центр с гигантской парковкой размером с прерию, после чего не смог с ним не согласиться. А затем мы одновременно намочили в штаны.
Глава X Аппалачские леса
У Ашера Брауна Дюрана есть картина под названием «Родственные души», которую часто воспроизводят в книгах, когда речь идет об американском пейзаже девятнадцатого века. Эта картина, написанная в 1849 году, изображает двух мужчин, стоящих на уступе скалы в Катскильских горах на фоне невероятного затерянного уголка мира, которые выглядят так, словно они вот-вот отправятся в путешествие, хотя оба человека на картине облачены в одежду, подобающую скорее для работы в какой-нибудь конторе – в длинных плащах и при галстуках. Под ними, между беспорядочными грядами скал, прямо во мрак бездны устремляется вниз горная река. За ними открывается шикарный вид на недосягаемые голубоватые горы, проглядывающие сквозь гущу листвы. По правую и левую сторону от мужчин, пытаясь втиснуться в композицию, расположились беспорядочные ряды деревьев, которые исчезают во всепоглощающей тьме.
Не могу передать, как сильно я хочу окунуться в эту картину. Ее пейзаж столь очевидно дикий, а глушь столь очевидно труднопроходимая, что все это вызывает в вас безрассудное искушение. Несомненно, вы бы погибли здесь. Возможно, вас растерзала бы пума, или вас оглушили бы томагавком, а может, вы бы просто потерялись и блуждали, сбитые с толку, пока не встретили свою смерть. Это можно понять с первого взгляда. Но вы ничего не боитесь. И через минуту-другую уже изучаете передний план картины, пытаясь найти путь вниз по течению над крутыми скалами, и размышляете, можно ли через ту расселину, что виднеется впереди, добраться до ближайшей долины. Прощайте, друзья. Судьба зовет. Не ждите к ужину.
Не могу передать, как сильно я хочу окунуться в эту картину. Ее пейзаж столь очевидно дикий, а глушь столь очевидно труднопроходимая, что все это вызывает в вас безрассудное искушение. Несомненно, вы бы погибли здесь. Возможно, вас растерзала бы пума, или вас оглушили бы томагавком, а может, вы бы просто потерялись и блуждали, сбитые с толку, пока не встретили свою смерть. Это можно понять с первого взгляда. Но вы ничего не боитесь. И через минуту-другую уже изучаете передний план картины, пытаясь найти путь вниз по течению над крутыми скалами, и размышляете, можно ли через ту расселину, что виднеется впереди, добраться до ближайшей долины. Прощайте, друзья. Судьба зовет. Не ждите к ужину.
Таких пейзажей уже не существует. А может быть, что и никогда и не существовало. Неизвестно, какие вольности позволил себе этот франт: то ли, что было на самом деле, вышло из-под рьяных мазков его кисти. В конце концов, кто бы, будь у него мольберт, складной стул, набор красок и необычный вид дикой природы, полной опасностей, не ринулся бы нарисовать нечто величественное и утонченное, особенно в жаркий июльский денек.
И пусть Аппалачи доиндустриальной эпохи выглядели, возможно, не столь нетронутыми цивилизацией и волнующими, как на картинах Дюрана и подобных ему художников, но в любом случае они, должно быть, представляли собой действительно необычайное зрелище. Трудно представить, как мало было известно людям и каким многообещающим казался в былые времена мир, лежащий за пределами восточной береговой линии. Когда известный просветитель и политик Томас Джефферсон в 1803 году отправил Льюиса и Кларка в их знаменитую сухопутную экспедицию по Америке на нетронутые территории, он не сомневался, что они встретят там мохнатых мамонтов и мастодонтов. Если бы тогда уже знали о динозаврах, он, что вполне вероятно, попросил бы их принести ему миленького такого трицератопса.
Первые люди с востока, осмелившиеся войти в самую глубь чащи (индейцы, разумеется, побывали там примерно где-то за 20 тысяч лет до них), не искали доисторических животных. Да и путь на Запад с целью освоения новых земель их не интересовал. Они искали растения. Ботаническое разнообразие Америки невероятно завораживало европейцев, поэтому на этом можно было заработать деньги и снискать себе славу. Восточная часть леса изобиловала растительностью, доселе неведомой Старому Свету, и ученые, как и энтузиасты-любители, с особым рвением желали найти здесь что-то новенькое. Представьте, если бы завтра космический корабль обнаружил джунгли, растущие под газовыми облаками Венеры. Только подумайте, сколько, предположим, заплатил бы Билл Гейтс за какое-нибудь экзотическое венерианское растение с усиками и фиолетовыми лепестками, лишь бы поставить его в горшок в своей оранжерее.
Таким для европейцев был в XVIII веке рододендрон, а также камелия, гортензия, черешня, рудбекия, азалия, астра, оноклея, катальпа, каликант, венерина мухоловка, пятилистный плющ и молочай. Эти растения, а также сотни других были собраны в американских лесах, доставлены по морю в Англию, Францию и Россию, где их приняли с алчной страстью и дрожащими руками.
Все началось с Джона Бартрэма, а если точнее, с открытия табака. Но с научной точки зрения все началось именно с Бартрэма – квакера из Пенсильвании, рожденного в 1699 году, который проявил интерес к ботанике и начал посылать семена растений и их черенки своему другу-квакеру в Лондон. В надежде обнаружить новые виды он отправился в смелое путешествие в глушь леса, иногда проходя тысячи миль через пересеченную гористую местность. Хотя Бартрэм был самоучкой, никогда не изучал латынь и имел скудное представление о классификации Линнея, он был передовым собирателем живых растений, а еще обладал необъяснимым мастерством в поиске и распознавании неизвестных видов. Из восьми сотен растений, обнаруженных в Америке колониального периода, Бартрэм нашел почти четверть. А его сын Уильям открыл еще больше.
До конца века восточные леса были просто заполонены ботаниками. Это были Питер Калм, Ларс Юнгстрем, Константэн Самюэль Рафинеск-Шмальц, Джон Фрейзер, Андре Мишо, Томас Наттелл, Джон Лайон и несчетное число других ученых. Там в этот период побывало столько людей, что зачастую не представляется возможности определить с точностью, кто что открыл. В зависимости от того, какому источнику принадлежат эти данные, можно утверждать, что Фрейзер обнаружил либо сорок четыре новых растения, либо двести пятнадцать, либо где-то в этом промежутке.
Одним из его неоспоримых открытий стал ароматный южный бальзам фрейзеровской ели, которая столь часто встречается в высокогорьях Северной Каролины и Теннесси. Но его имя ель получила благодаря тому, что он взобрался на вершину Клингманс-Доума до того, как это успел сделать его соперник Мишо.
В течение весьма значительного отрезка времени эти люди действовали с потрясающим размахом. Одна из экспедиций Бартрэма-младшего длилась почти пять лет, и он ушел в глубь леса настолько далеко, что его списали со счетов, считая без вести пропавшим. Когда же он вернулся из леса, то с удивлением узнал, что Америка уже целый год воевала с Великобританией, что послужило причиной бесследного исчезновения его руководства. Мишо путешествовал из Флориды до Гудзонского залива, а Наттелл, известный своим героизмом, отважился дойти до самых берегов Верхнего озера, куда он шел пешком за нехваткой средств.
Зачастую они собирали чрезвычайно много растений, если не сказать, непомерно много. Лайон сорвал 3600 побегов крупнолистной магнолии всего с одного холма и еще тысячу других растений, включая красивый красный цветок, из-за которого он впал в горячку, а все его тело покрылось одним сплошным волдырем. Как оказалось, он нашел ядовитый сумах. В 1765 году Джон Бартрэм обнаружил особенно прекрасную камелию Franklinia Altamaha, которая уже к тому моменту была редкостью, а за двадцать пять лет полностью вымерла. Сегодня она выжила только в культивированном виде. И это полностью заслуга Бартрэма. В это время Рафинеск-Шмальц провел семь лет, скитаясь по Аппалачам, ничего особо не обнаружил, но собрал 50 тысяч семян и черенков.
Как им это удалось, остается для меня загадкой. Каждому растению нужно было дать описание и имя, нужно было собирать их семена и срезать черенки. Последние нужно было посадить в горшок, обернув плотной бумагой или парусиной. Их необходимо было поливать и за ними нужно было ухаживать, а еще их нужно было вынести каким-то образом из чащи в цивилизованный мир. Лишения и невзгоды поджидали натуралистов неустанно и в большом количестве. Всюду их подстерегали медведи, змеи и пантеры. Сын Мишо был сильно ранен медведем, набросившимся на него из-за деревьев. (Черные медведи в те времена, похоже, были значительно яростнее, так как почти в каждом дневнике описывались случаи их внезапных и ничем не спровоцированных атак на человека. Вполне вероятно, что медведи восточной части Америки стали менее агрессивными, потому что научились ассоциировать людей с оружием.) Индейцы тоже были в основном враждебными, хотя нередко смущались при виде европейского джентльмена, тщательно собирающего растения, которые и так росли в изобилии. Также проблемой были такие болезни, как малярия и желтая лихорадка. «Я не знаю никого, кто вынес бы такое утомительное путешествие и составил мне компанию», – устало жаловался Джон Бартрэм в письме своему боссу в Англии. И неудивительно.
Но очевидно, что оно того стоило. Цена особо дорогого семени могла доходить до двадцати одного шиллинга. За одно путешествие Джон Лайон получил чистыми 900 фунтов после вычета расходов, что составляло весьма значительную сумму, а на следующий год он вернулся и заработал почти столько же. Фрейзер совершил одно длительное путешествие, которое спонсировалось Екатериной Великой, императрицей России, а когда вернулся из глуши лесов, то узнал, что в России уже правит новый царь, которому растения были неинтересны и который счел Фрейзера безумцем и отказался платить ему по контракту. Поэтому Фрейзер все взял с собой в Челси, где у него был небольшой питомник растений, и прилично на этом заработал, продавая азалии, рододендроны и магнолии английскому дворянству.
Некоторые делали это ради простого удовольствия обнаружить что-нибудь новое. Особенно вызывает восхищение Томас Наттелл, умный и профессиональный работник типографии без образования из Ливерпуля, отправившийся в Америку в 1808 году. Здесь он неожиданно увлекся растениями, поэтому предпринял два долгих похода, которые оплатил из своего кармана. Он совершил множество важных открытий и щедро одарил найденными им растениями «Ливерпульский ботанический сад», ни на минуту не задумавшись о том, что мог бы на этом обогатиться. Всего за девять лет, с самого нуля, он стал ведущим специалистом по американским растениям. В 1817 году Наттелл выпустил (в прямом смысле, потому что не только написал, но и сам напечатал) свой главный труд «Виды североамериканских растений», который большую часть века считался основной энциклопедией американской ботаники.