Старший Димург туго выдохнув, похоже, всей своей плотью, отчего заколебалась материя его сакхи, смолк. Молчал и Яробор Живко, всматриваясь в наполняющееся сине-фиолетовым цветом небо, где сияние спутников к своей янтарности стало прибавлять чуть зримую марность, думая о людях каковые жили в Млечном Пути… не только темных, белых, желтых, красных, но и как оказалось чагравых…чагравых, это значит темно-пепельных, темно-серых…
— А здесь на Лесном Чело, как живут люди? Во что они верят? Быть может, тут влекосилам жилось бы лучше, и нет нурманн, со своей безумной религией? — вопросил, немного погодя Ярушка переводя свои думы в слова.
— Думаю тут как и везде, — весьма мрачно откликнулся старший Димург.
А материя сакхи Першего и Яроборки, вторя речи первого, яристо шевельнулись, ибо их встрепал проскользнувший подле порыв ветра, дотоль колыхающий токмо волосы человека и сбивающий движение языка змеи восседающей в навершие венца Господа, иноредь выглядывающего из приоткрытой ее пасти и тревожно ощупывающего пространство подле себя.
— Люди, они всегда ведут себя предсказуемо одинаково, — дополнил свои пояснения Перший и слегка шагнув в бок, прикрыл своим телом от порывов ветра мальчика. — И скорей всего тут вмале будет также как на Земле… также как по большей частью на других планетах Галактик. Не важно, под чьим управлением они находятся… Димургов, Расов, Атефов… Не важно, какой цвет их кожи белый, черный, желтый, красный, бежевый, чагравый, розовый, синий, кремовый, марный. И если на Лесном Чело ноне человечество не достигло того, что сейчас существует на Земле… то пройдет порядка десяти тъмы лет и здесь также появятся свои нурманны, ашеры. На Земле, конечно, все шло несколько скачкообразно, потому как на ней чаще бывали Боги, их творения и народы, оказывающие влияние на верования, любомудрия, учения и мастерства… На Земле созданы все условия, чтобы жил драгоценно-уникальный Ярушка, она находится под особым вниманием и присмотром Зиждителей и Родителя… Потому там столь скоротечное развитие людей и единожды более благостные условия существования в целом всего человеческого рода.
Господь, склонив голову, с невыразимой теплотой взглянул на собственное создание, которое своим сиянием уже приметно наполняло и саму голову, и всю остальную плоть. Яробор Живко, слушая внимательно Першего, между тем рассматривал степенно темнеющее небо, несмотря на сияние трех спутников обволакивающееся в марность цвета, впрочем, с тем заслоняющее мерцание звезд. Он неспешно вздел вверх руку и ухватив Бога за указательный перст, крепко его сжал в том пожатие передавая ему всю свою любовь, такую же сильную каковую испытывал и сам Крушец. Димург ласково улыбнулся проявлению тех чувств… не только человеческих, но и божественных и наполнил кожу лица золотым сиянием, сделавшись точно Златым Господом, схоронив в сем сияние и само серебристое сакхи.
— Когда-то Темряй, — приглушенным голосом дополнил Димург, словно страшась спугнуть приближающуюся ночную тишь планеты. — Весьма любящий создавать новые творения, предпринял очередную таковую попытку и заселил Лесное Чело какой-то удивительной тварью. Небо, к оному, засим он обратился за помощью, абы не мог справиться с тем разрушительным творением, сказывал мне, что это была крылатая змея с долгим хоботом с одной стороны и птичьим клювом с иной, вельми громко кричавшая… Так громко, что люди и звери оттого вопля падали замертво. Аспид, так назвал малецык созданную тварь, поселился на этом плато, и, слетая вниз опустошал не только сами леса, но и людские деревеньки… Где на тот момент жили малые детки, духи и нежить…
— И, что сделал с аспидом Небо? — поспрашал заинтересованно мальчик и широко улыбнулся, подумав, что Темряй, явно не равнодушен к змеиному племени и, очевидно, желает научить их летать аки птиц.
— Небо, — усмехнулся Перший, и пригладил волосы юноши, которые будто полы плаща плыли по направлению ветра. — Милый малецык Небо весьма скор на действия, посему сразу же уничтожил аспида. Ведь на этой планете жили не только мои, но и его отпрыски… Он не стал расстраивать Дажбу и меня, рассказав о случившимся многажды позже. Лесное Чело вторая планета после Земли, где стали селить людей… Да и селить их стали с разницей лет в пять-шесть для белой расы… Лет пятнадцать-шестнадцать для темных, желтых и красных, — добавил Бог и смолк.
А насыщенная синь вже полностью завладела небосводом. Соломенный цвет спутников описанных по кругу марностью света все еще ярко освещал саму даль планеты и клубящихся на ней облаков. Она как — то по иному оттеняла и сам небесный купол, одновременно подчеркивая на его синеве фиолетовость долгих полос, нанесенных, похоже, лучами спутников. Она, кажется, оттеняла и две затерявшиеся на высоком плато фигуры Господа и человека, придавая им неестественно неподвижный вид.
Глава тринадцатая
Это были другие края.
Не те, в которых вырос Яробор Живко… не те, по коим досель они шли. И хотя тамошние земли покрывали горные гряды, но, кажется, и сами хребты стали иными, не похожими на дотоль виденные, словно раскрашенные в отличные краски, тона… Наполненные другой растительностью, лесами и вроде как другими по форме и составу взлобками.
Поднимаясь высокими зубчатыми стенами али взгорками, живописующими дуги, они отделялись друг от друга продольными ущельями иль вспять соединялись вздыбленными перемычками, запрудами каменных стен. Почасту горные кряжи образовывали по виду и форме узловатые склоны, поперечные лощины и низменности, наполненные грязе-каменными потоками, глубокие узбои с обрывистыми берегами, расширяющимися в верховьях и сужающиеся в изножье, где текли яристые, буйные в своем течении реки. Те русла рек нежданно резко увеличивались в размахе и становились, более, похожими на огромные межгорные долины, расходившиеся в разных направлениях и всяк раз кромсающие, окружающие их единым, сплошным массивом, склоны. В тех глубоких каньонах, со стремнистыми брегами, местами просматривались мощными пластами широченные пади, и располагались довольно крупные, словно плоские тарелки, озера.
Могутные вершины, венчающие хребты островерхими, каменными пиками были покрыты снегами и льдом даже в самые жаркие месяцы года. Иногда они располагались и на боковых ответвлениях кряжей, разделяя на части глубокие речные желоба. Склоны, подножия сих гор, покрывала низкая луговая растительность, порой, образующая однородные ярко-зекрые подушки. По мере подъема, каковые степенно сменялись на лишенные всякой зелени скальные породы, с более частыми ледниковыми пластами, переливающиеся в лучах солнца на вроде зеркал. И совсем рядом, кажется, в пределах видимости той зеркальности, точно отражаясь в них, по соседним хребтам полосами проходили еловые темно-зеленые и даже темно-синие леса.
Мало-помалу обширные отрожины, понижаясь и теряя оледенение, разделялись, да в свой черед переходили в плато возвышенностей, очевидно подвергшихся катастрофическим разрушениям. Склоны гор в той местности были разбиты глубокими узкими трещинами, расщелинами, ущельями, а навершья их зрелись изредка выровнено-скошенными.
Уже прошел месяц, как Яробор Живко вернулся к влекосилам и кыызам, вместе с тремя апсарасами. Появление которых, как и обещала Кали-Даруга, ни кем не было примечено. Месяц, как сызнова по крутым горным тропам направились люди к землям Дравидии. Днесь, только многое изменилось в жизни юноши, что коснулось и самих людей, ступающих подле. Ибо не только Волег Колояр, не только влекосилы, но и ханы кыызов признав Ярушку старшим, стали безоговорочно подчиняться его слову. Каким образом это произошло, мальчик так и не понял.
Сие, просто, наступило.
Наступило, стоило только Велету оставить его подле утесистой стены горного кряжа огибающего с одной стороны одно из семи озер, откуда Яроборку когда-то забрал Седми и тем порывистым движением рдяной искры изменил судьбу. Наступило сразу, когда мальчик в сопровождении дотоль чуть раньше прибывших туда апсарас, обряженных в более скромные одеяния (не демонстрирующих их прелести) спустились к поселению.
Липень месяц только сменил кресень, и летнее солнце вельми жарко пригревало землю и поднявшиеся, наполнившиеся зеленью травы, когда Яробор Живко неспешно миновав половину селения, в котором его приветственно встречая, клонили голову, признавая тем самым власть над собой, подошел к белой, большой юрте… Как оказалось, за день до возвращения юноши, нарочно установленной для него кыызами. Подле двухстворчатой двери, каковой его ожидал не только Волег Колояр, но и иные ханы. Они трепетно склонили пред мальчиком свои гордые головы, признавая без всякого боя его своим рао, как и обещала Кали-Даруга… Еще раз, подтверждая истину того, что являются лишь малыми крупинками, в руках, своих создателей, Богов.
Яробор Живко не стал спрашивать Волега Колояра почему такое случилось. И вообще не поинтересовался, что происходило в эти четыре месяца его отсутствия. Он также не рассказал никому о том, чему стал сам очевидцем, где был… так как его не вопрошали.
Вельми трепетно прошла его встреча с Айсулу, которая показалась около его юрты, лишь к вечеру…точнее к ночи, оная неспешно притушив сияние дня, схоронила и все иные краски. Айсулу вошла в юрту тогда когда блики костра, разведенного по просьбе мальчика Арвашей, осеняли его укрытые белым войлоком стены. Яробор Живко сидел на приподнятом над полом широком ложе, плотно устеленном мягкими теплыми одеялами и россыпью подух, неотрывно глядя на вспенивающееся пламя огня, поедающее древесные угли, как и многое иное, появившееся тут нарочно для удобства. Апсарасы поселились в соседней менее значимой юрте подле своего господина, хозяина, как они теперь величали юношу и ноне, по его просьбе ушли к себе, подготовив все ко сну.
Остановившись обок, чуть слышно скрипнувшей, створки двери Айсулу замерла, так как видела мальчика после долгой разлуки впервые. Яробор Живко, очевидно, почувствовав тот взгляд, резко вскинул голову и воззрился в лицо девочки, а после, также стремительно поднявшись с ложа, подскочил к ней впритык. Теперь он был не просто мальчик, а мужчина, каковой имел близость не только с Толиттамой, но и с Арвашей, и с Минакой.
— У нас нельзя, — встревожено шептал Ярушка на как всегда запросто звучащее предложение демоницы насладиться близостью не только с Толиттамой. — Нельзя такое творить. Это безнравственно… распутство. Нельзя иметь много женщин, нужно выбрать единственную спутницу и всю жизнь хранить ей верность.
— Правильно, дражайший мой господин, — также настойчиво, но много ровнее отозвалась Кали-Даруга. — Спутницу… супругу… жену… половинку надобно иметь одну. Вам, к примеру Айсулу, но так как вы божество, господин, не зачем лишать себя радости. Это пусть люди держат себя в узких рамках, або стоит им позволить хотя бы самую малость, они в короткий срок примутся развратничать, блудить, проявляя истинность собственного несовершенства. Но, вы, господин, иное… Вы, божество, и днесь можете позволить ту радость себе. Тем паче Арваша и Минака не люди, а апсарасы.
Яробор Живко резко схватил девочку за плечи. Ее теперь уже достаточно длинные, черные волосы, покрывающие плечи и спину зримо заколыхались. И в такт им затрепетали тонкие, рдяные губы, а в голубых очах проступили крупные слезы. Они не просто заполнили радужную оболочку, они точно изморозь повисли на долгих, черных, загнутых ресницах.
— Айсулу, — чуть слышно шепнул юноша, ощутив внутри себя нежданно нахлынувшую мощную волну тепла и того самого пульсирующего биения плоти.
— Люблю тебя, — то он уже выдохнул ей в уста… али вспять, то продышала девочка, прикоснувшись к тому, кого любила больше всего на свете.
А пламя в костерке расположенное в центре юрты, и вроде как лишенное свободы, находясь под треножником, тихонечко плеснуло вверх свои долгие лучи. И в мгновение ока выкинуло из себя россыпь ярчайших искорок, воспаривших к своду ночного неба да вже там перемешавшихся с застывшими на месте звездными светилами.
После той ночи, когда Яробор Живко имел близость с себе подобным, и на малеша в той теплоте, что дарила Айсулу, притушил тоску по Богам, он окончательно ощутил себя мужчиной. И потому наутро попросил у Волега Колояра и Тамир-агы разрешить ему жениться на девушке. Свадьбу, как таковую не стали играть, ибо поутру направились в путь, к которому заранее были готовы. Однако осударь и шаман, позволили Яробору и Айсулу наречь себя мужем и женой, прилюдно объявив их единым общим. А Тамир-агы, как и полагалось у кыызов, окурил молодых дымом с вновь разожженного костра, в который положил ветви можжевельника, тем самым скрепляя, окутывая их сердца и тела.
Айсулу была счастлива. И той радостью светились не только ее голубые глаза, но и светлая с легким отливом желтизны кожа лица. Возможно, она и ревновала бы своего мужа к апсарасам, каковые окружали их обоих, своей заботой, учили ее одаривать теплотой и нежностью господина, но данное чувство никогда не высказывала и не показывала, несомненно, находясь под воздействием беса.
Яробор Живко вспять, не долго радовался новым ощущениям, судя по всему, несколько отдалившись от людей за время пребывания на маковке подле Зиждителей. Впрочем, он оказался достаточно мягок и нежен с девочкой, проявляя к ней дотоль несвойственное ему беспокойное попеченье. Хотя почасту отвлекался, отстраняясь от всего происходящего в мощном желании узреть Першего, и это было не только его желание, но и желание Крушеца, все поколь влияющего на жизнь, мысли мальчика.
Одначе предпринятое Волегом Колояром, и, не без напутствия Кали-Даруги, поход в Дравидию, намеченный сразу после возвращения Яроборки, и увиденные новые места, красоты природы к каковым тот слыл не равнодушным, почасту отвлекали его от тоски и смури… Отвлекали не только плоть, но и лучицу. Отдаваясь токмо острой и вельми резкой слабостью в первой и пронзительным вздохом али стоном во второй.
Таким образом, в пути по новым, не хоженым, иным горным краям, потрясающим взор своей величественной мощью, прошел первый месяц после возвращения с маковки четвертой планеты. Кручина то приходящая, то наново отступающая давала возможность в мгновения затишья ощутить Яробору Живко собственную значимость как рао… мужа… человека… Понеже Волег Колояр теперь ни одного решения не принимал без согласования с ним. Как-то само собой, как и многое другое, совет ханов на котором всегда сообща принимали влекосилы и кыызы решения, отошел в небытие, и последнее слово оставалось за рао…
Хотя…
Хотя, точнее будет предположить, последнее слово оставалось за рани Темной Кали-Даругой. Которая нынче и принимала, предлагала, направляла все действия многочисленного народа Яробора Живко, где значились не только влекосилы, кыызы, но и кочевые племена тыряков, дотоль жившие в долине семи озер Алкен-жыз, а днесь также присоединившиеся к переселенцам. И еще раз своим уходом из обжитых мест, подтверждающие мысль, что коли Богам надо, человек становится в той надобности безоговорочной их игрушкой…марионеткой… безвольной крохой.
Яроборка еще будучи на маковке четвертой планеты просил Першего о излечении и возвращении конечностей Волегу Колояру и Бойдану Варяжко. Впрочем, старший Димург, как и Кали-Даруга сослались на то, что таковым излечением подле Богов занимаются лишь бесицы-трясавицы.
Трясца-не-всипуха и впрямь дюже поникшая, после отбытия Вежды с маковки (або достаточно сильно волновалась за своего Творца, опасаясь, что за проявленное им самовольство Родитель непременно его покарает), молча, выслушала просьбу мальчика. Засим, когда он смолк, бесица-трясавица протянув руку, провела тремя перстами по его лбу, словно проверяя, не мучаем ли тот ознобом, и слышимо выдохнув, ответила:
— Господин, плоть нарастить вельми долго. Тем паче неможно содеять на Земле, надобно будет доставить человеческую особь к нам на маковку, что вряд ли позволит Господь Перший. Да и стоит ли? Может проще вырастить новую, коли вам она так дорога, а воспоминания, чувственность всегда можно внести в кодировку. И вот вам идентично похожий оттиск человека.
— Чего? — встревожено переспросил юноша, и лицо его судорожно перекосилось.
Он резко дернулся в сторону стоящей подле демоницы, точно ища в ней защиты, а та моментально отреагировав, приобняла его за плечи. Весьма гневливо рани обдала черным сиянием своих двух очей, в которых на малость схоронилось золотые всплески света, бесицу-трясавицу и сердито проронила:
— Трясца-не-всипуха… Некумека ты бестолковая. Думай, что вообще сказываешь и кому. Глуподурое ты создание. Ежели бы не мой дражайший мальчик Господь Вежды, которому ты дорога и предана, давно б тебя за такую молвь испепелила.
Бесица-трясавица гулко хлюпнула ртом, або носа как такового не имела и единожды свесила вниз голову, руки, изогнув еще большей дугой свою спину. По-видимому, заинтересовавшись предложением господина на кое он и рани так неоднозначно откликнулись, она вновь вспомнила свою грусть и тревогу за Творца и тем самым потеряла всякое желание как к таковому существованию.
После сего предложения Трясцы-не-всипухи, Яробор Живко более не спрашивал о чем-либо таком не только старшую бесицу-трясавицу, но и самого Першего. Пояснив Кали-Даруге, что всего-то и хотел, исправить содеянное злобными деяниями людей. Демоница, как всегда, сумела успокоить мальчика, молвив ему, что порой такие деяния даже не в силах аль мыслях поправить и Богам. Ведь человек должен сам творить свою жизнь и жизнь близких ему людей, а иначе в ней не будет смысла. Кали-Даруга смогла убедить юношу в том, что отличие… именно отличие, а не ущербность Волега Колояра и Бойдана Варяжко, есть показатель их духа, которому стоит только восхищаться.