Не раз Яробор Живко сказывал апсарасе, и то были значимые догадки, что Кали-Даруга нарочно привязала его к Айсулу, искусственно воссоздав в нем любовь к ней, так как любви там никогда и не было. Любовь он испытывал только к Толиттаме и почасту задумываясь о том, понимал, что мог жить вместе с ней на маковке подле Першего и тогда бы так не тосковал, не мучился от той разлуки.
В этот вечер Айсулу обиженная на мужа не пришла к нему в юрту. Она вообще уже дня три не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Тем самым изводила итак беспокойное естество мальчика. Толиттама подкинув древесного угля, которым их снабдили лагманцы, в костер, и, убрав со стола посуду, принялась расстилать на невысокой складной тахте белье.
Яробор Живко сидящий на низком топчане подле самого костра и дотоль неотрывно смотрящий на рыжие лохмотки пламени, нежно ласкающиеся с черными угольками, прерывисто вздохнул.
— Господин, — мягко произнесла бесшумно подошедшая сзади Толиттама, и, положив ладони на его плечи, полюбовно прикоснулась губами к макушке головы. — Давайте я попрошу рани Темную Кали-Даругу приставить к госпоже беса.
Юноша торопливо качнул головой. Не то, чтобы он был против, просто в прошлый раз демоница озвучивала эту проблему. И настойчиво убеждала его, что такое может произойти с девушкой, потому ноне ему было стыдно за свое ослушание.
— Это надобно не только вам, господин, — все также настойчиво протянула Толиттама, поелику того согласия требовала Кали-Даруга, коя все же не решалась в отсутствие Першего излишне беспокоить мальчика. — Это нужно и самой госпоже, и вашему ребенку. Разве допустимо женщине в положении, как было давеча так кричать, кидать в вас вещи, унижать перед вашими людьми. Послушайте меня, мой дорогой господин, днесь госпожа спит. Я пошлю королеву марух Стрел-Сороку-Ящерицу-Морокунью-Благовидную к рани Темной Кали-Даруги и к утру уже беса установят и госпожа станет прежней.
— Нет, — чуть слышно отозвался Яробор Живко, внутри жаждая, чтобы его смогли уговорить, и, проявляя в том бестолковое, как и сам понимал, упрямство. — Нет. Нужно было не снимать тогда. Нужно было прислушаться к словам Кали. Я же настоял на своем, и теперь должен найти к Айсулу подход.
— Вельми она сварливая девочка, — еще ниже пропела над ухом Толиттама и ласково прикоснулась к мочке уха, намереваясь снять напряжение с плоти и собственной близостью убедить мальчика поступить, так как нужно.
Совсем тихо скрипнула створка дверей, и обидчиво прозвучал голос Айсулу:
— Ты же обещал мне. Обещал. Опять вы тут шушукаетесь, и теперь я уже сварливая, скоро стану не нужной вещью.
Толиттама резко отстранилась от Яробора Живко, а тот также стремительно вскочил на ноги. Занятые беседой они и не приметили прихода Айсулу или, что вернее, та нарочно пришла бесшумно, чтобы оправдать свои подозрения и поступки.
— Госпожа успокойтесь, — медово протянула Толиттама и слегка склонила голову, стараясь тем самым показать свое более низкое положение в сравнение с девушкой, чтобы снять ее нарастающее недовольство.
Впрочем, это не помогло и раздражение Айсулу от тех слов всего-навсе многажды усилилось. Ее дотоль светлая кожа покрылась крупными пурпурными пятнами, а тонкие рдяные губы и вовсе изогнувшись, блеснули багрянцем цвета, словно кожа на них полопалась и выплеснула из своих недр красную юшку.
— Не смей мне приказывать… Ты! ты! разлучница! — закричала Айсулу и дробно застучала ногой по полотну ковра устилающего пол в юрте.
Еще миг и девушка нежданно кинулась в сторону апсарасы, вскинув вверх руки, несомненно, намереваясь ухватить последнюю за волосы. Яроборка данное желания не столько понял, сколько ощутил, посему резко рванул наперерез супруге, закрывая своим телом Толиттаму.
Также скоро дотоль жаждущие ухватить за волосы апсарасу руки девушки сжались в кулаки, и, упершись в грудь выскочившего пред ней рао, шибутно и больно застучали по его поверхности. Вызывая пронзительный скрип ребер и ретивое мотыляние внутри точно подвешенного на тонких нитях сердца.
— Ненавижу! ненавижу ее! — еще громче выдохнула Айсулу, вымещая единожду ревность и любовь на том, кто был ей дороже всего.
Юноша надрывно качнулся назад…вперед под теми ударами, а после, вскинув руки, ухватил супругу за плечи и также мощно, как до этого она его колотила, потряс ее вперед…назад, весьма гневливо молвив:
— Прекрати себя так вести! Прекрати сейчас же!
Сие покачивание девушки на малеша снизило выплескиваемое ей негодование и, кажется, на самую толику охладило горячность самой плоти. Яробор Живко еще раз тряхнул супругу, и, заглянув в глубины ее голубых очей, приоткрыл рот, желая, что-то сказать. Тугой корчей, внезапно, свело не только его губы, перста, но и руки, ноги, позвоночник…
Еще морг и пред очами нежданно выплыла и вовсе чудная картина.
Плоскогорье на удивление было насыщенно зеленого цвета… Не то, чтобы там росла такого оттенка трава, это просто такого окраса была почва али скальные отложения. Ибо возвышающаяся справа гора с грубо обтесанной утесистой вершиной казалась такого же зеленого цвета, что и долина, раскинувшаяся подле ее подножия с малыми островатыми взлобками. Уходя подалее более могутными приподнятостями рельефа в виде кособоких бугров. Однако сие были не горные гряды, почасту виденные мальчиком на Земле, а отдельно стоящие друг от друга хребты не связанные меж собой отрогами, цепями аль системами.
Если здесь, точно в шаге… в достаточной близи, зелень почвы напоминала ковровое покрытие, и не имело на себе какой-либо растительности не то, чтобы кустов, деревьев, но даже и трав… То по мере удаления окутывалась голубоватой дымкой, испускаемой густым сине-алым сиянием неба, степенно тучнеющей и вовсе скрывающей сами очертания хребтов на горизонте.
Неподражаемо великолепным был небосвод, раскинувшийся над тем горным плато. Он чудился вельми низким и ночным, оттого зримая синева оттенялась фиолетовыми переливами, наполняющими его изнутри, из самих глубин космоса. Россыпь еле проступающих серебряных звезд насыщала все небесное пространство. Однако звезды те были такими мелкими вроде просыпанное по глади просо, посему не зрелось их мерцания. Впрочем, вместе с тем, ярко горели две вельми крупные из них и это были не просто крохи звезды… Это были два мощных светящихся ромба раскидавших в четыре стороны свои могутные голубые лучи. Сияющие звезды нависали над панорамным видом долины, расположившись над вершинами диагонально лежащих хребтов, точно касаясь их остриями.
Несколько круглых, паче мелких в размахе, чем сияющие звезды, сине-голубых спутника примостились чуток повыше их и казались какими-то замерше — неподвижными. Однако на их поверхностях проступали пятнами значимо темные углубления и в откидываемом от звезд свете просматривались малыми вспученностями горные гряды. Хотя самым занимательным в том обозрении была медлительно выползающая с под окоема горизонта огромная в размерах буро-желтая планета. Она, похоже, вывалила свой край на зигзагообразно прорезанные взгорья, надавив своей мощью на сами вершины.
Еще несколько секунд и сама планета надвинулась своей дюжестью, буро-желтой испещренной вспышками али вспять бугристостью, на мозг Яробора Живко.
Планета нежданно дрогнула, али сие сотряслась токмо ее поверхность, поглотив окружающее небо, и саму раскинувшуюся пред ней местность.
Мгновенно сменились краски…
Сменились не только отдельные тона, оттенки, но и сама картина. И теперь на Яробора Живко глянула глубокая черно-синяя даль… Та самая усыпанная мелким просом звезд. Таких дальних, что неможно было узреть не только их форму, но даже мерцание. Круглый, черный зрачок, занимающий четверть того темного космического пространства, по рубежу был окружен сияющей голубой полосой, распространяющей во все направления от собственного окоема лавандового цвета лучи, и плотно опутан переплетением дымчатых волоконцев чем-то напоминающих сетчатое витье паука. Усыпанное по длине нитей мельчайшими вкраплениями брызг: болотного, серо-зеленого, травяного, салатного, изумрудного цветов.
Вероятно, тот черный зрачок находился в лучах радужной оболочки, плавающей в черной склере, ибо внезапно и сама радужка, и склера изменили свои цвета. Одна став водянисто-голубой, а другая белой, лишь оставив черноту самого зрачка. На миг пред мальчиком точно нарисовались тонкие кровеносные сосуды, имеющие синеватый оттенок составляющие его основу.
И тогда Яробор Живко также стремительно, словно на едином вздохе осознал, что не успел принять видения и скорее всего, пропустил его через Айсулу. Оно как засим он узрел пред собой остекленело замерший ее взор… взор будто одного направленного на него глаза. Не ведая как теперь поступить и единожды страшась навредить супруге, юноша резко дернул головой в бок. Тем самым стараясь прервать возникшую связь. Оттого рывка не только туго сотряслось его тело, но и тягостно дернулась сама девочка все поколь удерживаемая им. И тотчас взгляд Яроборки переместившийся несколько выше, словно пробив кожу и кости лба супруги проник в глубины мозгового отдела черепа.
Студенистая масса бледно-желтоватого цвета, кажется, колыхнула своими боками, отчего зримо проступили все бороздки, извилины, многочисленные разветвленные сосуды, испещряющие ее поверхность вдоль, вглубь и поперек. А потом также резко живописались сами внутренности мозга. Будто изъеденное чревоточинами пористое вещество густо розового оттенка, где сами мельчайшие отверстия были схвачены меж собой и вовсе едва видимыми тончайшими нитями. Насыщенно ярко блеснуло расположенное, в центре того вещества, более значимое ядро, чем-то напоминающее зрачок глаза только не черного, а красно-золотого цвета, своей формой и сиянием схожего с искрой. К той самой красно-рдяной искре, как оказалось, и тянулись нити. Они смыкали меж собой чревоточины и единожды привязывали их к искре, создавая чем-то ажурную рыболовную мреж.
Искра-зрачок внезапно резко замерцал и разком проступили паче существенные его связи с чревоточинами, точно изображающие махонькую Солнечную систему, ту самую которую видел Яробор Живко в навершие венца Небо. Ибо сразу стали просматриваться круговые орбиты вращения чревоточин — планет нанесенные волоконцами обок искры-звезды, удерживаемые подле них на определенном удалении, многажды меньшие отверстия-спутники. Бурлящие будто в розовом космическом газе астероиды, болиды, метеориты, частицы да и сами пузырчатые, один-в-один, как закипающие капельки воды пылевидные промежутки… Только днесь данное пространство, огромное и одновременно сомкнутое едва обозримыми границами — стенками самого мозга и костьми черепа, было не черным, а насыщенно розовым. Да и сами мельчайшие составляющие сей системы: планеты, спутники, астероиды, болиды, метеориты не перемещались по своим орбитам, траекториям следования, а находились в состоянии мгновенного покоя… кажущиеся окаменело замершими.
Стремительно сотряслось пространство пред Ярушкой и махом пропали наблюдаемые внутренности мозга, в доли мига сменившись на студенистую, бледно-желтоватую массу… белую, слегка выпирающая кость черепа… белую с желтоватым отливом кожу. Мальчик ощутил, как задергалось, желая выскочить из его рук тело Айсулу, и подталкиваемый громким указанием затеплившегося, внутри, Крушеца сам широко отворил рот. Насыщенное… густо-смаглое сияние, словно язык пламени, вырвавшись из недр головы чрез отворенный рот юноши, облизало лицо стоящей напротив девушки, на мгновение вклинившись распавшимися лепестками в ноздри, приоткрытые ее очи. Оно рывком сглотнуло, вогнало вглубь себя все кружащее обок и в недрах головы Айсулу напряжение, и как показалось Яробору Живко, сдернуло внутри розоватого, пористого вещества окаменевшее движение системы, заставив ее наново продолжить свой путь.
Глаза мальчика резко сомкнулись, поелику смаглое сияние срыву возвратившееся в рот их опалило. И как было много раньше, до того как Кали-Даруга научила мальчика принимать видения, он закричал… Тот крик не столько громкий, сколько долгий немедля подхватил Крушец и выбросил в глубину кружащего космического пространства. Отчего он, похоже, не только заколыхал пухлыми белыми полотнами составляющими атмосферу Земли, но, и, дотянувшись до четвертой планеты вдарился в высоченную гору, точнее горное плато, с крутыми обрывистыми склонами вызвав ярчайшую вспышку в его поверхности, заодно твореной из застывшей лавы, слежавшейся пыли и пепла.
— Увидите госпожу и успокойте, — повелительно прозвучал голос Толиттамы, несомненно, обращающийся к апсарасам.
В этот раз мальчик не упал, не потерял сознание, однако ощущение, что из него высосали все силы, стоило лишь апсарасе сказать, моментально наполнило его плоть. Почему-то не удавалось открыть глаза, хотя он и пытался. А когда руки Толиттамы бережно подхватив его под стан, ласково приобняли, рао догадался, что он просто не видит. Тугая напряженность, дотоль царившая в плоти, махом растворилась в крови, сделав и ее движение тяжелой, неповоротливой и юноша тотчас обмяк в любящих руках, не в силах держать собственное тело.
— Господин, что с вами? Что случилось? — испуганно пролепетала Толиттама, плотнее прижимая к себе вздрагивающее тело Яробора Живко.
— Мне надо прилечь, — также встревожено отозвался мальчик, не до конца понимая, что видел и почему ноне не видит. — Проводи меня до ложа. Я ничего не вижу.
Черное курево пред очами, наконец, окрасилось в белые пятна, подсвеченные желтизной сверху. Апсараса бережно поддерживая рао, довела его до тахты и помогла сесть, а потом и лечь. Еще чуть-чуть и белые пятна, будто дымчатая завеса заполнили и саму тьму, а немного погодя уже нарисовали беспокойное лицо Толиттамы.
— Вижу, — много бодрее протянул Яробор Живко и улыбнулся апсарасе.
Та заботливо приподняла голову юноши с подушки правой рукой и трепетно провела перстами левой по его очам.
— Кожа покраснела, господин, подле очей, губ, очевидно, вы получили ожог, — нежно молвила она, и голос ее слышимо дрогнул. — Надо сообщить о произошедшем рани Темной Кали-Даруге.
— Хочу к Отцу… на маковку, — требовательно сказал мальчик, ибо знал, что демоница не только знает о случившемся, но скорее всего его и слышит. — Что это было? Что видел я?
Теперь утомление выплеснулось из плоти юноши не только торопливой речью, но и ее колыханием так, что на коже стали выскакивать мелкой рябью пупырышки.
— Прошу вас господин, успокойтесь, — мягко протянула Толиттама и словно желая втянуть в себя его волнение, низко склонившись, прижалась к нему, единожды крепко обвив своими руками.
Яроборка глубоко вдохнул, ощутив идущее любовное трепетание и одновременно испуг апсарасы (поколь никогда ей не присущий) и сразу смолк, принявшись ласково гладить ее темно-русые, долгие волосы, не скрывая испытываемой нежности. И густая, плотная теплота тел, будто какая-то материя, заполнила своей реальностью помещение юрты. Она дыхнула порывистостью дуновения на присевший внутри костра огонек, уже почти не поддерживаемый древесным углем, вызвав в нем новый долгий лепесток… новое движение, желание жить… быть… существовать. То самое желание…жажду которое ноне составляло сущность и самой Толиттамы, и двух иных апсарас. Жить… быть… существовать во имя простого осмысления себя как единицы творения.
Глава двадцать четвертая
Яробор Живко, после произошедшего, очень быстро уснул. Толиттама напоила его принесенной Арвашей вытяжкой, помазала мазью покрасневшую кожу вокруг глаз, губ и даже кончика носа. Этот ожог, как последствия выхода Крушеца и столь малая плата за спасение жизни Айсулу и нерожденного малыша, Яроборка был готов заплатить. Айсулу одначе, как пояснила Арваша, также получила ожоги, по большей частью в районе лба, очей и носа. Так, что пострадала там не только кожа, но и полость самих ноздрей, девочка вдобавок лишилась бровей, ресниц и лоскутка волос, пролегших повдоль края лба. Точно оставленный языком пламени и несколько даже потемневший в сравнении с цветом самой кожи. Да и само зрение к Айсулу вернулось лишь пару часов спустя.
— Мальчик мой Господь Мор, как вы себя чувствуете? — встревожено произнесла Кали-Даруга, трепетно огладив повисшую вдоль облачного кресла правую руку Бога и заботливо ее приподняв положила сверху на облокотницу.
Напряженно замерший в кресле Мор, кожа которого растеряв все золотое сияние наполнилось неестественной для нее синей-марностью, схожей с космическими далями, так и не открывая глаз, чуть слышно проронил:
— Вельми худо, еще такого не было.
— Что это было Кали? — не менее взбудоражено вопросил Велет, как и Мор, недвижно застывший, правда не в кресле, а подле зеркальной стены. Атеф упер в ее трепещущую гладь ладонь, верно опершись об нее… так, словно растерял все свои силы. — Даже я ощутил это… Впервые, такой мощный удар.
— Да, мой дражайший Господь Велет, — пропела Кали-Даруга и голубизна ее кожи, на удивление покрытая блекло-желтыми пятнами, слегка заколыхалась. — Не один вы сие ощутили. Я тоже. И бес выведен из строя, не только тот, что прицеплен к господину, но и к Толиттаме. Нужно срочно связаться с марухами и осмотреть господина, ибо скорей всего ему не удалось принять видение. Из последнего, что мне передавал бес, видение скорей всего господин пропустил через мозг девочки, надеюсь, он тем ее не убил. Хотя Господь Крушец наново, что-то предпринял… То, что и вывело из строя бесов да отдалось звуковым эхом на маковке. Лишь бы только это никак не отразилась ноне на здоровье бесценного мальчика Господа Крушеца. И хорошо было бы, чтобы эта сварливая девчонка осталась живой, а иначе придется срочно создавать ее оттиск.
Яробор Живко проснулся от легкого дуновения ветра так, точно дотоль несся на огромной скорости, и, очутившись на ложе, надрывно дернулся всем телом, а по его коже, плоти и будто даже внутри кровеносных сосудов прокатилась волна ретивого движения. Это, скорее всего, увеличила течение по артериям и сосудам красная юшка, али просто тягостно сотряслось сердце. Первое, что увидел мальчик, точно обманувшись в своих ожиданиях, кумачовую, шелковую материю устилающую его ложе… Мягкую и такую зримо поблескивающую в сполохах пламени. Очевидно, перемещающую по тому тончающему полотну малые искорки, схожие с теми, что изредка выпрыгивая с долгими дымчатыми лучами из костра, уносились вон из юрты сквозь не широкую щель в своде или напоминали ту самую, которая завела когда-то все двигательные функции внутри мозга Айсулу, тем самым даровав ей бытие… и теперь формировала обок себя миниатюрное подобие системы.