Яробор Живко проснулся от легкого дуновения ветра так, точно дотоль несся на огромной скорости, и, очутившись на ложе, надрывно дернулся всем телом, а по его коже, плоти и будто даже внутри кровеносных сосудов прокатилась волна ретивого движения. Это, скорее всего, увеличила течение по артериям и сосудам красная юшка, али просто тягостно сотряслось сердце. Первое, что увидел мальчик, точно обманувшись в своих ожиданиях, кумачовую, шелковую материю устилающую его ложе… Мягкую и такую зримо поблескивающую в сполохах пламени. Очевидно, перемещающую по тому тончающему полотну малые искорки, схожие с теми, что изредка выпрыгивая с долгими дымчатыми лучами из костра, уносились вон из юрты сквозь не широкую щель в своде или напоминали ту самую, которая завела когда-то все двигательные функции внутри мозга Айсулу, тем самым даровав ей бытие… и теперь формировала обок себя миниатюрное подобие системы.
Яробор Живко тихонько вздохнул, и, повернувшись на спину, воззрился в единожды начертавшееся над ним лицо Толиттамы.
— Я, что был на маковке? — догадливо вопросил он апсарасу и та в ответ едва зримо кивнула. — Я хотел увидеть Отца… Кали… Почему меня вернули? — не скрываемо огорченно протянул он, и губы его туго искривились так, словно их вновь объяла корча.
— Надобно было вас осмотреть… Вас и божественную лучицу, — участливо отозвалась Толиттама и еще шире улыбнулась, блеснув яркими перлами зубов, коим враз подыграл переливчатым, сиреневым блеском аметист поместившийся в межбровье, проходящий двумя тонкими, вертикальными полосками от средины лба вниз до спинки носа, и образовывающий на конце трехлепестной лист. — Но вы ведь не любите те процедуры, как и ваше естество… И абы не волновать после произошедшего, вас сразу вернули, господин.
— Я хотел поговорить, — уже много ровнее отметил Яробор Живко.
— Господь Мор придет немного погодя, — торопко вставила Толиттама, стараясь увести течение поспрашаний рао в надобное русло.
Апсарасу тому обучила сама Кали-Даруга, понеже после гибели беса, установленного на ней, она также побывала на маковке и получила четкие указания действий.
— Господь Мор и Бог Велет весьма сильно восприняли выброс зова вашего божественного естества, — пояснила она, не давая возможности вставить юноше и слова. — Господь Мор, как только ему станет легче, к вам придет, чтобы поговорить, как вы того просили. — Юноша резко отворил рот, но апсараса рывком положила на его уста ладошку, сдерживая тем саму молвь. — Днесь вам надо побыть подле госпожи. — Мальчик порывисто качнул головой, ощущая не столько вину перед женой, сколько испытывая досаду на ее поведение. — Вы нужны госпоже, мой дражайший господин, — продолжила толкования Толиттама, определенно, заученную фразу. — Госпожа пострадала, не только кожа, волосы, брови, но и сама носовая полость. Стараясь спасти ее от гибели, ваше божественное естество воспользовалось способностями и мощью и предотвратило процесс разрушения. Сейчас надо успокоить госпожу, поговорить с ней. Она этого желает… Желает вас увидеть и попросить прощения. Госпожа просила прощения и у меня, быть может, она изменится и не придется устанавливать беса.
Толиттама одначе лгала мальчику, так как на Айсулу той же ночью марухи установили беса, как и понятно по распоряжению рани Темной Кали-Даруги. Впрочем, лгала апсараса токмо в этом. Во всем остальном нет. И дело было даже не во влиянии беса. Просто Айсулу не только узрела видение, она узрела самого Крушеца… скажем точнее его часть. Ту самую, которая выплеснувшимся лепестком смогла спасти от разрушения ее мозг, гибель оного спонтанно завело пропущенное через него видение. Крушец, не столько спас мозг от смерти, сколько собственной мощью вернул движения искре внутри него, которая остановила собственный ход и тем самым должна была начать процесс гибели и самой плоти.
Девушка уже много позже (когда вновь прозрела, увидела свод своей юрты) успокоенная и обласканная апсарасами, словно осознала, кто есть на самом деле Яробор Живко… Она вроде как объяснила себе, еще не окутанная давлением беса, что ее супруг не просто человек, а часть божества, к которому ей не только посчастливилось прикоснуться, но и еще иметь близость, радость произвести потомство. И сразу же после того осмысления пришла волной вина и перед Толиттамой, и пред иными апсарасами.
Айсулу долго потом сидела обок ложа мужа, поелику тот все еще ощущал слабость, и тихо роняя на его смуглую кожу руки слезы, смешивала их с горячими поцелуями губ, стараясь, таким образом, снять возникшую разобщенность, каковую породила своей ревностью.
— Что это было? — немного погодя вопросила она, когда сызнова подсела к его ложу дотоль на малеша уступив место Толиттаме, которая вопреки протестам накормила так-таки своего господина.
— Видение, — ответил Яробор Живко, впервые озвучивая происходящее с ним девочке. — Я почасту их вижу… вернее видел. Но после научился с ними справляться, ибо они не всегда такие красочные, как та планета. Порой ужасные и тягостные. Но вчера я просто не успел правильно принять видение и оно выплеснулось, в том числе и на тебя.
Юноша оглядел покрасневшее лицо супруги нынче лишенное бровей, ресниц, подпаленное в районе подносовой ямки, губ, лба. С островатым лепестком на голове, проходящим по грани лба, где красно-коричневая кожа была напрочь лишена волос. А затем и вовсе как-то тягостно вздохнул, точно в произошедшем с Айсулу стал повинен он.
— Такая красивая планета. Это ведь не Земля? — протянула девушка, и, услышав вздох мужа, прижала к губам его перста…
Принявшись осыпать их и тыльную сторону длани правой руки поцелуями, тем самым благодаря за спасение собственной жизни и жизни чадо находящегося внутри нее. Так как не только сама это осознала, но и услышала от беса и Толиттамы.
— Где такая планета есть? Там живут люди или кто иной? — поспрашала она, жаждая перевести смурь Яробора Живко на жизнеутверждающий разговор.
— Не знаю Айсулу, это ведь видение. И скорее всего грядущего, — чуть слышно, и, несомненно, устало молвил юноша. — Я вижу только грядущее то, что будет когда-нибудь.
— Там так чудесно, так величественно, — дошептала девушка, гася звуки своего восхищения в раскрытой ладони мужа, и теперь целуя их розоватую мягкую поверхность. — И так чудесно, что ты сможешь когда-нибудь увидеть эту планету в живую.
Мор не пришел поговорить с мальчиком и не потому как не захотел или не смог, а потому как два дня спустя того происшествия Яробор Живко настоял на дальнейшем путешествии. Хотя Волег Колояр и пытался убедить его в обратном… в том, что им надо еще задержаться в Конарской долине. Однако рао нужно было отвлечься, ибо теперь всяк раз глядя на людей, он точно видел глубины их мозга и ту самую искорку купно связанную с чревоточинами, что узрел в мозгу Айсулу и так напоминающую миниатюрную Солнечную систему. Яроборка из пояснений Першего уже знал, что люди не обладают душой, токмо искрой, коя заводит движение внутри мозга и самой плоти… Впрочем, когда увидел данное строение, на котором основано, как оказалось, не только крупное, но и малое, растерялся… И в той растерянности и вовсе стал каким-то хрупким, нуждающимся в поддержке, ну, если не Богов, то хотя бы Крушеца… Крушеца такого мощного, сильного уже сейчас! уже сейчас умеющего творить божественные поступки. Которые, похоже, еще больше встревожили Родителя, несмотря на то, что произошедшее никоим образом (как пояснила после осмотра Отекная) не сказались на здоровье лучицы. Судя по всему, не только Перший, но и сам Родитель, как ранее выразилась Кали-Даруга, стал объят той самой болезненной тревогой, связанной уже с тем, чего просто не могло и быть.
Покинув Конарскую долину, соединяющую в себе полупустыню и раскиданный подле рек оазис, люди рао направились к южным взгорьям. А миновав их, оказались в новых краях, где отвесные склоны скалистых кряжей прорезывали ущелья такой глубины, что в них было даже страшно заглянуть. Поперечные, узкие отрожины с круто уходящими вниз пропастями, вместо положенных долин, довершали тот внушающий трепет пейзаж. В этих горах ущелья и впадины имели значительную глубину и единожды неровную поверхность, где котловины также резко сменялись валами, крутыми уступами али каменистыми насыпями. Обилие разломов, глубоких расчленений и самих склонов, и гребней гор придавали ландшафту резкие формы вершин, вертикальных стен и острых пиков. Не менее многочисленными были осыпи на боковых поверхностях гор, стремнистыми грядами завершающиеся подле небес, а потому всегда опутанных ледяными покрывалами, испускающими в лучах солнца голубовато-парящую дымчатость, перемешивающуюся с лазурью свода.
Здесь в узких, глубоких каньонах гор стояла сухая и теплая погода и даже ночами температура никогда не опускалась низко так, что не приходилось разбивать на ночь так называемых, временных, легких алачюч. Эти конусные постройки из ткани, кожи, шестов, а иноредь и ветвей дотоль везли и всегда разбивали кыызы, понеже они считались их традиционным, временным жильем.
Здесь в узких, глубоких каньонах гор стояла сухая и теплая погода и даже ночами температура никогда не опускалась низко так, что не приходилось разбивать на ночь так называемых, временных, легких алачюч. Эти конусные постройки из ткани, кожи, шестов, а иноредь и ветвей дотоль везли и всегда разбивали кыызы, понеже они считались их традиционным, временным жильем.
Одначе, по другому обстояло дело на самих склонах, проход по которым усугублялся выпадающими снегами, мощными ветрами и даже в дневное время значительным понижением температуры, и это вопреки тому, что в межгорных низинах встречались отдельные массивы степных почв насыщенных солями. В этой местности чудно так смотрелись сами горы, на северных склонах лишенные какой-либо растительности, усеянный каменными осыпями, а на южных покрытые рощами из сосны, кедра, тополя и даже березы. И пусть те деревца и сами рощицы были небольшими, но для влекосил казались такими родными, близкими, трепетно знакомыми. Иногда это были даже не рощи, а лишь отдельно стоящие или ползущие по склону деревца, оные добирались, похоже, до самых снегов, обледенелых шапок восседающих на вершинах, теряясь в них али просто ими укрываясь. Стада горных коз, баран, антилоп и даже диких ослов населяло те горные гряды. Зайцы, медведи, волки попадались также нередко, а в воздухе почасту кружили орлы, ястребы, соколы и коршуны, точно хоронящиеся от пронзительных ветров в глубинах урочищ.
Впрочем, долго идти по тем обледенелым, заснеженным склонам и узким, каменистым каньонам не пришлось. Ибо от порывистых ветров, что рвали людей и их скраб, приносящих на своих лохмотках дуновений потоки дождя и снега занедюжили застудившись влекосилы, кыызы, тыряки, особенно дети и женщины. И мальчик по совету Волега Колояра решил сделать основательный привал на зимний период времени.
Глава двадцать пятая
Зазимовать Яробор Живко решил на мощном плато, к каковому они вышли, вельми обширному в размахе. Эта долина плотно населенная племенами, величавшими себя ладакцы, оказалась достаточно теплым местом. Прикрываемое горными грядами, с могучими ледяными шапками в навершие с северной стороны и более низкими отвесно вертикальными склонами на юге, западе и востоке обильно поросшими дубравами, плато берегло внутри себя жаркость согретой за лето земли. Почва здесь была плодородной, хотя сама жизнь заключалась подле нескольких крупных рек, купно изрисовавших саму поверхность долины, своими множественными разветвлениями.
В этом месте у ладакцев на благостно орошаемых землях росла пшеница, горох, ячмень, сливовые и абрикосовые сады и во множестве имелось коз, овец, яков, дотоль никогда не встречаемых быков, которые паслись на альпийских пастбищах. В центре долины лежало не просто поселение, а находился большой укрепленный город Ладак, хотя своими постройками мало чем отличающийся от жилищ ранее видимых лагманцев. Обнесенный стеной сложенной из обожженного кирпича и частично из камня, внутри город таил небольшие, глинобитные дома, крытые тесом. В целом и сама жизнь ладакцев мало чем отличалась от бытия лагманцев, такое же земледелие, скотоводство. Впрочем, внешне ладакцы делились на две группы, одни из которых обликом и физическими признаками напоминали аримийцев, а другие, к удивлению людей рао, имели много общего с влекосилами. Не только характерной чертой этой прослойки людей был светлый, светло-смуглый цвет кожи, но и темно-русые, русые волосы, густые бороды и усы у мужчин, светлые глаза. Иноредь их дети и вообще поражали белокуростью, пшеничностью волос, словно были родственны влекосилам. Эта белая часть населения именовала себя дарады, и жили они весьма отчужденно от ладакцев, несомненно, смешавшихся с иными племенами данных мест, хотя когда-то и являлись ветвью единого народа. Дарады населяли даже отдельный район в городе, занимая привилегированное место, тем не менее, уже давно потеряв управление в нем. Как узнал много позже Яробор Живко, дарады не только правили в этом городе, но и построили его. Они осуществляли владение и соседними долинами, где также были расположены поселения, каковые лежали в основном ниже по течению рек, покидающих ее через узкое, глубокое ущелье, располосовавшее надвое одну из горных гряд. Однако много столетий назад (когда проходило великое переселение народов) часть из них, снявшись с насиженных мест, ушла многажды севернее и дарады потеряли власть в Ладаке, одначе, сумев сохранить свое особое место в нем и свои особые верования. Спустя еще какое-то время под влиянием нового религиозного течения дарады и вовсе как-то осели книзу, но, несмотря на это, не утеряли своего языка и желания не смешиваться с иными народами.
Дарады в отличие от живущих подле них лагманцев, ладакцев, аримийцев пользовались мебелью, ели за столами, сидели на лавках и сам язык их оказался очень близок к языку влекосил и лесиков. Поелику можно было понять не только отдельные слова из него, но и фразы. Поклонялись дарады деревянным истуканам, на которых вырезали не столько лица, сколько знаки, схожие со слоговой письменностью величаемой «черты и резы» и используемой предками влекосил, лутичами, выходцами из Африкии, когда-то переданной дарицам белоглазыми альвами.
Право молвить, как говорил Волег Колояр, начертания тех знаков у дарадов и влекосил были схожи, впрочем, сами пояснения уже разнились. Мир по поверьям дарад населяли духи: добрые и злые. Множественны были Боги и Богини, хотя старшим из них значился Имра аль Мара. Деревянные кумиры дарады в отличие от влекосил и лесиков всегда устанавливали внутри сооружения, которое величали капище. Это была небольшая постройка с квадратным портиком и крышей поддерживаемой колоннами.
Жившие, подле дарад, ладакцы разнились с первыми не только внешними признаками, но и верованиями. Их новый путь по которому они стремились достичь «пробуждения» совмещал в себе весьма сложные традиции и свод учений, ибо того состояния мог достигнуть любой открывший истину познания. Количество Богов и их наставления в этом религиозном течении было столь запутанно-мудреным, что вельми интересующийся теми верованиями, в целях познания, Яробор Живко не смог толком и разобраться, да мало, что понял из беседы с одним из таких последователей.
Главой града Ладак значился царь Лхачен Хум, поначалу достаточно враждебно встретивший спустившихся с крутого перевала людей рао. И даже выдвинувший им навстречу свою небольшую по численности рать, которая, коль говорить честно, после толкования с ними Ксиу Бянь и Волега Колояра как-то незаметно к утру рассеялась. После этого царь Лхачен Хум сам выступил из города к расположившемуся стану людей Яробора Живко и пригласил рао, и его супругу погостить в царском дворце, таком же маленьком, как и дотоль бывшая рать. Это царь сделал, испугавшись величественности венца юноши, каковой в лучах солнца блистал темно-синими сапфирами глаз змей, что тонкими дугами украшали обод по рубежу. Да точно колыхал ветвями, листками, перемещающихся уже по самому платиновому полотну обода голов зверей, образов птиц и насекомых.
Лхачен Хум даже малеша ссутулил свою допрежь ровную спину и начал как-то вельми часто кивать так, что Яробор Живко испугался за него. Предположив, что это быть может, стал, таким побытом, клонить его голову книзу прицепленный прошлой ночью марухами бес… али блазня переполнила галлюцинациями лобную ее часть.
Юноша, одначе, от посещения дворца отказался, успокоив царя, что его люди не станут никак вредить ни самому городу, ни его жителям и с весенним теплом отправятся дальше. Впрочем, повелел… Да, да именно повелел Лхачен Хуму отворить деревянные створки ворот города и помочь его людям с пропитанием. А также указал прислать к нему людей близких к тем или иным течениям местных верований, абы их изучить.
Яроборка намеревался не просто привести своих людей к новым землям, но и задумал создать новое верование, основанное на истинности знаний и с учетом человеческих недостатков и достоинств. Посему теперь вслушиваясь в те или иные сказы, легенды, мифы, предания и верования старался выделить в них лучшее, чтобы потом перенести и вложить в основу вновь созданного религиозного течения. И здесь явно показывая свое уникальное, божественное начало… Отчего, кажется, на время бесед плоти увлеченный, сим движением мозга, замирал в нем Крушец, точно и забывающий о своей смури по Отцу.
Яробор Живко примирившийся с Айсулу за последующий месяц ее беременности не то, чтобы не услышавший грубости, но даже не увидевший насупленного взора в свою сторону, продолжал тосковать за Першим… Тосковал не только сам, но вместе с Крушецем, а порой и просто потому как смурил один Крушец. Мальчик не раз просил Толиттаму, Благу передать Кали его просьбу о встрече с Отцом и также нередко говорил о том приходящим Велету и Мору. Боги неизменно уносили его из юрты на один из хребтов, где в глубокой пещере отвесного склона было разбито место их свиданий.