Напряжение возникло только тогда, когда Матроскин внезапно исчез. Шел, приметно мелькая рыжей шевелюрой, и вдруг забежал в один из магазинов. И исчез. Машина, в которой ехали майор Волнистый и лейтенант Попугайчик, притормозила, по рации начались переговоры. Когда прошло минут десять, сотрудники ФСБ заволновались:
– Что там у вас?
– Не выходил.
– Проверить.
Через несколько минут пришло сообщение, что Матроскина в магазине нет. Вот тогда в эфире начался настоящий мужской разговор. Тщательно спланированная операция оказалась под угрозой срыва. Никто не понимал, куда исчез объект. Первым делом выяснили, что черный ход в магазине отсутствует.
– Куда ж он делся? – вопрошало начальство сидящих в машине. В салоне было отчетливо слышно каждое непечатное слово.
Суета продолжалась минут пятнадцать. Уже готовились дать отбой, как с площади пришел сигнал спасения:
– Нашли!
Оказалось, что Матроскин просто надел на голову темный парик. Сначала отвлек внимание маячком, рыжей шевелюрой, а потом «погасил» его, и следившие за Пентюховым люди потерялись. Повезло, что кто-то засек объект, когда Пентюхов уже сел в такси с неизвестным. Дальнейшее уже было делом техники. Определив окончательно, что в машине именно Матроскин, его больше не отпустили. И его, и курьера взяли за передачей товара. Оба не сопротивлялись, послушно легли на землю, руки сцепили на затылках и замерли, не провоцируя группу захвата. Тертые калачи.
В спортивной сумке, которую пытался передать курьер, оказалась маковая соломка и пакет с героином на солидную сумму в иностранной валюте. Операция завершилась успешно, и майор в тот же день получил возможность поговорить с Василием Пентюховым.
Матроскин был спокоен. И вблизи похож, действительно, на кота. Лицо круглое, глаза зеленые, ресницы рыжие. Только услышав вопрос Волнистого, заволновался:
– Какой такой ствол? Подсунули, гады? Я стволов не ношу! Лишнего на себя не возьму! Хоть режьте!
– Послушай, Пентюхов, я тебя спрашиваю про тот «Марголин», который ты в студенческой общаге продал. Помнишь? Барабанова помнишь? Ну?
Глаза Матроскина стали похожи на щелочки:
– А если вспомню?
– Ну, тогда и мы про что-нибудь забудем.
– Эх, плакала моя квартирка! – с сожалением сказал Матроскин. – Какой ремонт в ней задумал, а? Пока в камере парился, все мечтал, как обои буду клеить. Плиточку кафельную в ванной комнате уложу. Сеструха к мужу переехала, мамаша на даче живет. Никому не надо. А дом, он у человека должен быть… Если бы не сука Барабанов. Бес попутал, да и эта сволочь… – Он скрипнул зубами. – Из-за двух стволов так убиваться! Да у него вся стена была оружием увешана. Ну не гад?
– Послушай, Василий, как все было? Ты же до этого в чужие квартиры не залезал?
– Не залезал, – с сожалением сказал Пентюхов. – Бес попутал. Да дружок мой, Юрка. Я пьяный делаюсь дурной. Приехал к нему, как к человеку. Эх! А он сразу поллитру на стол: бах! Ну, выпили мы. А тут ему с работы позвонили: у их величества Барабанова баба кран сорвала. Юрик мне сказал: посиди, мол, в квартире, я починю по-быстрому, денег дадут. А какой из Юрика сантехник? Да и на Барабановскую квартиру охота было поглазеть. Слыхал я про него. Большая шишка была! Партийный босс! Пошли мы с Юриком вместе. Квартирка, конечно, была шикарная. Мебель импортная, диваны бархатом обиты, хрусталя в стенке полным-полно. И такое зло меня взяло! Особенно в ванной. Как бы я эту плиточку в собственной квартирке своими руками выкладывал! А? Только где ж ее родимую было взять? Дефицит! А этим гадам из-под полы все могли достать. Простым смертным, значит, ни фига, а всяким там партийным руководителям…
И Матроскин начал материться, протестуя против социального неравенства. Тогда от большой обиды захотел он выпить еще. И получив от барабановской бабы трешку, приятели купили вторую бутылку водки. Василий Пентюхов пить не умел. Бывают люди, в пьяном состоянии спокойные, быстро засыпающие, Пентюхова же неудержимо тянуло на подвиги. Именно он предложил приятелю залезть в барабановскую квартиру. Тем более что, сидя в скверике возле магазина, они видели, как выдавшая им трешку особа нырнула в черный ход. С парадного в магазин шли простые смертные, перед которыми выставлялись пустые прилавки. Василий Пентюхов тут же вспомнил кафель в барабановской ванной и разозлился окончательно. Приятелю он разъяснил, что раз жену партийного работника в срочном порядке пригласили в магазин, значит, там будет длительная примерка. Пока Барабанова все тряпки не перещупает, она из магазина не выйдет.
И приятели отправились обратно в барабановскую квартиру. Человек с золотыми руками, Василий Пентюхов, со сложным замком справился легко. Брать ему ничего не хотелось, кроме заветного кафеля в ванной, но тот был уложен намертво, на цемент. Портить такую вещь Матроскин не решился, так как чужую работу уважал, и он сгреб первое, что попалось под руку – оружие с ковра, висевшего на стене. Ну, прихватил из вазочки, что стояла в серванте, несколько золотых безделушек.
После того, как мужики обчистили квартиру, они преспокойно сели в электричку и поехали домой к Пентюхову, на Левый берег. Набитую оружием сумку чуть не забыли в вагоне. Но оказавшись опять на улице, оба почти протрезвели и сообразили, что совершили кражу со взломом. Тут Пентюхову захотелось напиться уже с горя, он выгреб из сумки энное число пистолетов, часть запихал за пояс, часть во внутренние карманы куртки, и пошел в студенческую общагу, продавать…
– Я звонил в дверь, когда открывали, распахивал куртку и говорил: «Ну, купите у меня хоть что-нибудь!»
– И что?
– Бабы визжали. Общага-то женская!
– А мужики там были?
– Были и мужики.
– И кто купил «Марголина»?
– Не помню. Сначала продал другой пистолет. Его потом нашли. За сто рублей теми, советскими, деньгами продал. Ну и послал Юрика за водкой. Пока он бегал, я продал еще один пистолет. Потом мы с Юриком встретились. Он купил три бутылки водки. Мы выпили, пошли дальше. Потом, кажется, был тот маленький, со складной рукояткой, по которому Барабанов особенно убивался. Добра-то! Фиговина бесполезная. А «Марголина» я совсем не помню. Потом менты по общаге ходили, всех допрашивали. Два-то ствола нашли. Вспомнил бы, кому продал, может, и срок бы поменьше дали. Барабанов не обозлился бы так. Сука!
– Значит, не помните даже, мужчина это был или женщина?
– Кажись, мужик… А может, баба… Не, не помню.
– Ну не могу я в это поверить! – не выдержал майор Волнистый.
– А ты выпей столько, да пойди по знакомым. А на следующий день поинтересуйся, что вытворял.
– А может, ты врешь? Может, себе его оставил?
Матроскин впервые заволновался:
– Да ты что, начальник? Да зачем он мне?
– Из этого пистолета девушку недавно убили.
– Не я это! – вскочил Матроскин. К нему тут же кинулись фээсбэшники, присутствующие на допросе. Матроскин задергался, затряс рыжей головой: – Не я! Поняли? Не я!
– Да сядь ты! – стукнул кулаком по столу майор. – Сиди теперь, вспоминай.
Матроскин нахмурился. Сергей Павлович достал из-за пазухи плотный пакет:
– Может, на фотографии посмотришь? Память – штука тонкая. Может, и признаешь кого.
Первой Волнистый положил перед ним фотографию Олега Новлянского:
– Не он?
– Ну, этого я бы признал. Личность приметная. Ишь, какой! Были у нас на зоне такие красавчики. – Матроскин выразительно хмыкнул. – Не. Не он. Точно. А может, баба купила. Там, в «культуре», баб-то больше, чем мужиков.
Майор достал еще две фотографии. Ричард Носков и Евгения Львовна Раскатова. На стилиста Пентюхов даже смотреть не стал. Придвинул к себе фотографию, на которой Евгения Львовна вместе с Дашенькой веселились в гостях, на даче. Матроскин, как кот, завидевший слетевшего с ветки воробья, завертел рыжей головой:
– Ты глянь, а? Я тут, а она там! Ишь, выпивают! Веселая у людей жизнь! Нет, есть на свете справедливость?
Сергей Павлович насторожился, посмотрел на фотографию:
– Ты что, знаешь здесь кого-нибудь?
– Ха! Знаю! Да это ж моя бывшая подельница, Дашка! И дамочка эта мне знакома. – Пентюхов ткнул пальцем в Евгению Львовну Раскатову.
И майор Волнистый в который уж раз за этот день вытер огромным клетчатым платком вспотевший лоб.
И даже придворные дамы
Из разговора с Василием Пентюховым Сергей Павлович многое для себя прояснил. Главное, он понял, откуда во всей этой истории выплыли наркотики. Из каких тайных глубин. Оказывается, три года назад ангел Дашенька познакомилась с Василием Пентюховым и с ним же едва не села в тюрьму. Помогла ей Евгения Львовна Раскатова, правда, непонятно пока, из каких соображений. Насколько Волнистый понял характер дамы, та занималась «благотворительностью» только с большой для себя выгодой. Но за Дашеньку хлопотала активно, использовав все свои связи. И не исключено, что дала кому-то солидную взятку. Сам Матроскин к девушке был неравнодушен, поэтому всю вину взял на себя. Сказал, что они с Дашей только жили вместе, но распространением наркотиков та не занималась и о делах своего сожителя понятия не имела. Совместными усилиями Пентюхову и Евгении Львовне удалось Дашеньку от тюрьмы спасти. Матроскин какое-то время был под следствием, но выпутался, вышел на волю и вновь принялся за старое. Теперь он даже расчувствовался и спросил:
И даже придворные дамы
Из разговора с Василием Пентюховым Сергей Павлович многое для себя прояснил. Главное, он понял, откуда во всей этой истории выплыли наркотики. Из каких тайных глубин. Оказывается, три года назад ангел Дашенька познакомилась с Василием Пентюховым и с ним же едва не села в тюрьму. Помогла ей Евгения Львовна Раскатова, правда, непонятно пока, из каких соображений. Насколько Волнистый понял характер дамы, та занималась «благотворительностью» только с большой для себя выгодой. Но за Дашеньку хлопотала активно, использовав все свои связи. И не исключено, что дала кому-то солидную взятку. Сам Матроскин к девушке был неравнодушен, поэтому всю вину взял на себя. Сказал, что они с Дашей только жили вместе, но распространением наркотиков та не занималась и о делах своего сожителя понятия не имела. Совместными усилиями Пентюхову и Евгении Львовне удалось Дашеньку от тюрьмы спасти. Матроскин какое-то время был под следствием, но выпутался, вышел на волю и вновь принялся за старое. Теперь он даже расчувствовался и спросил:
– Как там она? Прилепилась, видать, к этой тетке.
– Раскатова ей что, родственница?
– Какая на … родственница! Дашка, когда в столицу приехала, на вокзале ночевала. Если бы не подобрал я девку, попала бы на панель. Красивая.
Матроскин со вздохом посмотрел на фотографию.
– Может, оставишь, начальник? У бандита тоже случается любовь. – Глаза у него были хитрые.
– И все-таки, что их связывало?
– А я почем знаю? Дашка-то и вправду была не шибко замазана. Первое время мне помогала. Куда деваться? Сама не кололась, нет. И даже травку не курила. Не дал. Хорошая девка, жалко. Приехала в столицу за синей птицей, да у нее в первый же день все деньги вытянули. В «лохотрон» заманили. Дурочка и попалась. Я подумал, что пропадет девка, и привел ее к себе домой. Мамане моей Дашка нравилась. И сеструхе. Ну, я потом через своих друганов помог ей работу чистую найти. Секретаршей.
– У Раскатовой?
– Не. Чего ты пристал со своей Раскатовой? К мужику я ее пристроил. Мамаша моего другана замуж за какую-то шишку выскочила. А тот девку симпатичную к себе в офис искал. Для дела, не для удовольствия. Солидный мужик. Иначе бы я на х… послал такую работу.
– Фамилия?
– Слушай, ты бы Дашку спросил, а? Я ее от своих дел отодвигал, и в ее дела тоже старался не лезть. Видишь, живет теперь неплохо, на дачах гуляет, шашлыки кушает. Хорошо устроилась, как я погляжу. Только если узнаю, что по рукам пошла, и тетке этой, и самой Дашке шею сверну.
– Ну а друга твоего как зовут?
– Борька.
– Фамилия, адрес?
– Да он-то тут причем? В одном классе учились. Всего-то делов.
– Ну что мне, в твою пионерскую организацию идти? Я же тебе объяснил, что девушку из проданного тобой ствола убили? Непонятно?
– Дашки тогда даже в Москве не было. Она была как раз в той пионерской организации, про которую ты базаришь.
– Ну, это ты, положим, врешь. Пионерской организации в то время уже не было.
– А мне по… Ладно, скажу. Друган мой все равно ни при чем. Верёвкин он. Борис Верёвкин. Проживает в том доме, где моя заветная квартирка кафеля в ванной дожидается. Адрес? Ладно. И адрес скажу. Пиши.
Волнистый записал. На прощание сказал Пентюхову, что очень надеется на его память. Поскольку делать в камере все равно нечего, то посоветовал тому для облегчения собственной же участи вспомнить события давно минувших дней. Если Матроскин молчал так упорно про пистолет «Марголина», то либо действительно ничего не помнил, либо оставил его в наследство любимой девушке. Вместе со свободой. Биография горничной Дашеньки теперь очень интересовала Сергея Павловича. Из-за чего-то она столкнулась с Нэтти, а девушки друг другу ни в чем не уступали. И кто кого победил?
Первым делом Волнистый навел справки про Бориса Веревкина. Тот устраивал Дашеньку на работу к своему отчиму. Там Дашенька пересеклась с Раскатовой, да так ей понравилась, что Евгения Львовна даже стала за нее впоследствии хлопотать.
Борис Веревкин стараниями своего отчима работал в солидной фирме, на непыльной, но хорошо оплачиваемой должности. Там майору ответили, что Борис болеет, и сидит дома уже третий день. Набрав номер домашнего телефона Бориса, Сергей Павлович услышал нежный женский голос, обладательница которого вкрадчиво ему сообщила, что сыночек подойти не сможет.
– Но он хоть дома?
– Дома. Но просил не беспокоить. Пожалуйста, – вежливо добавила женщина. Неизвестная дама говорила так, будто напевала колыбельную песню, но трубку после этого уверенной рукой опустила на рычаг. И контакта не допустила.
Сергей Павлович предположил, что это мать Бориса, а значит, жена того человека, у которого когда-то работала Дашенька. Перезвонить, поговорить с ней? Может, она помнит секретаршу мужа? Как правило, жены господ бизнесменов в курсе, кто обслуживает персону их ненаглядного. Но, уже набрав первые цифры номера, Сергей Павлович вдруг передумал. А почему не съездить в Химки? Один свидетель хорошо, но два-то лучше! Чего мать не знает, вспомнит сын.
Лейтенанта Попугайчика он отправил обратно в район, составлять для начальства рапорт о проделанной работе. Юный лейтенант умел грамотно и красиво излагать свои, а, главное, чужие мысли. Волнистый же в это время навестил Веревкиных.
Женщина, открывшая ему дверь, оказалась такой же медлительной, как и колыбельная песня ее голоса. Волнистый смотрел на нее с удивлением. И это жена миллионера Раскатова?! Лицо и волосы неухоженные, полное отсутствие макияжа и украшений. Что-то в ее облике показалось Сергею Павловичу знакомым, но он никак не мог уловить, что именно. Длинные темные волосы собраны в косу, на прямой пробор, лицо тонкое, взгляд меланхоличный. Увидев удостоверение майора, женщина горестно вздохнула:
– Это вы звонили? Я же просила не беспокоить. Пожалуйста, – тихо добавила она.
– Извините. – Волнистый вдруг почувствовал себя неловко. – Ваш сын действительно болен?
– Я никогда не обманываю, – опять вздохнула женщина. – У Бори ангина.
– Всего пара вопросов. Если не возражаете, и к вам тоже.
Она впустила майора в квартиру и сразу же извинилась за беспорядок:
– Я не здесь живу. Мы с Николаем Васильевичем переехали четыре года назад в другую квартиру. В центре. Он купил. А эту оставили сыну. Борис человек молодой, холостой и неаккуратный. Извините.
Волнистый огляделся. Да уж, квартирка захламлена. Комнат две, ближняя дверь, судя по всему, спальня. Сергей Павлович заглянул туда, и увидел мужчину лет тридцати, полного, рыхлого. Тот полулежал на диване и смотрел телевизор. Горло у Бориса было обмотано шерстяным шарфом, увидев незваного гостя, он прохрипел:
– В чем дело?
– Боренька, ты лежи, – поспешно сказала мать. – Я тебе сейчас горячего молока принесу. С медом.
Сергей Павлович прошел вслед за хозяйкой кухню.
– Сами видите: Боря говорить не может. – Она укоризненно посмотрела на майора.
– Простите, как ваше имя – отчество?
– Мария Александровна.
– Веревкина?
– Почему Верёвкина? – удивилась она. – Николай Васильевич настоял, чтобы после замужества я взяла его фамилию. Раскатова Мария Александровна. И сын мой, Борис, уже несколько лет, как Раскатов.
– Отчим что, дал ему свою фамилию?
– Почему отчим? Отец.
Волнистый оторопел. Вот оно как! Мир-то, оказывается, тесен! Теперь понятно, зачем Раскатова пришла в офис к Дашенькиному шефу! К бывшему мужу она пришла. И что же было дальше?
– У Бореньки астма, – пояснила Мария Александровна. – Бронхиальная. Он часто болеет. Теперь вот, ангина прицепилась. Понимаете, мы приехали в Москву из города, главной достопримечательностью которого является завод по производству удобрений. И другой, цементный, тоже доставляет хлопот. Ужас просто, сколько там пыли! Боренька с детства часто болеет. Да и кто у нас не астматик? – она безнадежно махнула рукой.
– А как вы попали в столицу? – спросил Сергей Павлович. – И давно вы здесь?
Жена Николая Васильевича Раскатова собрала поднос:
– Я сейчас отнесу ему горячее молоко и все вам расскажу. Только Бореньку не беспокойте. Пожалуйста.
– Хорошо, – кивнул майор.
Потом они сидели на кухне, Волнистый пил чай, а Мария Александровна рассказывала.
Оказывается, Николай Васильевич Раскатов москвичом не родился, он им стал. А на свет появился в глубинке, в промышленном городе, и по окончании школы устроился на завод простым рабочим, где и познакомился с учетчицей Машенькой Веревкиной. Между ними случилась любовь, и вскоре Машенька родила Раскатову сына Бориса. Дело закончилось бы свадьбой, да Раскатов неожиданно пошел в гору. Сделался мастером, поступил в институт, и попросил свою подругу до окончания учебы повременить. Тихая Машенька терпеливо ждала и дождалась: отец ее Бориса стал начальником цеха. Тут речь опять зашла о свадьбе, но молодой и перспективный инженер вскоре получил новое повышение. Стал замдиректора! И опять ни к чему ему стало оформлять брак с бухгалтершей из расчетного отдела. Маша тоже стала ждать повышения, а Николай Васильевич уже метил в директорское кресло. Гонка Маши Веревкиной за карьерой Николая Раскатова продолжалась лет десять. Николай Васильевич был человеком честным. Деньги на сына давал регулярно, но тихой семейной жизни предпочитал карьеру и власть. И карьера его складывалась успешно. Только ресурсы ее в родном городе были ограничены. Человек без связей, скрепленных родством, мог продвинуться по служебной лестнице только до определенного предела. И женитьба на Марии Верёвкиной эти границы не расширяла.