Алик маялся. Мысли о жене не отпускали. Ну да, вроде бы она на все согласилась, за работу, похоже, не держится, готова родить… Но, может, это только на словах? А сама начнет потом мудрить… «Глупо как… – мучился он. – Я лежу дома больной, а она лезет в телевизор. Надо мне, чтобы все глаза кололи такой женой?.. О господи…» Он ворочался, не находя себе места. Слабость не проходила.
Забегали родители, матушка зацеловала чуть не до дыр, любовалась им, как картиной… Оставили кучу еды. Аппетита у Алика не было. Он снова погрузился в меланхолию. «Всегда я у них лучше всех и все хуже меня, – думал о матери с отцом. – Какой смысл в этих вечных сравнениях? Понятно, что я лучше! Но зачем об этом все время говорить… А может, я и сам сравниваю себя с Линкой? Как такое возможно?.. Вот от сравнений вся эта дурацкая зависть и происходит!.. Зачем?.. О господи, зачем?.. А как не сравнивать? Когда видишь вокруг такие рыла – невольно думаешь: спасибо, Господи, что я другой. Но если твоей жене все дается легко, а у тебя, как назло, черная полоса никак не кончается – кто тут лучше, кто хуже?.. Ну это же просто несправедливо!»
Нет, он не находил покоя. Ни мечты о будущих успехах в бизнесе, ни о том, что Лина уйдет с работы и засядет дома, сегодня не лечили. «Приживал» и «неудачник» крутились в голове, не оставляли. «Откуда зависть? К чему? К кому?..» – заводил он по десятому кругу. Открыл ноут, думая все об одном и том же, загуглил запрос. «Зависть – чувство, связанное с желанием обладать чем-либо, чем обладает другой…» – прочел, морщась. – Ну вот, разве это про меня? Чего мне хотеть, что есть у нее, а у меня нет?! Мне что – в телевизор охота? Смешно! Тогда что? Да ничего. Вот и слава богу, и никакой зависти… Но почему ж эта боль все время?..»
Он старался отвлекаться, принимался за работу, пробовал читать, глотал успокоительные – но маета не отпускала. «Все равно не могу думать об этом без боли и печали, – признал Алик. – Разве я хуже ее?! – мысленно вскричал опять. – Какая невероятная… глупость! Просто… Да, я привык быть на первых ролях. Но разве у меня нет для этого оснований?! А теперь все эти дураки будут считать, как та тупая коза с вычурным именем Юлиана, что я номер два при своей жене. Идиоты! Я всегда номер один – по-любому!»
К концу недели ему стало лучше. Лежать дома наскучило, не терпелось начать новое дело в компании отца, все там переустроить, переворошить, добиться настоящего прорыва, предъявить жене оглушительные успехи… «Вот тогда она спокойно засядет дома, чтобы растить уже наконец наших детей, – планировал Алик. – А я буду содержать семью… А то это странное положение, когда я позволил бездарям препятствовать моему нормальному росту, как-то затянулось».
Он вышел на работу в отцовскую фирму, приступив к обязанностям первого заместителя генерального директора. Вскоре отец читал его записку – анализ бизнес-процессов и бизнес-среды, а также соображения по оптимизации работы компании. Собственно анализ выглядел безупречным, выявлял все болевые точки, хорошо, впрочем, известные старшему Абуладзе. А вот предложения сына были уж слишком теоретичными. Чтобы привязать их к реальной ситуации, если это в принципе было возможно, над ними следовало еще трудиться и трудиться.
Алик между тем серьезно был настроен на новую жизнь. И кое-что действительно изменилось. Теперь у него имелся отдельный кабинет и более-менее свободный круг обязанностей. И никто не стоял над душой. Да и цель для него самого была вполне определенная: взлететь выше жены и с полным сознанием законности своих требований сделать ее домохозяйкой и матерью. Но что-то все равно тяготило. Все-таки и здесь, в небольшой компании отца, повседневная деятельность казалась рутиной. Должно быть, мерещилось ему, у Линки там все как-то интереснее, жизнь, наверное, так и кипит, а работа – словно свободный танец – легка и приятна. Потому-то так безмятежна и неуклонно успешна была его жена. Где-то там все равно все казалось лучше, чем здесь… Но разве не самого лучшего заслуживал Алик?
Он трудился, вынашивая планы собственного взлета через преобразование компании. Ему хотелось быстрых изменений, ярких поворотов, стремительных успехов. Однако и на новом месте для такого хода дел оказывалось достаточно препятствий. В общем, настроение продолжало оставаться сниженным. С некоторых пор он как будто потерял вкус к жизни и не чувствовал почвы под ногами. Словно шел-шел через детство в юность, через юность в зрелость уверенным шагом, наслаждался своей одаренностью, принимая ее как должное и ничего, кроме ослепительного счастья, для себя не ожидая, – и вдруг оказался точно в сумерках, и под ногами вязко, и идти трудно, и ослепительного счастья нет как нет. И вроде было оно – да словно перегорело. А теперь вот вместо счастья – разочарование…
В своем кабинете Алик разговаривал с юристом, когда у него внезапно случился обморок. «Скорая» увезла его в больницу.
Лежа на каталке в приемном покое, он ждал результатов первичного обследования. Примчалась Лина. Алика быстро перевезли в коммерческую палату терапевтического отделения. Сказали, ясности с диагнозом пока нет и будут обследовать дальше.
– А нельзя как-то поэнергичнее обследовать?! – слабо возмущался больной. – Сколько я могу у вас валяться без всякой информации! Ставьте быстрее свой диагноз, и дома долечусь.
Доктор хмуро кивал. Вызвал Лину в коридор.
– Пока трудно говорить определенно, но, боюсь, дело серьезнее, чем кажется, – сказал. – Похоже на онкологию.
Лина закусила согнутые в кулак пальцы и расширенными от ужаса глазами молча смотрела на врача.
– Вы сразу не пугайтесь, – буркнул тот. – Может еще, ошибка. Всякое бывает, знаете… Вообще повышение уровня онкомаркеров не всегда означает наличие злокачественной опухоли.
– Да?! – озаряясь надеждой, воскликнула она. – А что это может быть?
– Вообще подобная картина возможна при различных воспалительных заболеваниях… Но готовыми надо быть ко всему.
Готовности ко всему в Лине не было. Она была готова бороться за своего Алика. Платить за его жизнь деньгами, потерей работы, собственным здоровьем, любыми трудами по выхаживанию, без сна и отдыха… Но она не готова была его потерять. Нет! Только не это!
Диагноз тем не менее подтвердился. У Алика обнаружили запущенный рак легкого. Врач сообщил потрясенной Лине, что нужно отправлять пациента в другую больницу. По его глазам, по досадливому кряхтению человека, вынужденного быть вестником горя, по бесцветности интонаций Лина догадывалась, что все плохо. Она и не расспрашивала ни о чем. Сжав зубы, выдернула себя из парализующего страха. Отказалась от онкологического отделения сомнительной больницы. Захлопотала о помещении мужа в известную специализированную клинику. А пока перевезла его домой.
Измученный Алик капризничал. Его самочувствие не улучшалось. Головокружения не позволяли подняться с постели, и слабость не проходила. Он дулся и злился на всех. Лина крепилась. Сказать ему? Но как? Какими словами? Молчала, отгоняя слезы, улыбалась, пряча страх. Но долго скрывать онкологическую природу болезни было невозможно.
Держа его за руку, Лина перебирала длинные бледные пальцы.
– Мы завтра поедем в больницу, – сообщила, изо всех сил стараясь казаться спокойной.
– Ну слава богу! – ядовито воскликнул больной. – Я уж думал, так и помру здесь, не зная от чего.
– Ну зачем ты, Аличка, – вздохнула Лина. – Не так просто сразу попасть в хорошую клинику… – Он надулся и молчал. – Там отличные специалисты-онкологи, – прошептала она. – Начнем серьезно лечиться. – Лина осторожно перевела дух.
– Хочешь сказать, у меня рак? – буркнул Алик и отвернулся.
– Это только первичный диагноз. Но там же не было нужных специалистов! – заговорила она горячо. – Ты лежал в терапевтическом, а нам нужны опытные онкологи. Все будет хорошо, мы справимся…
– Нет, – Алик помотал головой. – Нет. Во-первых, этого не может быть, – сказал спокойно. – А во-вторых… – Он замолчал, словно стараясь что-то вспомнить. – Это было бы так глупо, что… – Он пожал плечами, не в силах выразить, насколько глупо оно было бы.
– Конечно, – закивала Лина. – Вот и поедем… там такие врачи…
– И все-таки странно… – раздумывал Алик. – Как могло в голову прийти… Нелепо… Немыслимо!
– Конечно! – согласилась Лина и обняла его. – Я так люблю тебя, Алик, – зашептала, – ты даже представить не можешь.
Он бегло поцеловал жену в лоб и заметил рассудительно:
– Во-первых, я не курю…
Она отчаянно закивала.
– И потом… я же не кашляю! И вообще у меня ничего не болит!..
– Это хорошо, это хорошо… – бормотала Лина, не сводя глаз с его лица.
– Так что и ехать никуда не придется, – заключил Алик.
– Да… – кивнула она растерянно, прижавшись к нему. – Все будет хорошо, все будет хорошо…
Он чуть отстранился и сказал:
– Конечно! – согласилась Лина и обняла его. – Я так люблю тебя, Алик, – зашептала, – ты даже представить не можешь.
Он бегло поцеловал жену в лоб и заметил рассудительно:
– Во-первых, я не курю…
Она отчаянно закивала.
– И потом… я же не кашляю! И вообще у меня ничего не болит!..
– Это хорошо, это хорошо… – бормотала Лина, не сводя глаз с его лица.
– Так что и ехать никуда не придется, – заключил Алик.
– Да… – кивнула она растерянно, прижавшись к нему. – Все будет хорошо, все будет хорошо…
Он чуть отстранился и сказал:
– А сейчас я спать хочу.
– Да, да, – засуетилась она. – Спи, мой хороший. Тебе не холодно, накрыть еще одеялом?
– Даже странно, – хмыкнул Алик, не отвечая и отворачиваясь к стене. – Придумают же… Как будто меня не видят, какие-то странные фантазии… И не курю, и не… Разве так выглядят больные этим?..
– Спи, спи, моя любимая звезда, – сдерживая слезы, гладила его по волосам Лина. – Все будет хорошо, все устроится, не волнуйся, спи.
Он подскочил и сел на кровати.
– Я знаю, почему у меня эта слабость! – воскликнул с радостью первооткрывателя.
– Почему?
– У меня стресс от смены работы! Обычное переутомление, больше ничего!..
Утром Лина вызвала специализированное такси для комфортной перевозки больных. Алик ехать не хотел.
– Куда ты меня тащишь? – спросил строго.
– В больницу, Аличка.
– Опять двадцать пять! – бросил он досадливо. – Зачем?!
– Нам нужны лучшие специалисты.
– Но я здоров!
– Вот и хорошо! Они это подтвердят. И мы будем спокойны. Все будет хорошо, мой милый, не волнуйся.
Алик немного поворчал, но спорить до победы сил у него не было.
Диагноз подтвердился почти сразу. Лина изо всех сил сдерживала истерику. Алик пришел в ярость.
– Все из-за тебя! – кричал он, себя не помня. – Если бы ты не настояла сюда ехать, ничего бы этого не было!
Дальнейшие сведения от обследований только усугубляли картину болезни. Рак был уже неоперабельным, с метастазами в лимфоузлы. Алик гневно реагировал как на исследовательские манипуляции, так и на оглашение печальных результатов, хотя самую травмирующую часть информации – о безнадежности его положения – от него скрывали. Но диагностика рака легких состояла из многих процедур, некоторые из которых были достаточно сложны и неприятны. И это вызывало особенное негодование больного. Он ярился на Лину, на врачей, а главным образом – на жуткую болезнь и отчаянную несправедливость, с которой столкнулся, захворав таким страшным недугом. Хворь свою Алик воспринимал как невероятный, немыслимый обман судьбы, совершенно невообразимый как по степени коварства, так и по масштабу учиненной над ним онтологической подлости. И это неизменно приводило его в бешенство, заставляя на все усилия жены и врачей реагировать ненавистью и отвращением.
– Конечно! – шипел на Лину. – Это ведь не у тебя рак! Как легко быть милой и предупредительной, когда все замечательно…
Лина давила в себе ужас от сознания грядущей катастрофы, которой должна была стать для нее потеря любимого. Его злые выпады ничего не меняли – она хотела, чтобы он оставался с ней, любым, пусть раздраженным и несправедливым, пусть грубым, таким изменившимся. Но прогнозы врачей были крайне неблагоприятными. И Лина дорожила каждой минутой, беспокоясь лишь о том, как уменьшить его страдания.
– За что?! За что?! – метался Алик. Он плакал и роптал на Господа, на судьбу, на людей. – Кого я убил, ограбил? Кого обидел?.. А даже если и обидел, неужели грешнее меня и людей на свете нет?!
– Что ты, что ты… – пыталась успокаивать Лина. – Не думай о плохом. Ты очень хороший. Думай об излечении. Будем бороться…
– Да как?! Как?! – вопил Алик в отчаянии. – Что я могу тут думать? Я же не врач! Господи, за что мне все это?! За что мучительная смерть в тридцать два года…
– Бог с тобой, Аличка, ты жив, жив!
В ответ он только выл от горя и безнадежности.
К счастью, период его ярости длился недолго. Набушевавшийся Алик вдруг затих. Он словно обдумывал что-то. Стал прислушиваться к объяснениям докторов и к просьбам жены, касавшимся его здоровья. Сделался прилежным пациентом, внимательным к рекомендациям медиков. Наконец попросил Лину принести ноутбук и принялся изучать сайты, дающие информацию об онкологических заболеваниях. Взялся читать какие-то книги, пытался самостоятельно разобраться в своей болезни. Теперь он подолгу полусидел в кровати, всматриваясь в экран компьютера. Информация оказывалась неутешительной. Алик переключился на сайты религиозные и мистические. По ночам спал мало, больше лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту. И внутри его была такая же темнота. Но ему казалось, он, возможно, вот-вот нащупает что-то важное, что поможет договориться с кем-то всемогущим. Он готов был вступить в какой угодно торг и сговор, лишь бы получить такую желанную помощь.
Лина почти все ночи проводила в больничной палате. Но долго держать пациента в отделении не было необходимости, лечение в его случае было симптоматическим. Ему стало чуть лучше, и он выписался домой. И дома продолжились лихорадочные поиски выхода.
Меж тем у Алика открылся кашель. Он нападал особенно ночами, ничто не помогало его унять, пока не успокаивался сам, почти внезапно, как и начинался. Иногда за кашлем следовал приступ рвоты, бывало, он заканчивался обмороком. Приезжавшие врачи из платной «скорой» констатировали ураганное развитие болезни и почти ничем не помогали.
Алик чувствовал себя все хуже. Приступы совершенно измотали его. Пока Лина судорожно искала целителей, он, согласный, безусловно, на любое лечение, в то же время думал, что бы предложить высшим силам такого ценного, что отменило бы страшный приговор, за что его можно было бы помиловать.
Он слышал, что к болезням приводят грехи. И хотя не был религиозным человеком и обычно в такую «мистику» не верил, теперь проявил интерес к понятию греховности.
Более близкое знакомство с вопросом напугало его. Алик обнаружил, что повинен в многочисленных «смертных грехах», чего никогда не подозревал. Оказалось, в православной традиции в качестве греха смертного рассматривается всякое поведение, «губящее душу» и являющееся источником других преступлений. К чему, как ни странно это было для Алика, относились не только убийство или, скажем, «содомский» грех, но и разные безобидные, на его взгляд, свойства характера, называемые «греховными страстями, или пороками». И даже «греховными помыслами». Получалось, что и мысли, связанные с этими качествами, а не только поступки, являются тяжкой виной и тянут за собой расплату. Смертными грехами, к неприятному изумлению Алика, оказались гордыня, алчность, зависть, гнев, похоть, чревоугодие, лень и даже уныние. Из этих восьми только похоть он не числил за собой, потому что никогда не изменял жене, а сексуальные отношения с ней не отождествлял с похотью. Да еще, пожалуй, алчность не относилась к нему, как рассудил Алик, так как жадным он не был и даже к большим заработкам вроде бы не стремился. Правда, он не мог исключить, что основной причиной сниженных притязаний была лень… Во всяком случае получалось, что остальные шесть – а особенно зависть, в последние годы так мучившая его, – висели на нем гирями и, быть может, сейчас топили в жизненном море…
«Но разве другие не гораздо грешнее меня? – думал Алик. – А где их расплата? Где мучения? Живут себе до старости, не зная горя. Один я…» Эта мысль в который раз причинила жгучую душевную боль. Он чувствовал страшную несправедливость происходящего. И ему не хотелось каяться в грехах, которые, если посравнивать их с делами каких-нибудь настоящих извергов, кому даруется долгая беспечальная жизнь, выглядели столь невинными и несущественными. «За что? За что, Господи? – шептал измученный Алик. – Послушай, но я же ничего такого не совершил. Почему одним все, а другим… такие муки! Но это же мелочи, мои грехи, мелочи… Господи, да я раскаиваюсь, ну конечно же раскаиваюсь! Господи, пошли избавления, прошу тебя! А я больше никогда, никогда…»
Лина искала целителей, а Алик обещал и обещал высшим силам измениться за возможность избавиться от страданий и еще пожить. Но ему становилось только хуже. Иногда казалось, причины страданий заключены где-то совсем рядом, прямо под рукой. И нужно только вычислить «врага» и уничтожить, чтобы болезнь повернула вспять. Лежа в постели, Алик навязчиво рассматривал люстру, представлявшую собой сооружение из пяти изогнутых завитком стеблей, которые заканчивались повернутыми к потолку цветочными чашами. Каждый завиток был украшен дугообразной веткой с затейливым зазубренным трилистником на конце. Алику не давали покоя трилистники. «Зачем эти жуткие клювы? Зачем эти острые перья?» – томился он, не в силах отвести взгляда от ненавистного декора.
– Лина! – хрипло и глухо крикнул в глубину квартиры.