– Прошу прощения, мэтр… – как всегда неторопливо растягивая слова, прогудел Жильон. Он отличался от прежнего начальника сыска богатырским телосложением, здоровым румянцем во всю щеку, который не смогли испортить годы, проведенные в университетских штудиях, и безмятежными голубыми глазами. – Прошу прощения…
– Да, друг мой? – поднял на него глаза Берельм. Или, правильнее сказать, Дольбрайн – в последние дни он и сам приучил себя к новому имени настолько, что старое казалось воспоминанием о чем-то далеком, забытом и даже вымышленном. Маска приросла, заменив истинное обличье.
– Не пора ли начинать, мэтр? – Жильон смутился и закашлялся в кулак, величиной с небольшую дыню.
– Да, конечно, друзья… – рассеянно отозвался правитель, обводя глазами единомышленников.
Вот главнокомандующий – молодой фон Дербинг. Озабоченный и нахмуренный.
Вот мэтр Крюк – министр финансов – сосредоточенный и надежный, как скала.
Чародей Абрельм, который еще не вполне пришел в себя после магического поединка, а потому еще сильнее трясется в ознобе, чем обычно.
Министр торговли и внешних сношений – бывший стекловар Нерельм.
Старший жрец уцелевшего храма Триединого с Прорезной.
Помощники главнокомандующего – Ченцо и Вильяфьоре.
Представители различных цехов мастеровых: горшечники и стекловары, златокузнецы и бронники, столяры-краснодеревщики и ткачи, кожемяки и шорники, виноделы и хлебопеки… Всех и не перечислишь. И тут же выборные от лавочников и от банкиров. Не слишком-то много нынче толку от их тороватости и капиталов, но что поделаешь? Приходится считаться с интересами всех граждан Аксамалы. Кроме дворянства, ущемленного в правах новой властью. Властью свободных и честных тружеников.
Жильон еще раз откашлялся.
– Братья! – обратился он к собравшимся, и его могучий бас заметался под сводами лекционного зала. – Предлагаю оставить излишние церемонии – мы ведь не надутые дворянчики, а люди дела, заботящиеся прежде всего о благе народа.
– Да чего уж там, – крякнул министр финансов, похожий на отставного сержанта. – Говори! Знаем, о чем речь пойдет.
Глава сыска приосанился. Поддержка Крюка дорогого стоила. Продолжил:
– Все мы помним, братья, какой трудной, подчас кровавой ценой далась наша свобода. А сколько каждый из нас совершил ради нее? Достаточно вспомнить подвиг фра Лаграма. Вспомнить и почтить его светлую память вставанием.
Берельм-Дольбрайн кивнул и первым поднялся на ноги. Конечно, методы покойного отличались бесцеремонностью и жесткостью, но приносимая Лаграмом и сыском, который он возглавлял, польза все же перевешивала. Без кропотливой и самоотверженной работы его ребят давно существовали бы в Аксамале не одно, а несколько правительств, самых вольнолюбивых и честных, конечно же.
– Прошу садиться! – выждав приличествующее время, сказал Жильон.
– Ну, так чем ты нас порадовать хочешь? – сварливо произнес мэтр Абрельм. Его голос дребезжал, а сам чародей, казалось, вот-вот развалится на куски, настолько сильная дрожь сотрясала его тщедушное тело.
– Я не буду вдаваться в излишние подробности. Хочу лишь заметить: Аксамала в кольце врагов. Из-за непогоды мы отрезаны от моря. Кроме того, каждый поход в порт чреват нападением озлобленного отребья из трущоб. Мы лишены подвоза продовольствия из окрестных сел – город в осаде. Запасы на исходе. Сил наших слишком мало, чтобы разорвать кольцо блокады… – Заметив, как напряглись плечи Гурана, сыщик тут же добавил: – И это несмотря на самоотверженную службу бойцов из отрядов самообороны и их командиров. Один раз они уже прикрыли нас своими телами.
– Верно, верно! Нечего возразить! – воскликнул один из мастеровых – морщинистый с крупным, сизоватым носом. – Ты дальше давай!
– Даю! До того, как город оказался в осаде, мы получали много сведений о событиях, происходящих в различных провинциях. Некоторые из них, такие как Табала и Лития, Уннара и Гоблана, Вельза и Камата, уже объявили независимость. Они избрали своих королей, создали собственные армии и правительства. Другие… Это, если мне не изменяет память, Арун, Тьяла и Окраина сохраняют верность Империи. Они, возможно, и не прочь бы прийти на помощь осажденной столице, но возникает вопрос – ради чего? Что мы можем дать им взамен?
– То есть как это – что? – возмутился плечистый купец в зеленом пелеусе. – Почему мы вообще должны им что-то давать? Когда у соседа дом горит, за ведро воды скудо ломить не принято!
– Да речь и не идет о деньгах или товаре! – перебил его Нерельм. – Стыдно вам, фра, такое говорить.
– Да я что? – опешил купец. – Разве ж я ратую за торговлю отечеством?
– Надеюсь, что нет, – набычившись, веско произнес Жильон, отчего купцы и ремесленники сразу притихли, втянули головы в плечи и сидели с таким видом, будто задолжали правительству «младоаксамалианцев» по сотне скудо каждый, а теперь надеялись, что долг забудут и простят.
– Так вот, – продолжал сыщик. – Немногим провинциям, сохранившим еще веру в крепость устоев Сасандры, нужно что-то предложить. Но не деньги или никчемные побрякушки, которыми айшасианы подкупают дикарей на дальних островах в океане Бурь. Нет! Мы должны предложить им некую идею!
– Правильно! – воскликнул седой мужчина в добротной кожаной куртке. Берельм наморщил лоб, вспоминая, откуда он может его знать. Широко посаженные серые глаза, крепкие скулы… Точно! Фра Борайн из банка «Борайн и сыновья». – Идею свободы и равенства! Идею народовластия… – Под тяжелым взглядом Крюка банкир осекся и замолчал. Небось, готов откусить и проглотить свой длинный язык. Это же надо! Думал угодить правителям, а так вляпался.
– Идеей народовластия и свободы не притянешь провинции к Аксамале, – напевно произнося слова, сказал Жильон. – Тут нужна проверенная идея. Идея, близкая сердцу каждого гражданина Сасандры. Имперская идея.
Вздох прокатился по рядам мещан и ремесленников. Нет, они не были противниками Империи, и это читалось по глазам и напоказ честным, открытым лицам. Но они поразились, услыхав подобные слова из уст вчерашнего студента, вольнолюбца и ниспровергателя основ.
– Вы не ослышались. Чтобы сохранить целостность державы, не дать какому-то доморощенному вождю разодрать город с тысячелетней историей на трофеи для своих наемников, воспрепятствовать ползучему захвату наших земель Айшасой и западными королевствами, следует провозгласить императора. Для многих граждан Сасандры титул императора незыблем. Лишь в нем они видят залог успеха государства, лишь вокруг него объединятся в борьбе…
– Позволь мне, – мягко прервал Жильона Берельм.
– Да, учитель, – сыщик прижал ладонь к сердцу.
– Почтеннейшие горожане Аксамалы! – Мудрец и философ встал с кресла, одернул полы куртки. – Одним из самых полезных качеств любого человека является умение признавать ошибки. Свои ошибки, конечно, ибо чужие каждый рад не только заметить, но и объявить во всеуслышание. Я не могу сказать, что идея свободы и народовластия порочна. Она позволила нам установить власть народа в большей части столицы и удерживать ее до сих пор. Власть простых горожан, неприметных на первый взгляд тружеников. Вас, дорогие мои друзья! – Берельм в пояс поклонился людям, сидящим в зале. Многие, не привыкшие к поклонам от власть предержащих, недоуменно округлили глаза. – Но нельзя не признать, что Сасандра в целом оказалась не готова к народовластию. Слишком сильна тяга у провинциалов к подчинению, к прянику и кнуту. И теперь я должен честно и открыто признать: мы поторопились. Сасандре нужна власть императора, нужно некое средоточие силы, вокруг которого соберутся патриоты, желающие защитить родину от внутренних дрязг и от внешних захватчиков. Конечно, новый император должен быть ограничен в правах. Возврата к неограниченной власти, сосредоточенной в одних руках, не будет. Выборные Генеральные штаты из представителей всех слоев общества, Совет министров, Верховный совет жрецов Триединого, наблюдатели от народа на всех уровнях власти… И так далее. Но во имя выживания Сасандры императора следует избрать.
– Мы долго совещались, поверьте, – вновь продолжил Жильон. – Взвешивали все доводы «за» и «против», прорабатывали различные вероятности развития событий и даже составляли гороскопы… Результат один. Императору быть. Мы, «младоаксамалианцы», предлагаем избрать императором мэтра Дольбрайна – нашего духовного учителя, показавшего себя с самой лучшей стороны во времена скорби и лишений. Думаю, в годы расцвета Сасандры, к которому он ее, несомненно, приведет, его лучшие качества засверкают еще ярче, подобно тщательно ограненному бриллианту.
– Эх! Да что там! – громко воскликнул ремесленник в потрепанной куртке и черном гугеле. – Давай императора! Мэтра Дольбрайна в императоры!
Аксамалианцы шумели. Кто-то уже размахивал головным убором. Другие вскочили с мест и возбужденно переговаривались. Каждому уже рисовалось светлое будущее. Правда, каждый видел его по-своему, да кто обращает внимание на такие мелочи?
– Мы долго совещались, поверьте, – вновь продолжил Жильон. – Взвешивали все доводы «за» и «против», прорабатывали различные вероятности развития событий и даже составляли гороскопы… Результат один. Императору быть. Мы, «младоаксамалианцы», предлагаем избрать императором мэтра Дольбрайна – нашего духовного учителя, показавшего себя с самой лучшей стороны во времена скорби и лишений. Думаю, в годы расцвета Сасандры, к которому он ее, несомненно, приведет, его лучшие качества засверкают еще ярче, подобно тщательно ограненному бриллианту.
– Эх! Да что там! – громко воскликнул ремесленник в потрепанной куртке и черном гугеле. – Давай императора! Мэтра Дольбрайна в императоры!
Аксамалианцы шумели. Кто-то уже размахивал головным убором. Другие вскочили с мест и возбужденно переговаривались. Каждому уже рисовалось светлое будущее. Правда, каждый видел его по-своему, да кто обращает внимание на такие мелочи?
В общем гаме сперва не заметили, как, медленно шагая, покинул насиженное, нагретое место главнокомандующий Аксамалы – Гуран фон Дербинг. Держа ладонь на рукояти меча, молодой человек поравнялся с Дольбрайном, пристально поглядел ему в глаза. Потом покачал головой и так же медленно покинул зал.
Нерельм, Жильон и Крюк переглянулись. Вчера, когда они в узком кругу обсуждали идею выдвижения мэтра Дольбрайна на пост императора, Гуран молчал и кусал губы, но не возражал. Что же с ним случилось сейчас? Министр финансов перегнулся через стол и, склонившись над ухом мэтра Абрельма, что-то горячо зашептал. Старенький чародей в ответ на его слова морщился и пожимал плечами, а потом вовсе махнул рукой и обиженно нахохлился, натянув меховой плащ едва ли не на макушку. Наблюдавший эту картину Дольбрайн продолжал вымученно улыбаться и одаривать благосклонными кивками радующихся горожан. А в сердце его уже поселился котенок. Пока еще маленький, но с острыми коготками.
Глава 6
Высунув ухо из-под мехового одеяла, Флана прислушивалась, как неторопливо падают капли в маленькой переносной клепсидре – гордости Жискардо Лесного Кота. В самом деле, не каждый кондотьер мог позволить себе такую роскошь. Не всякий из них спал в отдельном шатре на кровати под балдахином, с постоянной любовницей – пользоваться услугами девок из передвижных борделей зачастую бывает себе дороже. Лесной Кот, похоже, постепенно приучал себя к жизни короля или (чего уж там мелочиться!) императора Сасандры – мылся пускай и не в медной ванной, а в дубовой бадье, зато каждые три дня. И требовал от подчиненных ему капитанов и лейтенантов обращения «ваше высокопревосходительство», словно к генералу. Хотя на это он, пожалуй, имел полное право. Численность отряда, который он собрал под своими знаменами, приближалась к четырем тысячам – сила вполне достаточная, чтобы отвоевать себе хороший кусок любой провинции и зажить спокойной размеренной жизнью, удовлетворяя непомерную тягу к власти.
Если подумать, то силы армии Лесного Кота хватило бы и для захвата Аксамалы.
Просто кондотьер робел.
Не трусил, упрекнуть его в недостатке храбрости мог разве что безумец или отъявленный лжец, а именно не решался. Как деревенский парень не решается пригласить девчонку на танец. Вот вроде бы все при нем: и силач, и красавец, и до работы злой, а боязно – вдруг откажет, а друзья, которым только дай повод, поднимут на смех, прославят на всю округу. Так же мучился и Жискардо. Он прекрасно понимал, что сейчас внушает уважение собравшимся вокруг него людям: наемникам, солдатам из распавшихся полков, крестьянам, которые покинули дома в поисках добычи и лучшей, богатой и завидной, жизни. Он дал им цель. Вот она, даже выглядывать особо не надо: серые, высоченные стены, приземистые громады башен, ровные, на загляденье зубцы, обитые красной бронзой ворота. Аксамала! Столица Сасандры. Сердце Империи. Величайший город мира, с которым не в силах равняться ни тесные и грязные города запада, ни айшасианские крепости, строго распланированные и заселенные согласно рангу различными кастами. Какой полководец не мечтает повергнуть к своим ногам гордую Аксамалу? Летописцы утверждают, что силой оружия это не удавалось никому. И если войска Лесного Кота потерпят на этих стенах поражение, кто тогда останется с ним? Разве что самые преданные друзья и верные сподвижники. Десяток, другой, третий… И кто тогда станет называть его «превосходительством»? Поэтому кондотьер мялся в нерешительности, проводя то показательные учения, то разведку боем. Ни офицеры, ни рядовой состав особо не возражали. Жизнь сытая, благодаря подвозимому из ближних и дальних сел провианту, служба не напрягает – подумаешь, сходил раз в пять-шесть дней в караул, разве это трудно? А начнутся штурмы, польется кровь… Кого-то ведь и насмерть убить могут…
Но с другой стороны, бездействие тоже смерти подобно, как учит мудрость древних полководцев. Того и гляди, армии станет скучно. А мающаяся от безделья армия опасна всем. И прежде всего своим командирам. Ни с того ни с сего солдаты могут захотеть легких и греющих душу приключений. Каждый по отдельности или небольшими кучками. Разбегутся, а потом попробуй собери. Офицеры вдруг решат, что они достойны более высоких должностей. Начнутся склоки, подсиживания, наушничанье, не приведи Триединый, дуэли. Дисциплина и порядок покатятся кувырком, в Преисподнюю ко всем ледяным и огненным демонам.
Поэтому Жискардо и провел пробный штурм. С его помощью он оценил возможности обороны, выявил среди защитников Аксамалы не очень сильного, но все же опасного чародея, который едва не одолел его собственного волшебника – тощего арунита Иллиоса. Схватка на стенах показала, что аксамалианцы сражаются с азартом, но неумело. Настоящих толковых военных среди них нет. Имеются только гражданские лица из мещан, возомнившие себя генералами. Таких полководцев Жискардо не боялся. Оставалось лишь тщательно подготовиться и нанести решающий удар.
Лесной Кот готовился. Или, по крайней мере, рассказывал Флане, что готовится. Он вообще любил поболтать с ней перед сном. Так, наверное, некоторые люди беседуют с домашними котами, почесывая мурлыкающего друга за ухом.
Жискардо Флану за ухом не чесал. Еще не хватало! Это в ее обязанности входило ублажать уставшего за день кондотьера. Несмотря на то что он выглядел представительным мужчиной, весьма симпатичным по меркам большей части женского населения Сасандры, – высокий рост, широкие плечи, горделивая осанка, седая, ровно подстриженная бородка, загорелое лицо, стальной взгляд, приходилось изрядно потрудиться, чтобы разбудить в нем страсть. Иногда Флане казалось, что даже соитие не доставляет ему удовольствия, а укладывается с ней в постель он исключительно ради поддержания авторитета среди офицеров. Во всяком случае, занятием любовью их барахтанье назвать не рискнул бы никто. Вялая обязаловка, не всегда заканчивающаяся успехом, во время которой Жискардо разговаривал не умолкая. Он поверял девушке все свои планы, рассуждал вслух, взвешивая доводы «за» или «против». Все потаенные мысли, которые не решался без должного обдумывания выложить перед помощниками и старшими офицерами. Его вопросы не требовали ответа. Вернее, он сам же на них и отвечал, иногда поправляя, иногда соглашаясь и даже нахваливая себя.
В особенности красочно Лесной Кот живописал, какие порядки установит в городе, когда захватит или, по его мнению, освободит Аксамалу. Скорее всего, он относился к тому типу провинциалов, которые люто ненавидят столицу и все столичное: власть, порядки, жителей. Восемь из десяти жителей отдаленных городков и деревень уверены, что аксамалианцы обирают их, живут за чужой счет, а сами ничего не умеют, кроме как тратить полученные через грабительские налоги и пошлины деньги. Они думают, что жизнь в столице легка – низкие цены на товары и высокие заработки, роскошные дома и всегда можно найти работу. Все столичные жители для них чиновники, получающие огромные взятки, без которых несчастному приезжему нельзя ступить и шагу.
Потому провинциалы, в особенности молодежь, и рвутся в Аксамалу. Флана сама так думала, когда сошла с причала на булыжные мостовые столицы. На самом деле жизнь в сердце Империи оказалась не легче, чем в занюханном городишке, где прошли ее детство и отрочество. Были в Аксамале и трущобы, где не то что жить – пройтись страшно. Высокие заработки, вызванные скоплением большого числа денежной массы, с успехом поглощались непомерными ценами на все самое необходимое. Работу отыскать? Как бы не так! Днем с огнем… И кстати, во многом по милости тех самых, приехавших в поисках лучшей доли провинциалов. Коренные аксамалианцы частенько бурчали: «Понаехали тут…» В ответ получали уже привычное: «Не вам же одним жировать!» Понятное дело, росту любви между местными и приезжими такие обмены любезностями не способствовали. А город переваривал и тех и других, словно гигантский котел, в котором варится не чечевица и не пшено, а людские судьбы. Выживали только самые сильные, самые ловкие, самые упорные. Флана, не покривив душой, могла с уверенностью сказать, что ей еще повезло. Заведение фриты Эстеллы – лучшее, на что могла рассчитывать провинциальная дурочка, явившаяся завоевывать Аксамалу без денег, без связей, без профессии.