— Цель приезда в Вестпорт?
— Убийство. — Неприятная тишина. — Надеюсь всех поубивать своей распродажей осприйских вин! Да, вы не ослышались, я надеюсь совершить убийство в вашем городе. — Морвеер захихикал над собственной шуткой и Дэй зашлась смехом вместе с ним.
— Вроде непохоже, что такой нам тут шибко нужен. — Другой стражник кисло уставился на Трясучку.
Морвеер продолжал хихикать. — О, нет нужды беспокоиться на его счёт. Этот мужик практически дебил. Интеллект ребёнка. Всё же он неплох когда надо сдвинуть бочку-другую. Я-то держу его во многом из-за своей чрезмерной чувствительности. Дэй, скажи, какой я?
— Чувствительный, — произнесла девушка.
— У меня слишком много душевного тепла. Всю жизнь было много. Мать умерла, когда я ещё был очень юн, видите, чудесная женщина…
— Да давайте уже! — крикнул кто-то сзади.
Морвеер взялся за холстину, закрывающую зад фургона. — Хотите проверить…
— Я что, выгляжу что хочу, со всей этой половиной Стирии, ползущей через мои чёртовы ворота? Проезжай. — Стражник махнул утомлённой рукой. — Давай, шевелись.
Щёлкнули поводья, повозка вкатилась в город Вестпорт, а Муркатто и Дружелюбный въехали следом. Трясучка прошёл последним, что последнее время стало обычным.
За стеною их моментально сдавили, так же тесно как в битве и ненамного менее устрашающе. Мощёная дорога с голыми деревьями по обочинам поворачивала между высокими зданиями. По ней хлестал через край шаркающий поток людей всех цветов и форм. Бледные мужчины в строгих одеждах, узкоглазые женщины в ярких шелках, чернокожие люди в белых хламидах, солдаты и наёмники в кольчугах и тусклых латах. Слуги, чернорабочие, торговцы, аристократы, богатые и бедные, ухоженные и неряхи, благородные и нищие. Страшенная толпа нищих. Расплывающейся волной накатывались и откатывались назад пешеходы и всадники, лошади, телеги и крытые экипажи, женщины под гнётом причёсок и ещё большим гнётом драгоценностей проезжали мимо в креслах, запряжённых парами потеющих слуг.
До этого Трясучка думал, что это Талинс заполонили всевозможные чудные незнакомцы. В Вестпорте всё оказалось гораздо хуже. Он увидел, как сквозь давку вели вереницу животных с огромными длинными шеями, соединёнными тонкой цепью, в вышине печально раскачивались их крохотные головы. Он крепко зажмурил глаза и потряс головой, но когда открыл их снова, чудовища по прежнему оставались там, их головы мотались над толкающейся толпой, не видящей наверху ничего примечательного. Это место как сон, и вовсе не приятный.
Они свернули в переулок поуже, окружённый лавками и харчевнями. Запахи тыкали его в нос один за другим — рыба, булки, фрукты, масло, пряности и дюжина иных, о которых он не имел понятия — из-за них у него замирало дыхание и сводило желудок. Мальчик на ехавшей мимо телеге извлёк из ниоткуда клетку и сунул прямо в лицо Трясучке, а сидевшая там обезьянка зашипела и плюнула на него, чуть не выбив из седла от изумления. Крики на двадцати различных языках закладывали ему уши. Поверх всего этого, всё громче и громче, плавно разносилось что-то вроде песнопений, непонятных но красивых, от которых встали дыбом волосы на руках.
С одной из сторон площади виднелось сооружение под огромным куполом, шесть высоких башен вырастали из его фасада, шпили на их крышах переливались золотом. Именно оттуда доносилось пение. Сотни голосов, высоких и низких, сплетались в один.
— Это храм. — Муркато задержалась возле него, капюшон по прежнему поднят и из под него виднелась лишь наиболее угрюмая часть её лица.
Сказать по честному, Трясучка её побаивался. Достаточно плохо было уже то, что он наблюдал, как она молотком забила человека насмерть и при этом всем своим видом выказывала удовольствие. Но уже после, когда они торговались, в него заползло ощущение того, что она собирается пырнуть его ножом. Вдобавок эта её рука, которую она не вытаскивает из перчатки. Он не помнил, чтобы раньше его хоть раз напугала женщина, и от этого одновременно стыдился и раздражался. Но он не стал бы отрицать, что помимо перчатки, молотка, и нездорового чувства опасности, ему нравилось на неё смотреть. Очень. И он не был уверен, что опасность не привлекает его чуть сильнее, чем положено здоровому человеку. Всё это вместе складывалось в то, что он, от случая к случаю, ни черта не знал что сказать.
— Храм?
— Там, где южане молятся Богу.
— Богу, хмм? — У Трясучки заломило шею, когда он сощурился на те шпили — выше чем самые высокие деревья в долине, где он родился. Он слышал, что некоторые люди на Юге думали будто на небе живёт человек. Человек, который сделал мир и за всем в нём следил. Подобные представления всегда казалось какими-то безумными, но глядя на это сейчас, Трясучка был не далёк от того, чтобы уверовать самому. — Красивый.
— Примерно сто лет назад, когда гурки завоевали Даву, от них бежало множество южных жителей. Некоторые пересекли море и поселились здесь. И они возвели храмы в благодарность за своё спасение. Вестпорт практически такая же часть Юга, как и часть Стирии. Но он также и часть Союза, с тех пор как Старейшины наконец выбрали сторону, и принесли верховному королю победу над гурками. Это место зовут Перекрёстком Мира. По крайней мере те, кто не зовёт его гнездовьем лжи. Здесь поселились люди прибывшие с Тысячи Островов, из Сульджука и Сиккура, из Тхонда и Старой Империи. Даже северяне.
— Только не эти тупые мудаки.
— Да, их мужчины сильно отстают в развитии. Я слышала, некоторые из них отращивают длинные волосы, как бабы. Но сюда примут любого. — Её перчаточный палец указал на длинную шеренгу людей на уступах на дальнем конце площади. Странное сборище даже для этого города. Молодые и старые, высокие и коротышки, толстые и костлявые, кто-то в странных халатах и тюрбанах, кто-то полураздет и разрисован, у одного на лице кости. Позади некоторых эмблемы со всевозможными буквами, чётками или свисающими погремушками. Они плясали и скакали, вскидывали вверх руки, всматривались в небо, падали на колени, рыдали, хохотали, неистовствовали, пели, орали, причитали — перекрикивая друг друга на множестве языков. Трясучка и не подозревал, что на свете есть так много наречий.
— Кто, чёрт возьми, эти твари? — пробормотал он.
— Святые. Или безумцы, смотря кого ты спросишь. Внизу, в Гуркхуле, ты должен молиться так как велит Пророк. А здесь каждый волен поклоняться как ему вздумается.
— Они молятся?
Муркатто пожала плечами. — Больше похоже, что каждый пытается доказать остальным, что он знает наилучший способ.
Народ останавливался поглазеть на них. Кто-то кивал вместе с их изречениями. Кто-то тряс головой, смеялся и даже кричал в ответ. Кто-то просто скучающе стоял рядом. Один из святых или безумцев, когда Трясучка проезжал мимо, начал выкрикивать ему слова, из которых тот не смог бы извлечть ни капли смысла. Святой встал на колени, вытянул руки, на его шее загремели чётки, неукротимый голос увещевал с мольбой. Трясучка читал в его красных налитых глазах — тот думал, что делает самое важное дело в своей жизни.
— Должно быть здоровское ощущение, — сказал Трясучка.
— Какое?
— Считать, что тебе известны все ответы. — Он отодвинулся от идущей мимо женщины с мужчиной в поводу. Большой, темнокожий мужик в ошейнике из блестящего металла нёс обеими руками мешок, его глаза не отрывались от земли. — Ты видела?
— На Юге большинств людей кому-то принадлежат либо кого-то держат у себя.
— Что за сучий обычай, — прошептал Трясучка. — Я-то думал ты сказала, что это часть Союза.
— А у них в Союзе дорожат своей свободой, не так ли? Здесь нельзя обращать в рабство. — Она кивком указала на других, которых вели в ряд — невзрачных и жалких. — Но если они проездом, никто их не освободит, я тебе ручаюсь.
— В гробу видал я этот Союз. Похоже этим сучарам всегда нужно больше земель. На Севере их сейчас больше, чем когда-либо раньше. С тех пор как снова началась война, они заполонили Уффрис. И за каким же им столько земли? Ты бы видела тот город, что у них уже есть. Это место рядом с ним выглядит убогой деревней.
Она резко окинула его взглядом. — Адуя?
— Он самый.
— Ты там побывал?
— Айе. Я там бил гурков. Получил эту отметину. — И он оттянул рукав, чтобы показать шрам на запястье. Когда он повернулся обратно, её глаза смотрели как-то странно. Можно было в общем-то счесть это уважением. Ему понравилось то что он увидел. Долгое время на него никто не смотрел ни с чем, кроме презрения.
— Ты стоял в тени Башни Делателя? — спросила она.
— Почти весь город стоит в тени этой штуки, в то или иное время дня.
— На что это похоже?
— В ней темнее, чем вне её. По моему опыту, тени так себя и ведут.
— Ха. — Первый раз Трясучка увидел на её лице нечто похожее на улыбку, и подумал, что она ей идёт. — Я всегда твердила, что съезжу туда.
— В ней темнее, чем вне её. По моему опыту, тени так себя и ведут.
— Ха. — Первый раз Трясучка увидел на её лице нечто похожее на улыбку, и подумал, что она ей идёт. — Я всегда твердила, что съезжу туда.
— В Адую? Что же тебя останавливает?
— Шесть человек, которых надо убить.
Трясучка сдул щёки. — А. Это. — По нему пробежала волна беспокойства, и он заново задумался о том, какого же чёрта он сказал да. — Всегда был самым злым своим врагом, — пробормотал он.
— Тогда держись ко мне поближе. — Её улыбка стала шире. — Скоро у тебя появятся и похуже. Мы прибыли.
Не чувствовалось, что они у цели. Узкая улочка, тёмная и пыльная. Разваливающиеся дома прижались друг к другу, подгнившие и облупившиеся ставни, куски облицовки потрескались и поотставали от сырых кирпичей. Он повёл коня вслед за повозкой в угрюмую подворотню, пока Муркатто затворяла за ними скрипящие ворота и задвигала ржавый засов. Трясучка привязал лошадь к гнилой коновязи в покрытом сорняками и попадавшей черепицей дворе.
— Дворец, — пробурчал он, устремляя взор навстречу серому квадрату небес наверху. Все стены вокруг в высохшем лишайнике, на петлях висели полуразвалившиеся ставни. — Когда-то был.
— Я купила его из-за его места расположения, — сказала Муркатто, — не ради отделки.
Они направились в сумрачный зал, пустые проёмы дверей вели в пустые опочивальни. — Полно комнат, — заметил Трясучка.
Дружелюбный кивнул. — Двадцать две.
Их сапоги топали по скрипящей лестнице, пока они поднимались наверх сквозь гнилое нутро здания.
— С чего ты собираешься начать? — спросила Морвеера Муркатто.
— Я уже начал. Представительные письма отосланы. У нас подготовлен внушительный вклад для зачисления на счёт "Валинта и Балка" завтра утром. Настолько внушительный, что гарантрует внимание самого старшего конторщика. Я, со своей ассистенткой и твоим человеком, Дружелюбным, проникнем в банк под видом купца и его помощников. Мы встретимся с — а затем попробуем его убить — Мофисом.
— Так просто?
— Не упустить возможность — как правило ключевой способ решения таких дел, но если подходящий момент не наступит, мне придётся заложить фундамент для более… разветвлённого подхода.
— А с остальными нами что? — спросил Трясучка.
— Наша нанимательница, очевидно, обладает приметным обликом и может быть опознана, тогда как ты, — Морвеер презрительно бросил ему сверху лестницы, — выделяешься как корова среди волков, и будешь также полезен. Ты слишком высок, у тебя слишком много шрамов и твоя одежда намного более сельская, нежели это уместно в банке. Что же касается волос —
— Блюэээ, — произнесла Дэй, тряся головой.
— Что бы это значило?
— В точности то, что прозвучало. Ты просто-напросто крайне, крайне… — Морвеер повращал рукой. — Северный.
Муркатто отомкнула ободранную дверь наверху последнего лестничного пролёта и толкнув, распахнула её. Оттуда сочился грязный дневной свет. Трясучка прошёл вслед за всеми, моргая от солнца.
— Клянусь мёртвыми. — Путаница беспорядочно разбросанных крыш всевозможных форм и углов наклона раскинулась повсюду — красная черепица, серый шифер, белая освинцовка, гниющая солома, облепленные мхом стропила, позеленевшая, испещренная полосками грязи медь, залатаная холстом и старой кожей. Нагромождение покосившихся фронтонов, чердаков, балок, покрытых облупившейся краской и поросших травой, покачивающихся отливов, примотанных цепями изогнутых желобов и провисших бельевых веревок теснилось повсюду и выглядело так, как будто в любой момент может скопом сорваться и рухнуть на улицы.
Бесчисленные дымоходы отрыгивали в небо клубы, создавая марево в котором солнце расплывалось горячим пятном. Тут и там, то высовывалась башня, то над хаосом нависал раздувшийся купол, а то причудливое переплетение голых сучьев, там где деревьям удалось несмотря ни на что протянуть ввысь ветви. Море на расстоянии выглядело серой лужей. Далёкий лес корабельных мачт в гавани покачивался на неспокойной волне.
Сверху казалось, что слышно великий шепот города. Шум работы и игр, людей и зверей, возгласы торгующегося люда, громыхание колёс и звон молотков, обрывки песен и скрежет музыки, отчаяние и радость, всё перемешалось как тушенка в огромном котле.
Трясучка подошёл вплотную к покрытым коркой лишайника перилам, встал рядом с Муркатто, и стал осматриваться. Там, внизу, как вода на дне ущелья, по мощёному проспекту туда-сюда метался народ. А на другой стороне высилось чудовищное сооружение.
Стена — отвесный утёс гладко отшлифованного белёсого камня. Через каждые двадцать шагов вздымались колонны, да такие, что обхватить не хватило бы длины трясучкиных рук, покрытые у верхушек высеченными из камня листьями и ликами. На высоте примерно в два человеческих роста пролегал ряд маленьких окошек, затем, выше, ещё один, над ним ряд окон побольше. Все забраны метллическими решетками. На самом верху, вдоль всего края плоской крыши, выше того места, где сейчас стоял Трясучка, колючками чертополоха торчали чёрные железные шипы ограды.
Морвеер усмехнулся глядя туда. — Дамы, господа и варвары, представляю вам Ветспортское отделение… банковского дома… Валинт и Балк.
Трясучка покачал головой. — Выглядит как крепость.
— Как тюрьма, — прошептал Дружелюбный.
— Как банк, — насмешливо произнёс Морвеер.
Самое надёжное на свете место
Операционный зал Вестпортского отделения "Валинта и Балка" оказался гулкой пещерой из красного порфира и черного мрамора. Он обладал всем мрачным великолепием императорской усыпальницы — необходимый минимум света вползал в малюсенькие окошки под потолком, толстые прутья решеток отбрасывали перечёркнутые тени на сверкающий пол. Ряд громадных мраморных бюстов чопорно глазел с высоты: судя по виду знаменитые финансисты и великие торговцы стирийского прошлого. Грандиозный успех делал из преступников героев. Морвеер гадал, есть ли среди них Сомену Хермон, и мысль о том, что ему опосредовано выплачивает зарплату сам знаменитый купец, побудила его самодовольную ухмылку расшириться ещё самую малость.
Шестьдесят или больше конторщиков занимали одинаковые столы, нагруженные одинаковыми стопками бумаг, перед каждым — огромная, переплетёная кожей счетная книга. Все виды людей, всех цветов кожи, многие носили тюбетейки, чалмы или характерные прически тех или иных кантийских сект. Все здешние предубеждения были в пользу лишь тех, кто быстрее мог прокрутить деньги. Перья стучали о чернильницы, их кончики царапали по плотной бумаге, скрипели переворачиваемые страницы. Купцы стояли и торговались сгрудившись в кучки и переговариваясь вполголоса. Ни у кого не было видно ни единой наличной монеты. Здешнее богатство состояло из слов, мыслей, слухов и лжи, слишком ценных для того, чтобы быть запечатлёнными в безвкусном золоте или простецком серебре.
Обстановка предписывала проявлять благоговение, восхищаться, пугаться, но Морвеер не был пугливым человеком. Он прекрасно сюда вписался, как запросто вписывался везде и всюду. Он чванливо прошёлся мимо длинной очереди хорошо одетых просителей с видом напускной самоудовлетворённости, всегда сопутствующей богатству на скорую руку. Дружелюбный тяжело плёлся по пятам, прижимая к себе несгораемый ящик и позади, неслышно, скромно шла Дэй.
Морвеер щёлкнул пальцами ближайшему клерку. — У меня встреча с… — Он для важности сверился с письмом. — С неким Мофисом. На предмет крупного вклада.
— Разумеется. Будьте добры подождать одно мгновение.
— Одно, и не больше. Время — деньги.
Морвеер незаметно изучал прянятые меры безопасности. Было бы преуменьшением назвать их обескураживающими. Он сосчитал двенадцать вооруженных людей, расставленных по залу в такой же полной выкладке, как у телохранителей короля Союза. За высившимися двойными дверями расположилась ещё одна дюжина.
— Всё равно, что крепость, — проворчала Дэй себе под нос.
— Только решительно лучше охраняемая, — вставил Морвеер.
— Сколько мы тут пробудем?
— А что?
— Хочу есть.
— Уже? Помилосердствуй! Муки голода не начнутся, пока… Погоди.
Высокий мужчина вышел из-под арки, сухолицый, с торчащим клювом и истончавшимися седыми волосами, наряженный в тёмное платье с тяжёлым меховым воротником.
— Мофис, — шепнул Морвеер, исходя из обстоятельного описания Муркатто. — Нас примут.
Он шёл позади молодого человека, кудрявого обладателя приятной улыбки, одетого далеко не столь богато. Весьма невзрачного — его внешность прекрасно подошла бы отравителю. И всё же Мофис, хоть по идее и глава банка, семенил за тем сложив руки, как будто был среди них младшим. Морвеер придвинулся поближе, навострив уши.