— Ба… кто?
— Человек, который считает деньги.
— Он зарабатывает деньги, считая деньги?
— Совершенно верно.
— Тут, внизу, у вас, здешних, странные обычаи. Что он натворил?
— Он убил моего брата.
— Снова месть, да?
— Снова месть.
Трясучка кивнул. — Ну тогда считай, что я вписываюсь. Что будем делать?
— Помоги Дружелюбному вынести мусор, а ночью мы уедем. Больше нельзя околачиваться в Талинсе.
Трясучка провёл взглядом в сторону наковальни и отрывисто выдохнул. Затем вытащил кинжал, что она ему дала и пошёл, перешагивая мусор, туда, где Дружелюбный начинал работу над телом Гоббы. Монза посмотрела вниз, на левую руку и стёрла пару кровавых точек с тыльной стороны. Пальцы немного дрожали. От того, что она совсем недавно убила человека, от того что не убила прямо сейчас, либо от того что ей необходимо покурить — она точно не знала.
Может, от всех трёх причин.
II. Вестпорт
Первый год им всё время нехватало еды, и Бенне приходилось попрошайничать в деревне, пока Монза работала в поле и искала в лесах подножный корм.
На второй год они собрали урожай получше, и обустроили участок за амбаром. К тому времени как начались метели, и снег превратил долину в белое безмолвие, они набрали хлеба у старого мельника Десторта.
На третий год повезло с погодой и дождь приходил как раз вовремя, и верхнее поле у Монзы густо заколосилось. Так же густо и обильно, как всегда выращивал отец. Цены стояли высокие из-за неприятностей на границе. У них могли появится деньги, и они смогли бы залатать крышу и купить Бенне нормальную рубашку. Монза смотрела как ветер волнами колышет пшеницу и чувствовала гордость от того, что создала что-то своими руками. Ту гордость, о которой часто говорил отец.
За пару дней до жатвы она простнулась ночью и услышала звуки. Она потрясла Бенну, спавшего рядом, и рукой зажала ему рот. Взяла отцовский меч, потихоньку раскрыла ставни и вместе с братом вылезла в окно и спрятались в лесу, укрывшись в ежевике за деревом.
Снаружи у входа в дом виднелись чёрные фигуры, во тьме ярко горели факелы.
— Кто они?
— Шшшш.
Она слышала, как выбили дверь, как вломились в амбар и внутрь дома.
— Что они хотят сделать?
— Шшшш.
Они высыпали на поле и погрузили в него свои факелы и огонь ел пшеницу, пока не превратился в ревущее пламя. Она слышала как кто-то ликовал. Кто-то другой ухохатывался.
Бенна смотрел не отрываясь, лицо тускло отсвечивало переливающимся оранжевым светом, на худых щёчках блестели дорожки слёз. — Но зачем же они… зачем же они…?
— Шшшш.
Монза смотрела как дым клубясь, поднимался в ясную ночь. Все её труды. Весь её пот и боль. Она стояла там ещё долго, после того как те люди ушли и смотрела на пожарище.
Утром собралось много народа. Люди со всей долины, суроволицые и исполненные мести. Во главе был старый Десторт с мечом у бедра и тремя сыновьями позади.
— Стало быть через вас они тоже прошли, так? Вам повезло, что вы живы. Они убили Креви вместе с женой, вверх по долине. Их сына тоже.
— Что вы будете делать?
— Мы собираемся их выследить, а затем собираемся их повесить.
— Мы придём.
— Ты бы лучше…
— Мы придём.
Десторт не всю жизнь мельничал и дело знал туго. Они обнаружили налётчиков на следующий вечер, те прокладывали путь к югу и остановились у костров в лесу, даже не выставив нормально часовых. Скорее воры, чем солдаты. Среди них были и крестьяне, просто в основном с другой стороны границы, вот они и рассчитывались за свои выдуманные обиды, пока их лорды были слишком заняты улаживая свои.
— Кто не готов убивать пусть останется здесь. — Десторт вытащил меч, остальные взялись за тесаки, топоры и самодельные копья.
— Подожди, — шептал Бенна, цепляясь за локоть Монзы.
— Нет.
Она бежала тихо и незаметно, в руке отцовский меч, по чёрным деревьям плясали огоньки. Слышала плач, лязг металла, свист тетивы. Выбежала из кустов. Двое людей склонились над костром, из котелка на огне валил пар. У одного была жидкая бородёнка, в кулаке сжат дровяной топор. Не успел он поднять его и наполовину, как Монза хлестнула его по глазам и он с воплем рухнул. Другой повернулся, чтобы бежать, но она ткнула его в спину, прежде чем он успел сделать шаг. Бородатый всё ревел и ревел, прижимая руки к лицу. Она ударила его в грудь и он со стоном выдохнул пару раз, а потом замер.
Она хмуро смотрела на два тела, пока звуки битвы медленно затихали. Из деревьев выполз Бенна. Он снял кошелёк бородатого с его пояса и вывалил себе в ладонь клин серебрянных монет.
— У него есть семнадцать серебренников.
Это было вдвое больше, чем стоил весь урожай. Он протянул ей кошель другого, вытаращив глаза. — У этого тридцать.
— Тридцать? — Монза глядела на кровь на отцовском мече, и думала о том, как странно, что она стала убийцей. Как странно, что это оказалось таким легким делом. Легче, чем добывать пропитание копаясь в каменистой почве. Гораздо, гораздо легче. Впоследствии, она всё ждала, когда же на неё снизойдут угрызения совести. Она ждала долго.
Не снизошли.
Отрава
Это был как раз такое послеполуденное время, какое больше всего нравилось Морвееру. Свежо, даже морозно, но совершенно тихо, безупречно ясно. Яркое солнце сверкало сквозь голые чёрные ветки садовых деревьев, находило редкое золото среди винтов и реек тусклого медного треножника, высекало бесценные искры в путанице запотевшей стеклянной посуды. Не было ничего чудеснее, чем в такой денёк работать на улице, с добавочным преимуществом от того, что любые выделившиеся смертельные испарения улетучатся безо всякого вреда. В конце концов, людей профессии Морвеера слишком часто отправляли на тот свет их собственные вещества, и он не намеревался вступать в их ряды. Это нанесло бы непоправимый урон его репутации, не говоря уж обо всём остальном.
Морвеер улыбнулся над колеблющемся пламенем горелки, покачивая головой в такт нежному постукиванию охладителя и реторты, умиротворяющему шуму улетающего пара, старательному шипению и бульканью реагентов. Тем, что и свист клинка для мастера-оружейника, тем что и звон монет для мастера-коммерсанта, были для Морвеера эти звуки. Так звучит прекрасно выполненная работа. Поэтому он с приятным удовлетворением наблюдал за сморщенным от сосредоточенности лицом Дэй сквозь искажающее стекло конусообразной колбы.
Её лицо несомненно было прелестным: в форме сердечка, обрамлённое светлыми кудряшками. Но это была обыкновенная и совершенно безобидная разновидность прелести, ещё более смягчённая обезоруживающей аурой невинности. Лицо, созданное чтобы притягивать добрые взгляды и не вызывать кривотолков. Лицо, легко стирающееся из памяти. Из-за лица-то в основном Морвеер её и выбрал. Он не привык подходить к делу спустя рукава.
В глубине охладителя из влаги вырос бриллиант. Он растягивался, распухал и наконец, оторвался и полетел, искрясь как комета, и неслышно упал на дно пробирки.
— Превосходно, — прошептал Морвеер.
Другие капельки набухали и падали торжественной чередой. Последняя из них неохотно держалась на краю и Дэй пришлось потянуться и деликатно щёлкнуть по стеклу. Капля упала и присоединилась к остальным, и стала для всего мира обычной водичкой на дне пробирки. Чуть-чуть. Едва хватит чтобы кому-то промочить губы.
— А теперь осторожнее, моя дорогая. Будь очень, очень аккуратна. Твоя жизнь висит на волоске. Твоя, и моя тоже.
Она прижала язык к нижней губе, чрезвычайно осторожно открутила охладитель и положила его в лоток. За ним последовали остальные части аппарата, медленно, деталь за деталью. У неё, ученицы Морвеера, были чудесные, мягкие руки. Шустрые и твёрдые, какими, разумеется, им и положено быть. Она осторожно вдавила пробку во флакон и поднесла его на свет. Лучи солнца превращали крошечную порцию вещества в жидкие бриллианты, и она улыбнулась. Невинной, прелестной, и да, нисколько не запоминаемой улыбкой. — Он неказист на вид.
— В этом-то вся и суть. Он бесцветен, не имеет запаха или вкуса. И всё же! Бесконечно мельчайшая капля, вдох тончайшего испарения, нежнейшее касание кожи убьёт человека за считанные минуты. От него не существует противоядия, нет снадобья, нет иммунитета. Воистину… это Король Ядов.
— Король Ядов, — выдохнула она с соответствующим ситуации благоговением.
— Прими это знание близко к сердцу, моя дорогая, и используй только в крайней беде или крайней нужде. Только против самой опасной, подозрительной и коварной из целей. Только против тех, кто близко знаком с искусством отравителя.
— Я понимаю. Всегда первым делом убедись.
— Я понимаю. Всегда первым делом убедись.
— Совершенно верно. Это самый дорогой из уроков. — Морвеер отодвинулся на стуле, сложив пальцы домиком. — Теперь ты знаешь глубочайшую из моих тайн. Твоё ученичество закончено, но… я надеюсь ты продолжишь, в качестве моего ассистента.
— Для меня было бы честью остаться служить вам. Мне ещё нужно так много узнать.
— Как и всем нам, дорогая. — Морвеер вздёрнул голову от отдалённого звона привратного колокола. — Как и всем нам.
Два силуэта спускались к дому по длинной тропе через оранжерею. Морвеер выхватил подзорную трубу и выдвинул к ним окуляр. Мужчина и женщина. Он очень высок и при этом выглядит мощным, одет в поношенную куртку, качаются длинные волосы. Судя по внешности — северянин.
— Дикарь, — пробормотал он себе под нос. Такие люди склонны к суевериям и жестокости, и он их презирал.
Теперь он навёл трубу на женщину, пусть она и была одета по мужски. Она решительно смотрела вперёд, прямо на дом. Собственно, впечатление было такое, что она смотрит прямо на него самого. Угольно-черные волосы окаймляли её, без сомнения красивое, лицо. Но это была тревожная, причиняющая беспокойство разновидность красоты, подчёркнутая молчаливым стремлением к неотвратимой цели. Лицо от которого одновременно исходят угроза и вызов. Лицо, которое мельком увидев быстро забыть не сможет никто. Конечно красотой ей не сравниться с его, Морвеера, матерью, но кто бы с ней сравнился? Его мать обладала почти что неземной внешностью. Её чистая улыбка, отмеченная поцелуем солнца, навсегда запечатлелась в памяти Морвеера, как будто она была…
— Посетители? — спросила Дэй.
— Это та баба, Муркатто. — Он побарабанил пальцами о стол. — Убери всё отсюда. И помни — крайне бережно и осторожно! Потом принеси вина с пирожными.
— Хотите, чтобы в них что-нибудь было?
— Только сливы и абрикосы. Я собираюсь встречать гостей, а не убивать их. — По крайней мере пока не услышит, что они скажут.
Пока Дэй быстренько убирала со стола, накрывала его скатертью и придвигала вокруг стулья, Морвеер принял простейшие меры предосторожности. Затем он уселся на стул, скрестил перед собой наполированные сапоги до колен и сложил на груди руки — самый обычный провинциальный джентльмен наслаждается у себя в поместье зимним воздухом. В конце концов, разве он этого не заслужил?
Когда его посетители подошли совсем близко к дому, он поднялся со своей самой заискивающей улыбкой. Баба Муркатто шла еле заметно прихрамывая. У неё хорошо получалось это скрывать, но спустя долгие годы ремесла Морвеер заострил своё восприятие до остроты бритвы и не упускал ни одной мелочи. У правого бедра она носила меч, и на вид, должно быть, неплохой, но он не уделил мечу особого внимания. Грубые, безыскусные орудия. Джентльмену допустимо их носить, но только вульгарный грубиян стал бы действительно им пользоваться. Перчатка на правой руке наводила на мысль, что она предпочитает там что-то скрывать, потому что левая рука осталась открытой, и щеголяла кроваво-алым камнем, величиной с ноготь его большого пальца. Если это, как несомненно подразумевалось, рубин, то его стоимость многообещающе огромна.
— Я…
— Вы Монцкарро Муркатто, генерал-капитан Тысячи Мечей, до последнего времени на службе у герцога Орсо Талинского. — Морвеер подумал, что лучше избегать её правой руки в перчатке, и протянул свою левую, ладонью вверх, жестом скромности и согласия. — Один кантийский господин от нашего общего знакомого, некоего Саджаама, просил меня ожидать вашего визита. — Она ответила коротким рукопожатием, твёрдым и деловым. — А ваше имя, друг мой? — Морвеер вкрадчиво наклонился вперёд и обхватил большую правую руку северянина обеими своими.
— Коль Трясучка.
— Разумеется, разумеется. Я всегда находил ваши северные имена очаровательно живописными.
— Какими-какими находил?
— Славными.
— О.
Морвеер подержал его руку ещё мгновение, прежде чем отпустить. — Умоляю присесть. — Он улыбнулся продиравшейся к стулу Муркатто — на её лице был тончайший призрак гримасы. — Должен признаться, определённо не ожидал от вас такой красоты.
Она нахмурилась. — А я не ожидала от вас такой любезности.
— О, поверьте, я могу быть решительно нелюбезным, когда потребуется. — Дэй молча появилась и выставила на стол тарелку сладких пирожных и бутылку вина с бокалами на подносе. — Но сейчас это едва-ли потребно. Вина?
Посетители обменялись тяжкими взглядами. Морвеер ухмыльнулся потянув пробку и разлил себе бокал. — Вы оба наёмники, но могу предположить, что вы не грабите, не угрожаете и не вымогаете деньги у каждого встречного. Точно также и я не травлю всех своих знакомых. Он шумно отхлебнул, как будто показывал полнейшую безопасность этого действия. — Кто бы тогда мне платил? С вами ничего не случиться.
— Тем не менее, простите, если мы сохраним трезвость.
Дэй потянулась за пирожным. — Можно мне…
— Насыщайся. — Затем к Муркатто — Стало быть вы пришли сюда не за моим вином.
— Нет. У меня для вас работа.
Морвеер ковырял кожу у ногтей. — Я так понимаю, что это смерть великого герцога Орсо и всяких прочих. — Монза сидела не открывая рта, но ему пришлось продолжить, будто она потребовала объяснений. — Вряд ли необходим выдающийся интеллект чтобы произвести это умозаключение. Орсо объявил, что вас и вашего брата убили агенты Лиги Восьми. Затем я услыхал от вашего и моего друга Саджаама, что вы не столь мертвы, как говорят. Раз уж не произошло ни исполненного слёз воссоединения с Орсо, ни радостных заявлений о вашем чудесном выживании, мы можем взять за данность, что осприйские убийцы были на самом деле… фантазией. Герцог Талинский — человек примечательно ревнивого нрава, и множество ваших побед сделали вас чересчур популярной по мнению вашего хозяина. Я попал близко к цели?
— Весьма близко.
— Тогда примите мои сердечные соболезнования. Ваш брат, как видно, не смог быть с нами, а я знал, что вы были неразлучны. — Тут её холодные голубые глаза воистину покрылись льдом. Рядом беззвучно и мрачно высился северянин. Морвеер осторожно прочистил горло. Клинки может быть и безыскусные орудия, но меч в животе убивает умных людей совершенно точно также, как и глупых. — Вы понимаете, что в своём ремесле я самый лучший.
— Факт, — сказала Дэй, отцепляясь на мгновение от лакомства. — Неоспоримый факт.
— Множество людей из высшего общества, на ком я применял свои навыки, могли бы в этом присягнуть, но, естественно, они не в силах.
Дэй печально покачала головой. — Ни один.
— Так что вы скажете? — спросила Муркатто.
— Лучшее стоит денег. Больше денег, чем, наверное, вам, потерявшей работодателя по карману.
— Вы слышали о Сомену Хермоне?
— Знакомое имя.
— Не для меня, — сказала Дэй.
Морвеер взял на себя разъяснения. — Хермон был одиноким беженцем из Канты, поднявшимся, похоже, до самого богатого торговца в Мусселии. Роскошь, окружавшая его жизнь стала знаменитой, его размах — легендарным.
— И?
— Увы, он был в городе когда Тысяча Мечей на службе у герцога Орсо, тайком захватила Мусселию. Людские потери свели к минимуму, но город разграбили, и о Хермоне с тех пор никто не слышал. И о его деньгах. Была версия, что этот купец, как часто делают купцы, колоссально преувеличивал своё состояние, и помимо ярких и знаметитых внешних атрибутов владел, собственно говоря… ничем. — Морвеер медленно глотнул вина, следя за Муркатто поверх краешка бокала. — Но некоторым другим известно, пожалуй, поболее моего. Командирами этой локальной кампании были… как же их звали-то? Вроде бы брат и сестра… я прав?
Она уставилась в ответ несгибаемым взглядом. — Хермон был гораздо богаче, чем это показывал на людях.
— Богаче? — Морвеер изогнулся на стуле. — Богаче? Ё-моё! Муркатто ведёт в счёте! Смотрите, как я ёрзаю при упоминании о столь бескрайней сумме имеющегося у вас в изобилии золота! Не сомневаюсь, достаточной, чтобы оплатить мои скудные чаевые целых две дюжины раз и ещё сверх того! Что ж… неодолимая жадность полностью меня… — Он поднял ладонь и шлёпнул ею по столу с громким треском — Парализовала.
Северянин медленно накренился набок, съехал со стула и бухнулся на разровненный торф под плодовыми деревьями. Он мягко перекатился на спину, колени подняты вверх, в точности повторяя форму, принятую им пока он сидел. Тело отвердело как деревянная колода, глаза беспомощно устремлены к небу.
— Ах, — прокомментировал Морвеер, уставившись через стол. — Полагаю, теперь в счёте ведёт Морвеер.
Муркатто стрельнула глазами вбок, затем обратно. Волна судорог пробежала по одной стороне её лица. Рука в перчатке задёргалась, стуча о столешницу, а затем легла неподвижно.