И, пожалуй, в нём не было нужды. Воробью до орлицы долететь затруднительно. И никто из воробьёв залетать не задумывал. Какая в этом надобность?
Кстати, не заблуждается ли он, Куропёлкин, в оценке тонкостей души Нины Аркадьевны? Зачем приписывать работодательнице чувство вины. Сам продал себя в рабство. Сам не выдержал искушения красотой женского тела. И заткнись. Не обольщайся подарками вывертов жизни. Вытерпи два года. А что касается её чувства вины… К чему бы оно ей? Ну, предположим, испытала удовольствие… Но действие Куропёлкина она могла признать нападением раба, нарушившего порядок служебных отношений. Ему-то показалось, что хозяйке потребовалось немедленное удовлетворение чувственного голода, может, так оно и было, но, утолив голод, она осознала, кого призвала в утолители, и взревела в ужасе: «В Люк его!» Какое уж тут чувство вины! Виноват был, естественно, раб. Теперь же возникла возможность позабавиться, да ещё и с переодеванием и сюжетным розыгрышем. Попробуй, вытерпи ещё два года! Бежать! Нажать на гвоздь Башмака, добраться до Бавыкина с его сапожной мастерской, с его глобусами и чемоданами, пробитыми металлическими штырями, порассуждать за накрытым столом, а потом анфиладами подземных залов и лабораторий утечь из поместья госпожи Звонковой.
Но куда?
Найдём куда…
275
С завтраком прибыла горничная Дуняша.
Два яйца в мешочек, хлеб, поджаренный в тостере, йогурт, стакан зелёного чая. Достаточно.
— Аппетит не вернулся? — поинтересовалась Дуняша.
— Нет, — пробурчал Куропёлкин.
— Зато, говорят, ваша Баборыба теперь обжирается.
— Её дело, — сказал Куропёлкин.
— И что интересно, — добавила Дуняша, — в компании с господином Трескучим…
— Её дело…
— Уж больно вы какой-то удручённый, — покачала головой Дуняша.
— Обещаю к обеду восстановить аппетит, — мрачно сказал Куропёлкин.
— Ладно, — сказала Дуняша. — Вам были обещаны поблажки. Прекращать действие контракта с вами Нина Аркадьевна не намерена. По какой причине, не знаю. Но догадываюсь, — слова Дуняши при этом были подтверждены улыбкой понимания сути. — А поблажки предложены такие. Гуляйте, где хотите и сколько пожелаете, хотите — закажите велосипед, посещайте Водный дом…
— У нас есть Аквариум, — мрачно же произнёс Куропёлкин.
— Ну, это понятно, — кивнула Дуняша, — и тем не менее… И даже… И даже… Если захотите, выйдите за ограду и можете автобусом добраться до Москвы. Там развлекайтесь…
— На воздушные и невидимые деньги? — спросил Куропёлкин.
— Вот вам конверт с зарплатой за первый месяц службы, — сказала Дуняша.
— В песо? — спросил Куропёлкин.
— Отчего же в песо? — удивилась Дуняша. — Холдинг бережёт свою репутацию. На обновки вам хватит. Коли заскучаете, можете посетить своих прапорщиков в Грибных местах.
— А если не вернусь? — спросил Куропёлкин.
— Тебя вернут, — сказала Дуняша.
— Ну да, понимаю, — согласился Куропёлкин.
— А что это ты читаешь? — спросила Дуняша, взяла со стола Куропёлкина книгу со строгой синей обложкой. — Тяжёлая. Так… «Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй», том первый… Это что такое?
— Китайский роман шестнадцатого века.
— Какого?
— Шестнадцатого. У нас в стране жил такой Иван Грозный, если ты о нём слыхала…
— Кино смотрела, кажется… — поскребла в памяти Дуняша. — С чего бы ты вдруг стал читать древних китайцев?..
— Во-первых, они не такие уж и древние. А потом мне, не знаю по какой причине, прислали книги средневековых китайских и японских авторов.
Дуняша принялась листать первый том «Цветов сливы…».
Наткнулась:
— Вот как! Глава семнадцатая: «Прокурор Юй-вэнь обвиняет командующего императорской гвардией Яна. Ли Пин-эгр берёт в мужья Цзян-чжао-шаня». Это детектив, что ли?
— Ага! — сказал Куропёлкин. — Эротический роман и детектив одновременно с прокурорской проверкой.
— Ты меня за дуру держишь? — обиделась Дуняша.
— Ну, хорошо, — сказал Куропёлкин. — Ещё до… Ну, сама понимашь…
— Понимаю, — кивнула Дуняша.
— Ну вот, до того происшествия мне была доставлена книга «Китайская пейзажная живопись» с заданием высказать о ней своё мнение, всё-таки я побывал в соседских портах и кое-что в них узнал. Но высказывать мнение не пришлось. И вот теперь эти китайские романы, впрочем, корейские и японские тоже.
— Бизнес Нины Аркадьевны, — сказала Дуняша.
— Ты полагаешь?
— На днях Нина Аркадьевна улетела на Бруней и в Папуасию. Её интересы сейчас на Востоке и Юге Азии.
— Хорошо, что в Папуасии нет литературы, — сказал Куропёлкин.
— А вдруг есть? — рассмеялась Дуняша.
— Ты, Дуняша, меня пугаешь, — сказал Куропёлкин. — Ты слишком осведомлённая. И видимо, знаешь тайны здешнего двора. Но кто ты здесь, понять я не могу. Даже не знаю, как к тебе обращаться, наверное, всё же на «вы» и по имени-отчеству… Как ты записана в паспорте?
— Евдокия Ивановна Ермолаева, — будто бы растерялась Дуняша.
— Слава Богу, не Авдотья.
— Почему?
— Евдокией была моя тётка. Тётя Дуня, — сказал Куропёлкин.
— И отчего же ты не можешь понять меня? — спросила Дуняша.
— Или я тупой, Евдокия Ивановна, — сказал Куропёлкин, — либо для меня нет необходимости разгадывать твои секреты и выпытывать, с кем ты и кто тебе приятен и кто неприятен…
— А какая бы вышла польза, если бы мои секреты тебе открылись? — спросила Дуняша.
— Похоже, никакая, — вздохнул Куропёлкин.
— А не был бы тупым, — сказала Дуняша, — задумался бы над плохо объяснимыми для тебя поступками Нины Аркадьевны…
— Значит, ты на её стороне или в её команде? — предположил Куропёлкин.
— Всё ты упрощаешь, милостивый государь Евгений Макарович, — теперь уж будто бы не по делу рассмеялась Дуняша.
276
— А книги тебе присылают в надежде на то, что ты можешь оказаться полезен своими советами в бизнес-проектах. Я так полагаю. То есть считай, что ты теперь как бы советник.
— Никто никаким советником меня не назначал, — сказал Куропёлкин, — и я не намерен им быть. Побуду бездельником два года. Язык эскимосский выучу.
— Ну, что же… Над тобой сейчас две силы, — сказала Дуняша, — а потому имеешь возможность для манёвров и даже интриг. С тем я тебя и покидаю. И о Баборыбе своей не забывай, но при этом помни и о другой, возможно первой для кого-то, команде Нины Аркадьевны.
— Это тебя, Дуняша, следует сейчас же, — сказал Куропёлкин, — произвести в советники.
277
Осваивать эскимосский язык Куропёлкин не стал. И не из вредности (а к изучению языка эскимосов, как помните, его призывал Селиванов), а из-за душевной лени. Обращаться с вопросами к Селиванову же, зачем ему, собственно, эскимосы, Куропёлкин не пожелал, чтобы не вляпаться в ещё какую-нибудь жидкую глупость.
Пока его никуда не торопили, и даже и впрямь было ему разрешено (высочайше дозволено) прогуливаться в здешних Аркадиях.
Велосипед заказывать он отказался. Рос при дорогах, на которых можно было гнать (хотя как это — гнать? кнутом, что ли?) двухколёсное устройство лишь за букетами неизвестно для кого. Не гонял, не было нужды. И велосипеда. Владик же оказался городом скорее для горнолыжников (по крутизне — второй Сан-Франциско). Если бы выпал снег в поместье Звонковой, Куропёлкину были бы хороши лыжи, а то и аэросани.
Нет, он решил просто погулять по поместью.
И сразу понял, что ему требуется отыскать Люк.
Зачем?
А чтобы ещё раз услышать (мысленно) крик: «В Люк! И немедленно!».
Неужели превратился в мазохиста? Так, что ли? Или просто желал, чтобы в неизвестном ему тереме (а может, и в известном, том, где размещалась опочивальня Нинон) в окошке будет сдвинута занавеска и на него взглянет дама, совсем недавно нырявшая в сиреневом купальнике в воду Аквариума.
Хотя, если верить Дуняше, та улетела в королевство Бруней и в Папуасию.
Но вдруг вернулась?
И вдруг ему, Куропёлкину, пешему прохожему, повстречалась бы отправившаяся на прогулку всадница с вуалью, не способной скрыть лицо и в особенности глаза женщины, и…
Что — «и»? Неизвестно, что…
Не повстречалась.
И слава Богу!
Может, только что закончила дела в Брунее и перебралась в Папуасию.
В какую ещё такую Папуасию! Чушь какая!
Следовало сейчас же отогнать дурацкие и пожароопасные мысли и продолжить поиски Люка, чтобы напомнить себе о важном для него уроке жизни.
Часа полтора пришлось прошагать Куропёлкину, прежде чем он оказался у знакомых ему построек, — можно посчитать, княжеским домом, усадебной конторой и флигелями для дворовых мужиков и баб, а также сооружением для водных процедур. Возникло искушение заглянуть именно в водяные процедуры и поболтать с массажистками-хохотушками Соней и Верой, но искушение это напугало Куропёлкина. Вдруг ни Веры, ни Сони там более нет, а если и есть, не зафыркают ли они, замужние нынче дамы, или хуже того, — не предъявят ли требований оплатить моральный ущерб за сокрушение в них нравственных ценностей.
Следовало сейчас же отогнать дурацкие и пожароопасные мысли и продолжить поиски Люка, чтобы напомнить себе о важном для него уроке жизни.
Часа полтора пришлось прошагать Куропёлкину, прежде чем он оказался у знакомых ему построек, — можно посчитать, княжеским домом, усадебной конторой и флигелями для дворовых мужиков и баб, а также сооружением для водных процедур. Возникло искушение заглянуть именно в водяные процедуры и поболтать с массажистками-хохотушками Соней и Верой, но искушение это напугало Куропёлкина. Вдруг ни Веры, ни Сони там более нет, а если и есть, не зафыркают ли они, замужние нынче дамы, или хуже того, — не предъявят ли требований оплатить моральный ущерб за сокрушение в них нравственных ценностей.
Нет, заходить в Дом водных процедур Куропёлкин не отважился.
К тому же он вспомнил о спецбелье господина Трескучего, предназначенном для ночей в опочивальне, и, естественно, о трусах секретного изготовления, неизвестно какой команды, выданных ему в день Люка.
Воспоминания о спецбелье вызвали сейчас у Куропёлкина чуть ли не тошноты. А ведь прежде он относился к нему, как к непременному комбинезону с карманами для инструментов, необходимому истинному подсобному рабочему.
Людей Куропёлкину встречалось мало. Ему и прежде, скажем, в день похода по грибы шампиньоны, асфальтовые тропинки (теперь выложенные плитками) в траве, цветах и кустарниках увиделись пустыми, хотя и цветники, и плодовые растения требовали ухода садовников, но и садовники Куропёлкиным замечены не были. И сейчас поместье казалось безлюдным, даже и охранники будто бы здесь не существовали. Куропёлкин обошёл участок с постройками и увидел Люк.
То есть ненаблюдательный и не испытавший приключений человек мог бы и не заметить отсюда небольшой выступ из земли, покрытый чем-то стеклянным. Ну, колодец или, предположим, хранилище капусты и выращенного где-то рядом картофеля, бурт, что ли… Но для Куропёлкина тут было уже чуть ли не родное место.
Однако подходить к Люку Куропёлкин отчего-то не пожелал. Предчувствие остановило. И вовремя. А он и так был уже слишком близко от Люка и уходить от него (получилось бы — сбежать) вышло бы делом позорным и трусливым. К Люку подъехала мусорная машина. Выскочили уборщики городских отходов, числом — трое, и в одном из них Куропёлкин сразу же опознал выпытывавшего из него секреты на вилле во Флориде то ли хозяина, то ли унтер-исполнителя воли хозяев (неизвестно чего), тогда его имя было — Барри.
Куропёлкин осел в траву.
Однако русская трава не бамбук и утопить в себе Куропёлкина не могла.
Но может, это был и не Барри, а человек, похожий на Барри. Тем более что флоридский собеседник Куропёлкина на явочной вилле, окружённой протоками с голодными аллигаторами и ламантинами, способными по причине доброты душевной зализать до смерти, имел тогда наряд с ковбойскими мотивами, а на этом мусорщике, похожем на Барри, был фиолетовый комбинезон московского коммунального труженика и к комбинезону — служебная же каскетка.
— Эй, гражданин, который в траве, — услышал Куропёлкин, — не сочтёте ли вы возможным подойти ко мне?
— Сочту возможным, — сказал Куропёлкин.
Поднялся и подошёл к команде мусорщиков.
278
— Ну, так что, господин боцман с субмарины «Волокушка», — сказал предполагаемый Барри, — Земля имеет форму чемодана? Или как?
— Иногда — чемодана, — сказал Куропёлкин. — Иногда — мяча для игры в гольф. Иногда — груши. Как ей выгодней и удобней. Или не только ей, а и ещё кому-то.
— Спасибо за разъяснение…
— Не стоит благодарности, — сказал Куропёлкин.
— Вы не забыли, — Барри снял каскетку и провёл ладонью по рыжеватым волосам, — о чём я вас предупреждал?
— Не помню, — соврал Куропёлкин.
— А я предупреждал вас, Евгений Макарович, что в случае нужды мы вас отыщем хоть бы и в самом загадочном месте литосферы.
— А-а-а… — произнёс Куропёлкин, — что-то вспоминаю… Вы тогда ещё обещали достать для своих надобностей профессора Бавыкина. Вы добыли Бавыкина?
— Пока он нам не нужен…
— А не можете ли вы объяснить мне, каким макаром из вашего гостеприимного дома меня занесло сюда?
— Можем, — хмуро сказал Барри. — Но не будем.
— Ну ладно, — сказал Куропёлкин. — Бавыкин, о секретах которого вы пытались у меня вызнать, вам не нужен. А я-то вам зачем?
— Вы — Пробиватель, — сказал Барри.
— Во как! — воскликнул Куропёлкин. — А вы кто? Или кого вы представляете?
— Узнаете позже.
— Узнавать позже мне не интересно, — сказал Куропёлкин. — Попробую догадаться сам. Сопоставлю. Почему вам не нужен человек со странными идеями Бавыкин и надобен Пробиватель. Но засунуть меня сейчас в вашу мусорную машину и не пытайтесь. Тем более что вокруг поместья водятся существа, не менее забавные и опасные, нежели ваши голодные аллигаторы и даже ламантины.
— Вы меня не так поняли… — растерялся Барри.
— Как понял, так понял, — сказал Куропёлкин.
Повернулся и пошагал к усадебным постройкам.
— Эй, боцман с субмарины! — выкрикнули в спину Куропёлкину. — Мы не хотели применять насилие, но придётся!
— Применяйте! — сказал удаляющийся от Люка Куропёлкин.
Он ожидал, что его сейчас охватят сзади какой-нибудь сетью для отлова крупных и шустрых хищников и поволокут к мусорной машине, но тут же именно возле Люка раздались матерные выкрики и в них прозвучали укоры, если быть точным — оскорбления в адрес мусорщика, похожего на Барри. Тот вызвал раздражение водителя машины и одновременно управителя подъёмно-разгрузочного устройства, мол, бездельничал, базарил с прохожим зевакой. И теперь был призван в ответственный автомобиль на новую ходку коммунального совершенства. Водитель прочил нерадивому мусорщику завтрашнее увольнение («небось и документов нет!»). Причём всё это было высказано на языке, доступном к пониманию и безграмотными выходцами из островов Кирибати или республики Мьянма.
Куропёлкин обернулся.
Мусорная машина уехала и Барри увезла.
279
Куропёлкин успокоился. И пообедал.
Но после обеда вдруг занервничал. И ощутил потребность в каких-либо немедленных действиях. Первое соображение удивило самого Куропёлкина. А не пойти ли и не проверить, истинные ли деньги ему вручила Дуняша в конверте или игровые. То бишь фальшивые.
При полуденной прогулке Куропёлкин углядел возле Дома водных процедур магазинчик, возможно, для дворовой челяди. Туда Куропёлкин, отложив чтение китайского романа о Цветах слив, и отправился.
280
Магазинчик работал, деньги из конверта оказались честными, государственными знаками, и Куропёлкин приоделся.
В примерочной удивился. Получалось, что похудел. Но дряблость в мышцах не обнаружилась. Цены в магазинчике на ярлыках предлагались не кусачие, а Куропёлкин был способен на более крутые потраты. Но, подумав, согласился с ценами, тем более что дорогие товары, и костюмы в частности, в магазин не были завезены (может, их сюда и никогда не завозили, зачем они дворовым людям?). Куропёлкин постоял у напольного зеркала, пытаясь убедить себя в том, что он не так уж и плох и противен. «Элегантен! Элегантен!» — оценили его продавщицы (но стали бы они отпускать подковырки?). Тем не менее Куропёлкин засмущался. Элегантным, при его широкой кости (ну хоть рост — пятый), мощным плечам и накачанных ручищах, признать его было трудно, но мало ли какие любительницы могли повстречаться в его жизни? И всё же будто для того, чтобы проверить искренность продавщиц, Куропёлкин пожаловался:
— Лохмы-то какие! Тут уж никакой новый костюм не сделает элегантным.
— Лохмы — это да! — поддержали его продавщицы.
— Надо срочно стричься! — постановил Куропёлкин. — Но где?
— Не здесь, — сказали ему. — Были хороши массажистки и стилистки Вера с Соней, но они сейчас не у дел. Вам надо ехать в Москву. Если, конечно, имеете деньги. Там теперь в салонах такие цены!
— Имею, — сказал Куропёлкин.
— Вот и поезжайте. Прикупите у нас зонтик, обещаны дожди. И поезжайте.
Куропёлкин сразу же понял, что продавщиц заботит не его здоровье и не опасность переохлаждения клиента из-за дождевых капель, а репутация товара. Наверняка изделие было произведено в каких-нибудь внутренних провинциях Поднебесной вчерашними землекопами, да хоть бы и в самом Шанхае, и могло расползтись по швам под струями среднерусского ливня. Ну и ладно, коли деньги есть, ублажу себя и в дорогом московском бутике.
А зонт, ростом в трость, мог пригодиться для степенных прогулок по городу (какому?). Так или иначе, но Куропёлкин зонт прикупил. И позже не пожалел об этом.
281
А его охватила дурость. Кураж купецкий, желание, справиться с которым он не мог: «В Москву! В Москву!» Будто парикмахерских в каких-нибудь соседских поселениях не имелось, будто все они были сожжены французами, не вытерпевшими запахов тройных одеколонов, в памятном Бородинском году.