— Не возражаю, — с важностью произнёс Куропёлкин.
Он и сам понимал, что хотя бы медики должны его обследовать, мало ли что, мало ли какие неведомые микробы прилипли к нему в его путешествии, не повредилось ли чего внутри него и не привели ли к каким-либо проблемам пожираемые им тюбики.
В Центре исследований Куропёлкина приветствовали и поздравляли важные люди, иные из них, видимо сановные и неприкосновенные, сами прикасались к Куропёлкину, удивительно, что и с заискиваниями. Куратор Селиванов скучал при этом в отдалении.
Сошлись на том, что Куропёлкину надо сейчас же отдохнуть, и отвели его в палату, более похожую на гостиничный номер в президентском отеле, но с кнопками для вызова медсестёр.
405
Сказались дорога и часовые пояса, за которыми должен был следить сапожник Бавыкин, и Куропёлкин мгновенно уснул.
Но потом был разбужен.
По номеру его при свете слабого ночника разгуливала женщина в белом халате. Ни медсестёр, ни врачей Куропёлкин не приглашал. Однако кто она, гадать не было нужды.
— Откуда вы здесь, Нина Аркадьевна? — Куропёлкин опустил ноги на пол. — Мне объявили, что здесь место государственно-потаённое.
— Куропёлкин, — сказала Звонкова, — если у женщины возникла необходимость проникнуть куда-либо, она пройдёт сквозь стены. Ты прочитал мою записку?
— Нет, — сказал Куропёлкин.
— И что ты с ней сделал?
— Превратил её в клочки, — соврал Куропёлкин.
— И молодец!
— Узнать про записку — и есть ваша необходимость?
— Дуралей! — вскрикнула Звонкова. — Ты всё же однажды посчитал меня своей женой. И проникла я сюда, чтобы сделать тебе предложение, и коли ты согласен, завтра же и расписаться.
— Мне же кольца надо покупать… — будто бы озаботился Куропёлкин.
— Я их уже приобрела… На всякий случай…
— Но я колец терпеть не могу…
— Ну да, для тебя Земля имеет форму Чемодана…
— Не для меня, а для вашего бывшего мужа Бавыкина, — сказал Куропёлкин. — А я сомневаюсь… Кстати, а вы не в союзе ли по-прежнему с Бавыкиным, не общие ли у вас интересы?
— Я, конечно, понимаю всю сложность своего дурацкого положения. Завтра тебя возведут в национальные герои, и, выходит, что я хочу ухватить свою выгоду. Разорвала один контракт и намерена уговорить тебя экстренно подписать новый контракт, для меня более выгодный. Поверь мне, это не так. Если бы мы поженились после твоих предполагаемых триумфов, тогда я оказалась бы именно добытчицей выгод. Я люблю тебя и уже знаю тебя, и боюсь, как бы ты завтра же не выкинул такое коленце, что тебя придётся вызволять из беды или просто спасать. Но по закону кто я тебе? А с Бавыкиным у меня было лишь одно совпадение, я поверила на время в его фантазии и помогла построить на моей земле Люк. Мне наплевать, беременна ли от тебя Баборыба или нет. Я не могу без тебя…
— Я исполню завтра протокольные дела, — сказал Куропёлкин, — и тут же уйду в пастухи. Или учеником в кузницу. Кто мы будем вместе с вами тогда?
— Тебя не отпустят в пастухи.
— А я ни у кого не спрошу. Я вольный человек.
— То есть ты отказываешься от моего предложения?
— Я не хочу испоганить вашу жизнь, — сказал Куропёлкин. — Или доставить вам хоть мельчайший вред.
— Значит, ты не любишь меня, — печально сказала Звонкова. — Ты просто капризный самец. С комплексами неполноценности. Прощай. И сходи к парикмахерам. Жуть на кого похож.
406
Потом пошли дни обещанных Ниной Аркадьевной триумфов. Серьёзных исследований Центр провести не успел, но и ждать окончания их было нельзя. Публика дождалась триумфов. Или хотя бы вразумительных свидетельств состояния здоровья покорителя рекордного маршрута. А покоритель в предварительном вердикте светилами медицины был признан практически здоровым и не опасным для человечества, никаких неведомых болячек не прихватил и не занёс.
В общем, всё происходило, как и должно было происходить. Проход по брусчатке главной площади, правда, не в какой-то особой форме геонавтов (Подмышкин дело прошляпил, или же Куропёлкин возроптал против портняжьего приподношения, но всё же костюм на нём, побритом и ухоженном, был хорош и не китайского пошива). Речи на дощатых помостах. Марши с фигурным движением духовых оркестров. Парады пожарных машин новейших систем. Шуршание на площади клёшей нахимовцев из Владивостока. Проезд Геонавта в открытом кабриолете по избавленным на час от пробок знатным магистралям. А вечером — салют с фейерверком и парковыми безалкогольными гуляниями, балет Григоровича с трагедией белой лебеди в Полу-Большом и приём в императорских залах на Боровицком холме, теперь уже с шипением напитка из Абрау-Дюрсо. Множество светских львов, светских сусликов, светских камышовых котов, а в особенности светских дам, в чуть ли не подвенечных платьях, звякали хрусталём о бокал Куропёлкина. Одна из самых значительных женщин отечества Нина Аркадьевна Звонкова на приёме замечена не была.
«Ну, ладно, — решил Куропёлкин. — Главное, выдержал всю эту дребедень…»
А ему днём ещё и какой-то знак после прохода по красной ковровой дорожке прикрепили к костюму. Но изучать его и вечером Куропёлкин не стал, хватило впечатлений.
«Ну, а дальше-то что?» — думал Куропёлкин.
Похоже, устроители триумфов и сами не знали, что с ним делать.
407
Ешё один день ушёл на продолжение суеты. Но суета угасала. Было для публики немало других увлекательных развлечений. Скажем, в программе Булахова исследовалась судьба выброшенной в американские каменные джунгли певцом-шансонетом Пипеткиным (иначе — Кларком Онежским) некогда любимой жены. На другой же программе выясняли, почему спился в деревне Фролово дояр с самым мощным здесь (в сантиметрах) мужским достоинством. Куропёлкина отпраздновали, и ладно. Он-то вернулся и уже не интересен. А вот бедняга Федор Курчавов-Шляпин так и не был возвращён инопланетянами. О нём и судачили. Куропёлкин же общался с родителями, выписанными из Волокушки, снабдил их деньгами, полученными после расторжения контракта, обещал им, что скоро приедет к ним и обо всём расскажет. Набалтывал что-то толпе интервьюеров и не переставая думал о Нине Аркадьевне Звонковой и о том, какая он скотина.
408
Посетил наконец его куратор Селиванов. И обрадовал Куропёлкина. Объявил, что он, Куропёлкин, стал невыездным и триумфаторские поездки по странам, пожелавшим принять его с почестями, отменяются. Дипломатам этих стран объяснено, что наш Геонавт, как и добытые им образцы разных пород, нуждаются в длительном изучении и пока поездки его за пределы Центра Исследований нецелесообразны. Такая же информация ушла и на центральные каналы телевидения.
— Что? — взволновался Куропёлкин. — Со мной всё так плохо?
— Да нет, — улыбнулся Селиванов. — С вашим организмом всё в порядке. Но вы теперь как бы наше секретное оружие. И вас надо оберегать.
— Что же вы не оберегали меня от известного вам Барри?
— Оберегали, — сказал Селиванов. — Но и ловили на живца. А теперь его прах развеян над северными просторами.
— Спасибо за живца! И какой же прах, если остались шляпа и джинсы.
— Они оказались хорошей выделки. Вас же, Евгений Макарович, ожидает ещё одно существенное испытание резонансного масштаба.
— Это какое же? — удивился Куропёлкин.
— Роды памятной вам Людмилы Афанасьевны Мезенцевой.
— Я такой не знаю! — заявил Куропёлкин. — Я имел дело с Баборыбой, отловленной под вашим надзором профессором Удочкиным, а роды какой-то Мезенцевой меня не волнуют. У меня есть жена.
— Какая жена? — растерялся Селиванов.
— Какая-никакая. Но есть. Любимая жена.
— Но наши кадровики…
— Убоги ваши кадровики!
— Успокойтесь, Евгений Макарович, — взволновался Селиванов. — Завтра у вас будет трудный день. Состоится заседание комиссии Центра исследований с определением вашего статуса, и вы на него приглашены.
409
Видимо, немало денег было затрачено на создание Центра Исследований Геонавтики, думал Куропёлкин, направляясь, в сопровождении, на заседание комиссии по определению ему статуса.
Куропёлкина сопроводили в конференц-зал, но может и не в конференц-зал, а в специальное помещение именно для заседаний решающих людей. Белёные потолки здесь были высокие, без лепнины и с острыми углами, они сразу же заставили Куропёлкина подумать: «Ба! Да это же чемодан!» И стол, довольно протяжённый, за который можно было бы усадить человек сорок, был не круглый, а тоже с острыми углами. Не иначе как теоретика и практика Бавыкина приглашали устроители Центра Исследований Геонавтики консультантом. А может, он и был здесь важнее всех… Куропёлкина члены комиссии встретили дружелюбно, встали, похлопали деликатно, одарили комплиментами, предложили сесть. Всего за столом, обитым, естественно, зелёным сукном, восседало семеро, из них — четверо крепких мужиков, под шестьдесят, державно одетых, лобастых, не лысых, но украшенных возрастным пушком, трое же комиссионеров сидели тощие, отчасти субтильные, и среди них — знаменитый теперь профессор Удочкин, совершивший недавно путешествие с японскими китобоями.
— Ещё раз, Евгений Макарович, должен поблагодарить вас, — сказал один из лобастых, — за вклад в развитие науки, в частности, нашей геофизики.
При этом другой лобастый (пушок рыжий) хмыкнул. Позже выяснилось, что это Политолог, прежде вбивавший в головы студентов основы марксизма-ленинизма. Он явно глядел на Куропёлкина, как на проходимца. Это Куропёлкина задело.
— Да какие уж такие вклады? — сказал Куропёлкин. — Я из северных земель. Уроженцы наших мест, к кому имею наглость причислять себя, отличались тягой к путешествиям. Они присоединили к России Сибирь, вышли к Берингову, нынче, проливу, открыли и осваивали Аляску и Калифорнию. Они были землепроходцами. А кто я, их мелкое отродье? Выходит, землепроходимец. Или точнее, сквозьземлюпроходимец.
Члены комиссии рассмеялись, даже ехида Политолог вынужден был улыбнуться.
— Очень остроумное, хотя и отчасти легкомысленное суждение, — сказал Геофизик.
— Мы принимаем это суждение к сведению, — встал серьёзный лобастый, и Куропёлкин учуял в нём армейскую выправку. — А теперь перейдём к вашему трудоустройству. Вам должны были сообщить, что вы теперь человек засекреченный. Понятно, что не секретный узник. Мы почти все здесь засекреченные. Но ничего, не скучаем. Так какие у вас будут пожелания или требования? На какую должность или на какое звание вы рассчитываете?
— Ни на какие, — решительно сказал Куропёлкин. — Могу согласиться лишь на состояние волонтёра, готового при необходимости содействовать трудам Центра Исследований Геонавтики. И всё.
— Но как же так? Вы теперь — человек государственный и должны быть где-то в штате…
— Прежде всего, я человек — вольный, — сказал Куропёлкин. — И если на меня напялить какой-нибудь мундир, на ожидаемые вами путешествия я уже не буду способен.
— А звание? Вам ведь на что-то надо будет жить…
— Может, вы хотите определить меня в юнги? — сказал Куропёлкин. — Поздно. Свой срок на флоте я отслужил старшим матросом и флот не опозорил.
— Видимо, вас сразу необходимо произвести в Контр— или даже в Вице-адмиралы, — съехидничал Политолог.
— Чего? — спросил Куропёлкин. — Подземного моря, что ли?
Члены комиссии замолкли. Потом стали перешёптываться, и долго перешёптывались.
И тут всех удивил профессор Удочкин. Как написано в одной из самых разумных сказок: «Во всё время разговора он стоял позадь забора», а тут заговорил:
— Милейшие господа! Евгений Макарович, возможно, не ощущает пользы от ваших планов. По сути дела он ведь и не вознаграждён. А вы рассчитываете на его подвиги. И что, если ему, как бывшему флотскому, подарить виллу на берегу океана. Пусть он в ней у камина обдумает ваши предложения.
Люди за столом качнулись и взглянули на Удочкина с опаской. Впрочем — ихтиолог, пусть и академик, чего с него взять? И рыбы-то хорошей в наших магазинах нет!
Даже Куропёлкин застыл за столом с открытым ртом.
410
— У нас нет океанов! — захохотал Политолог.
— То есть как это у нас нет океанов? — возмутился Куропёлкин. — А Ледовитый? А Тихий, он же Великий?
— Ледовитый он и есть Ледовитый, — не унимался Политолог. — От Тихого нам достались студёные берега. Согласился бы кто-нибудь из вас (обращение к членам комиссии) иметь виллу на этих берегах?
Молчание.
— То-то и оно! — обрадовался Политолог.
А Куропёлкин сидел и удивлялся. Абсурдно-смешная идея профессора Удочкина была принята к обсуждению.
— Я бы согласился! — заявил Куропёлкин. — Пусть это будет всего лишь хижина.
— И где же вы хотели бы иметь эту хижину?
— В Охотске! — без колебаний произнёс Куропёлкин.
— Отчего же в Охотске?
— До реки Охота казаки дошли в середине семнадцатого века, при Алексее Михайловиче, и основали там город Охотск. Он стал первым морским портом на Востоке России. Там и родился Тихоокеанский флот. Из Охотска, с его верфей, уходили корабли на Камчатку, Чукотку, а потом — на Аляску и в Калифорнию. Владивостока тогда не было. И в фантазиях он не возникал. В Охотске и должен быть музей восточных географических открытий России.
— Должен напомнить, что Евгений Макарович занимался заочником на истфаке университета во Владивостоке, закончил три курса, — сказал второй после Удочкина тощий.
— Третий курс не закончил, — сказал Куропёлкин. — Решил побродить по Руси. Потянуло. Если Дежнёв или Хабаров двигались навстречь солнцу, то я подставил солнцу спину.
— И побродили? — спросил второй после Удочкина тощий, оказавшийся Географом.
— Побродил. С остановками. Понаблюдал нравы и характеры людей, осваивал разные ремёсла. Было интересно.
— До кратера Бубукина вы не добрели? — поинтересовался Политолог.
— Не добрёл, — сказал Куропёлкин. — Добрёл до Великих Лук. Прокатился на воздушном шаре помощником пилота, то есть фактически балластом. Не моё.
— Должен добавить, — сказал Географ, — что на истфаке Куропёлкин изучал историю Тихоокеанского флота. Думаю, было бы важно, чтобы наш путешественник закончил университет, хотя бы дистанционным способом, и дипломную работу посвятил Тихоокеанскому флоту.
— Нас Евгений Макарович интересует прежде всего как геонавт. При чем тут океанские волны и Охотск? — сказал Геофизик.
— А рядом с Охотском хребет Джугджур! — воскликнул Куропёлкин.
— И что?
— А то, что Джугджур плохо изучен, то есть никак не изучен, а в нём богатств не меньше, чем на Урале. Или в Урале.
— Откуда вы знаете?
— Это вы меня спрашиваете? — обнаглел Куропёлкин.
— Ах да… Ах да… — поник спросивший.
— То есть вы бы не отказались от проживания в Охотске, конечно, в благополучные дни? — спросил лобастый с армейской выправкой.
— А почему бы и нет? — заявил Куропёлкин. — Естественно, надо посоветоваться с женой. А так, почему бы и нет?
— У вас есть жена? — удивился человек с военной выправкой, возможно, и Кадровик.
— Жена есть, — подтвердил Куропёлкин.
Предполагаемый Кадровик сейчас же приостановил заседание, возможно, и не на час, и не на день, для внимательного изучения настроений Геонавта.
411
У выхода из конференц-зала Куропёлкина остановили Геофизик и Геолог, этот с картонной коробкой в руках.
— Евгений Макарович, в авоське из штанов Вассермана лежали собранные вами возле вулкана Шивелуч невзрачные камни. Их обработали, и они оказались изумрудами. Лет тридцать назад в лаве Шивелуч были обнаружены изумруды, но те были чёрные. Эти же изумруды истинно изумрудные. Конечно, они ещё должны попасть в руки ювелиров. Полагаем, что вы собрали их для личной коллекции. Мы взяли образцы для изучения, а коробку с вашим собранием передаём вам. Надеемся, что глаза у вашей супруги зелёные.
— Вроде бы зелёные, — растерялся Куропёлкин.
— Передайте ей благоговейные пожелания…
412
Через несколько дней Селиванов отыскал (с трудом) Нину Аркадьевну Звонкову и с дрожью в голосе сказал ей, что Куропёлкин пропал.
— Мне-то что? — спросила Звонкова.
— Будто под землю провалился.
— Типун вам на язык! — воскликнула Звонкова.
Тогда Селиванов понял, что Звонкова обеспокоилась. И даже взволновалась.
— Простите, — сказал Селиванов. — Ляпнул, не подумав…
Сейчас же средства быстрого реагирования холдинга Нины Аркадьевны Звонковой, силовые, охранные, поисковые, компьютерные со спутниковыми связями, сыскные пешеходы из внешних наблюдателей, были отправлены по следам, пока не обнаруженным, засекреченного Геонавта, носителя государственных тайн. Но Селиванов-то понимал, что госпоже Звонковой надо было сейчас изловить небезразличного ей мужика, ухватить загулявшего за шиворот и приволочь его в надлежащее ему место. И если в случае с флоридским заточением Куропёлкина на вилле, окружённой аллигаторами и ламантинами, это получилось, то сегодня был провал.
— Так, — грозно сказала Звонкова. А сама дрожала. — Есть одно место. И если мы там Куропёлкина не отыщем, то, стало быть, он и вправду позволил себе провалиться под землю.
— Постарайтесь найти его, Нина Аркадьевна, а то ведь припишут нам измену Родине и подведут под пожизненное.
413
Одним местом и единственным, по разумению Нины Аркадьевны, был ночной клуб «Прапорщики в грибных местах».
И она не ошиблась.
Кажется, негоже было бы герою Геонавту шляться по ночным клубам и глазеть на голых мужиков, но для Звонковой поход сюда Куропёлкина был вполне объяснимым. Она уселась на пригретое ею некогда место у стены, но уже не купчихой Кустодиева, а коротко стриженной, а потому смешно-ушастой (уже и не Катрин Денёв, а Одри Хёпберн) парижанкой или миланкой, юной и худенькой, в красной каскетке, надвинутой на лоб. Куропёлкин сидел у другой стены и будто бы не замечал Звонкову. На самом же деле он сразу же заметил её появление. И теперь то и дело скашивал глаза в её сторону. Звонкова решила не давать ему каких-либо знаков, пускай развлекается. Жив, не провалился под землю, и хорошо. Но когда к Куропёлкину подсела блондинка известных свойств и они с Куропёлкиным начали мило болтать, Нина Аркаьевна не выдержала и подошла к столику Куропёлкина.