Катон постарался отбросить эти жутковатые образы и направился к центру своей обороны, где находились Мирон, резервный эскадрон и штандарт «Кровавых воронов». Солдаты расхаживали взад и вперед, чтобы согреться, подносили руки ко рту и дули на пальцы. Их лошади стояли, опустив головы, под легким ветром, подувшим со стороны гор.
Катон обменялся короткими кивками с Мироном.
– Как долго мы будем здесь оставаться, командир? – спросил декурион.
– Ровно столько, чтобы дать возможность Валенту и остальным догнать главную колонну. И в любом случае до рассвета.
Пока Катон говорил, он вдруг понял, что совершенно потерял чувство времени от накопившейся усталости. Сейчас он с радостью отдал бы свое годовое жалованье за возможность просто посидеть у огня в теплых казармах Вирокониума, потягивая подогретое вино. Или, еще того лучше, оказаться в Риме с Юлией, в доме ее отца… Острая боль тут же унесла прочь усталость, и он откашлялся:
– Позаботься о том, чтобы лошади были накормлены. Им потребуются силы. Передай мой приказ другим эскадронам.
Мирон поклонился, дал указания своим людям, после чего ускакал выполнять приказ. Катон облегченно вздохнул: его раздражали постоянные тревоги декуриона. Он начал расхаживать возле штандарта, чтобы немного согреться. Снег уже достигал семи или восьми дюймов, и через некоторое время Катон протоптал узкую дорожку в тридцать шагов длиной. Через некоторое время Мирон вернулся, и они молча стояли под крепчающим ветром и непрекращающимся снегопадом, пока тот не превратился в настоящую вьюгу.
Примерно через час – точнее Катон определить не мог – с правого фланга появился всадник, из-под копыт его коня во все стороны летел снег.
– Прошу разрешения доложить, командир. Враг начал двигаться!
– Каковы их намерения? – резко спросил Катон. – И я хочу услышать определенный ответ.
Всадник сглотнул:
– Мы видели отряд пехоты, который пытается обойти нас с фланга. Декурион Фемистокл сказал, что будет следить за ними, пока не получит другого приказа.
Катон задумчиво кивнул. Варвары явно хотели побыстрее завладеть перевалом, чтобы с рассветом их армия могла атаковать римлян.
– Передай декуриону, чтобы он ждал сигнала трубы. Как только услышит, пусть возвращается к нашим кострам. Отправляйся!
Всадник натянул поводья и галопом поскакал обратно. Катон повернулся к Мирону и остальным:
– По седлам!
«Кровавых воронов» не пришлось просить дважды, и очень скоро эскадрон был готов к выступлению. Они ждали с копьями наготове, а Катон смотрел вперед, стараясь хоть что-то разглядеть в сумраке ночи. Наконец, он увидел шеренгу, идущую по белому снегу, одновременно услышал приглушенные крики слева и повернулся к трубачу:
– Подавай сигнал!
Тот поднес к губам трубу, но из нее вырвалась лишь высокая невнятная нота. Катон сообразил, что от холода у горниста потрескались губы.
– Сплюнь, ради Юпитера! Сплюнь!
Трубач повернул голову, хрипло сплюнул на снег, надул щеки, и на этот раз у него получился звучный пронзительный зов. Он трижды повторил его, немного отдохнул и вновь поднес трубу к губам. Вражеские воины, услышавшие сигнал, остановились перед эскадроном, плохо понимая, что их ждет впереди. Затем раздался яростный крик, и варвары вновь двинулись вперед, не обращая внимания на триболы, остановившие их вчера.
– «Кровавые вороны»! – позвал Катон. – Отступаем!
Фракийцы развернулись и рысью пустили своих лошадей к кострам, которые все еще продолжали гореть. Немного дальше справа Катон заметил других всадников, и на мгновение ему показалось, что это враг, но потом он увидел флажок эскадрона и облегченно вздохнул. Префект остановил Мирона и его эскадрон возле костра, где попрощался с Макроном. Огонь почти погас, и лишь маленькие угольки начинали тлеть, когда налетали порывы ветра. Сидевшие вокруг костра тела были уже практически занесены снегом. Катон с беспокойством ждал, когда до них доберется первый эскадрон, а за ним и еще два: те, кто должен был патрулировать передовые позиции и левый фланг. Теперь лишь Фемистокла и его эскадрон продолжала скрывать метель.
Встревоженный Корвин подъехал к Катону:
– Они обходят нас с левого фланга, господин командир. Мы увидели их сразу после того, как я услышал сигнал трубы.
– Они пытаются атаковать нас с двух сторон. Разумная мысль, – ответил Катон.
Потом послышались крики справа и звон стали, который было невозможно ни с чем спутать. Все фракийцы повернулись в ту сторону, и префекту потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и отдать приказ сдвинуться вправо и выстроиться в боевой порядок. «Кровавые вороны» тут же развернулись веером, поднимая щиты и поудобнее перехватывая копья. Шум схватки усилился, и Катон увидел, как по снежной равнине к ним скачет эскадрон. Он выехал вперед, чтобы перехватить первого всадника, и увидел, что тот ранен в ногу, и черная в ночи кровь стекает по икре.
– Что произошло? – резко спросил Катон. – Я же приказал Фемистоклу не вступать в схватку.
– Декурион мертв, – ответил всадник, с трудом переводя дыхание, и его лошадь фыркнула. – Мы старались следить за ними, но они атаковали нас сразу с трех сторон. Мы потеряли несколько человек до того, как поняли, что происходит. – Он с тревогой обернулся через плечо.
Из темноты появилось еще несколько всадников, и Катон приказал им построиться за спиной Траксиса. Затем снова повернулся к раненому:
– Сколько их?
– Я… не знаю, господин командир. Сотня. Может быть, больше.
– Ясно. Отправляйся в последние ряды!
Катон вновь занял место в центре шеренги и дождался, когда к ним подъедут последние всадники, после чего наклонился вперед и прищурился. Наконец, префект увидел врагов, которые с яростными криками бежали по снегу. Если они доберутся до костров, то обнаружат обман. Если Катон сумеет отбросить их назад, появится надежда задержать наступление вражеской армии до рассвета. Он обнажил меч и указал им вперед:
– «Кровавые вороны»! В бой!
Он пустил свою лошадь шагом, потом перешел на рысь, а затем на галоп. Расстояние между всадниками и наступающей пехотой быстро сокращалось. В самый последний момент, когда до врага оставалось не более тридцати футов, прозвучал приказ атаковать. «Кровавые вороны» издали боевой клич, опустили копья и пришпорили скакунов. Снежинки летели в лицо Катона, и ему постоянно приходилось смаргивать. Он высоко поднял меч и отвел его немного в сторону, готовясь нанести первый удар. Только что варвары преследовали бегущего противника, но ситуация стремительно поменялась, и враги смолкли, напуганные стремительным натиском «Кровавых воронов». Катон заметил группу вражеских солдат и направил к ним своего скакуна.
Варвары бросились врассыпную, но один из них, оказавшийся менее быстрым, не успел отскочить в сторону, и лошадь Катона на всем скаку врезалась ему в грудь. Префект, взмахнув мечом, достал последнего врага, остававшегося перед ним, – клинок рассек ему плечо и задел спину. Варвар упал на колени, а Катон развернул свою лошадь, чтобы разобраться с теми, кто успел избежать его атаки.
Двое врагов побежали прочь, но третий приготовился к схватке и поднял топор. Катон отклонился в сторону, принял удар топора на щит, резко развернулся в седле и нацелился противнику в голову. Однако тот, в свою очередь, успел прикрыться щитом и отступить. Все его внимание было сосредоточено на римском офицере, и он не заметил Траксиса, который подобрался к нему сзади с копьем наперевес. Через мгновение окровавленный наконечник показался из горла варвара.
Катон увидел, что атака полностью ошеломила врага – уцелевшие неприятели удирали обратно; некоторые бросали оружие, чтобы избежать копий «Кровавых воронов». Траксис и трубач оставались рядом с Катоном, и префект повернулся к ним.
– Играй отступление! – приказал он.
Пронзительная нота перекрыла вой ветра, скрежет стали и крики сражающихся; офицеры стали отдавать приказы солдатам, чтобы те возвращались к своим штандартам. Некоторые продолжали преследовать врага, пока им не пригрозили наказанием. Однако очень скоро последние варвары скрылись из вида, за исключением тех, кто так и остался на заснеженном поле, и «вороны» вновь построились по эскадронам. Фемистокл и несколько его бойцов отсутствовали, и Катон взял оставшихся всадников его эскадрона под собственную команду. Когда все собрались возле Катона, он развернул лошадь и направил ее в сторону берега.
Видимость улучшилась, и префект понял, что до рассвета осталось совсем немного. Оглянувшись в сторону костров и застывших вокруг них фигур, он обратил молитву к Фортуне, чтобы варварам потребовалось некоторое время прийти в себя и чтобы их еще некоторое время удерживали фигуры римских солдат, сидящих возле костров, а друиды не стали сразу переходить перешеек и не отсекли его отряд. Тогда «Кровавые вороны» успеют оторваться от врага и добраться до основных сил.
Видимость улучшилась, и префект понял, что до рассвета осталось совсем немного. Оглянувшись в сторону костров и застывших вокруг них фигур, он обратил молитву к Фортуне, чтобы варварам потребовалось некоторое время прийти в себя и чтобы их еще некоторое время удерживали фигуры римских солдат, сидящих возле костров, а друиды не стали сразу переходить перешеек и не отсекли его отряд. Тогда «Кровавые вороны» успеют оторваться от врага и добраться до основных сил.
По мере того как светлело небо, снегопад стихал, и вскоре снежинки стали похожи на легкую пыль, подгоняемую ветром. Катон и его солдаты кутались в плащи и поглубже надвигали капюшоны. Слева возвышались земляные валы основного лагеря, расположенного на холмистой местности. Там также горели костры, и создавалось впечатление, что римляне еще не ушли. Вдоль частокола и башен стояли часовые – другие римские мертвецы. «Получилось вполне убедительно, – подумал Катон, – и врага еще некоторое время удастся вводить в заблуждение».
Он вел своих людей к морю, где бежали пенные волны, с ритмичным ревом разбиваясь о скалы. Почти случайно они наткнулись на дорогу, по которой прошла остальная армия. Снег скрыл следы тысяч сапог, фургонов и колес повозок, но неровности на поверхности остались, и Катон следовал по ним без особых проблем. «Кровавые вороны» перешли на ритмичную рысь. Копыта лошадей поднимали в воздух снег, и над землей повисло белое облако, а вместо обычного грохота скачки тропу окутывала тишина, придававшая происходящему нечто волшебное.
Несмотря на серьезность опасности, грозившей Катону и его товарищам, и такого жуткого холода, что от него немели руки и ноги, его мысли неизменно возвращались к Юлии. Он никак не мог поверить в ее смерть. Боги одарили эту женщину удивительной жизнерадостностью, поразившей Катона с их первой встречи. Она никогда не теряла уверенности и переносила все испытания и опасности не хуже закаленного ветерана. От осады Пальмиры, кораблекрушения у Крита, ее пленения Аяксом – и до унижения в руках восставших рабов.
На мгновение, продолжая слегка раскачиваться в седле, Катон вспомнил ее лицо. Немного тяжелую челюсть, маленький нос, серые глаза и темные брови, часто выгибавшиеся вверх, когда она мягко его дразнила. И темные волосы с треугольником на лбу, спадающие до самых плеч. Он вдруг понял, как сильно скучал по ней, физически и эмоционально. Юлия была стройной, ее груди помещались в его ладонях, а плоский живот с клинышком мягких темных волос неизменно будил огонь в его чреслах. Мягкие и гладкие обводы ее ягодиц имели идеальную форму. Ноги были слегка коротковаты – маленькое отклонение от идеала, одно из немногих, определявших ее безупречность для Катона. Его сердце мучительно сжималось от мысли, что она больше не дышит и он никогда не почувствует ее тепло. Юлия стала такой, как многие из тех, кто помог им обмануть врага, – холодной и неподвижной. Они остались непогребенными, их бросили догнивать – но тело Юлии кремировали, хоть какое-то утешение… Недолгие мысли о ее красоте исчезли – теперь он представлял себе морщинистую кожу, обтягивающую кости, и почувствовал тошноту.
Катон открыл глаза, и его охватила ярость – он увидел, что на несколько шагов отклонился от тропы, едва видневшейся под свежим снегом. Короткое движение поводьев, и его лошадь вернулась на тропу, а он твердо сказал себе, что должен принять факт смерти Юлии. Он знал: она хотела, чтобы он продолжал жить и попытался быть счастливым. Но знал он и другое – так же верно, как то, что солнце встает на рассвете, – что будет вспоминать время, проведенное с Юлией, и в настоящем и возможном будущем в нем всегда будут присутствовать мысли о ней. Ясный весенний день, распускающийся цветок, зеленое сияние новых листьев и крепкие ароматы возрождающейся жизни уже никогда не смогут освежить его душу, как прежде. В ней наступила вечная зима – жизнь замерла под мантией, белой, словно кость, и холодной, как лед, и безжалостный ветер потери навсегда унес доступные ему радости. И ничто не сможет это изменить.
– Командир!
Катон поднял голову и заморгал. Рядом с ним остановился Мирон, показывавший вперед. Там, на расстоянии примерно в милю, префект увидел хвост растянувшегося по просторам зимнего ландшафта римского войска. Фургоны окружали пехотинцы, солдатам приходилось подталкивать колеса повозок, застревавших в неглубоких выбоинах. Кавалерия патрулировала колонну со стороны суши, берег оставался по другую руку. Часть всадников ускакала вперед, на разведку. Катон напряг глаза, стараясь увидеть, что происходит дальше, на востоке, там, где армия искала спасение. Однако в глубине души он уже считал себя мертвым и сейчас просто смотрел на тысячи людей, которые скоро разделят его судьбу в реальности.
– Продолжайте двигаться дальше, – сказал Катон Мирону, а сам развернул своего скакуна, чтобы посмотреть назад.
Когорта оставила за собой четкий след, и до тех пор, пока не начнется новый снегопад, враг сможет легко их найти – казалось, палец указывает в сторону отступающей римской армии. Вскоре враг отыщет эти следы. И тогда начнется яростное преследование: варвары попытаются их догнать и безжалостно уничтожить.
Глава 27
В течение первых двух дней они практически не видели врага, хотя первые разведчики варваров отыскали римлян в сумерках первого дня отступления. Сначала вражеских всадников легионеры видели издалека, более чем в двух милях от хвоста колонны. Обнаружив римскую армию, те сразу бросились в атаку, но Катон и «Кровавые вороны» развернулись и провели контратаку. Варвары не попытались вступить в схватку, а просто ускакали в горы на фланге, откуда продолжали наблюдать за римской колонной.
Они без труда следовали за легионерами, которым приходилось преодолевать многочисленные сугробы, преграждавшие путь. Фургоны часто останавливались, солдаты доставили лопаты и расчищали тропу. А потом возникали новые трудности – после легионеров и колес повозок снег превращался в лед, и остальным становилось тяжело двигаться дальше. Катона утешала лишь мысль о том, что друиды и их союзники находятся точно в таком же положении. Впрочем, в отличие от римской армии, они не тащили за собой фургоны и повозки.
Легат Квинтат вел армию вперед до тех пор, пока не наступало время сделать привал на ночь. Благодаря тому, что римляне получили фору по времени, он считал, что армия варваров не сможет их догнать еще в течение одного дня. Поэтому не стал отдавать приказ построить настоящий лагерь, и солдаты лишь огородили место стоянки по периметру частоколом. На рассвете его можно будет быстро разобрать и погрузить обратно в фургоны или на мулов. Как только палатки были поставлены, все, кто не нес караульную службу, забрались внутрь, чтобы защититься от ветра и холода, а также поесть, хотя рационы были сильно урезаны.
Но солдатам арьергарда на это рассчитывать не приходилось. Квинтат приказал «Кровавым воронам» заступить в караул, и люди Катона смогли отдохнуть только половину ночи. Маленькая когорта Макрона была вновь отдана в подчинение Катону, чтобы усилить «Кровавых воронов», которые должны были задерживать варваров, преследовавших римскую армию. Так легионерам удалось избежать тяжелой работы с частоколом в холодную темную ночь.
Когда произошла смена караула, Катон с небольшим отрядом отправился вперед, осторожно выбирая дорогу на протяжении нескольких миль. Если вражеская разведка и вела наблюдение за римской колонной, они не пытались атаковать отряд префекта. Но, поднявшись на вершину холма, он увидел костры армии варваров, остановившейся в восьми милях от римлян. Менее дневного перехода и гораздо ближе, чем он рассчитывал, – очевидно, уловки римлян не смогли заметно задержать неприятеля.
Легионеры быстро свернули лагерь и выступили с рассветом. Впервые за несколько дней солнце встало на чистом небе, однако его лучи не дарили тепла, а горы и холмы отбрасывали длинные тени на белый снег. Рационы сократили вдвое еще накануне, и к концу второго дня солдаты начали чувствовать голод. После долгого дневного марша у них появился зверский аппетит, который удалось удовлетворить лишь скудной похлебкой из ячменя и сушеного мяса.
В течение дня количество вражеских всадников, следовавших за армией, заметно увеличилось, и, когда колонна остановилась перед самым наступлением сумерек, разведчики Катона доложили, что большой отряд пехоты неприятеля находится всего в четырех милях и продолжает сокращать расстояние. А когда свет окончательно померк, войско варваров стало отчетливо видно в сиянии красного заката, но довольно быстро исчезло из вида. Квинтат отдал приказ окружить лагерь рвом и земляным валом, и многим пришлось работать половину ночи, сражаясь с промерзшей землей. Только после этого легат остался доволен проделанной работой.