Папа-адвокат ушел к маме и имел там с ней долгую беседу. Надо полагать, пересказывал ей беседу, мама зловеще шипела что-то, но карточку магазина все же отдала.
— Вот, — сунул Володину адвокат карточку спортивного бутика на Советской. — Мы там отовариваемся.
— Спасибо.
Друзья вышли на улицу. Гроза закончилась, дождь прекратился. Было темно, сыро и промозгло, потому что вдруг похолодало.
— До завтра? — Володин протянул руку Мельникову, остановившемуся у своей машины.
— До завтра. Я поднимусь, конверт заберу.
— Зачем?! — испуганно дернул шеей друг.
— Хочу рассмотреть получше. Кстати, наш славный малый не звонил?
— Это кто у нас?
— Жених!
— Нет, не звонил. Да я мало верю в то, что он станет суетиться.
— Думаешь? — Мельников топал за другом к подъезду.
— Уверен! Это он, чтобы мы отцепились от него, пообещал.
— Ладно тебе, Саня. Про царапину-то на подоконнике рассказал? Рассказал. И тот хрен, что фотки тебе прислал, оказывается, был в синих кроссовках. Зацепка!
— Да, согласен. Только если их в нашем городе было продано восемь сотен пар, да в соседнем столько же, да за границей если…
— Хватит! — с тоской прикрикнул на него друг. — И так тошно!
Он забрал у Володина фотографии, вернулся к машине, а потом вдруг решил поколесить по городу.
Та сволочь, что кромсает бедных девушек, точно так же вот катается темными дождливыми вечерами. Тихо катит на хорошей дорогой машине, высматривая жертву. Улыбается девчонкам, наверняка говорит комплименты, предлагает подвезти. Они, ничего не подозревающие, промокшие, замерзшие, садятся в машину и все! На этом история их жизненного пути обрывается!
— Убью гада! — скрипнул зубами Мельников. — Собственными руками убью! Только бы его найти…
Никаких следов! Никаких ниточек! Была одна, да и та оборвалась. Это когда у подозреваемого алиби стопроцентное вдруг обнаружилось.
Никто ни разу не увидел, как девушки садятся в машину. Никто! Опрос свидетелей ни разу ничего не дал. Песочили всех знакомых, пытались найти совпадения. Пусто!
Последняя жертва накануне своего исчезновения пошла в кино. В проливной дождь пошла вдруг в кино. Одна! Скажите, милые, зачем вам искать приключений на свое прекрасное место?! Кто гонит вас из дому в непогоду, в ночь?!
Исключением была только одна девушка. Как раз та, что села в машину к подозреваемому Игнатенко. Не было пурги, дождя, непогоды. Обычная погода, среднее время суток, куча народу. Девушка поймала попутку, поехала домой, но потом передумала, не доехала, как потом оказалось. Игнатенко с подозрений соскочил, а девушка мертва.
Как вот такое могло произойти?! Кто мог видеть, что она садится к нему в машину? Десятки человек! Вопрос другой: кто из этих нескольких десятков проследил за ними? То есть этот упырь должен тоже быть на машине? Несомненно! Допустим, он выбрал жертву, но его опередили. Он вне себя от ярости и решает сопровождать Игнатенко с девушкой на своей машине. Ведь решено уже, что он на машине, так? Так! Потом что?
Потом он дожидается, когда Игнатенко ее высаживает. Подъезжает и предлагает свои услуги в качестве таксиста. И она садится к нему в машину, но зачем, господи?! Зачем?! Она же уже приехала, куда надо! Зачем ей пересаживаться? Если только…
Если только тот человек, который ее потом подобрал после Игнатенко, не был ее знакомым. А кто был ее знакомым? Хрен его знает, что называется! Ее гневная подруга напрочь отмела все доводы о том, что у погибшей мог быть какой-то тайный роман.
— Она ни с кем не встречалась! — орала она на Мельникова, забывая вытирать слезы со щек. — Это чудовище силой затащило ее в машину!
Нет, дорогуша. Ни единого следа или намека, что девушек силой волокли с улиц в автомобиль. Ни ссадин, ни царапин, ни порванной одежды. Все, что находили потом эксперты на теле, было следами долгих пыток.
Почему же вы садитесь в машины-то, девчонки?! Кто он такой? Чем он вас берет?!
Заметив одинокую фигурку на обочине сбоку автобусной остановки, Мельников решительно взял вправо. Через пару минут он тормозил возле высокой длинноволосой девушки, кутающейся в короткий синий жакет и безуспешно пытающейся согреться.
— Привет, красавица! — Опустив стекло со стороны пассажира, он лучезарно улыбнулся. — Могу подвезти! Поехали?
Девушка фыркнула и отрицательно мотнула головой. Мокрые пряди волос облепили ее посиневшее от прохлады лицо, она поморщилась.
— Чего ты, а? Садись, согреешься.
Наверное, он что-то не так говорил или как-то не так подъехал, потому что девица тут же в непечатных выражениях рассказала ему, где он сам может согреться.
Мельников отъехал от остановки и через пару кварталов попытку повторил, потом еще и еще раз. Ни одна к нему не села, вот так-то вот! Он менял тактику, говорил другими словами, несколько иначе улыбался, бесполезно! Девушки к нему не садились.
— Слышь, Саня, может, со мной что-то не так, а? — спросил он друга, вернувшись домой и подняв того с постели телефонным звонком. — Ни одна не клюнула! Пять человек… Ни одна…
— Да нет, с тобой как раз слишком все то, — протяжно зевнул Володин в трубку. — На твоей морде большими буквами написано: хочу с тобой секса. Вот они и посылали тебя куда подальше. Опасность!
— Что опасность? — не понял Мельников.
— От тебя веет опасностью, брат. Ты же у нас мачо! Разве можно к таким ночью в машину садиться?
— А чего нет?
— Нет, можно, конечно, но если хочется того же, что и тебе.
— Чего?
— Секса! — Володин вдруг захныкал. — Слушай, давай до утра, а? Я только-только дремать начал. Вставать уже скоро. Давай завтра поговорим о твоих соображениях. Ты это, Мельник, давай завязывай там со следственными экспериментами, не ровен час, позвонит какая-нибудь в «112», будут на тебя наши же коллеги охотиться.
— Да я уже дома, — успокоил друга Валера.
— Вот и спокойной ночи тебе, — и Володин отключил телефон.
Спокойной ночи не получилось. Он послушно улегся, закрыл глаза, но тут же какая-то мысль вдруг пришла ему в голову, он снова вскочил и снова принялся рассматривать фотографии, которые прислала какая-то сволочь Володину. Сволочь в синих дорогих кроссовках.
Он был убежден, что эта самая сволочь проникла в дом Черных через окно лестничной клетки между первым и вторым этажами, оставив царапину на оцинковке подоконника со следами синего крема для обуви. Убийца проник в дом, убил водителя Черных, который охранял там Олю, захватил бедную растерянную девушку в заложники. А после ничего лучшего не придумал, как дал знать о том, что Оля у него.
Оля запятнана кровью, значит, запятнана подозрениями, беспомощна и полностью находится в его власти.
Молчи и жди! Вот что прочел для себя Мельников с этих снимков. Жди дальнейших указаний. Они будут, непременно будут. Как только представится случай.
Но вскочил Валера с кровати посреди ночи не за этим. Мысль, которая внезапно посетила его, показалась не такой абсурдной, и она нашла подтверждение как раз на пятом снимке.
Когда они с Володиным смотрели фотографии, то первое, на что обратили внимание, это на ее бледное, измученное лицо с синими полукружьями вокруг глаз. Теперь же он смотрел не на Олю, а на все остальное. Нет, в доме Черных убийца не отразился в зеркальной поверхности паркета. И зеркал за Олиной спиной в момент съемки не было, и застекленных дверей тоже. В доме зловещая фотосессия не оставила никаких зацепок, но вот когда хладнокровная сволочь фотографировала Олю с капота машины…
— Да, брат, ты облажался! — удовлетворенно проговорил Валера и произнес: — Теперь-то я тебя достану!
Чуть выше левого «дворника» на лобовом стекле едва заметно шли рядочком буквы и цифры VINa. Конечно, простым глазом он не смог бы разобрать их, как бы ни старался. И даже сквозь увеличительное стекло тоже не смог бы. Надежда была на криминалистов. Они сделают скан фотографии, разобьют ее на фрагменты, какими-то там своими чудодейственными методами отфильтруют, увеличат, глядишь, и получится.
— Теперь я тебя достану… — прошептал Мельников, проваливаясь в глубокий сон, как в черную яму.
Глава 9
Преступления не могут совершаться бесконечно. Печальный финал деятельности любого преступника — разоблачение. Бывают, конечно, исключения из правил. Это когда преступление и не преступление вовсе, а игра, наслаждение, удовольствие. Когда преступление превращается в хорошо подготовленный и отрепетированный спектакль. И когда падает занавес, вместо бурных аплодисментов ты слышишь нежный голос твоей души. Он ласкает твой слух удовлетворением, наслаждением, покоем. Тогда — да, тогда есть все шансы на успех.
Игра для него давно закончилась! Последний спектакль сыгран. Всплеска оваций не получилось, трепет в душе не проснулся. Вдруг появились боль и усталость. Хотелось упасть на землю, впиться зубами в сочные стебли травы и грызть их, и выть, и плакать.
Он устал, он больше не может, не хочет ничего! Ни дождя этого холодного, острыми иглами прострачивающего ночь, ни теплого, юного тела, трепетно прижимающегося к нему, ни доверчивых глаз, которые ловят его одобрение.
Тогда зачем он здесь?! Зачем?! Ждет, чтобы его остановили?! Чтобы поймали за руку?! Ждет возмездия? Страшного, болезненного, неизбежного…
Он захлопнул багажник машины, отошел на метр, огляделся.
Пустынная ночная городская улица, ни души вокруг. Жизнь угадывается лишь по светящимся прямоугольникам окон. Ему тоже надлежало быть за одним из них, сидеть в мягком удобном кресле с газетой в руке и стаканом бренди в другом, слушать тихую музыку, шелест дождя за окном. Ему надлежало быть там — за одним из этих окон.
Там жизнь — за этими окнами, и очень разная. Вялая, холодная, страстная, обжигающая, уничтожающая своей безжалостностью, но она есть. Он мог все это сгладить, между прочим, мог избавить от горя, тоски, слез, ненависти, мог подарить покой, что, собственно, и делал все эти годы. Почему же так тоскливо? Почему такая усталость?
— Простите, — раздался за спиной голос, несомненно принадлежащий молодой женщине.
Лет двадцать, двадцать пять, решил он, не спеша поворачиваться.
— Простите, — более настойчиво окликнули его, и тонкие нежные пальцы тронули его за голый локоть.
Он за*censored*л рукава рубашки, чтобы не запачкать манжеты, то, что он собирался сделать, могло их запачкать, и вот девушка его коснулась.
— Вы не могли бы мне помочь?
Он обернулся, коротко кивнув, осмотрел ее всю.
Да, очень молода, очень хороша собой, но очень напугана. Морально истерзана, сказал бы он, темные волосы до плеч растрепаны, глаза заплаканы. На бледной нежной щеке синяк, совсем свежий. Девушка, видимо, только-только получила пощечину, и одета…
Она была одета в короткий домашний халатик из тонкого шелка цвета грозовой ночи и домашние шлепанцы с большущими помпонами. Помпоны намокли от дождя, сделались грязными, да и вся она намокла. Халатик облепил ее нагое тело. Он точно видел, что под халатиком нет белья. Девушку колотило.
— Помогите! — прошептала она, с опаской озираясь по сторонам.
— Чем я могу вам помочь?
Он принялся энергично отворачивать рукава рубашки обратно, то, что он задумал, теперь не получится. Улица оказалась не такой уж безлюдной, хотя и являлась окраинной. Девушка вот выскочила на свет его стоп-сигналов почти в чем мать родила, и какое-то еще движение угадывается в кустах. Может, за ними наблюдает маньяк?!
Он едва не расхохотался в полный голос, еле удержал себя. Неприлично радоваться, когда такому вот милому человечку рядом с тобой так плохо.
Снова фарс? Он едва заметно дернул уголками губ, с силой сдерживая улыбку.
— Чем я могу вам помочь, девушка? — Он демонстративно оглядел ее. — Вам не кажется, что вы одеты несколько не по погоде?
— Вот именно! А эта сволочь… — Она вдруг всхлипнула, грациозно прижимая кончики пальцев ко лбу. — Он ударил меня! И выставил из квартиры, хотя квартира моя! И теперь… Помогите мне, пожалуйста!
— О, нет-нет. — Он выставил щитом обе ладони. — Что угодно, но только не это! Я ни за что не стану просить вашего мужа пустить вас обратно, я не сторонник того, чтобы влезать в семейные конфликты.
— Да нет, что вы! Никого просить не надо, да это и бесполезно, он заперся и теперь уснул, наверное. Я звонила, стучала, он не открыл, спит, гад! — Она сжала кулачки и погрозила темным кустам за своей спиной, за которыми угадывалась многоэтажка. — Отвезите меня к маме, пожалуйста.
Ее глаза смотрели умоляюще. Ее формы от холода колыхались под тонким шелком, и это было очень соблазнительно, это почти напоминало страх. Многие девушки так же тряслись, когда боялись, правда, в шелк он их не наряжал. Они были голыми.
— Вы звонили ей? — спросил он, потому что должен был спросить.
— Нет. — Она обняла себя двумя руками, пытаясь согреться.
— Так позвоните, вдруг ее нет дома!
Он жестом пригласил ее в машину, помог усесться на пассажирское сиденье позади себя. Халатик развевался, и все, что он хотел увидеть, увидел. Девица под халатиком была абсолютно голой. Он захлопнул ее дверцу, сел на свое место и снова потребовал:
— Звоните матери, милая.
— Так у меня нет телефона, — пожаловалась она.
Ее лицо в полумраке салона едва угадывалось в зеркале заднего вида, оно казалось белым пятном.
— Звоните с моего, — сделал он последнюю попытку уберечь себя от греха, а ее от смерти, и протянул ей свой мобильник.
— Я не помню ее номера, — пожаловалась девушка слабым голосом.
— Звоните на домашний! — Его скулы свело от желания разразиться грубой бранью.
— У мамы нет домашнего телефона, я могу сказать адрес.
— Говорите, — кивнул он, заводя машину.
Адрес он прослушал, он был ему не нужен.
Она настолько глупа и распущенна, что заслуживает наказания, очень жестокого!
Скажите, разве можно садиться глубокой ночью в машину к незнакомцу, не имея при себе даже мобильника?! С телефоном нельзя, без него тем более, на что она надеялась, идиотка?! На чудо, на человеческую доброту, на отзывчивость?!
Дура, идиотка, мелкая дрянь!!! Она заслуживает наказания!
— Куда мы едем?
Переполошилась она, лишь когда до нужного ему места оставалась пара километров. Все это время она, видите ли, дремала! Согрелась в теплой утробе машины и дремала!
— Нужно заехать в одно место, потом я отвезу вас. Не беспокойтесь, это недолго.
И снова она ничего не почувствовала, очень быстро успокоившись, прикрыла глаза. Он мог бы ее отключить. Баллончик с нужным составом уже лежал на пассажирском сиденье рядом с ним, но пока решил, что не стоит. В салоне потом повиснет своеобразный запах. У того, кто его почувствует, могут возникнуть вопросы. Он применит его потом, когда заставит девицу выйти на улицу, пока она дремлет.
Но тут случилось неожиданное. Ожило вдруг то создание, которое он собирался сегодня ночью зарыть в яму, вырытую за него рабочими возле той самой многоэтажки, из которой выгнали эту девицу. Очнулось и принялось биться в его багажнике, и еще подвывать.
Девушка на заднем сиденье сразу отошла от дремы, дернулась всем телом, отрывая спину от спинки сиденья, и, с опаской обернувшись на звук, спросила:
— Что это???
— Это? Ничего, — беспечно пожал он плечами. Машина уже въехала в ворота, и они теперь медленно опускались.
— Как ничего?! Как ничего?! У вас там кто-то есть!!! — Она съехала голым задом по сиденью на самый краешек и вдруг стукнула кулаком по спинке. — Эй, кто там?!
В ответ протяжный глухой вой.
— Там у вас кто-то есть, мужчина! — гневно воскликнула девица.
И потом, когда машина наконец остановилась и ворота за ней окончательно опустились, она соизволила наконец выглянуть за окно.
— Куда??? Куда вы меня привезли, черт побери??? Выпустите меня немедленно!!!
Крик был слишком пронзительным, слишком отвратительным, чтобы он позволил ему продолжиться. Быстро схватив баллончик с газом, он пшикнул из него прямо в лицо девице, и тут же выскочил на улицу, оставив дверь машины распахнутой. Ну, хоть немного проветрится до утра.
Голос девицы захлебнулся криком и тут же стих. Она обмякла на сиденье, упав спиной на заднюю дверцу. Когда он открыл ее, голова девушки упала прямо к нему в руки. Глаза были широко открыты, но не видели ничего, руки висели плетьми, ноги разъехались. Тяжело будет ему ее нести, а что делать?
Ушло почти двадцать минут на то, чтобы оттащить ее в подвал, крепко привязать к креслу, залепить рот и глаза лентой. Потом он позаботился и о своей внешности. Вернувшись к машине, он открыл багажник. Создание смотрело на него широко распахнутыми гневными глазами.
— Вот маленькая сволочь, а! — невольно восхитился он. — Только случай сберег тебя, понимаешь?
Создание замотало головой, обдирая щеку о шершавый коврик багажника.
— Только по воле случая ты еще дышишь свежим воздухом, дрянь! Та девка, что приехала сюда, отвлекла меня, а то бы по тебе уже ползали черви и жрали твою плоть, обсасывали ее, обгладывали. Прекрати метаться! — Он схватил все тот же баллончик и направил его жертве в лицо. — Если не прекратишь, то снова будешь захлебываться своей блевотиной! Лежи смирно, я недолго!
Создание тут же затихло, закрыло глаза и обмякло внутри багажника, кажется, сознание снова покинуло его. В два последних дня оно постоянно теряло сознание. И пребывало в коме по три-четыре часа. Может, с голода? Может, от боли?
А, ему это совершенно неинтересно. Часы, даже нет — минуты этого злобного существа сочтены. Сейчас он займется глупой девкой, а потом вывезет их уже обеих, только не поедет так далеко. В городе ему делать нечего, есть лес, там земли много!
Он заглянул в салон автомобиля. Газ и не думал выветриваться. Характерный сладковато-горький запах повис плотной пеленой.