– Послушай, принцесса, – сказала Серая Сова, – прилетела я с Дальнего Севера не пугать тебя, а прилетела с известием о том, что подруга твоя – Малиновая Птица – захворала. Не сможет, стало быть, прилетать она к тебе, принцесса, каждое утро, как было прежде. Но ты, принцесса, Малиновую Птицу спасти в состоянии.
– Как? – воскликнула принцесса. Ради спасения своей подруги она, казалось, была готова на все.
– Садись ко мне на спину, – отвечала Серая Сова. – Я отвезу тебя на Дальний Север, где я живу и где сейчас находится Малиновая Птица. Там ты попробуешь исцелить ее. У тебя получится!
И принцесса, недолго думая, а руководствуясь исключительно желанием прийти на помощь своей доброй подруге, Малиновой Птице, сделала так, как велела ей Серая Сова. Принцесса села на спину Серой Совы, которая к тому времени перебралась на окно. А Серая Сова взмахнула крыльями, и они полетели. И хоть быстро летела Серая Сова, однако полет продолжался до самого вечера. Видела принцесса, как внизу мелькали леса и села, города и реки, горы и моря.
Большое расстояние преодолели за тот день Серая Сова и добрая принцесса. И обе – и птица, и девушка – очень переживали за судьбу Малиновой Птицы, которая тем временем хворала на Дальнем Севере, на самом что ни на есть краю земли. Но Серая Сова летела так быстро, что еще до того, как успела наступить темнота, увидала принцесса бесконечные льды, какие раньше видела только в книжках на картинках. Принцесса знала, что льды такие бывают только на Дальнем Севере. А значит, они долетели. Серая Сова стала снижаться. И вскоре принцесса увидела прекрасный дворец, весь построенный изо льда.
– Здесь, – проговорила Серая Сова, – и находится сейчас Малиновая Птица. Иди же в этот дворец, принцесса!
И принцесса последовала наказу Серой Совы – пошла к блестящим и искрящимся в северном сиянии воротам прекрасного дворца. Ворота распахнулись сами собой, и принцесса оказалась в устланных снегом покоях. Серой Совы рядом не было – она осталась ждать снаружи. Но принцесса не испугалась, а смело прошагала туда, откуда лился какой-то небывалый оранжевый свет. Вскоре принцесса поняла, что это свет восходящей луны, преломленный странной и непонятной человеку структурой льда. В этом свете и увидала принцесса свою милую подругу – увидала Малиновую Птицу, которая, печально свесив клюв и нахохлившись, сидела, прижимаясь сложенными крыльями к почти нетающим льдинкам.
Обычно малиновый окрас птицы побледнел и превратился в почти что розовый, а некогда яркие глазки-бусинки стали вдруг такими блеклыми, что принцесса готова была заплакать. Ведь никогда прежде в таком вот виде свою подругу она не видела. И что было делать бедной принцессе? Каким образом она могла исцелить от хвори Малиновую Птицу? Серая Сова об этом ничего не сказала. Руки принцессы опустились от осознания безнадежности того положения, в котором оказалась несчастная девушка. И правда, прилететь на этот край земли, увидеть подругу свою страдающей и не понимать при этом, как и чем можно ей помочь, – это ли не наказание?
И тут принцесса, не выдержав всех этих мыслей, горько заплакала. И слезы принцессы, как знак жалости, стали капать на Малиновую Птицу… Вскоре та встрепенулась, подняла голову, щелкнула клювом и расправила крылья. Глазки-бусинки сверкнули знакомым блеском, а окрас перьев стал стремительно темнеть, превращаясь из розового в такой родной и знакомый малиновый. Так жалость принцессы исцелила Малиновую Птицу от хвори. И чтобы высушить девушкины слезы Малиновая Птица запела. Никогда, пожалуй, песня ее не звучала так прекрасно! Это была благодарность Малиновой Птицы своей подруге – доброй принцессе. Но самой принцессе пора уже было возвращаться домой, в замок, что расположился на вершине горы. Как и прежде, принцесса села на спину Серой Совы, и та понесла ее обратно на юг. И всю дорогу рядом была Малиновая Птица, поэтому, вероятно, и дорога домой показалась гораздо короче нежели дорога на Север. Когда прощались, то принцесса предложила и Малиновой Птице, и Серой Сове остаться с ней навсегда в королевском замке, но обе птицы, поблагодарив, отказались: Серая Сова сказала, что предпочитает Дальний Север, а Малиновая Птица призналась, что жить не может без соседнего леса.
Однако обе обещали принцессе прилетать к ней. Серая Сова дала клятву гостить в королевском замке раз в месяц, ну а Малиновая Птица сказала, что, как и раньше, будет прилетать на липу, что растет у окна покоев принцессы, и радовать и свою подругу, и весь замок, и всю округу своим пением. И обе птицы исполнили свое обещание. А однажды утром принцесса распахнула окно, услыхав любимую свою песню, и увидела, что Малиновая Птица прилетела не одна – рядком на ветке липы подле нее сидели семь славных малиновых птенчиков.
Заблудившаяся пчелка
Пчелку звали несколько странным даже для пчелок двойным именем Агата-Магда. Вообще-то пчелок часто называют двойными именами, равно как часто называют Агатами или Магдами. Но вот двойным именем Агата-Магда звали только эту пчелку. И, надо сказать, Агата-Магда этим именем гордилась. Нравилось ее, когда она была маленькая, как мама звала ее из улья: «Агата-Магда, скорей домой! Пора ужинать и спать!» Тогда малышке Агате-Магде казалось, что все вокруг сразу обращают на нее внимание, поскольку хотят посмотреть, кому же это принадлежит такое необычное и такое красивое имя. В какой-то степени так оно и было – многие начинали с любопытством и с интересом смотреть на пчелку. Когда Агата-Магда подросла, то имя это стало нравиться ей еще больше. «Агата-Магда», – обращались к ней подруги. «Агата-Магда», – называли ее друзья. «Агата-Магда!» – кричали пчелке малыши-пчелята. И Агате-Магде всегда было радостно и приятно слышать свое имя. Казалось ей, будто в имени этом какая-то легкая музыка – музыка самого лучшего и самого любимого в жизни. А что для пчелы самое любимое? Вы думаете, мед? Отнюдь нет. В жизни пчелы есть несколько самых любимых вещей. И среди них мед далеко не на первом месте. А что же тогда на первом? На первом месте в жизни большинства пчел стоит их родной дом. Дупло в дереве, если пчелы дикие, лесные; улей, если пчелы обитают на пасеке и служат человеку.
Наша Агата-Магда родилась и жила в улье. Другого дома никогда для себя не мыслила. И если случалось улетать куда-нибудь далеко за нектаром, то очень скоро Агата-Магда начинала грустить по дому. Имя же пчелы – Агата-Магда – напоминало ей (да, пожалуй, и многим другим пчелам), то как жужжит в июльский полдень улей: Агата-Магда, Агата-Магда, Агата-Магда. И слаще музыки не было во всем мире, потому что это жужжала родина нашей пчелки, куда всегда хочется возвращаться и которую так не хочется покидать надолго.
Однако труд пчелы далеко не во всякий день позволяет оставаться в улье. Пчела должна собирать нектар, пока позволяет ей делать это природа. То есть летние дни пчела обязана проводить на лугу. Перелетая с цветка на цветок и держа в изящных лапках маленькое восковое ведерко, пчела порхает с цветка на цветок. С каждым новым цветком ведерко заполняется сладким нектаром все больше. А как только ведерко наполнится до краев, летит пчела обратно в улей и там выливает содержимое своего ведерка в общие соты, в которых потом старые пчелы будут делать самый сладкий в мире, самый вкусный и самый полезный мед. Мед этот пчелы будут есть зимой, будут кормить им малышей-пчелят. И с людьми поделятся – с теми людьми, которые хорошие и добрые, которые построили для пчел улей и которые за пчелами ухаживали, не боясь пчелиного яда. Ведь пчела, хоть и добра по натуре, может пребольно ужалить того, кто попытается ее обидеть. Да, тогда пчела простится с жизнью, ибо навсегда потеряет жало, а без жала жить не сможет. Но и врага накажет. Обо всем этом знала пчелка Агата-Магда, однако пока что в жизни ее не было повода, чтобы применить свое страшное оружие – выпустить во врага пчелиный яд. Пчелка Агата-Магда в летние месяцы, как и все ее подруги, целыми днями только и делала, что летала с восковым ведерком по лугу да собирала сладкий нектар. И только с наступлением темноты забиралась в свою ячейку в улье и спала до самого утра. И так было в тот год и в июне, и в июле, и в августе. И только под самый конец августа однажды приключилось с Агатой-Магдой, что не со всякой пчелой случается.
Был уже час, когда вот-вот на землю ляжет темнота. Агата-Магда заметила это, равно как и заметила, что ведерко ее восковое наполнено только наполовину. Надо было поспешить, чтобы до прихода ночи все-таки собрать нужное количество нектара. А для этого предстояло слетать на другой край большого луга. Какие же дивные цветы растут там! Тамошние ромашки гораздо больше здешних, а тамошние васильки гораздо синее. Колокольчики же на том конце луга звенят куда как звонче тех, что растут на этой стороне. Во всяком случае, так казалось пчелке Агате-Магде. И вот она полетела туда, где самые большие в мире ромашки, самые синие в мире васильки, самые звонкие в мире колокольчики. Но где же они? Кажется, бедная Агата-Магда сбилась с пути. И тут еще, как назло, стало стремительно темнеть – вечер в августе имеет обыкновение очень быстро превращаться в ночь. Небо стало черным буквально в один миг. И Агата-Магда поняла, что она не на лугу совсем, а в дремучем лесу. И как же только ее сюда занесло? Этого Агата-Магда понять не могла. Поняла только, что случилось с ней, чего прежде не случалось, – бедная пчелка заблудилась. Агата-Магда сообразила: голод ей не грозит, ведь при ней полведерка цветочного нектара. Однако же в лесу – пчелка знала это по рассказам – подстерегают и иные опасности. Чего же несчастной заблудившейся Агате-Магде ждать от леса? Прежде всего надо прекратить полет и где-нибудь притулиться. В темном лесу почти ничего не видно, однако вот – какой-то листочек. Пчелка села на маленький листик, сложила крылышки, поставила рядом восковое ведерко с нектаром и хотела уже было задремать, но тут откуда-то донесся неприятный шелест, потом еще и еще. Вскоре шелест этот сделался непрекращающимся, а вслед затем стал стремительно приближаться к листику, на котором притаилась Агата-Магда. Пчелка вся вжалась в лист, чтобы избежать опасности. И даже несмотря на темноту, Агата-Магда смогла разглядеть стремительно летящий в ее сторону источник этой опасности – громадная ночная птица, сверкая глазами, надвигалась на пчелку. Ужалить? Выпустить яд? Но тогда погибнуть самой! Что же делать? Агата-Магда, однако, приготовилась к бою. И на счастье, ночная птица, взмахнув крылом, улетела.
Вновь в лесной чаще наступила тишина, продержавшаяся, впрочем, недолго: с реки подул ветер, от ветра стали шуршать листья на деревьях, стали скрипеть ветки; а когда ветер усилился, то пчелке пришлось всеми лапками вцепиться в свои листики, чтобы только не быть унесенной ветром. Восковое же ведерко ветер унес, оставив Агату-Магду без нектара. Только стих ветер, как пошел дождь. Сначала маленький, потому все больше и больше. И вот уже струи воды заливают лес, а бедняга пчелка с намокшими крылышками вынуждена прятаться уже на листике, а под ним. Если дождь случается на лугу днем, то там обыкновенно успеваешь долететь до улья. Но там ведь улей родимый рядом, а здесь… Наконец, дождь перестал, а вместе с этим стало светать. Солнце еще не собиралось всходить из-за горизонта, не спешило покидать свой улей. И хотя Агате-Магде больше всего на свете хотелось домой, она продолжала сидеть на все том же листке, который в ночи служил ей и постелькой, и укрытием во время дождя. А тут еще и туман пал – ничего не видно, куда ни глянь. И снова пчелка затаилась, прижав лапки к животику. Темнота, ночная птица, ветер с реки, дождь, туман… Сколько же опасностей таится в этом мире! Однако как только первые лучи солнца показались с востока, туман куда-то исчез. Крылышки Агаты-Магды к тому времени уже высохли и можно было лететь домой – пчелка с появлением солнца поняла, где ее дом, сообразила, куда следует направить полет.
Но тут еще одна опасность встала перед Агатой-Магдой. Откуда-то прямо перед ней буквально выросла крысиная мордочка. Глазки-бусинки нервно забегали, носик задергался. Пчелка поняла, что вот это как раз то самое испытание в пчелиной жизни, которого все так боятся: выпустить яд и погибнуть либо погибнуть, не выпустив яда. Агата-Магда не задумываясь выбрала первое и уже изготовилась навсегда расстаться со своим драгоценным жалом, как крыса ни с того ни с сего противно фыркнула, взмахнула перед самым пчелиным жалом голым хвостом своим и скрылась в лесной чаще. Агата-Магда так толком и не поняла, что это было. Однако обрадовалась. А обрадовавшись, полетела к дому, к родному своему улью, где ее уже заждались родня, подруги и друзья. Все ужасно волновались, но все прекрасно знали, что пчела Агата-Магда из тех пчел, которые всегда возвращаются в свой родной дом, в свой улей. И понимали, что не пришлось ей вступить в схватку, ибо для пчелы расставание с жалом означает расставание с жизнью. Как же все были рады, что не пришлось пчелке сделать это. Хотя еще великий римский поэт Вергилий писал, что пчела не только знает и любит свой дом, но и способна жизнь отдать за цветы и за труд. Многому и люди у пчел могут поучиться.
Музыка Филиппа
Юноша Филипп, сколько помнил себя, жил музыкой. Едва научился он ходить и говорить, как дедушка стал обучать его игре на таком не простом музыкальном инструменте, как клавесин. И у Филиппа почти сразу же стало все получаться просто превосходно. Почему? Да потому что, во-первых, Филипп обладал феноменальным музыкальным слухом, а во-вторых, руки у мальчика были самые что ни на есть золотые – и не только могли смастерить что-то, но и блистательно работали на музыкальных инструментах и особенно на клавесине. Была и третья причина, по которой Филипп еще в детстве стал прекрасным музыкантом – Филипп не был лентяем, как многие его сверстники, а старался как можно больше заниматься, трудиться. Вот потому-то и вышел из Филиппа музыкант ну просто замечательный, просто превосходный. Филипп рос, выступал с концертами, просто по просьбам друзей играл на клавесине – никому никогда не отказывал. И не отказывал не только из вежливости, но еще и потому, что сам получал неизбывное и ни с чем несравнимое наслаждение от своей же собственной игры и от реакции публики на нее. И чем старше становился Филипп, тем легче выходило у него буквально с первого раза воспроизводить на клавесине любую мелодию, какую он только слышал. Именно любую, даже самую сложную. Не было такой композиции, которую не мог бы исполнить на клавесине Филипп. Юноше нравилось играть на клавесине, нравилось слушать, как играют другие, нравилось запоминать музыку и потом исполнять ее без изменения.
И слушателям нравилось то, как звучит клавесин в умелых руках Филиппа, нравились те мелодии, которые так волшебно исполнял Филипп. И все бы было хорошо, если бы только не было у Филиппа одной мечты, которой он не без основания считал неисполнимой. Что это была за мечта? Так получилось, что еще в детстве, еще только обучаясь у дедушки игре на клавесине, Филипп решил попробовать не только перенимать чужие мелодии, но и создавать что-то свое. Однако как ни был старателен мальчик, сколько ни напрягался, пытаясь создать хотя бы относительную гармонию собственного сочинения, ничего ровным счетом у него не выходило. Пока играл чужие композиции, все было прекрасно; стоило начать придумывать, как тут же клавесин переставал слушаться рук Филиппа и выдавал вместо музыки какой-то сумбур, называемый в мире музыкантов какофонией. Дедушка Филиппа и его же главный наставник по совместительству не сильно переживал по этому поводу по двум причинам. Во-первых, искренне полагал, что дар композитора приходит с годами, а стало быть, у Филиппа в этом плане еще все впереди. Во-вторых, искренне считал, что главное – мастерское умение играть на музыкальных инструментах, а уж сочинять музыку, так это уж как получится. И Филипп рад бы был разделить точку зрения любимого деда и учителя, но постоянно ощущал в себе непреодолимую потребность не только исполнять, но и сочинять музыку. И надеялся Филипп, что с возрастом придет к нему умение творить. И тогда он станет столь же прекрасным композитором, каким сейчас является музыкантом. А впрочем, было бы не совсем верно сказать, что от неумения сочинять музыку Филипп впадал во вселенскую грусть и скорбь – совсем нет.
Да, он переживал, но стоило только взять в руки клавесин и начать играть какую-нибудь известную или еще совсем неизвестную, но от этого не менее прекрасную музыкальную пьесу, как сразу на душе становилось легко, печали и горести забывались, грусть и тоска отступали. И это была волшебная сила музыкального искусства, которым с такой виртуозностью владел Филипп.
Между тем шли годы, а Филипп, постоянно совершенствуясь как музыкант, так и не мог ничего сочинить сам. И надо сказать, что если для мальчика Филиппа такое вот неумение сочинять проблемой не было, то для юноши Филиппа отсутствие композиторского дара стало источником пусть не частых, но все же случающихся депрессий. Что было делать юноше?
Конечно, и любой скажет это, смириться и продолжать быть прекрасным музыкантом, не будучи композитором. Однако Филипп не желал с этим мириться, а чуть ли не каждый день пытался не только играть, но и творить. Правда, в творчестве по-прежнему успехов Филипп не знал. И вот как-то раз до самого вечера сидел Филипп у себя в комнате над партитурами. За окном смеркалось, и Филиппа стало клонить в сон. Признаться, так и не понял Филипп, было все, потом случившееся сном или же это случилось наяву. Но так или иначе, а вскоре Филипп увидел на подоконнике своей комнаты маленького бородатого гномика в оранжевом колпаке. Гномик слез с подоконника и приблизился к Филиппу. Потом внимательно посмотрел на юношу и сказал смешным тоненьким голоском:
– Я знаю, Филипп, о том, что тебя печалит, ведаю причину грусти твоей. И пришел я помочь тебе, юноша. Только сразу же скажу тебе, что если нет у тебя дара сочинять музыку, то никогда, поверь мне, никто тебя этому не научит и сам ты никогда не сможешь сочинить ни одной хоть сколько-нибудь осмысленной музыкальной строчки. Никогда, Филипп, сколько ни пытайся и ни старайся. И тут вынужден тебя сразу разочаровать: у тебя нет дара быть сочинителем музыки.
Филипп готов был заплакать, услышав это. Однако все же спросил:
– Так зачем тогда ты пришел ко мне? И чем ты можешь помочь?
– Я не научу тебя сочинять музыку, – продолжал гномик. – Но я научу тебя, как можно использовать твой дар еще больше, чем ты его используешь сейчас. А даром твоим я называю редчайшую способность слушать, слышать и запоминать гармонию звуков для того, чтобы потом ее воспроизводить на клавесине. В этом нет тебе равных. А потому постарайся слушать не только музыку, которую выдают инструменты, но и прочие звуки этого мира. Весь мир звучит мелодиями, поверь мне! А потому завтра же отправляйся слушать музыку мира, запоминай ее, играй ее на своем чудесном клавесине. Это не будет твое творение, но это будет такая музыка, которую никто, кроме тебя, Филипп, не способен извлечь из мира и не способен воспроизвести ни на каком инструменте.
– Но где же я услышу эту музыку?! – воскликнул юноша.
– Она во всем, Филипп. Надо только уметь ее услышать, а ты это умеешь. Поэтому слушай и запоминай ту музыку, что дарит мир: она в полевых цветах и травах, она в беге речной воды, она в гальке на берегу моря, она на рыночной площади, она в кафедральном соборе… Повсюду нас окружает музыка. Только слушай и запоминай.