– Я знаю, Филипп, о том, что тебя печалит, ведаю причину грусти твоей. И пришел я помочь тебе, юноша. Только сразу же скажу тебе, что если нет у тебя дара сочинять музыку, то никогда, поверь мне, никто тебя этому не научит и сам ты никогда не сможешь сочинить ни одной хоть сколько-нибудь осмысленной музыкальной строчки. Никогда, Филипп, сколько ни пытайся и ни старайся. И тут вынужден тебя сразу разочаровать: у тебя нет дара быть сочинителем музыки.
Филипп готов был заплакать, услышав это. Однако все же спросил:
– Так зачем тогда ты пришел ко мне? И чем ты можешь помочь?
– Я не научу тебя сочинять музыку, – продолжал гномик. – Но я научу тебя, как можно использовать твой дар еще больше, чем ты его используешь сейчас. А даром твоим я называю редчайшую способность слушать, слышать и запоминать гармонию звуков для того, чтобы потом ее воспроизводить на клавесине. В этом нет тебе равных. А потому постарайся слушать не только музыку, которую выдают инструменты, но и прочие звуки этого мира. Весь мир звучит мелодиями, поверь мне! А потому завтра же отправляйся слушать музыку мира, запоминай ее, играй ее на своем чудесном клавесине. Это не будет твое творение, но это будет такая музыка, которую никто, кроме тебя, Филипп, не способен извлечь из мира и не способен воспроизвести ни на каком инструменте.
– Но где же я услышу эту музыку?! – воскликнул юноша.
– Она во всем, Филипп. Надо только уметь ее услышать, а ты это умеешь. Поэтому слушай и запоминай ту музыку, что дарит мир: она в полевых цветах и травах, она в беге речной воды, она в гальке на берегу моря, она на рыночной площади, она в кафедральном соборе… Повсюду нас окружает музыка. Только слушай и запоминай.
И на следующее утро, едва взошло солнце, Филипп отправился прочь из дома, отправился в город, потом вышел на дорогу и пошел к лесу, посидел на берегу реки, забрался на красивый холм… И всюду, где только не побывал Филипп в тот день, слышал юноша прекрасную гармонию звуков, слышал и запоминал. А вечером, вернувшись в свою комнату и взяв клавесин, стал услышанное за день воспроизводить. И какие же чудесные, никому прежде не знакомые мелодии получались в результате!
Вскоре за Филиппом закрепилась слава композитора, и как ни убеждал юноша своих слушателей, что всю эту музыку он не сочинил, а услышал в мире, никто ему не верил. Тем более в каждой мелодии публика слышала не всегда именно то, что слушал сам Филипп. Публика, пусть это не покажется странным, часто слышала гораздо больше, чем Филипп мог себе представить. А впрочем, так оно ведь всегда и бывает: художник стремится передать что-то в картине, писатель – в романе, композитор – в симфонии, а тот, кто видит картину, читает роман, слушает симфонию, улавливает в итоге безграничное множество смыслов, про большинство из которых автор даже и не догадывался, но которые все равно есть. Так же было и с музыкой Филиппа, но самое главное, что все были счастливы – и сам Филипп, и те, кто слушал его музыку.
О людях и животных
У старого и мудрого Елеазара было пятеро молодых и сильных сыновей. И каждый из сыновей Елеазара был чем-нибудь славен. И даже, прямо скажу не имел себе равных в том деле, которым был славен. Так, например, самый старший сын Елеазара, носивший имя Сильвестр, на весь мир был прославлен умением быстро бегать. И никто не мог сравниться с Сильвестром в беге. Второй сын старого и мудрого Елеазара, звавшийся Иоахимом, лучше всех и быстрее всех плавал. Иоахим мог плыть так долго, что наступал новый день, а юноша и не думал уставать; к тому же Иоахим плавал так быстро, что даже горная река, известная своим стремительным течением, не успевала за ним. Третий Елеазаров сын – Леопольд – не знал себе равных в метании камней. Причем с одинаковым успехом Леопольд метал камни и на дальность, и в цель. Бывало, кстати, и такое, что цель, куда надлежало камнем попасть, находилась так далеко, что ее не было даже и видно, а и тут Леопольд примерялся и бросал камень одновременно и сильно, и метко. Четвертый же сын Елеазара, звавшийся Арчибальдом, был подлинным и непревзойденным мастером прыжков. Арчибальд мог прыгнуть так высоко, как еще никому до него не удавалось; мог прыгнуть дальше всех без всякого, как казалось, труда; а ко всему прочему, еще и прыжки получались у Арчибальда ну просто на загляденье – очень уж красивыми. Хотя и у других братьев, у других детей старого и мудрого Елеазара все то, что они делали, получалось в итоге очень красиво: красиво бегал Сильвестр, красиво плавал Иоахим, красиво метал камни Леопольд. И точно так же и умело, и красиво умел самый младший из пяти братьев Максимилиан делать свое дело. Какое? – спросите вы. А я конечно же отвечу: Максимилиан был самым лучшим лазальщиком; не было такого дерева, на которое бы пятый сын старого и мудрого Елеазара не смог бы вскарабкаться.
Вот какие славные сыновья выросли у Елеазара. Отец, конечно, ими гордился. Да и как, скажите на милость, не гордиться таким бегуном, как Сильвестр, таким пловцом, как Иоахим, таким метателем камней, как Леопольд, таким прыгуном, как Арчибальд, таким лазальщиком, как Максимилиан! А уж как братья собой гордились, так про то и говорить нечего. И вот как-то раз отец их, старый и мудрый Елеазар, заметил, что гордость в братьях сделалась очень похожа на зазнайство. Елеазар не любил зазнаек, а потому решил немножко проучить своих сыновей. И как-то за завтраком сказал им:
– Сыновья вы мои любезные, горжусь я вами, радуюсь успехам вашим. Да только вот не верится что-то, что никто в мире не может вас в этих успехах превзойти. Вот, например, ты, Сильвестр, быстро бегаешь. А я готов поспорить, что нынче же найдется такой, кто окажется быстрее тебя.
Сильвестр аж закипел весь внутри, но смолчал, уважительно относясь к своему отцу. Другие же сыновья Елеазара только усмехнулись. Однако же предсказания отца сбылись в тот же день. Вышло так, что мудростью своей Елеазар пригласил из далекой Африки Гепарда. И что же получилось? А то, что Гепард без всякого труда взял да и обогнал на состязании старшего из Елеазаровых сыновей и никогда прежде в беге никому не проигравшего Сильвестра.
Сошла с Сильвестра спесь, загрустил юноша. К тому же и бежал Гепард куда как красивее, чем Сильвестр. А другие сыновья Елеазара, приходящиеся бегуну Сильвестру младшими братьями, смеялись над ним, делая грусть еще большей. Однако отец решил не останавливаться на том, чтобы проучить только одного Сильвестра. Следующее утро началось в семействе с того, что Елеазар предложил пловцу Иоахиму, второму сыну своему, поплавать на перегонки с… Дельфином. Словом, постарался Елеазар – нашел соперника нешуточного. И что же в итоге? Да то, что и вчера – поражение человека, который сразу же отстал от Дельфина.
И уж конечно, Дельфин оказался в воде и изящнее, и грациознее бедняги Иоахима. Тут уже и другие сыновья не смеялись над братом – понимали, что и их ждет в очень скором будущем нечто похожее. Так оно и случилось. Вместе с приходом нового дня пришло и новое испытание, устроенное вновь старым и мудрым Елеазаром. На этот раз состязаться предстояло знаменитому на весь мир метателю камней на дальность и в цель, третьему сыну Елеазара Леопольду. Надо сказать, что руководствуясь опытом двух старших братьев, Леопольд всю ночь тренировался. И прежде все пятеро братьев тренировались активно (а как иначе достигнешь успехов?), но сейчас, после испытаний, устроенных отцом, нагрузки на тренировках пришлось, естественно, усилить в разы.
Тренировался Леопольд и думал только, кого же, интересно знать, выберет ему отец в качестве соперника этим утром. Гордость взыграла в Леопольде, когда увидел он противника – был это рыжий Орангутанг, мудростью Елеазара приглашенный на состязание по метанию камней. Цель поставили на приличном расстоянии, но оба – и Леопольд, и Орангутанг попали в нее.
Только вот бросалось в глаза, что Орангутанг метает камень гораздо красивее своего соперника. Тогда отодвинули цель чуть дальше – и опять оба были метки. Однако на третий раз, когда цель оказалась отодвинута очень далеко, Орангутанг попал, а Леопольд промахнулся и посрамленный пошел восвояси с места состязания. На четвертый день испытание ожидало четвертого сына Елеазара – прыгуна Арчибальда. Признаться, Арчибальд не сразу разглядел своего соперника, приглашенного все той же мудростью отца, что прежде Гепард, Дельфин и Орангутанг. «Где же он?» – воскликнул Арчибальд. И тогда Елеазар показал сыну на что-то, копошащееся в траве. Всмотрелся Арчибальд и увидал маленького Кузнечика. Рассмеялся наш прыгун в голос. Но мудрый Елеазар так строго посмотрел на Арчибальда, что тот сразу ж смолк. Ну а как стали прыгать в длину, так сразу стало ясно, кто из двух соревнующихся дальше прыгать умеет: Кузнечик хоть и мал, а прыгал на такие расстояния, что Арчибальду и не снилось. Может, прыжки в высоту исправят ситуацию? Не тут-то было. Оказалось, что и в высоту кузнечик прыгает лучше Арчибальда – и выше (даже специально измерять не надо, чтобы понять это), и в прыжке Кузнечик смотрится лучше своего соперника. Когда же состязание завершилось, то едва не заплакал Арчибальд. Однако сдержался – старшие же братья проиграли тоже, но ведь не плакали.
Теперь всем четверым старшим сыновьям старого и мудрого Елеазара предстояло на завтра наблюдать соревнование с участием пятого брата, лазалыцика Максимилиана. Завтра очень скоро превратилось в сегодня, и все увидели, что соперником Максимилиана является большой взъерошенный Медведь. Какой неуклюжий! Две сосны росли рядом, и по высоте были одинаковы. По команде полезли на эти сосны Медведь и человек. И как ни старался лазалыцик Максимилиан, а Медведь превзошел его в скорости лазания. И, как это ни странно, в грациозности выполнения этого упражнения тоже превзошел. Вот тебе и неуклюжий!
Так после пяти дней состязаний людям пришлось признать, что животные превзошли их во всем. Гордости прежней, высокомерия, напыщенности как не бывало. Скромны все пятеро сыновей Елеазара, даже в глаза отцу посмотреть боятся. А впрочем, надо сказать, что и сам Елеазар несколько взволновался – не переборщил ли он в воспитании сыновей за эти дни? не возникнет ли в них комплекс неполноценности?
Но Елеазар был мудр, он уж точно знал, что сказать пятерым сыновьям своим, чтобы они не возгордились, как прежде, и в то же время не посыпали головы свои пеплом всю оставшуюся жизнь. Вот, что сказал старый и мудрый Елеазар пятерым сыновьям своим:
– Дорогие мои сыновья, все вы убедились за эти дни, что есть на нашей Земле те, кто быстрее, сильнее и изящнее вас. Но вы, сыновья мои, вы люди, тогда как состязались с вами животные. И никто из них – ни Гепард, ни Дельфин, ни Орангутанг, ни Кузнечик, ни Медведь – никто не обладает в отличие от нас с вами разумом. Не могут они и любить так, как можем мы. И еще есть у нас один повод гордиться тем, что мы люди. Мы можем творить. Ты, Сильвестр, пишешь стихи. Поверь мне, Гепард этого сделать не смог бы при всем желании. Ты, Иоахим, отличаешься от Дельфина тем, что создаешь чудесную музыку. Ты, Леопольд, рисуешь, тогда как Орангутанг даже карандаш в руке удержать не сможет. Ты, Арчибальд, хоть и уступил Кузнечику в прыжках, явно превосходишь его в том, что можешь делать чудесные скульптуры. Ну а ты, малыш Максимилиан, замечательный архитектор – вон какой собор выстроил на площади. Где Медведю в этом с тобой тягаться.
И пошли утешенные братья размышлять, любить, творить, то есть делать все то, что могут делать только люди. Но и не забывали бегать, плавать, метать, прыгать, лазать. Они же – люди, а потому должны уметь делать все.
В ювелирном магазине
Это нам только кажется, что мир драгоценных металлов и камней являет собой мир без души, без характера, без чувства. Но придите в ювелирный магазин – не за покупкой, нет – придите просто посмотреть и послушать. Встаньте возле какой-нибудь витрины, сосредоточьтесь и тогда, может быть, вы увидите и услышите то, что порою удается услышать и увидеть мне – завсегдатаю ювелирных распродаж и выставок-ярмарок. И оказывается, что мир драгоценных камней и металлов очень похож на мир людей. В нем, как и в мире людей, может быть дружба, а может случиться ненависть; может возникнуть любовь, а может вражда. Кипят там порою такие страсти, что человеческому миру могут быть явлены только в книгах, в жизни же такого и не бывает даже. А еще мир камней от людского мира отличает прямодушие – камни, в отличие от людей, почти что не могут лицемерить; вернее, они еще не научились этого делать. Но если будут и дальше вести себя так, как ведут, то уверю вас, очень скоро научатся. И тогда во всем станут похожи на людей – это и не удивительно, ведь вещь всегда в итоге становится похожа на своего владельца. И камни с металлами здесь не исключение.
Вот потому-то и люблю я послушать разговоры тех драгоценных камней и тех украшений из серебра и золота, которые еще не обрели себе хозяев, а лежат в витрине ювелирного магазина – эти драгоценности еще не испорчены владельцами, но кое-что из мира человеческого уже переняли. Например, любовь к хвастовству. Давайте послушаем, что про меж себя говорят лежащие под пуленепробиваемым стеклом перстни, браслеты, броши, цепочки, кулоны. Итак…
Тишину торгового зала первым нарушает подвеска с бриллиантами – страшно, безумно дорогая. Вряд ли в ближайший год в нашем городе найдется на эту бриллиантовую подвеску покупатель. Однако при этом спеси у нее хоть отбавляй. И, возможно, не будь ее в витрине, не было бы и этого спора. Подвеска с бриллиантами сказала:
– Нечего и спорить…
Вообще-то пока что никто еще ни о чем и не спорил.
– Нечего и спорить, а мои камни – самые красивые в этой витрине и в этом ювелирном магазине.
– Это почему же? – удивился кулон с изумрудом такому началу разговора и потому неспособный удержаться от вопроса к бриллиантовой подвеске.
– Да потому, – с гордостью отвечала подвеска, – что нет камня среди нас, который был бы прозрачнее бриллианта. Сквозь бриллиант видно все вокруг.
– Тогда, – вторгся в разговор перстень, украшенный тремя рубинами, – самым красивым должно быть пуленепробиваемое стекло, защищающее нашу витрину. Ведь оно так прозрачно, что любого из нас можно разглядеть сквозь него, не так ли?
Пуленепробиваемое стекло ничего не сказало, а только усмехнулось. Подвеска же немного рассердилась на перстень, украшенный тремя рубинами, но будучи самой дорогой в ювелирном магазине, постаралась не показать этого, а твердо сказала:
– На мой взгляд, дамы и господа, цена тоже имеет значение. Люди бы не стали платить такие большие деньги за стекло, какие платят за меня. А значит, я и есть самая красивая.
– Только вот что-то тебя никто не покупает, – саркастически заметил кулон с изумрудом.
В ответ подвеска с бриллиантами надулась и решила гордо промолчать. Спор, однако, был уже начат и прекращать его было пока что рано. Другие изделия тоже решили порассуждать на заданную подвеской с бриллиантами тему.
– Я, друзья, искренне считаю, – обратились ко всем присутствующим бусы из аметиста, – что самым красивым является мой камень, то есть аметист.
– Почему это вдруг? – не выдержала своего же молчания подвеска с бриллиантами. – Вот я так не считаю.
– Подождите ссориться, – вмешалось колье с топазом. – Давайте выслушаем всех, а не только самую дорогую из нас.
– Я, – продолжили бусы, – полагаю, что аметист так красив, поскольку отражает в себе синеву неба. А что может быть прекраснее небосвода?
– Ну уж нет! – возмутился уже имевший слово кулон с изумрудом. – Почему это вдруг небо следует считать самым красивым? Я с этим при всем желании согласиться не могу.
– Но что же тогда вы, почтенный кулон, считаете красивейшим? – спросили бусы из аметиста. – Полагаю, – отвечал кулон с изумрудом, – что самое красивое, чего только в мире нашем можно представить, это трава в начале лета. Такая трава, которая еще не успела покрыться пылью, не засорилась, не намокла. Нежно-зеленая. Ну… как изумруд на мне.
– А, понятно, – усмехнулись бусы из аметиста, – вы, любезный кулон, тем самым хотите уверить всех нас в том, что самый красивый из всех камней это сидящий в вас изумруд.
– Ну, – несколько замялся кулон. – Ну… почему бы и нет. Пожалуй, что даже и да…
– Ах так! – вскрикнул перстень, украшенный тремя рубинами. – Вы, брат кулон, считаете изумруд самым красивым из всех камней только потому, что изумруд похож на траву в начале лета. Вы, любезные бусы, склонны видеть красивейшим камнем украшающий вас аметист, причем склонны на основании весьма отдаленного сходства с небесами, весьма отдаленного. Я уж не говорю про довольно-таки убогие доводы подвески за свои бриллианты, а между тем…
– Между чем и чем? – иронично встряла в речь перстня подвеска с бриллиантами.
Однако перстень с тремя рубинами не заметил (или сделал вид, что не заметил) иронии, а продолжил:
– И никто из вас, коллеги по витрине, не может похвастаться реальной связью с миром природы. Вы только видите сходства между своими камнями и теми или иными предметами в окружающем мире, тогда как камни, украшающие меня – мои замечательные и прелестные три рубина, – не просто похожи на заходящее солнце. Мои камни впитали в себя всю краску, а вслед за тем и всю красоту заката. Когда-то они были просто серыми, но однажды увидев, как солнце покидает небеса и заходит за горизонт, мои камни не смогли больше оставаться собой, а буквально впитали в себя этот ярко-красный цвет. Потому теперь именно рубин следует признать самым красивым в ювелирном магазине.
– Ну уж нет! – в один голос сказали два браслета, золотой и серебряный.
Кстати говоря, браслеты эти не были друзьями, скорее даже – наоборот. Потому сказав одновременно одну и ту же фразу, браслеты посмотрели друг на друга так, как смотрят друг на друга две собаки, нашедшие один кусок мяса и вцепившиеся в него с разных сторон.
– В таком случае, – заметил золотой браслет, – уверяю всех присутствующих, что для подлинной красоты и не нужно никаких камней…
Серебряный браслет кивнул, поддерживая такое начало разговора.