Тем неожиданней выглядит появление этого сердитого Виктора, зачем-то встрявшего в чужой разговор.
До сих пор я только теоретически, с Таниных слов знал, что в интернете некоторые люди охотно пристают к незнакомцам, чтобы сообщить им об их несовершенствах. Многие даже специально ходят по ссылкам друзей, или просто читают все подряд, лишь бы найти к чему придраться. Не знаю, зачем им это нужно. Чтобы отвлечься от собственной жизни? Вероятно. Хотя лично я на их месте ни за что не стал бы отвлекаться от жизни, которая и так слишком коротка.
Таня советует в таких случаях сразу банить комментатора. Говорит, глупо позволять неизвестно кому отнимать у тебя время и внимание, не доставляя при этом никакого удовольствия. И теперь я думаю, что она совершенно права. Даже когда в твоем распоряжении вечность, глупо тратить ее на ерунду. Все равно что будучи миллионером, покупать просроченные продукты – только из тех соображений, что серьезного ущерба бюджету это не нанесет.
Интересно, как это делается – технически? Я еще никогда никого не банил. Спросить, что ли, Таню? Или сам разберусь?
Ладно, разбираться в любом случае буду потом, потому что я и так уже везде опоздал. Ну, почти опоздал. Пока еще вполне можно исправить положение.
Но вместо того, чтобы исправлять положение, я устраиваюсь поудобнее, отправляю в рот конфету, запиваю ее остатками уже давно остывшего чая и пишу неизвестному Виктору: «Думаю, пока еще далеко не все, но судя по некоторым косвенным признакам, процесс действительно идет».
И спрашиваю Таню, радуясь поводу обменяться с ней еще парой реплик: «Вот объясни мне, зачем я отвечаю на всякую ерунду?»
«Не зачем, а почему, – сразу откликается она. – Потому что тебе неохота работать! Правда же, я угадала?»
Еще бы.
«Неохота», – соглашаюсь я.
«Бедный, бедный ты заяц, – пишет Таня. – А то, может, правда забьешь? Или тогда будут неприятности?»
«Даже не знаю, – отвечаю я. – Вообще-то вряд ли».
На самом деле, и правда не знаю. Вернее, вообразить не могу. Неприятности. У меня! Звучит абсурдно. С другой стороны, чего только не бывает. Всегда что-нибудь случается в первый раз.
Интересно, кстати, как могли бы выглядеть мои неприятности? Не то чтобы я действительно хотел на них нарваться, но любопытства никто не отменял.
«Позвони своему начальству и скажи, что ты внезапно заболел, – советует Таня. – Температура тридцать девять, например. А сам с книжкой под одеяло. Иногда можно. Даже нужно, чтобы всерьез не слечь».
Хороший совет. Очень хороший – для того, у кого есть начальство, которому к тому же можно позвонить. Но я-то работаю на себя. Или все-таки нет?
Ну, то есть. Ясно, что «начальство» у меня есть. Но не менее ясно, что к моим делам оно совершенно равнодушно. «Поступай, как сочтешь нужным» – это единственное распоряжение, которое я получил – то ли когда-то в самом начале времен, то ли вчера перед сном. В моем случае это одно и то же.
Но кстати. «Как сочтешь нужным» – это вовсе не обязательно означает: «Работай, пока есть работа». Эта формулировка допускает и другие трактовки. Например: «Отдыхай, когда устанешь». Или: «Откладывай на потом все, что хочется отложить». И даже: «Бездействие равно действию, не имеет значения, что ты предпочтешь».
Удивительно все же, что подобные мысли никогда прежде не приходили мне в голову. А ведь так очевидно… Или нет?
Теперь – очевидно.
Я смотрю на часы в верхнем правом углу компьютерного экрана. И глазам своим не верю. Буквально только что было пять часов вечера. Как раз когда Таня прислала мне ссылку на Клауса Номи, я посмотрел на часы, и было ровно пять. А теперь уже пять пятьдесят восемь, и я не понимаю как… Впрочем, будем честны, прекрасно я все понимаю. Сам тянул время, бесконечно откладывая момент, когда придется прощаться с Таней и приступать к делам. И даже появлению сердитого защитника математики обрадовался как поводу еще немного задержаться, чтобы написать ему ответ.
Ну вот, дотянул до того, что спешить уже некуда. Все равно не успею. Хотя…
…Ладно, ладно, будем честны еще раз, теперь до конца. Моя сегодняшняя работа должна быть сделана до шести. Потом уже действительно не имеет смысла суетиться, но вот прямо сейчас он еще есть. Две минуты – это, на самом деле, довольно много. Недостаточно, чтобы как следует попрощаться с Таней, но что касается работы – вполне можно успеть.
Однако вместо этого я пишу Тане: «Надо, наверное, тебя послушаться. Но есть одно техническое препятствие. Одеяло у меня отличное, а вот книжек нет».
«Как такое может быть?» – изумляется она.
«Они хранятся в другой квартире. Не успел перевезти».
Ну а как еще объяснить?
«И снова ты у нас самый бедный заяц в мире, – сочувствует мне Таня. – А знаешь что? Хочешь я тебе электронных книжек пришлю? Ты Пратчетта любишь? Например».
Понятия не имею, о ком речь, но на всякий случай отвечаю: «Да».
Нельзя слишком часто признаваться в своем невежестве. В какой-то момент оно перестает казаться милым. И никогда заранее не знаешь, что может стать последней каплей.
«А ты у него все читал?» – спрашивает Таня.
«Не все», – пишу я.
Потому что, во-первых, это правда. «Ничего» – и есть «не все», просто очень обширное «не все», но суть от этого не меняется. А во-вторых, Таня явно хочет сделать мне подарок, и следует дать ей такую возможность. До сих пор я не читал электронных книжек, но надо же когда-то начинать. Тем более, интересно, что именно выберет для меня Таня.
И, предупреждая дальнейшие расспросы, я добавляю: «Я давно все это читал. И у меня плохая память на названия. Поэтому пришли несколько, на твой вкус».
«Ладно, договорились, – откликается она. – Сейчас выберу и пришлю, подожди минутку».
Жду, конечно. И не одну минутку, а гораздо больше. Тем лучше, собственно говоря.
Когда в моем почтовом ящике появляется письмо с вложенными файлами, на часах уже шесть четырнадцать. Очень хорошо. Дело сделано. В смысле, наоборот, не сделано. Но поскольку я только что договорился с собой, что бездействие равно действию, оно все равно сделано. И этого уже не отменить.
«Спасибо, – пишу я Тане. – Книжки пришли. Ты настоящий друг».
Я и правда так думаю. Но, конечно, совсем не из-за книжек.
* * *– Я даже не знаю, – говорит Эрик, – что меня потрясло больше. Вот эта нелепая хозяйственная сумка с взрывчаткой, совершенно невозможная у нас, да еще и в первый день ярмарки, когда все… Нет, слушай, нет! У нас нет террористов. И взяться им неоткуда. И делать им тут совершенно нечего, и требовать нечего, и запугивать некого, это бессмысленно, ну сама подумай. Только не у нас!
– Только не у нас, – эхом повторяет Таня.
Эрик ее не слушает. Ему надо выговориться.
– …или то, что она так и не взорвалась, – говорит он. – Под сценой же лежала! Под самой сценой. А там такие пляски были, по сценарию и сверх него, когда публика полезла с актерами обниматься, и детишек фотографировать на руках у чертей… Нет, слушай, ну нет же! Ничего такого быть не могло!
– Конечно, не могло, – соглашается Таня. – Поэтому и не случилось, что не могло… Эй, ты чего так смотришь? Оно уже не случилось, раз и навсегда, это неотменяемо. Все хорошо. И ты давай, прекращай.
– Тебе легко говорить, – огрызается Эрик. – Ты весь вечер тут сидела, в фейсбук тупила или не знаю куда еще…
– В фейсбук, конечно, – соглашается Таня. – Ничего не попишешь, кто-то должен дежурить по отделению. В смысле сидеть здесь, пыриться от скуки в планшет, ставить лайки кому ни попадя, болтать со старым приятелем и выбирать себе сумку, пока герои вроде тебя спасают мир.
Улица Литерату (Literal g.) Дипломная работа
– Ну как – что делаю. Пью и плачу, – сказала Санта. – А чего ты хотел.
Она говорила правду. Санта, она же Санта Мария, она же Сан-Маришка, она же Машечка фон Михальски, она же Михальская Мария Игоревна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, проживающая по адресу Вильнюс, улица Литерату, а иногда совсем по другому адресу, а изредка и вовсе даже по третьему, мир велик, вообще всегда говорила правду и только правду.
Вот и сейчас она действительно пила – горький тоник «Швепс» из ностальнического граненого стакана. И плакала, потому что резала лук.
– Прости, дорогой друг, – сказала Санта. – Я безумно рада тебя слышать, но уже задолбалась держать телефон ключицей и подбородком. А руки заняты. Я тебе скоро перезвоню, хорошо?
Вот и сейчас она действительно пила – горький тоник «Швепс» из ностальнического граненого стакана. И плакала, потому что резала лук.
– Прости, дорогой друг, – сказала Санта. – Я безумно рада тебя слышать, но уже задолбалась держать телефон ключицей и подбородком. А руки заняты. Я тебе скоро перезвоню, хорошо?
Лука она нарезала уже целую миску. Оставалось его посолить, сбрызнуть уксусом, залить подсолнечным маслом, мутным, нерафинированным с острым запахом жареных семечек, щедро добавить мелко нарезанный черный ржаной хлеб, и любимый салат готов. Папа иногда делал себе его по ночам, Маша в таких случаях неизменно просыпалась, не открывая глаз, брела на запах лука и жареного масла за своей долей счастья, их общего большого секрета от всех-всех-всех.
Папы уже давно нет, но дело его живет. Никогда заранее не знаешь, какие именно ценности и идеалы удастся передать потомству. Учишь-учишь детей трудолюбию, бесстрашию и, предположим, теоретической физике, а эти мерзавцы перенимают у тебя только манеру жрать репчатый лук с постным маслом, традицию засиживаться за книжкой до середины ночи и любовь к спагетти-вестернам. Например.
Разделавшись с луком, Санта сунула нож в мойку, смела очистки в мусорное ведро, потянулась за уксусом, и в этот момент услышала подозрительный шорох в кабинете. Ну или в спальне. Или в гостиной. Когда у тебя всего одна комната, можно называть ее как угодно, в зависимости от обстоятельств. Если, к примеру, услышав посторонний шорох, сразу думаешь: «Ой, там же компьютер!» – значит, речь несомненно идет о кабинете. А если бы спохватилась, что там с утра погибает от скуки позабытый-позаброшенный сердечный друг, подумала бы: «В спальне», – это при условии, что он там голый. А одетый гость, по идее, может скучать только в гостиной. В общем, все сложно. Но логично и очевидно, по крайней мере, ей самой.
А в данном случае комната определенно была именно кабинетом, потому что на Сантином стуле сидел какой-то незнакомец и рылся в ее компьютере. Ну, то есть, слава богу, не пытался извлечь из него богатый внутренний мир при помощи крестовидной отвертки, а просто просматривал текстовые файлы. Просто! Просматривал! Файлы! В ее компьютере!!! Черт бы его побрал.
Мерзавец так увлекся эти занятием, что не заметил Санту. И, таким образом, развязал ей руки. Никогда заранее не знаешь, как поведешь себя в стрессовой ситуации – например, застукав у себя в кабинете незнакомого грабителя. Санта сама удивилась, когда метнулась на кухню за ножом, которым резала лук. И вернулась, потрясая этим грозным оружием, длина лезвия – восемь сантиметров. Могла бы и маникюрные ножницы прихватить, чего уж там.
Вооружившись таким образом до зубов, она заявила о себе громким воплем: «Руки вверх».
Незнакомец обернулся и уставился на нее – с досадой и одновременно с любопытством. Как на гималайского медведя – ясно, что эта здоровенная штука опасна, но все-таки никогда раньше живьем их не видел, ужасно интересно, хотя, конечно, полный трындец.
– Трындец, – наконец сказал он. И добавил: – Моему диплому.
– Диплому? – взвилась Санта. – В международном университете квартирных воров?
– Почти угадали, – согласился незнакомец. И улыбнулся. Настолько обаятельные улыбки надо бы запретить, как оружие массового поражения.
Он был тощий, загорелый, белобрысый и совсем юный, почти подросток. Ну, то есть вот эта прекрасная стадия превращения мальчишки в мужчину, которую большинство экземпляров, к сожалению, проходят буквально за несколько суток, а немногие избранные счастливчики застревают в ней чуть ли не на полжизни, и из них выходят такие неотразимые гады, хоть стой, хоть падай, хоть пей и плачь.
А этот засранец…
– Ой, – сказал засранец. – Конечно, вы подумали, что… Ну точно! Ой-ой-ой, совсем плохи мои дела. Слушайте, а знаете что? Давайте я вам кое-что покажу. Просто чтобы вы не думали, будто я – обычный грабитель. Мне очень надо с вами поговорить, если уж так получилось. У меня, понимаете, правда диплом. И правила техники безопасности, которые нельзя нарушать, но если никто никогда не узнает, то все-таки можно. В общем, смотрите.
И исчез.
Вот просто исчез и все. Как не бывало.
В ответ на столь дерзкую выходку мироздания гражданка Санта Мария Михальская-Игоревна сделала не менее оригинальный ход: перекрестилась. Впервые в жизни. И вовсе не была уверена, что выполнила упражнение в правильной последовательности. Но тут уж ничего не попишешь, остается только уповать на милосердие Господа – при условии, что он есть, и ему действительно не все равно, как мы выполняем предписанные обряды. Следит с блокнотиком и отмечает, кто напортачил, потом разбор полетов на Страшном Суде, всем очень стыдно.
Пока сквозь Сантину опустевшую от потрясения голову с визгом, свистом и хохотом проносилась вся эта адская чушь, белобрысый воришка снова возник в ее кресле. Спросил строго:
– Вы уже поняли, что происходит?
Но тут же огорченно покачал головой и сам себе ответил:
– Ясно, не поняли. Придется еще раз. Смотрите, пожалуйста, внимательно. Чтобы потом не говорили: «Померещилось, померещилось!»
И – совершенно верно – снова исчез.
Второй раз Санта креститься не стала. Хорошенького понемножку. Тем более, от белобрысого крестное знамение все равно не помогло. Может быть, он ангел? Тогда, конечно, его такой ерундой не проймешь.
– Я вас не очень напугал? – заботливо спросил мальчишка, снова материализовавшись в кресле. – Вам не стало дурно? Вы – как бы это вежливо сформулировать? – не обосрались?
– Чего-о-о-о?! – грозно переспросила Санта.
– А, «обосрались» – это как раз невежливо, – спохватился он. – Вежливые люди говорят: «не обдрыстались», правильно?
Поскольку рассердиться еще больше, чем она уже успела, было совершенно невозможно, Санта села на пол и расхохоталась. От смеха ей как-то сразу полегчало. Подумаешь – какой-то белобрысый мальчишка. Ну, появился невесть откуда, ну, исчез. Если даже он галлюцинация, ничего страшного, такое со всеми время от времени бывает. А не со всеми, так с многими. И ничего, живут потом дальше.
И даже рассказывают иногда по пьяному делу друзьям. И я потом буду рассказывать. Наверное. Может быть. Если смогу столько выпить.
– Первое правило Ал-Люри в действии! – восхищенно сказал мальчишка. – Работает, надо же, а. Не то чтобы я ему не верил, но…
– Чего? – переспросила Санта. – Что еще за «ай-люли»?
– Ал-Люри, – поправил ее гость. – Профессор Ал-Люри читает у нас правила техники безопасности. Он говорил: «Если вас застукали в момент перемещения или трансформации, постарайтесь насмешить свидетеля. Так его психике будет гораздо легче обрабатывать информацию о событии, относящемся к категории так называемых «невозможных». Повторю: не то чтобы я не верил профессору, но когда впервые поверяешь теорию практикой и убеждаешься, что она работает, это не может не удивлять.
– Елки, – сказала Санта.
Просто чтобы поддержать беседу.
– Извините, что доставил вам психологический дискомфорт, – сказал белобрысый. – Я исчез не для того чтобы вас напугать или подразнить, а только ради наглядной демонстрации своей неземной природы.
И улыбнулся – видимо тоже ради наглядной демонстрации неземной природы. Если и есть где-нибудь во Вселенной ангелы, готова спорить, они выглядят именно так.
– Я не грабитель, не хулиган и даже не галлюцинация, – добавил он. – А просто Ловец Книг. Ну, если совсем честно, то еще студент Лейнского Университета. Но уже заканчиваю последний курс по специальности «Непризнанные гении». Пишу диплом. Поэтому я здесь.
– Перебор, – вздохнула Санта. – Это, наверное, второе правило вашего профессора техники безопасности. «Если в ваше существование не верят, делайте комплименты, и сразу поверят, как миленькие». Так?
– Примерно, – удивленно согласился мальчишка. – Правда, правило не второе, а пятое. И формулируется немного иначе: «Сообщайте информацию настолько приятную собеседнику, что ради возможности считать ее достоверной он будет вынужден признать объективно существующим ее источник, то есть, вас». Но по сути вы все верно описали.
– Ну елки, – снова сказала Санта.
Вот так живешь-живешь, считаешь себя выдающимся мастером слова, а как дойдет до полевых испытаний, выясняется, что ничего кроме банального «елки» в твоем арсенале нет. А если и есть, то совсем уж непечатное. Как-то неловко при столь явно несовершеннолетней галлюцинации обсценной лексикой щеголять.
– Ужасно жаль, что так получилось, – сказал белобрысый. – Я не хотел вас беспокоить. Да и по правилам техники безопасности нельзя. Если мой руководитель узнает, что я ввалился к вам в дом в вашем присутствии, он мне голову оторвет. Потом правда приделает на место, потому что добряк и либерал. А вот если об этом узнают остальные преподаватели, плакала моя защита. И хорошо еще если только на год отложат, потому что могут и на три. И даже на десять. У нас в последнее время страшные строгости развели. Но у меня, понимаете, просто не было выхода!