– В каком смысле? – вяло спросила Санта.
Если бы кто-нибудь еще вчера сказал, что ей будет совершенно неинтересно слушать незнакомца, чудесным образом появляющегося в ее доме и с такой же легкостью исчезающего, ни за что бы не поверила. Но факт остается фактом: интересно ей не было.
«Наверное, именно так действует на меня шок, – думала она. – Не повезло! Другая бы на моем месте в истерике билась, звонила в полицию, родственникам и друзьям, молилась бы об избавлении от лукавого, биясь головой об пол, или просто выскочила бы из дома, как есть босая и без штанов, в одной мужской сорочке, заменяющей домашний халат, и помчалась бы по улице, оглашая ее паническими воплями. Знатно бы повеселилась! А я сижу на полу, как дура, слушаю вполуха эту белобрысую галлюцинацию, и даже не решаю сейчас мучительно, верить ей или нет. Потому что мне все равно».
Стыд и позор, на самом-то деле.
– Стыд и позор, я затянул до последнего, – признался гость. – Думал, успею, я способный, первый на курсе, всегда все в самый последний момент делал и все равно отлично сдавал. И тут вдруг – бабах! – просыпаюсь и понимаю, что завтра уже первая консультация с руководителем, надо хоть что-то показать, а у меня даже материалов нет. Их вообще нигде нет, только в вашем компьютере. А вы сегодня как назло весь день дома. Что мне было делать? Думал, я тихо, быстренько скопирую, пока вы на кухне, и бегом обратно. А вы все-таки услышали. Мне очень стыдно. Но я ужасно рад, что могу с вами поговорить. Я давно мечтал.
– О чем вы мечтали? – удивилась Санта. – Поговорить со мной?
– Ну да. Я читал ваш рассказ. Правда, пока всего один – про мальчика, который ходил по ночам в порт. Но это было так круто, что я твердо решил: моим дипломом будет ваша книга. Тем более, это же действительно моя специальность, не придерешься. «Непризнанные гении». И как раз вашу книжку никто не хочет издавать, все сходится!
– Не хотят, – подтвердила Санта. И, не удержавшись, процитировала избранные фрагменты из переписки с издателями: – «Читателю не нужны короткие тексты», «читателю не нужна такая сложная проза», «нашим читателям не интересны русскоязычные авторы, проживающие за рубежом». Советуют стать популярным блогером – тогда, дескать, есть шанс. Блогером, едрить их наперекосяк!
– «Едрить наперекосяк» – это очень красиво сказано, – мечтательно протянул белобрысый. Торопливо достал из кармана блокнот и записал туда приглянувшуюся фразу.
Видимо, и правда отличник. Первый на курсе, не кот чихнул.
– У вас действительно безобразно относятся к талантливым писателям, – сказал он, спрятав блокнот в карман. – Чем лучше ты пишешь, тем меньше шансов, что это хоть кому-то нужно. Я довольно давно изучаю вашу ситуацию, с четвертого курса, когда окончательно определился с сектором предстоящей работы, а все равно до сих пор в шоке. Невозможно к такому привыкнуть! Ну и сразу стало ясно, чем следует заниматься. На что не жалко положить жизнь.
– Это на что же вам не жалко положить жизнь? – опешила Санта.
– На восстановление справедливости, – объявил белобрысый мальчишка.
И вид при этом имел такой серьезный, даже суровый, что Санта невольно встревожилась за судьбу отказавших ей издателей. Мало ли что этой галлюцинации в голову взбредет.
– Это как? – наконец спросила она.
– Я не могу изменить вашу реальность, – печально признался гость. – Но, по крайней мере, могу сделать, чтобы ваши непризнанные гении стали признанными у нас.
– У вас?
– Надо все-таки попробовать объяснить ситуацию, – вздохнул он. – Вы и сами, наверное, уже поняли, что я не совсем настоящий человек.
«Не совсем настоящий»! Как метко.
– На самом деле я вполне настоящий, – сказал студент. – Там, у себя дома. В той реальности, естественной частью которой являюсь. А здесь, у вас, и в других подобных местах я могу временно овеществляться. Меня этому учили. Это основа моей профессии. Я – Ловец Книг.
– А они что, от вас убегают? – спросила Санта. Идиотская шутка. Но иногда просто невозможно удержаться.
– Книги, конечно, не убегают, – терпеливо объяснил он. – Просто у нас их никто не пишет. Художественную литературу, я имею в виду. Научной-то как раз полно, с этим никаких проблем. А вот сочинять истории мы не способны. Все дело в нашем языке. Природа его такова, что невозможно говорить и, тем более, писать о том, чего не было. Потому что слово у нас равновелико делу, и всякая произнесенная ложь пытается стать правдой, круша и сминая реальность, это очень опасно для всех, а для автора – практически самоубийственно.
– Это получается, и соврать нельзя? Даже если очень надо?
– Промолчать всегда можно, – улыбнулся белобрысый. – Порой это очень спасает. Но мы говорили о книгах. Так вот, своей художественной литературы у нас нет. При этом наши ученые еще в незапамятные времена доказали, что чтение вымышленных историй могло бы принести огромную пользу, обогащая нас опытом, пережить который иначе нет никакой возможности.
– Это правда, – кивнула Санта.
Она сама всегда думала, что книги нужны в первую очередь для этого. Опыт – драгоценность, равной которой нет. Чем больше его, тем лучше. Зачем – потом разберемся. Лишь бы был.
– Попытки создать собственную художественную литературу привели к череде крупномасштабных катастроф, – печально сказал ее гость. – Однако восемьсот лет назад, благодаря эксперименту профессора Перемещений Тио Орли Ая, выяснилось, что вымысел, сочиненный в иной реальности, может быть без каких-либо последствий озвучен и даже воспроизведен в письменном виде у нас. Видимо, с точки зрения нашего языка, это не ложь, а просто цитирование. И ничего ужасного не происходит. Так родилась наша профессия – Ловцы Книг. Люди, способные временно становиться частью иной реальности и возвращаться оттуда с добычей.
– То есть с книгами?
– Совершенно верно, – кивнул он. И с простодушной гордостью добавил: – Все остальное у нас и так есть.
– Ничего себе профессия, – одобрила Санта. – Даже завидно. Я бы сама с радостью чем-то таким занималась.
– Самая лучшая в мире! – с энтузиазмом подтвердил ее гость. – У нас все с детства мечтают стать Ловцами Книг. Но мало кому удается. Потому что, во-первых, способность проникновения в иные реальности довольно редко встречается. Нас даже меньше, чем хороших музыкантов, представляете? Но одной способности мало. Потому что, во-первых, приходится учить ваши языки. А такой ужас мало кто выдерживает.
– Да прям, тоже мне ужас ужасный – языки учить.
– Для нас – да. Потому что ваши языки принципиально другие. Иной природы, понимаете? Они допускают вымысел, и одного этого достаточно, чтобы чокнуться. Я, честно говоря, в конце первого года обучения чуть не бросил все к черту. Но как-то перетерпел, и потом дело пошло.
– Вот оно как, – растерянно откликнулась Санта.
– Но ни способность перемещаться между реальностями, ни даже знание языков не помогут, если у тебя нет вкуса и чутья, – завершил мальчишка. – Без вкуса и чутья никогда не станешь экспертом. А если не быть экспертом, в нашей профессии делать особо нечего. Ну, будешь годами таскать что попало наугад, много не заработаешь, потому что платят только за добычу, принятую к изданию, в конце концов, сам себе надоешь и уйдешь в переводчики. Тоже неплохая профессия, но совсем не то.
– Ясно. Так ты… Вы – эксперт?
– Очень на это надеюсь, – улыбнулся он. – По крайней мере, я действительно первый на курсе. А значит, чего-то да стою. В смысле вкус и чутье у меня точно есть. И самое главное, у меня есть идея. Такая, знаете, Идея с большой буквы. В нашем деле без этого нельзя. Ну, то есть, на самом деле, можно, но недолго. Когда нет идеи, от всего быстро устаешь.
– Что за идея-то?
– Непризнанные гении, конечно! – торжествующе воскликнул он. – Вообще-то, специальность не очень популярная. У нас, понимаете, до сих пор считается, что надо переиздавать книги, проверенные временем. Мои старшие коллеги тащат их из ваших магазинов и библиотек. А я считаю, что так мы упускаем самое интересное. И мой профессор со мной полностью согласен. Ну, то есть, если совсем честно, это я с ним согласен, он все-таки первым понял, как обстоят дела. Но я и сам уже проделал большую работу. Например, научился искать ваших непризнанных гениев через интернет. Хорошо, что у вас изобрели такое хранилище информации. Как будто специально для нас постарались! Очень удобно стало искать интересные книги. А со временем начинаешь понимать некоторые принципы, облегчающие поиск… В общем, неважно. Важно, что именно таким способом я нашел в интернете ваш рассказ. Потом нашел ваш личный дневник, из которого узнал, что рассказов довольно много, на целую книгу набралось. И о том, что ее не хотят публиковать, тоже узнал. И очень обрадовался… Ой, извините, я только сейчас понял, как это обидно звучит! Но я хотел сказать, что обрадовался, потому что это же готовый диплом. Первое издание книги ваших рассказов у нас, а не у вас. Именно то, что надо! Восстановление справедливости – раз, использование новейших технологий вашей реальности – два, утешение и поощрение автора – три…
– Это в каком смысле? – опешила Санта. – Как вы собираетесь меня утешать и поощрять?
Белобрысый студент замялся. Наконец смущенно сказал:
– Понимаете, я подумал: может быть, для вас это важно? Ну, знать, что где-то, пусть даже в другой реальности есть человек, который без ума от вашего рассказа. И в лепешку готов разбиться, чтобы издать вашу книгу. И профессор, мой научный руководитель, который тоже прочитал ваш рассказ и разрешил мне поступать на свое усмотрение, и уже написал распоряжение в главную типографию, хотя до сих пор там никогда не печатали студенческие работы, даже дипломные, это невероятная удача, вы не представляете, насколько! И скоро куча народу будет читать ваши рассказы. Вам даже в наше существование поверить непросто, а мы все равно будем читать вашу книгу в переводе на наш, совершенно немыслимый и невообразимый для вас язык, и все равно все поймем, представляете?
– Не представляю, – честно сказала Санта. – Значит, это и есть положенное мне утешение и поощрение?
– Ну да, – простодушно подтвердил ее гость. – Окажись я на вашем месте, я хотел бы узнать, что все было не зря. Что меня слышат. А кто и где – это уже дело десятое. Я так устроен. А вы нет?
– Даже не знаю, – растерянно сказала Санта.
И только тогда поняла, что разговаривает со своим пустым стулом. Таковы будни непризнанного гения, можете начинать трепетать.
– Нет, я больше не пью и не плачу, – говорила Санта в телефонную трубку минуту спустя. – Прости, что сразу не перезвонила. У меня тут были непростые переговоры с будущим издателем. Смешная история. Когда получу сигнальный экземпляр, расскажу.
Улица Малуну (Malūnų g.) И я из тех, кто выбирает сети[18]
– Девочка, – говорит Илона, – конечно, ты девочка, как же я, старая дура, сразу не поняла, у тебя же на лице все написано, на морде твоей хитрющей, ты ж моя красота.
«Красота» – маленькая белая кошка месяцев пяти от роду. Мордочка кошки выглядит так, словно живописец, рисовавший хмурый осенний пейзаж, завершив работу, тщательно вытер об нее все свои кисти – под левым глазом рыжее пятно, над правым серебристо-лиловое, на носу кривой черный зигзаг, на лбу серые полоски, как челка, одно ухо темно-коричневое, второе белое, как и все остальное пространство кошки, не слишком пока обширное.
«Красота» сидит на коленях Илоны, тычется пестрой своей башкой в мягкий теплый живот и мурлычет без остановки.
«Хорошо, что я вчера заправила машину, – думает Илона. – Как чувствовала, что пригодится. Теперь можно будет сразу отвезти ее к ветеринару. Без лишних задержек в пути. Выпьем кофе и поедем».
– Сливки, – говорит Илона официантке. – У вас же наверняка есть взбитые сливки для десертов. Принесите немножко в блюдечке. И кофе. Но кофе не в блюдечке, а в чашке, это уже для меня.
Официантка, маленькая рыжая девушка, тихонько хихикает, кивает, но сперва наклоняется, разглядывает кошку, спрашивает: «Ее можно погладить?» – и, получив разрешение, осторожно проводит пальцем по полосатому лбу.
– Такая чистенькая, – говорит она. – Как домашняя.
– Да она и есть домашняя, – вздыхает Илона. – Вернее пару дней назад еще была.
– Потерялась?
– Дети в том дворе говорят, соседи выкинули. Взяли котенка, потом передумали. Пристраивать не стали, выпустили во двор, обратно не берут.
– Господи. Как так?
– Не знаю, – говорит Илона. – Неважно. Уже все хорошо. Она со мной.
– Ой, – умиляется Тони, – это ваша?
– Уже моя.
Проверенная примета: если долго сидеть в уличном кафе на Малуну, мимо непременно пройдет какой-нибудь твой сосед. Ну или не просто пройдет мимо, а остановится поздороваться. Это почему-то очень приятно, гораздо лучше, чем случайно столкнуться во дворе.
Илона приветливо улыбается Тони. Он славный мальчик. Художник. Почти друг семьи. По крайней мере, прошлым летом, когда она решила съездить к подруге, а Витки, как назло, не было в городе, сосед с радостью согласился приглядывать за кошками. И израсходовал за пять дней двухнедельный запас корма, но пусть первым бросит в него камень, кто сам так не грешил.
Однако его картин Илона до сих пор так и не видела. Хотела напроситься посмотреть, да постеснялась; впрочем, еще успеется. Жизнь длинная. Даже когда тебе семьдесят три, длинная все равно.
Тони присаживается на корточки, чтобы лучше рассмотреть кошку. И глядит на нее такими влюбленными глазами, что Илона почти невольно прижимает кошку к животу, этот жест означает: «моя, не отдам!» Кошка чувствует это и начинает мурлыкать еще громче, Тони чувствует тоже и отстраняется. Смеется:
– Не бойтесь, не уведу! Хотя руки чешутся. Какая же она у вас славная!
– Не то слово, – кивает Илона.
Тони усаживается рядом, адресовав соседке вопросительный взгляд – можно ли? Не помешаю?
– Конечно сиди, – говорит Илона. – В хорошей компании веселей.
– А ваши новенькую примут? – спрашивает сосед.
– Примут, куда они денутся. Руся любопытная и ласковая, ей хоть черта с рогами приведи, через пять минут будут играть вместе. Пукас у нас известный трус, сутки небось под диваном будет отсиживаться, когда я Руську принесла, он в первый вечер даже ужинать не вышел, но потом ничего, привык. И сейчас привыкнет. А Лапе все равно, она у нас королева. Какая ей разница, на двоих или на троих сверху вниз надменно смотреть?
Рыженькая официантка приносит блюдце со взбитыми сливками и кофе – совсем слабенький латте для Илоны и эспрессо с лимоном для Тони, наверное, увидела его из окна и сразу сообразила, что нести, он сюда каждый день заходит и всегда заказывает одно и то же.
– Спасибо, – хором говорят Илона и Тони.
– Мяу! – говорит белая кошка с пестрой мордочкой.
– Такая маленькая и такая воспитанная! – умиляется официантка.
– А вам не… не очень трудно с ними будет? – спрашивает Тони. И, встретив удивленный взгляд соседки – о чем это ты? – смущенно поясняет: – Ну, все-таки четверо это больше, чем трое.
– Ненамного, – отмахивается Илона. – Считай, вообще никакой разницы. Вот двое – гораздо больше, чем один, это правда. Когда я Пукаса в дом взяла, за первые две недели чуть не рехнулась. Лапа у меня всегда была лентяйка и тихоня, а этот бесенок ни секунды не сидел спокойно, всюду лез, делать ничего не давал… Но это очень давно было. Лет двенадцать назад, если не ошибаюсь.
– Пукас уже такой… – Тони явно хотел сказать «старый», но в последний момент запнулся: – взрослый?
– Да, – кивает Илона. – Солидный джентльмен. И, помолчав, добавляет:
– Хоть бы их подольше было четверо, вот что я тебе скажу. Пукас-то ладно, он пока в расцвете сил и скачет, как котенок, а вот Лапка у меня совсем старенькая. Девятнадцать лет. Девятнадцать лет, Тони! Будь она человеком, я бы в дочки ей годилась!
– И она не пускала бы вас на танцы по вечерам, – смеется Тони.
Илона тоже смеется и гонит, гонит прочь черные мысли. Мало ли, что со стороны может показаться, будто она заранее подыскала замену Лапке, чтобы не так грустить, когда… Ай, ладно, уж мы-то знаем, что новая любовь не отменяет былую, а новая жизнь – утрату. Человеческое сердце гораздо больше, чем может показаться, в него помещается очень много народу, и ничего, не тесно, не надо никого никем заменять.
– Я в интернете читал про кошку, которая прожила тридцать восемь лет, – говорит Тони.
– Пуффи из Техаса, – кивает Илона. – Я тоже читала.
– Чокнулась ты, мать, совсем, – говорит Витас. Ничего, пусть говорит. Витка – старый дружище, верный боевой товарищ, ему можно.
– Если бы я чокнулась, в этом доме сейчас околачивалось бы сотни три уличных котов, – смеется Илона. – А у меня пока всего четверо. И все бывшие домашние. Таких на улице нельзя оставлять.
Маленькая белая кошка с пестрой мордочкой, уже получившая паспорт, в котором официально записано гордое имя Красота, с любопытством обнюхивает штанину Витаса. От штанины не пахнет ни другими котами, ни даже едой. А наоборот, чем-то противным и несъедобным. Но Витас ей нравится все равно. Маленькой белой кошке пока нравятся вообще все. У нее легкий характер.
– Сколько ей? – спрашивает Витас. – Месяца четыре?
– Ветеринар говорит, около пяти.
– Ну вот.
Витка отворачивается к окну. Судя по выражению лица, его так и подмывает сказать какую-нибудь гадость.
«Я даже догадываюсь, какую именно, – думает Илона. – Ничего пусть».
– Здоровые кошки у хороших хозяев обычно очень долго живут, – наконец говорит он.
– Вот и слава богу, – улыбается Илона. – Мне бы совсем не понравилось раз в пару лет кого-нибудь хоронить.
Витас молчит. Илона пихает его локтем в бок.
– Эй, я помню, что мне семьдесят три года! Не так это много, чтобы сбиться со счета. И не так много, чтобы ложиться и помирать. Мне нравится жить, Витка. Можно сказать, только во вкус начала входить.