— Я знаю, — прервал ее Холмс.
— Знаете? Откуда?
Но Холмс не ответил. Вместо этого он отвел меня в сторону.
— Ватсон, я был бы вам очень признателен, если бы вы взяли у несчастного животного мочу на анализ.
— Что мы ищем?
— Мой дорогой друг, открыв это вам, я мог бы повлиять на ваши выводы.
— А каким образом я должен сделать анализ? Я не ветеринар, Холмс, и уж тем более не химик. К тому же мы далеко от города.
— Уверен, вы найдете способ. — Он снова повернулся к миссис Бримикум и стал деликатно расспрашивать ее о смерти мужа.
— Было раннее утро. Я находилась в кухне. Мистер Брайсон только что вошел, проработав уже целый час. — Я заметил, что она старалась не смотреть на инженера Брайсона, и словосочетание «мистер Брайсон» давалось ей с трудом. — Мы, как правило, ели вместе, хотя мистер Брайсон всегда был занят и очень торопился. На завтрак он обычно съедал яичницу из одного яйца и тост.
— Яйцо? — заинтересовался Холмс. — Какое яйцо?
— Из нашего небольшого курятника за домом, — ответила миссис Бримикум.
— Понравилось ли вам яйцо в тот день? — спросил Холмс.
Миссис Бримикум опустила глаза.
— Мистер Брайсон отметил, что оно было превосходно. Помню, что Тарквин — мистер Бримикум — принес в тот день свежие яйца из курятника.
— Правда? — Холмс оценивающе посмотрел на Тарквина, брата погибшего. — Сэр, вы имеете привычку посещать курятник?
Тарквин взорвался:
— Конечно, нет! В детстве я всегда помогал Милли приносить яйца, а в тот день… было прекрасное утро — неужели человек не может изредка поддаться порыву?
Уэллс начинал терять терпение:
— Послушайте, Холмс, почему вас так заинтересовала эта история с утренней яичницей? Разве она не банальна? И разве вы не видите, что это причиняет боль леди Бримикум?
Я достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понять, что не бывает ничего несущественного — несомненно, в его подробных расспросах есть какая-то логика, которую никто из нас не может постичь. Но миссис Бримикум действительно начала сильно волноваться, поэтому Холмс перестал ее расспрашивать и позволил Тарквину провести нас в гостиную, где тот налил нам хереса.
— Вынужден признаться, что мистера Уэллса я не приглашал, — сказал он. — Поначалу я расценивал его интерес и настойчивость в желании прийти сюда как непрошеное вмешательство в горе моей семьи. Но я изменил свое мнение, обдумав последние трагические события. Теперь, когда вы здесь, я этому рад, мистер Холмс. Мне нужна ваша помощь.
— В чем?
— Ральф не просто лишился жизни, мистер Холмс, жизнь была у него отнята. После заключения следователя… полицию это дело не интересует. Я не знал, к кому обратиться, и…
Холмс поднял руки.
— Скажите точнее, что вы имеете в виду.
Бесцветные голубые глаза Тарквина пристально смотрели на Холмса.
— Смерть Ральфа не была несчастным случаем.
— Кто находился в камере инерционного корректора в момент трагедии?
— Только мы двое. Я и Брайсон, инженер моего брата.
— Значит, — вмешался я настойчиво, — вы обвиняете Брайсона…
— В убийстве. Все верно, доктор. Джек Брайсон убил Ральфа.
* * *Холмс всегда нетерпелив в стремлении осмотреть место преступления, и Уэллс, без сомнения, получал огромное удовольствие, наблюдая за ним; а потому мы сразу согласились сопровождать Тарквина в камеру инерционного корректора, на место смерти Ральфа Бримикума.
Мы прошли около сотни ярдов по саду к отдельному строению. День уже подходил к концу. Я глубоко вдохнул воздух, наполненный ароматом деревьев, пытаясь проветрить голову после дыма паровоза. Было слышно кудахтанье кур, доносившееся, очевидно, из упомянутого миссис Бримикум курятника.
И вдруг, я даже вздрогнул от неожиданности, потревоженное моим приближением насекомое, размером не менее шести дюймов в длину, поспешно перебежало передо мной дорогу. Сначала я решил, что это таракан, но при ближайшем рассмотрении узнал, к своему удивлению, муравья. Он бежал, быстро семеня ножками, по направлению к муравейнику — гигантскому сооружению, возвышавшемуся над молодыми деревьями как разрушенный монумент.
— Боже правый, Холмс, — сказал я. — Вы только посмотрите! Что это, по-вашему, — какой-нибудь тропический вид?
Он покачал головой:
— Ральф Бримикум не коллекционировал насекомых. При известном нам раскладе событий я ожидал увидеть здесь нечто подобное.
— Ожидали? Но почему?
— Разумеется, та мерзкая пиявка Уэллса была ключом к разгадке. В любом случае — все в свое время, мой дорогой друг.
Мы подошли к лаборатории, грубой, но функционально продуманной конструкции, и я впервые окинул взглядом устрашающую начинку самого инерционного корректора. Основное помещение, около пятидесяти футов в высоту, было целиком занято гигантским остовом корабля — конической формы, футов пятнадцати в длину и, возможно, не меньше в ширину. Но при этом — никаких колес, парусов или полозьев, потому что его предназначением, как со всей серьезностью объяснил нам Тарквин, были полеты — при отсутствии гравитации, благодаря изобретению Ральфа — в космос! Для имитации определенных воздействий и нагрузок, с которыми пассажир сталкивается во время полета, корабль был подвешен в воздухе, в сердце инерционного корректора, при помощи нескольких тросов и кардановых подвесов.
Теперь тросы безжизненно болтались. Корабль, очевидно упав, вдавился в пол на несколько дюймов — словно гигантский молот, ударивший по бетону. И именно в этой капсуле, этой алюминиевой мечте о полете в космос, разбился насмерть Ральф Бримикум.
Рухнувшую громадину окружали элементы инерционного корректора: катушки индуктивности и якоря электромагнита, элементы конической формы из бумаги и железа, стеклянные трубки с нитью накаливания внутри, полюса огромных постоянных магнитов, какие-то столбы, терявшиеся во мгле наверху и столь же, с моей точки зрения, загадочные, как и все сооружение. Кроме того, были там еще всевозможные инструменты, кульманы, заваленные пыльными светокопиями, токарные станки, тиски, а также свешивающиеся с потолка цепи для перемещения тяжелых грузов.
Между тем я заметил, что падение аппарата нанесло большой вред оборудованию, находившемуся в помещении, и несомненно вывело его из строя.
Мой взгляд привлекли маленькие стеклянные камеры рядом с анатомическим столом. В закрытых пробками сосудах я увидел несколько крупных пиявок, хотя и не таких огромных, как экземпляр на фотографии Уэллса. Однако и эти были столь велики, что им даже не удавалось сохранять свойственную пиявкам трубкообразную форму; они лежали распластавшись по толстым стеклянным днищам колб. Из более высокоорганизованных животных в стеклянном заточении находились мыши, и все они имели странную особенность — поразительно длинные тонкие конечности. Некоторые из подопытных мышек прилагали невероятные усилия, чтобы выдерживать свой собственный вес. Я обратил на них внимание Холмса, но он это никак не прокомментировал.
Холмс, Уэллс и я подошли к краю пролома в полу и двинулись вокруг помятого алюминиевого корпуса аппарата. Падение произошло, по моим подсчетам, с высоты не более десяти футов. Удар казался недостаточным даже для того, чтобы причинить человеку хоть какой-то вред, не говоря уже о том, чтобы убить его. И тем не менее вся конструкция корабля была сдавлена примерно на треть.
— Какой ужас! — воскликнул Уэллс. — В этом самом месте — под сверкающим брюхом своего космического корабля — Ральф угощал нас обедом.
— В таком случае вам очень повезло, — заметил Холмс мрачно.
— Рабочие вскрыли кабину. — Тарквин указал на зиявшую в обшивке квадратную дыру, сквозь которую смутно виднелось внутреннее пространство. — Тело убрали после того, как полиция и коронер все осмотрели. Хотите заглянуть? Тогда я покажу вам, где мы с Брайсоном работали.
— Через минуту, — пробормотал Холмс и осмотрел остов фантастического корабля со своей обычной ошеломляющей дотошностью. Затем спросил: — Каким человеком был Ральф? Я вижу доказательства его научных способностей, но каков он был в жизни — в отношениях, в работе?
— Ральф сильно выделялся среди тех, с кем работал. — Открытое лицо Тарквина не позволяло предположить, что он снедаем завистью. — С самого раннего детства Ральф всегда был лидером. Таким он остался и во взрослой жизни.
— Я до сих пор не знаю, любили ли вы его, — заметил Уэллс.
Глаза Тарквина сузились.
— Не могу ответить на этот вопрос, Берти. Мы были братьями. Я на него работал. Думаю, я любил его. Но мы всю жизнь соперничали друг с другом, как и большинство братьев.
Холмс спросил прямо:
— Вы что-то выиграли от его смерти?
— Нет, — покачав головой, ответил Тарквин Бримикум. — Наследство отца не перейдет ко мне. Ральф оставил завещание, согласно которому все унаследовала его жена, а мы недолюбливаем друг друга. Можете проверить мои слова у нашего адвоката — и у Джейн. Если вам нужен мотив убийства, мистер Холмс, копайте глубже. Я не возражаю.
— Вы что-то выиграли от его смерти?
— Нет, — покачав головой, ответил Тарквин Бримикум. — Наследство отца не перейдет ко мне. Ральф оставил завещание, согласно которому все унаследовала его жена, а мы недолюбливаем друг друга. Можете проверить мои слова у нашего адвоката — и у Джейн. Если вам нужен мотив убийства, мистер Холмс, копайте глубже. Я не возражаю.
— Буду, обязательно буду, — проворчал Холмс. — Тем более что и Ральф Бримикум возразить уже тоже не сможет. Пойдемте заглянем в кабину.
Переступив через бетонное крошево пола, мы шагнули к проему, вырезанному в корпусе аппарата. Там была установлена маленькая лампа, наполнявшая внутреннее помещение унылым светом. Я знал, что тело — вернее, то, что от него осталось, — уже унесли, дабы подготовить к похоронам, но уборка еще не производилась. Я бросил взгляд вниз, ожидая увидеть — что? Ужасающие лужи крови? Однако на разорванной обивке сиденья пилота, в котором находился Ральф в момент своей смерти, оказалось только несколько пятен неправильной формы. Удивительно мало внешних повреждений было на оборудовании, приборах, циферблатах, переключателях и рычагах, предназначенных, очевидно, для управления кораблем. В большинстве своем они просто сплющились.
Но запах внутри кабины напомнил мне запах госпиталей времен моей военной службы.
Я отшатнулся.
— Не знаю, что я ожидал увидеть, — пробормотал я. — Больше крови, наверное.
Тарквин задумчиво нахмурился, а затем, вытянув руку, указал пальцем вверх. Я снова заглянул в кабину и поднял голову.
Господи, что здесь произошло?! Будто кто-то с силой швырнул в воздух дюжину баллонов с краской ржаво-коричневого цвета. Верхняя часть стен и потолок корабля, инструменты, циферблаты и переключатели, даже единственное оконце — все было обильно покрыто высохшей кровью.
— Боже правый, — сказал Уэллс, и лицо его побелело. — Как это туда попало?
— Коронер решил, что корабль, должно быть, перевернулся во время падения, и кровь брата растеклась по всей внутренней поверхности, — пояснил Тарквин.
Пока мы шли дальше, Уэллс прошептал мне:
— Корабль такого размера, переворачивающийся при падении с десяти футов?! Очень маловероятно!
Я согласился с ним. А Холмс промолчал.
Тарквин подвел нас к металлической ферме, на которой крепился корабль. Мы остановились у висящих пучками тросов, концы которых были истончены, размочалены и посечены; они явно не выдержали сверхвысокой нагрузки. Но один — толстый, как моя рука, — трос с оранжевой полоской имел гладкий блестящий срез на конце. На полу, практически у нас под ногами, лежали защитные очки и аппарат для газовой резки. Казалось до абсурдности очевидным, что несущий силовой трос был перерезан этой газовой горелкой!
— Не все тросы здесь несущие, — сказал Тарквин. — По некоторым осуществлялась подача электричества и воздуха для пассажира, а также они выполняли еще ряд функций.
— Вы говорили, что вместе с Брайсоном работали наверху, когда произошел несчастный случай? — уточнил Холмс. — Только вы и Брайсон, вдвоем?
— Именно так. Мы делали кое-какую вспомогательную работу. И кроме нас здесь никого не было — если не считать Ральфа, разумеется. Он находился внутри корабля, занимался расчетами.
— А инерционный корректор был в тот момент включен? — спросил Холмс.
— Да.
Я указал на толстый трос с оранжевой полоской:
— Он нес основную нагрузку?
Тарквин кивнул.
— Хотя в тот момент я этого не знал.
— И он был перерезан этой газовой горелкой?
— Все правильно, — подтвердил Тарквин ровным голосом. Прислонившись к перилам ведущей на ферму лестницы, он сложил руки на груди. — Пламя рассекло его ровно, как струя горячей воды льдину. Когда большой трос был перерезан, стали натягиваться и рваться остальные. И вскоре корабль упал.
— Так, значит, трос перерезал Брайсон? Я правильно вас понял?
— О нет-нет! — Тарквина, похоже, слегка удивил вопрос Уэллса. — Это сделал я. А Брайсон руководил работой.
— Но если это сделали вы, то как можно обвинять в убийстве Брайсона? — спросил я.
— Потому что ответственность несет он. Разве не понимаете? Брайсон велел мне перерезать трос, помеченный оранжевым цветом. Я следовал его инструкциям, понятия не имея, что на тросе держится корабль.
— Вы сказали, что прошли обучение и знаете каждую деталь корабля, внутри и снаружи.
— Самого корабля — да, доктор. Но не подсобного оборудования. А вот Брайсону тут все было известно до мелочей.
— Но потребовалась бы не одна минута, чтобы перерезать такой кабель, — заметил Уэллс. — Посмотрите на его толщину! Неужели Брайсон не видел, чем вы занимались, и не остановил вас?
— В тот момент Брайсона здесь не было, — холодно ответил Тарквин. — Как вы уже слышали, он завтракал с моей невесткой, по их обыкновению. Понимаете, джентльмены, — добавил он, и в его голосе явственно прозвучало сдержанное раздражение, — я был всего лишь орудием, которое использовал Брайсон для достижения своих целей. Столь же невинным, как и этот аппарат для газовой резки, лежащий у ваших ног.
Уэллс пристально посмотрел на газовую горелку и на оборванные тросы.
— Тарквин, ваш брат знал Брайсона много лет. Он полностью доверял ему. С чего бы Брайсон стал совершать такое?
Тарквин выпрямился и смахнул пыль со своей куртки.
— Это вы должны спросить у него, — ответил он.
* * *Наш следующий шаг был очевиден для всех: необходимо провести очную ставку с обвиняемым.
Мы вернулись в гостиную и встретились с Брайсоном, которого Тарквин только что представил нам не в самом лучшем свете. Он стоял на ковре, его сильные мускулистые руки беспомощно свисали вдоль тела, а из всех карманов запачканного масляными пятнами рабочего халата торчали инструменты. По утверждению Уэллса, Брайсон был серьезным человеком без особого воображения, умелым и абсолютно надежным. Я не мог не испытывать смущения, когда Холмс изложил Брайсону выдвинутое против него обвинение.
Джек Брайсон понурил голову и провел ладонью по лысой голове.
— Значит, вы думаете, что это я его убил, — сказал он покорно. — Что ж, ничего не поделаешь. Вы собираетесь вызвать полицию?
— К чему такая спешка? — ответил Холмс, пожав плечами. — Во-первых, я не знаю, какой у вас мог быть мотив, чтобы причинить зло Ральфу Бримикуму.
— Мой мотив — Джейн, — внезапно признался инженер, слегка покраснев.
Уэллс нахмурился:
— Жена Бримикума? Что вы имеете в виду?
— Мы с ней… — Какое-то мгновение Брайсон колебался, а потом продолжил: — Я вполне могу сказать об этом прямо, все равно вы узнаете. Не уверен, можно ли назвать наши отношения романом. Я значительно старше ее, но все же… Ральф всегда был таким сдержанным, понимаете, так поглощен своей работой. А Джейн…
— Женщина, полная теплоты и преданности, — мягко закончил его мысль Холмс.
— Я давно знаком с Джейн, — снова заговорил Брайсон. — Сближение — возможность. Да. Вот вам и мотив, мистер Холмс. Любовник, убивший мужа-рогоносца. И так удачно выбранный момент для убийства… Все это не вызывает сомнений.
Я пристально посмотрел ему в лицо, и на меня нахлынули тягостные чувства. Брайсон был до удивления спокоен — ни горечи, ни гордости, одно лишь угрюмое смирение.
Уэллс повернулся к Холмсу.
— Итак, — сказал он, — дело раскрыто. Вы разочарованы, Холмс?
Прежде чем ответить, Холмс набил и раскурил трубку.
— Раскрыто? — переспросил он тихо. — Я так не думаю.
Брайсон выглядел смущенным:
— Сэр?
— Не торопитесь осуждать себя, старина. Вы — подозреваемый. Но от этого вы не становитесь убийцей — ни в моих глазах, ни в глазах закона, ни пред всевидящим оком самого Господа Бога, если на то пошло.
— А суд с этим согласится? Я уже смирился, мистер Холмс, и готов покорно принять свою участь. Пусть все будет, как должно быть.
То, с каким благородством он отдавал себя на волю судьбы, заставило даже Холмса воздержаться от едких замечаний.
Холмс велел Брайсону сопровождать нас при повторном осмотре места ужасной трагедии, где незадолго до этого присутствовал Тарквин. Вскоре мы снова обходили тросы и перешагивали через обломки техники и бетона. В отличие от Тарквина Брайсон не видел места происшествия со дня несчастного случая и был явно потрясен.
— Даже после устранения основного держателя падение произошло далеко не сразу, — сказал он. — Тросы со звоном лопались один за другим, а я ничего не мог сделать. Тогда я побежал звать на помощь, еще надеясь предотвратить трагедию. А потом выяснилось, что Ральф разбился… — Он повернул морщинистое лицо к Холмсу. — Какая разница, кого вы в результате признаете виновным, мистер Холмс, я — убийца. Я это знаю. Все, что касается лаборатории, — сфера моей ответственности; жизнь Ральфа Бримикума была в моих руках, когда он находился в этой комнате, и я с задачей не справился…