— Перестаньте, старина, — резко прервал его Холмс. — Бередящее раны самобичевание вряд ли поможет. Сейчас мы должны сосредоточиться на фактах.
Холмс подвел Брайсона к дыре, вырезанной в стенке корабля. С явной неохотой инженер приблизился к этому подобию двери. Свет внутри позволял все хорошо рассмотреть. Я наблюдал, как Брайсон оглядывает стены кабины, остатки сиденья пилота на полу. Потом он выпрямился и с удивлением спросил Холмса:
— В кабине убирались?
Холмс показал вверх.
Брайсон еще раз просунул голову в проем и взглянул на потолок кабины. Увидев там засохшую кровь с ошметками человеческой плоти, он ахнул и отпрянул назад.
Холмс мягко сказал:
— Ватсон, вы не могли бы…
Я взял Брайсона под руку, собираясь увести его из лаборатории, но он возразил:
— Ничего-ничего. Это просто шок.
— Один вопрос, — обратился к Брайсону Холмс. — Расскажите мне, как был перерезан трос.
— Работы аппаратом газовой резки осуществлял Тарквин, — начал он. — По моему указанию. Задача была простая, требовалось лишь вырезать поврежденный участок кислородного провода.
— Вы хотите сказать, что смерть Ральфа — несчастный случай?
— О нет, — возразил Брайсон без тени сомнения в голосе. — Это не несчастный случай, это умышленное убийство. — Создавалось впечатление, что он сознательно пытается вызвать у нас недоверие к себе.
— Говорите, Брайсон, я хочу знать всю правду, — попросил Холмс.
— Я не следил за каждым движением Тарквина. Я дал ему необходимые указания и ушел, чтобы позавтракать перед тем, как заняться решением следующей задачи.
— Что конкретно вы велели ему делать?
Брайсон на мгновение задумался, прикрыв глаза.
— Я указал на кислородный провод, объяснил, для чего он служит и как вырезать поврежденный участок. Воздуховод — это помеченный красным цветом кабель, толщиной примерно с большой палец руки.
— Тогда как несущие кабели…
— Все помечены оранжевым и где-то вот такой толщины. — Он обозначил круг, соединив большие и средние пальцы обеих рук. — Трудно — невозможно — перепутать эти два троса.
— Вы не видели, что он делает?
— Я завтракал с миссис Бримикум, когда это случилось. Однако я рассчитывал вернуться раньше.
— Почему же не вернулись?
Он пожал плечами:
— Яйцо на завтрак готовилось гораздо дольше обычного. Я помню, как экономка извинялась.
Уэллс воскликнул с досадой в голосе:
— Опять эти злосчастные яйца!
— В любом случае, — продолжил Брайсон, — меня не было всего несколько минут. Но к моему возвращению Тарквин уже полностью перерезал несущий трос.
— Значит, вы четко указали Тарквину на кислородный кабель.
— Я ведь уже говорил: и указал, и объяснил его назначение.
— И Тарквин никаким образом не мог перепутать воздуховод с несущим тросом?
Брайсон недоуменно вскинул брови:
— Что вы имеете в виду?
Я почесал голову.
— Возможно ли, чтобы он как-нибудь задел горелкой центральный трос, пока работал с кабелем кислородной подводки?
Брайсон недобро усмехнулся:
— Едва ли, доктор. Несущий трос находится примерно в четырех футах от воздуховода. Ему пришлось бы повернуться, вытянуться и держать там горелку, чтобы сделать то, что он сделал. Можно подняться на ферму и в этом убедиться, если вам угодно. — Казалось, он потерял уверенность в себе. — Послушайте, мистер Холмс, я не жду, что вы мне поверите. Конечно, я всего лишь простой инженер, а Тарквин — брат Ральфа.
— Брайсон…
— Но лично у меня сомнений нет. Тарквин намеренно перерезал несущий трос и таким образом убил брата.
* * *На этом мы закончили в тот день наше расследование.
Я выполнил просьбу Холмса в отношении собаки по кличке Шеба. При беглом осмотре мне удалось обнаружить, что конечности бедного животного тонкие и искривленные от большого количества переломов. Я взял образец ее мочи и доставил его в больницу Чиппенхэма, где один мой старый друг по медицинскому факультету провел несколько простых анализов. В течение часа уже были готовы результаты, мне их вручили в запечатанном конверте, который я сунул в карман, после чего вернулся к своим спутникам.
Они остановились на ночь в Чиппенхэме на постоялом дворе «Маленький Джордж». Трактирщик с огромным пузом, прикрытым белым фартуком, дружелюбно поприветствовал нас, мы поужинали хлебом с сыром и, наслаждаясь местным элем (впрочем, Холмс удовольствовался своей трубкой), без умолку разговаривали.
— Тем не менее это совершеннейшая загадка, — рассуждал Уэллс с набитым хлебом ртом. — Так было ли вообще убийство? Или все это — просто какой-то ужасный и непонятный несчастный случай?
— Думаю, такую возможность мы можем исключить, — возразил Холмс. — Тот факт, что между рассказами Тарквина и Брайсона столько противоречий, достаточен, чтобы дать нам понять: что-то тут не так.
— Один из них — предположительно убийца — врет, — подхватил Уэллс. — Но кто? Давайте размышлять логично. Их рассказы о нескольких решающих секундах, когда был перерезан трос, на девяносто процентов схожи; оба они подтверждают, что Брайсон давал инструкции Тарквину. Разница в том, что, по словам Брайсона, он достаточно четко велел Тарквину резать воздуховод. А Тарквин утверждает, что получил столь же определенные инструкции перерезать трос с оранжевой полосой, оказавшийся несущим. И тут возникает небольшая проблема. Две версии симметричны, как зеркальное отражение. Но какая из них — оригинал, а какая — подделка? Что ж, обратимся к мотивам. Могла ли зависть, которую испытывал Тарквин к своему брату, — думаю, очевидная всем, — сподвигнуть его на убийство? Кто знает. Однако финансовой выгоды он не получал. А с другой стороны — инженер. Мягкий, отзывчивый характер Брайсона побудил его проникнуться нежностью к Джейн Бримикум. Как может такой отзывчивый человек быть способным на заранее спланированное убийство? Выходит, у нас опять симметричность. У каждого из них есть мотив…
Холмс все это время удовлетворенно попыхивал трубкой, не мешая Уэллсу развивать его теорию. Наконец он включился в разговор:
— Рассуждения о психическом состоянии подозреваемых редко бывают столь же полезны, как сосредоточенность на существенных фактах дела.
А я добавил:
— Уверен, что характерные обстоятельства смерти были как-то связаны со свойствами самого инерционного корректора, хотя и не могу понять как.
Холмс одобрительно кивнул:
— Молодец, Ватсон.
— Но, — возразил Уэллс, — мы даже не знаем, работал ли вообще корректор, или это было пустое хвастовство Ральфа — полет фантазии, вроде его путешествия на Луну! Пузырек с той лунной пылью все еще у меня…
— Вы ведь присутствовали на обеде в лаборатории, — напомнил Холмс.
— Ну да. И Ральф устраивал небольшие демонстрации своих идей. Например, он ронял горсть камней, и самые тяжелые камни притягивались к земле быстрее остальных, что опровергало знаменитый опыт Галилея. Но я не увидел ничего такого, что не смог бы повторить умелый фокусник.
— А что вы скажете о мышах?
Уэллс нахмурился.
— Они были довольно странными, мистер Уэллс, — заметил я.
— Мы можем представить себе, как искаженная гравитация сказалась бы через ряд поколений на насекомых и животных, находящихся в этой комнате, — снова заговорил Холмс. — Допустим, мыши: им, из-за маленького размера, хватило бы самых тонких конечностей для поддержания уменьшившегося веса.
Уэллс сразу ухватил мысль Холмса:
— И они развивались бы в этом направлении, согласно закону Дарвина, — несомненно! У последующих поколений появились бы вытянутые конечности. Насекомые вроде вашего муравья, Ватсон, могли бы вырасти до больших размеров. Но вот животные покрупнее притягивались бы к земле сильнее. Лошадям, к примеру, возможно, потребовались бы ноги такой же толщины, как у слона, чтобы выдерживать их вес.
— Вы правы, — подтвердил Холмс. — Но я сомневаюсь, чтобы у Ральфа было время или возможность изучить больше одного-двух поколений более развитых животных. Для экспериментов он использовал только несчастного лабрадора жены. И когда Ватсон вскроет конверт, лежащий у него в кармане, вы увидите, что анализ образцов мочи собаки свидетельствует об избыточном уровне кальция.
Я был поражен. Но, достав и открыв конверт, не удивился — надо знать этого человека! — что результаты анализа полностью соответствовали тому, о чем сказал Холмс.
— Избыток кальция — из костей самого лабрадора, — продолжил Холмс. — Пока Ральф удерживал Шебу в таком месте, где ее вес уменьшался, мускулатура и структура костей животного становились все слабее, при этом костный кальций вымывался и выходил с мочой. Такое же явление наблюдается у пациентов, вынужденных соблюдать постельный режим, а о наличии этого синдрома у собаки мне сказали изменившие свой цвет участки газона.
— В таком случае способ убийства Ральфа Бримикума, — рассудил Уэллс, — действительно должен быть связан с успехами Ральфа по изменению гравитации.
— Разумеется, — согласился Холмс. — И аналогичным образом с этим же связаны мотив убийства и возможность, — добавил он.
Возбуждение Уэллса нарастало.
— Вы уже распутали дело, Холмс, и знаете, кто убийца? Не могу не восхищаться вами!
— Это завтра, — сказал Холмс. — А пока давайте наслаждаться гостеприимством нашего хозяина и приятным обществом друг друга. Мне тоже понравилась ваша «Машина времени», Уэллс.
Тот казался польщенным:
— Спасибо.
— Особенно как вы описали гибель нашей безрассудной цивилизации. Хотя я не уверен, что ваш мир будущего достаточно хорошо продуман. Деградация человечества, на мой взгляд, произойдет более драматично и без каких-либо шансов на возрождение.
— Да, в самом деле? Тогда позвольте мне бросить вам вызов, мистер Холмс. Что, если бы я переместил вас сквозь время в какую-нибудь отдаленную эпоху — такую же далекую, как эпоха огромных ящериц, — скажем, через десятки миллионов лет. Как бы вы установили дедуктивным способом, существовало ли человечество в прошлом?
Мой друг удобно устроил ноги на скамеечке и набил трубку.
— Хороший вопрос. Прежде всего, мы должны помнить, что все, построенное человеком, с течением времени вернется в изначальное состояние — к простым химическим соединениям. Достаточно лишь внимательно изучить разрушение египетских пирамид, чтобы это заметить, а они еще сравнительно молоды относительно геологических эпох, о которых мы говорим. Никакой наш бетон, сталь или стекло не выдержит и миллиона лет.
— Однако, — сказал Уэллс, — есть вероятность, что окаменевшие человеческие останки могут сохраниться в вулканическом пепле, как, например, в Помпеях и Геркулануме. Тогда где-то рядом, в непосредственной близости, непременно будут обнаружены предметы бытовой культуры, такие как драгоценности или хирургические инструменты. И геологи будущего обязательно найдут слои пепла, свинца и цинка — свидетельства существования нашей некогда прекрасной цивилизации…
Но Холмс не уступал, продолжая отстаивать свою точку зрения.
И они все говорили и говорили друг с другом, Герберт Джордж Уэллс и Шерлок Холмс, в сгущающемся тумане табачного дыма и пивных паров, пока моя бедная голова не пошла кругом от тех идей, которыми они жонглировали.
* * *На следующее утро мы снова отправились в дом Бримикума. Холмс хотел видеть Тарквина.
Бримикум-младший вошел в гостиную, устроился поудобнее и непринужденно положил ногу на ногу.
Лицо Холмса было непроницаемо. Он мельком взглянул на Тарквина и сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
— Это дело напомнило мне об одной азбучной истине, о которой мы, увы, частенько забываем: как мало в действительности люди понимают окружающий их мир. Вы, Ватсон, продемонстрировали это, когда не смогли верно предсказать, как именно упадут соверен и фартинг, хотя фокус с монетами — всего лишь пример того, что вы наблюдаете по сто раз на дню. И только истинный гений — Галилей — сумел первым провести понятный и убедительный эксперимент в этой области. — Закончив вступительную речь, Холмс вновь посмотрел на Тарквина: — Вы не гений, мистер Бримикум, а инженер Брайсон и подавно. Но тем не менее вы изучали работу брата; ваши познания в теории и ваше понимание поведения объектов внутри инерционного корректора значительно шире, чем у бедного Брайсона.
Тарквин уставился на Холмса, пальцы у него слегка дрожали.
Холмс скрестил руки за головой.
— В конце концов, корабль рухнул всего с каких-то десяти футов. Даже наш Ватсон пережил бы такое падение — возможно, с синяками и сломанными костями. Но ведь Ральфа убило не падение, не так ли? Тарквин, какова масса аппарата?
— Около десяти тонн.
— Это примерно в сто раз больше массы Ральфа. А значит — в специфических условиях инерционного корректора, — корабль летел к полу в сто раз быстрее, чем Ральф.
И тут меня озарило, я сразу все понял. В отличие от моей доброй кабины лифта из примера Уэллса металлическая капсула, двигаясь относительно Ральфа с ускорением, упала бы, как бы «захватив» его. Воображение, совсем некстати, вело меня дальше. Я увидел, как потолок кабины с размаху впечатывается в изумленное лицо Ральфа, за долю секунды до того, как металлическая махина обрушивается на его тело, и оно лопается, будто воздушный шарик…
Тарквин закрыл глаза ладонями.
— Картина того, что случилось с моим братом, до сих пор не выходит у меня из головы. Почему вы мне это рассказываете?
Прежде чем ответить, Холмс повернулся к Уэллсу:
— Мистер Уэллс, давайте проверим вашу наблюдательность. Какой единственный аспект этого дела поражает больше всего?
Уэллс нахмурился.
— Когда мы впервые были в инерционном корректоре с Тарквином, я помню, как заглянул в капсулу и осмотрел пол и кресло пилота, чтобы увидеть следы, свидетельствующие о смерти Ральфа.
— Однако, — заметил Холмс, — доказательства кончины Ральфа — дикие, гротескные — были на потолке, а не на полу.
— Да. Тарквин обратил на это мое внимание, указав на потолок. Но позже, как я припоминаю, уже вы, мистер Холмс, были вынуждены объяснить инженеру Брайсону, куда надо смотреть, и, когда он поднял голову, его лицо исказил ужас. — Уэллс с видом победителя взглянул на Холмса. — Вот наконец симметрия и нарушена. Тарквин знал, куда смотреть, а Брайсон — нет. О чем это нам говорит?
— Пытаясь найти следы гибели Ральфа на кресле пилота и на полу, мы проявили непонимание того, что с ним случилось, — ответил Холмс. — Нужно было, чтобы нам показали это — и Брайсону тоже! Если бы Брайсон хотел убить Ральфа, он выбрал бы какой-нибудь другой способ. Только человек, изучивший свойства гравитационного поля, изменяемого инерционным корректором, мог знать, как перерезанный трос убьет Ральфа.
Тарквин сидел очень тихо, с закрытыми глазами.
— Кто-то вроде меня, вы хотите сказать?
— Это признание, Тарквин? — спросил Холмс.
Тарквин поднял голову и задумчиво посмотрел на Холмса:
— У вас нет никаких доказательств. К тому же Брайсон мог бы меня остановить до того, как я перережу трос. Как вам такой контраргумент? То, что этого не случилось, доказывает его вину!
— Но Брайсона там не было, — ровным голосом сказал Холмс. — Вы все очень ловко подстроили.
Тарквин засмеялся:
— Он завтракал с моей невесткой! Как я мог это подстроить?
— Все дело в яйце к завтраку для Брайсона, которое необычно долго готовилось, — ответил Холмс.
— Опять это яйцо, Холмс! — вскричал Уэллс.
— В то утро, — продолжил Холмс, — и только в то утро, вы, мистер Бримикум, принесли свежие яйца из курятника. Я проверял у экономки. Здесь обычно для завтрака используют яйца суточные или даже более давние. Как вы, Тарквин, несомненно, узнали еще в детстве, поскольку любили кур, свежее яйцо готовится намного дольше, чем суточное, не говоря уже о прочих. В свежем яйце содержится значительное количество прозрачного вещества альбумина, уплотняющего яичный белок. Это не дает яйцу растечься при готовке. Спустя несколько дней альбуминовые слои перерождаются, такое более водянистое яйцо легко растекается по сковородке и готовится быстрее.
Уэллс ахнул.
— Честное слово, Холмс! Неужели ваш разум безграничен?
— О-о-о… — протянул Бримикум. — Но это…
— Мистер Бримикум, — твердо сказал Холмс, отчеканивая каждое слово, — вы не обычный преступник. Но когда я приглашу сюда полицию, они найдут все доказательства, которые только могут потребоваться любому земному суду. Вы сомневаетесь в этом?
Тарквин Бримикум немного подумал, а потом ответил:
— Наверное, нет. — Он ухмыльнулся Холмсу, как не унывающий при проигрыше игрок. — Возможно, я пытался быть слишком умным, думал, что в собственном доме не стану подозреваемым, тем более в убийстве родного брата. Но когда Берти сообщил о вашем приезде, я решил подстраховаться и свалить вину на Брайсона. Я знал о его интересе к Джейн, знал, что у него есть мотив, за который вы ухватитесь…
— И поэтому вы пытались сделать козлом отпущения невиновного человека, — резко прервал его Холмс. Я видел, как он начинает закипать от гнева.
— Итак, дело раскрыто, — констатировал Уэллс. — Скажите мне одну вещь, Тарквин. Если это не ради денег, то зачем?
Тарквин выглядел удивленным:
— Разве вы не понимаете, Берти? Первый человек, побывавший в космосе, обретет всемирную славу на все времена. Я хотел стать этим человеком, хотел полететь на корабле Ральфа в космос, может, даже к другим мирам.
— Но, — возразил Уэллс, — Ральф утверждал, что уже летал до Луны и обратно.