– Нет, что ты, я никакого удовольствия не получил! – запротестовал Дирвен. – И он же сам сказал, что это было давно – в смысле, много рождений назад, и сколько воды с тех пор утекло. Ты, наверное, была древней волшебницей, вот интересно!
– Нет, – Энга оборвала его таким неприязненным тоном, что он на всякий случай от нее отодвинулся. – Я не из древних. Я ушла из Сонхи десять тысяч лет назад, не раньше.
– Погоди, но ведь он говорил, что за это время сделал карьеру, а в Энциклопедии написано, что эта сущность уже несколько сотен тысяч лет входит в число ближайших помощников Акетиса.
– Демоны, в отличие от волшебного народца, не обязаны всегда говорить правду. Давай все-таки выспимся? Больше гостей не предвидится, я надеюсь.
– А если… – он вспомнил о застреленном проводнике и перевел взгляд на темный лес с еле прорисованными в тумане сосновыми стволами.
– Твой второй не придет. Если б собирался, уже был бы здесь. В Хиале умершим открывается больше, чем при жизни. Наверное, он там узнал, кого повел через границу и чем это грозило, и решил не держать на тебя зла. В отличие от Варвесойма с его претензиями, – фыркнув, ведьма подбросила веток в костер и поплотнее закуталась в плащ. – Спокойной ночи. Можешь помолиться за них перед сном.
Дирвен так и сделал. Если за Варвесойма Куглета он мысленно прочитал молитву из чистого формализма, к большему душа не лежала, то за лесовика молился и Кадаху, и Акетису, и Тавше, и к нему самому обращался, горячо благодаря за прощение и желая добрых посмертных путей.
Проснулись они рано, погрелись у костра и зашагали дальше. Вначале Дирвен не мог уловить, что в окружающем мире переменилось – вокруг все те же вековые сосны, и рыхлое облачное небо, и ветер с севера, и в отдалении надрывно вопят пласохи, и синеют в тумане пограничные горы… Потом понял: Энга ведет себя иначе. Если раньше она командовала, язвила, злилась, то теперь искоса бросала на Дирвена из-под длинных темных ресниц чарующие взгляды, а от ее русалочьей улыбки ему становилось жарко и сладко. Аромат водяных лилий и мускуса окутывал ведьму, словно незримая вуаль: закрой глаза – и мерещится, что находишься в каком-то опасном запретном саду среди экзотических цветов.
Означает ли это, что Дирвен ей нравится?
– У тебя уже был кто-нибудь… ну, к кому ты серьезно относилась? – рискнул он задать вопрос.
Она задумалась, потом усмехнулась:
– Можно и так сказать. Один маг в нашем мире. Красивый. Он на меня странно реагировал, как будто все время ждал, что я в любую секунду могу превратиться невесть во что и сожрать кого-нибудь из окружающих. Не думай, между нами ничего не было, – она вздохнула так, словно сожалела о последнем обстоятельстве. – Он меня вдвое старше и много лет подряд нежно любит свою жену. Не удивлюсь, если окажется, что он ей ни разу не изменял.
– А у меня девушка была, – неожиданно для себя признался Дирвен. – Но она такая предательница оказалась, что я не хочу больше иметь с ней ничего общего.
– Расскажи.
И он рассказал о Хеледике. Энга внимательно слушала, тактично поддакивала и сочувствовала, наконец-то он смог отвести душу! Правда, ему показалось, что она выпытывает подробности о песчаной ведьме с каким-то не совсем понятным интересом: словно она из тех неприличных девиц, которые спят с другими девушками. Учитель Орвехт таких не осуждал и даже говорил, что в этом есть свое очарование, но учитель с его баронессами-волшебницами-цветочницами-актрисами-модистками знать не знает, что такое настоящая любовь, когда возлюбленная должна всецело принадлежать тебе и никому больше. Дирвен напрямую спросил, почему она задает такие вопросы, и Энга, смутившись, пробормотала:
– Я только хотела узнать: эта Хеледика намного красивей меня? Ты ведь, наверное, сейчас смотришь и сравниваешь…
Уф, ничего плохого нет в ее любопытстве. Песчаной ведьме она и впрямь уступает: если та хороша, как греза, само совершенство с кошачьими глазами и ниспадающими до пояса волосами лунного цвета, то Энгу, чересчур рослую, хотя и безупречно стройную, с резковатыми чертами лица, большим ртом и треугольным подбородком скорее можно назвать «своеобразно красивой».
– Ты мне нравишься больше, – заверил он покровительственным тоном. – Чего стоит красота, которая предлагает себя каждому встречному? Она отдалась кому попало, лишь бы не умереть, а ты не такая. Самые лучшие на свете девушки – это те, которые берегут свою честь. Ты тоже красивая, только иначе.
На следующий день они впервые поцеловались, и Дирвена снова начали мучить сомнения, потому что после этого он понял, что совсем не умеет целоваться. И Хеледика тоже не умеет. В отличие от Энги. Если она невинна, каким образом могла выучиться таким вещам?
– У нас в Артамириде об этом в книжках пишут, чтобы девушки были готовы к супружеской жизни, – объяснила она, скромно опустив ресницы. – Тебе правда понравилось?
Еще как! Но ревность не отступила. Вдруг и эта обманывает?
– А с тем магом, в которого была влюблена, ты не целовалась?
– Боги свидетели, ни разу. Где с ним целоваться, ему в глаза посмотришь – как будто на нож напорешься. Когда я вернусь в Артамириду, я с ним посчитаюсь. Швырну в эту прекрасную замороженную физиономию противоядие для его дочери и послушаю, что он тогда скажет. Или, может, и слушать не стану. Я этого человека смешаю с грязью.
– Так тебе для этого понадобился «Победитель ядов»? А кто отравил его дочь?
– Никто. Это у нее врожденное. У нас не умеют лечить отравленных магов.
Хоть чего-то в этой Артамириде не умеют, а то у них и экипажи с паровыми машинами летают по воздуху, и горячая вода идет в дома по трубам, и капусту выращивают величиной с кресло – послушать Энгу, так жизнь там по всем статьям лучше, чем в Сонхи.
Несмотря на закравшиеся в душу сомнения насчет ее целомудрия, Дирвена невыносимо к ней тянуло, а она не соглашалась ни на что, кроме сводящих с ума поцелуев, извращенно искусных и томительных.
– Ты сам сказал, что уважаешь только честных девушек, но ведь после того, как я тебе уступлю, я перестану быть девственницей и, значит, потеряю твое уважение, – рассудительно говорила Энга, в то время как ее подведенные угольным карандашом глаза мерцали из-под светлой челки дразняще и насмешливо. – Получается дилемма, которую нам никак не разрешить.
– Но ты же будешь не с кем-то, а со мной! – возражал Дирвен. – Есть же разница…
– Подскажи, в чем тут разница?
– Ну, большая разница… Я же тебе не кто-то другой…
На задворках рассудка мелькнула мысль, что учитель Орвехт, пожалуй, не похвалил бы его за такой невнятный контраргумент, но он был до того распален, что сразу об этом забыл.
Им оставалось всего ничего до лесной избушки, когда Энга сдалась:
– Хорошо… Ты мне нравишься, не буду больше мучить тебя и себя, но сначала ты должен кое-что пообещать.
– Все, что хочешь, пообещаю, – заверил Дирвен, ошалевший от желания.
– Тогда поклянись богами сонхийскими и великими псами, что никогда никому не расскажешь обо мне ничего лишнего, если только я сама не разрешу – что бы ты ни знал обо мне сейчас, что бы ни узнал обо мне в будущем. Маги Ложи потребуют с тебя отчета, от этого никуда не денешься. Можешь им сказать, что Энга Лифрогед – ведьма-путешественница из Артамириды – помогла тебе догнать и обезвредить посланниц Ктармы в обмен на амулет «Победитель ядов» и переход через границу. Насчет демона и всего того, что он обо мне наговорил, ты должен держать язык за зубами. Ни слова о том, что якобы я возвратница и древняя волшебница. То же самое касается чего угодно, что ты можешь узнать обо мне в дальнейшем. Если начнут настаивать на подробностях, объясни, что ты дал зарок помалкивать, так как это было третьим необходимым условием моей помощи.
Недолго думая, он произнес клятву – точь-в-точь как Энга потребовала. Подумаешь, хочет сохранить инкогнито, ничего страшного… Глаза ведьмы блеснули, словно у кошки, поймавшей мышь. Дирвена ее реакция немного насторожила: может, она только этого и добивалась?
– Что ж, теперь нет никаких препятствий для того, чтобы я тебе отдалась, – Энга озорно улыбнулась. – Но давай не здесь, а в тепле под крышей, а то ведь замерзнем.
До избушки дошли засветло. Нальве удалось выходить травницу, та понемногу поправлялась, а ее внук уже накупил по поручению лекарки провизии в дорогу. Все было хорошо, но желание Дирвена той ночью так и не осуществилось: в маленьком бревенчатом домике негде было уединиться, и в придачу Энга заявила, что хочет наконец-то выспаться в человеческих условиях.
– Мы с тобой оттянемся, когда перейдем границу, – подмигнула она Дирвену. – В первой же ларвезийской гостинице.
– Это вы о чем? – строго поинтересовалась Нальва, услышав их разговор.
Он смутился и покраснел, ведьма невинно улыбнулась. Лекарка нахмурилась. В течение некоторого времени две подруги играли в гляделки, потом Нальва сердито сказала:
– Не морочь ему голову, это бессовестно!
– Я и не морочу. Дирвен, не волнуйся, в гостинице получишь то самое, на что так долго и упорно напрашивался.
После этого обе ушли в уголок и начали перешептываться: как будто лекарка отчитывала и стыдила Энгу, а та в ответ ухмылялась.
Такие сцены и во время их путешествия через Разлучные горы не раз повторялись, и еще Нальва почему-то хмыкала, когда ее подруга рассказывала Дирвену об Артамириде. Зато в остальном все было тихо и мирно, лекарка под дланью Тавше, ведьма и амулетчик – не та компания, которую будет донимать волшебный народец.
Поздние заморозки все-таки ударили, на лесных прогалинах и на камнях белели островки снега. По-прежнему дул северный ветер, зуб на зуб не попадал, и в дороге было не до нежностей. Порой Дирвен начинал беспокоиться: он поклялся богами и великими псами, а Энга никакими клятвами себя не связывала, поэтому запросто может обмануть… Вдруг она передумает?
Выйдя на ларвезийской стороне на Предгорный тракт, они в сумерках добрались до постоялого двора «Яблочная дама». Нынешней осенью в этих краях не будет урожая яблок, неурочные холода все сгубили.
Сняли две комнаты на первом этаже, попросили хозяйку согреть воды в купальне. Энга говорила по-ларвезийски весьма неплохо, а Нальва едва могла связать два слова, но, почуяв, что в комнатах наверху есть кто-то больной, сразу же отправилась лечить.
Ведьма искупалась в бадье первая и велела Дирвену, как только он смоет дорожную грязь, не мешкая идти к себе в номер, она будет ждать его там. Хорошо бы им успеть, пока Нальва, которая против их счастья, возится с пациентом.
Не успели. Только начали целоваться, как в дверь постучали, и лекарка потребовала:
– А ну, открывайте! Дирвен, с тобой там все в порядке?!
– Да… – испуганно отозвался Дирвен.
– Иногда моя милая подружка бывает похожа на стерву, – с досадой прошептала ведьма.
Лампу она погасила, объяснив это своим девическим смущением, но на частом оконном переплете белел иней, и белки ее глаз синевато мерцали в темноте, добавляя свиданию таинственности.
– Открывайте, кому сказано! Иначе я дверь сломаю, она из фанеры, еле держится!
Хозяйка «Яблочной дамы» прибежала посмотреть, что за дебош, но, увидев, что шум подняла служительница Милосердной, решила не вмешиваться.
– Увы, лучше не доводить до скандала, – разочарованно вздохнула ведьма, поворачивая ключ.
– Дирвен, ты цел? – встревоженно осведомилась лекарка, с подозрением оглядывая встрепанную после объятий, но еще не успевшую избавиться от одежды парочку. Цела ли Энга, ее, по-видимому, не интересовало.
– И не стыдно тебе, святой женщине, отнимать у детей конфеты? – упрекнула ведьма.
– Кто здесь дети и что ты понимаешь под конфетами?!
– Конфеты были бы для каждого свои…
– Мы уже не дети, честное слово, – поддержал девушку сконфуженный Дирвен. – Пожалуйста, оставьте нас вдвоем.
– Да ты сам не понимаешь, с кем связался! Энга – совсем не то, чем она тебе кажется.
– Нальва… – прошипела ведьма предостерегающе.
– Почем ты знаешь, может, у нее ноги заросли козьей шерстью и хвост под юбкой? У них в Артамириде все такие.
– Нальва, и как же у тебя язык повернулся плести такие несусветные гадости! Можешь призвать в свидетели Тавше, что у меня есть хвост и шерсть на ногах?
Лекарка что-то невнятно пробормотала себе под нос, но клясться не стала, и Дирвен вздохнул с облегчением: значит, все же нет у его возлюбленной никакого хвоста.
– Надо было оставить тебя там, где я тебя нашла, когда ты валялась на берегу моря еле живая, как выброшенная штормом русалка. Я так бы и поступила, если б знала, что ты начнешь вытворять! Ты подумала о том, каково ему будет потом, после тебя?
– Нальва, пойдем, поговорим, – взяв ее за локоть, Энга обернулась через плечо и с сожалением улыбнулась из-за занавеси прямых белесых волос: – Подожди, я вернусь позже.
Дирвен сперва ждал в потемках, потом зажег лампу. Его терзало нетерпение напополам с беспокойством: вдруг у нее и вправду есть какой-то изъян, под одеждой незаметный, о котором она постеснялась ему сказать? Если это уродливое родимое пятно – ничего страшного, можно простить, но, не ровен час, что-нибудь похуже?..
Времени прошло изрядно, а ведьма все не возвращалась. Неужели она не может усыпить Нальву каким-нибудь заклинанием? Он-то думал, что она так и сделает… Наконец стало совсем невтерпеж, и Дирвен отправился на разведку.
В тускло освещенном коридоре чуть поскрипывали чистые половицы. И хозяева, и постояльцы давно легли спать.
Вот их комната. В щелках темно, голосов не слышно – неужели тоже обе уснули?
Из-под двери тянуло холодным сквозняком, как с улицы, это его насторожило, но амулеты молчали, не находя в окружающей обстановке ничего опасного.
Не заперто. Он распахнул дверь да так и примерз к порогу, обескураженно оглядывая пустую комнату.
Ни котомок, ни Энги с Нальвой. Оконная рама приоткрыта, на подоконник намело снега.
Уже понимая, что, если подойти к окну и выглянуть наружу, на белом покрове можно будет увидеть две цепочки следов, Дирвен, сглотнув застрявший в горле комок, прошептал:
– Энга, так тебя, что ли, здесь нет?
5. Лилейный омут
– Это ты виновата!
– Нет, ты виноват!
– Зинта, ты же настояла на том, чтобы мы на ночь глядя сбежали через окно, словно зложители-неплательщики! Я всего лишь уступил тебе, а теперь раскаиваюсь и по-собачьи мерзну.
– Вовсе мы не неплательщики, ты сказал, что продал хозяйке золотое колечко с гранатом, с вычетом разницы за прожитье. Мы оттуда ушли, заплатив по счету, как почтенные люди. Или ты этого не сделал?
– Сделал, не беспокойся, но почтенные люди в окно не лазают. Они по ночам спят и уходят из гостиницы через дверь. Дирвен, паршивец, уже третий сон, наверное, смотрит – вот кому сейчас хорошо, аж зависть разбирает.
Кутаясь в намокшие от сырого снега шерстяные плащи, они шагали по Предгорному тракту в сторону Чарсы, деревни с железнодорожной станцией – там можно будет сесть на поезд, а перед тем купить в лавке пристойную одежду для Эдмара.
Ночь вокруг превратилась в черно-белую круговерть. Если б не плывущий впереди магический шарик, озарявший небольшой кусочек дороги, давно бы уже убрели демоны знают куда и заплутали в потемках.
Вначале белые хлопья падали и таяли, как будто ныряя в блестящую аспидную слякоть. Потом перестали таять. Снег все валил и валил из брюха низко нависшей тучи, холмясь сугробами, налипая на плащи, развешивая в воздухе колышущиеся белесые занавеси. Ветер, примчавшийся с севера, из-за Разлучных гор, налетал порывами.
– На тебя сами боги прогневались – за то, что ты против Дирвена такую злую шутку задумал.
– Нет, Зинта, они прогневались на тебя, потому что ты пренебрегла их милостями и не захотела переночевать в тепле. Еще и некрасиво шантажировала меня тем, что в противном случае мы разойдемся в разные стороны. Поделом тебе. А Дирвен сам на это нарывался, ты же видела.
– Так ведь он принимал тебя за Энгу! Притворялся ты знатно, меня бы тоже обманул, если б я не знала, что ты не девица. И характер так изображал, что она казалась во всех отношениях всамделишной.
– С характером все просто: я постарался представить, какой личностью я мог бы стать, если б родился женщиной – это и есть Энга.
– Не помнишь, до Чарсы далеко?
– С десяток километров.
– А если по-нашему? – Зинта начала сердиться.
– Около восьми шабов. Два с половиной часа ходьбы. При хорошей погоде.
– Вот интересно, кому ты насчет своего мира бубенцы на уши вешал – Дирвену или мне?
– Тавше с тобой, конечно же, Дирвену. Энга Лифрогед прибыла из Артамириды, туда же и вернулась, к общей радости.
– Уж точно, что к радости. Бедный Дирвен…
– И правда бедный, так и не получил своего удовольствия. Видишь, тебе самой теперь его жалко. Может, вернемся?
– Стыда у тебя нет.
– Зинта, знаешь, почему ты помешала нашему счастью? Потому что ты одинокая и злая. От Улгера ушла, с тех пор ни с кем не спишь и другим не даешь, у тебя гормональное бешенство…
– Ах ты, стервец!
Зинта в сердцах пихнула его в сугроб – снега уже намело по колено. Эдмар потерял равновесие, но тут же вскочил и тоже ее толкнул.
– Вот тебе, зложительница!
– Сам зложитель! Найди себе девушку.
– Непременно найду. Я уже знаю, как ее зовут и как называется улица, на которой она живет.
– Кто?
– Девушка, которую я найду. И тебе тоже кого-нибудь найдем.
– А мне не надо, я и так не опасна для окружающих.
– Иди тогда в сугроб!
– Сам иди в сугроб!
Лучше уж азартно пихать друг друга в снег, чем трястись и ежиться от холода. Не сразу они заметили, что вой ветра усилился, и как будто в него вплелось протяжное рычание, а потом Зинта, оглянувшись, ахнула. Снегопад пошел на убыль, но в северной стороне посреди облачной темени мерцало, постепенно увеличиваясь в размерах, светлое пятно.