Хотя могли и так, главное, на что делались ставки.
– Короче, ты хочешь сказать, что сумку в куртку завернул один из милиционеров оцепления, потом ее спрятал и за это поплатился? – закончил Дедков, встал с венского стула, покрутил шеей, потер плечо и снова поморщился. – Тогда почему их было двое? Я про погибших.
– Да понял я. – Митюня посмотрел на Дедкова как на несмышленыша и вздохнул. – Только снова все не так. Братва говорит, что тот, кто отлавливал ментов, не знал наверняка и знать не мог, кто деньги уволок. Выстреливали их поодиночке и…
– Слушай, Митюня, – перебил Терехов, называть его по имени-отчеству у него язык не повернулся бы теперь ни за что. – А кто застрелил того парня на дороге? С ним-то что? Он жив или как?
– Вот! В самую точку, шеф! – Хозяин снова принялся почесывать пузо, с хитрецой улыбаясь во весь рот. – А нет того парня!
– Как нет? Куда же он подевался?
– Пропал! Как уволили его за превышение полномочий, так он и пропал!
– Почему пропал? Может, просто уехал и…
– Да искали его потому что, искали. И к братве нашей подкатывали с вопросами. А все без толку. Парень был одиноким. Родители где-то давно и далеко сгинули. Вот он и… удрал, я думаю, – авторитетно заявил Митюня, со значением выпятив нижнюю губу. – Испугался, когда узнал, кого завалил, и удрал.
И тут, не выдержав накала, Терехов с Дедковым выпалили одновременно:
– А деньги?!
– Хотите знать, почему он их не забрал с собой, когда удирал? Тут что-то одно из двух: либо из машины не он их увел, либо не успел забрать, поспешил удрать, спасая собственную шкуру.
В безвкусно нарядной комнате повисла тягучая тишина, нарушаемая томительными вздохами Митюни. Он устал выразительно таращиться на часы с кукушкой, почесываться и коситься на дверь, намекая, что гостям давно пора бы уже и свалить. Гости в его доме сидели, как урытые. Один – развалившись на диване, как на своем собственном. Второй, побродив по комнате, снова застыл истуканом на стуле возле двери.
Чего, спрашивается, еще надо?! Он и так выболтал все, что можно и нельзя было. За это, если кто узнает повлиятельнее, ему запросто по башке надавать смогут. А они все сидят и сидят.
– Я тут это… – Он прокашлялся, прочищая горло, подернувшееся отвратительной пленкой котлетного жира. – Тороплюсь я…
Они, словно по команде, поднялись и, не поблагодарив и не попрощавшись, двинулись прочь на улицу. Митюня потрусил за ними следом. Быстренько запер дверь и тут же осел на пол, тихонько заскулив от облегчения.
Дедков с Тереховым в два прыжка преодолели загаженную дорожку от крыльца до калитки. До-шли до своей машины, выданной им напрокат. Остановились, глянули друг на друга и по странному стечению обстоятельств снова сказали в один голос:
– Ну что, подведем итоги?…Глава 12
Пристанище она себе все же нашла. Долго рылась в записной книжке, держа ее поближе к свету уличного фонаря, и все боялась, что нужную ей теперь страницу она вырвала когда-то. В тот день, когда зачеркнула телефонный номер за ненадобностью, тогда и вырвала ее.
Но нет, страница была на месте. Рассмотреть, правда, было тяжеловато, что за цифры были под тремя жирными поперечными полосами. Минут пять рассматривала точно. Включила телефон, она отключала его, чтобы поберечь зарядку, набрала нужную комбинацию и с ноющим сердцем принялась ждать.
Не отвечали долго. Упрямый мобильник трижды сбрасывал номер. Она набирала его снова и снова. Наконец…
– Алло, – тихо-тихо, хрипло-хрипло, но все же узнаваемо раздалось в трубке. – Слушаю вас.
– Сонька, привет, – пробормотала Старкова Катерина и виновато шмыгнула носом. – Узнала?
– Ты, что ли, Старкова? – переспросила Софья Каледина без удивления и обиды, что уже обнадеживало.
– Я, – выдохнула и зажмурилась, вспомнив обстоятельства их скандального расставания, чем, собственно, и было вызвано то, что она вычеркнула ее номер из своей записной книжки.
Они разругались вдрызг. И предметом их скандала был… кто бы вы думали? Сандро! Мерзкий красавчик, тогда еще пребывающий ее законным супругом, неожиданно воспылал к Софье Калединой дикой безудержной страстью. Начал издалека, беспричинно то и дело приглашая Софью к ним в гости. То на бутылку хорошего коньяка. То на именины, которых у Сандро в году было, как конь напахал. То на просмотр нашумевшего вестерна. Соньке льстило, она и забегала. И в присутствии Катерины, и без оного.
Старкова – святая простота – ничего не замечала, визитам не препятствовала и никогда бы не усомнилась если не в верности благоверного, то уж в верности своей подружки – точно. А однажды…
А однажды у нее случилось окно на работе. Кому-то неожиданно взбрело в голову перелопатить в канун ее нормального вторника расписание уроков. Катерина пришла, как обычно, ко второму уроку, а у нее вдруг выходной. Не зная, радоваться ей или огорчаться, Старкова поспешила в магазин затариваться продуктами. Потом попутно забрела в библиотеку, нужно было ей кое-что взять там к факультативным занятиям со старшеклассниками. Проплутала таким образом часа два и направилась домой, а там…
А там, как оказалось, ее возвращения никто и не ждал. Там все оказалось в полном разгаре. Разгоряченный Сандро с разгоряченным от вожделения лицом ползал перед Сонькой Калединой на коленях, зацеловывал ее оголенные бедра и ладони до мозолей. Тянулся к ее груди, которую уже высвободил из одежды, и говорил, говорил, говорил.
Катерина ведь сюрприза жаждала. Она ведь вошла потихоньку, не громыхая ключами о тумбочку в прихожей, как поступала обычно. Не шурша пакетами. Не выкрикивая громко имя супруга. Она вошла, крадучись и улыбаясь. Она решила тогда, что своим неожиданным появлением в неурочное время осчастливит его точно.
Осчастливить не получилось. Получилось разгневать. Сандро при ее появлении в гостиной подскочил, как от удара хлыстом. Повернулся к ней, весь разлохмаченный, вздыбленный, как жеребец, и принялся орать. И делать-то ей так не следовало, и следить за ним она не имеет никакого права, и вести себя надобно подобающе возрасту, не уподобляясь школьнице.
Старкова в тот момент на него мало обращала внимания. Она во все глаза смотрела на Соньку Каледину, которая очень сосредоточенно и неторопливо впрягала свою грудь в лифчик, застегивала блузку, одергивала юбку. Потом поднялась, обошла с невозмутимым видом скачущего по гостиной Сандро, приблизилась к подруге и произнесла с достоинством, глядя на нее едва ли не с жалостью:
– Я здесь ни при чем, поняла?
И ушла.
А Старкова заперлась в спальне и проревела там до вечера. Сандро на ночь она к себе не впустила. Утром поцапалась с ним немного, потом примирилась на супружеском ложе. Поверила (!), что он пал жертвой умелого соблазнения искушенной Софьи Калединой, что буквально не давала ему прохода в последние полгода, и… простила ближе к обеду.
Почему простила? Да потому что между ними ничего же не было! Это Сандро сумел ее в этом убедить. И быть не могло, это тоже с его слов. И что, сколько бы Сонька ни билась, ее шансы были равны нулю.
Сандро был прощен, репутация его была отмыта по полной программе, а вот бедной Соньке от нее досталось.
Старкова же не успокоилась. Она же пошла к ней домой, купив по дороге для куражу бутылку водки. Хлебнула из нее изрядно еще в подъезде, выкурила подряд три сигареты. Дождалась, пока ее сердце немного утихомирится и начнет стучать по ребрам тяжело и ровно, и только тогда постучала в дверь подруги.
Та будто ее только и дожидалась. Впустила к себе, проводила на кухню, усадила за накрытый к ужину стол и даже выпила вместе с Катериной пару рюмок, разговаривая с ней хорошо выверенными словами. Но вот когда Старкова принялась ей предъявлять претензии, Софья неожиданно взорвалась, завелась и не могла потом успокоиться в течение получаса.
Поносила она всех и вся, больше всего досталось Сандро – мудаку и бабнику, по ее утверждениям. Попутно Катерине, что терпит такое измывательство, а ведь не дура же. Следом Софья прошлась тяжелой артиллерией по Дедкову, упустившему очередной случай зажить с Катькой долго и счастливо. Он тут как раз второй раз женился. И под финал своей обличительной речи Каледина неожиданно принялась себя жалеть, чем и довела Катерину до белого каления.
Короче, разругались они так, что после этого не то что общаться, по одной улице ходить было неприемлемо. И с тех самых пор ничего друг о друге не слышали. А теперь вот Катерина все же решила позвонить Соньке, чтобы попросить о помощи.
– Сонь, ты это… – Старкова замялась, не зная, как сказать. – Дуешься все еще на меня, нет?
– А ты? – моментально нашлась бывшая подруга.
– Я нет.
– Вот и я тоже. Ты, Катюха, зла на меня не держи. Я ведь знала обо всех его кошачьих проделках. И той ситуацией, в которой ты нас тогда застала, лишний раз хотела все подтвердить и раскрыть тебе глаза на правду, но… Гадко все же получилось, слов нет, гадко. Ты прости, ага! – на одном дыхании выпалила Софья Каледина.
Вот бы тогда так! – едва не ахнула Катерина. Вот сказала бы Сонька тогда так, и ничего бы не было. И дружить бы продолжили, как дружили. И от Сандро бы она много раньше избавилась, не заполучив себе на душу столько ран и шрамов. Как не скажешь, что не было счастья, да несчастье помогло. Вот она, мудрость-то, как в тему!..
– Ты чего звонишь так поздно? Или уже рано?… Не пойму, блин, который час. – Софья протяжно зевнула, потом вдруг затихла и спрашивает осторожно так, с придыханием: – Кать, случилось что-нибудь?
– Случилось, Сонь! Да такое!!!
Ей уже после того, как подруга прощения попросила, захотелось поплакать, а теперь так и вовсе. Она и всхлипнула, не сдержавшись.
– Что?! Ты где вообще? Шум какой-то в трубке.
Шум создавала поливальная машина, для чего-то заехавшая во двор, где проживал теперь ее бывший муженек. Она ревела, фыркала жидкими водяными струйками, не уезжала и не хотела умолкать.
– Я на улице, Сонь.
– Почему на улице? Дома, что ли, нету? – Волнения в ее голосе прибавлялось с каждой минутой. – Выгонять тебя некому, так что тогда?
– Спрятаться мне надо, Сонь. На сколько, не знаю. Ситуация очень серьезная. Опасная, так что можешь сразу отказаться.
– Да пошла ты! – грубо оборвала ее Каледина. – Говори, где ты? Сейчас подъеду и заберу тебя.
Софья Каледина подъехала минут через десять. За это время Катерина успела выплакаться, вволю себя нажалеться, обругать свою самонадеянность вкупе с самодеятельностью, загнавшие ее в такой угол, ну и промерзнуть до костей. Джинсы хоть на ней почти и просохли, но вытянули из нее все тепло. В результате в Сонькину стильную штучку, как та называла свое «Рено», она забралась, стуча зубами.
– Привет, – глянула Каледина на нее исподлобья. – Неважно выглядишь, подруга.
– Ага, и тебе привет. – Катерина попыталась улыбнуться, вышло так себе. – Ты, напротив, очень сексуальна, невзирая на неурочный подъем.
Каледина, не особо заморачиваясь, приехала за ней в коротких шортах и кружевной майке от спального костюма. Шикарное загорелое декольте кого угодно могло свести с ума, разве мог перед таким устоять Сандро?
– И где ты меня станешь прятать, Сонь? – Старкова зажала ладони меж подпрыгивающих коленей. – Ни за что не стала бы тебя втягивать, но… Но дело действительно дрянь, Сонь.
– Прекрати оправдываться, – фыркнула подруга, выезжая со двора. Перед тем как выехать на проспект, кивнула себе за левое плечо и с ухмылкой поинтересовалась: – Чего здесь отиралась? Небось надеялась у Сани своего помощи и сочувствия снискать?
– Типа того, – покаялась Катерина.
– И как? Не пригрел?
– Да пригрел, только на определенных условиях.
– Это на каких же? – Каледина сунула руку меж сидений, выудила откуда-то маленький, с кружку, термос и швырнула его ей на коленки: – Пей! Здесь кофе с коньяком. Тебе сейчас в самый раз. Так что за условия? Переспать небось просился?
Про то, что это условие было ею благополучно выполнено, Катерина умолчала. Она глотнула из термоса, улыбнулась про себя и проговорила:
– Потребовал, чтобы я поделилась с ним деньгами, которые украла.
– Денег ты не крала, я понимаю, – продолжила за нее Софья. – Посему делиться тебе нечем, и пригреть тебя твоему бывшему не получилось. Ну и мудак же он, Катька! Я все время говорила, что он мудак, только узнала ты об этом очень поздно. Ладно, проехали. Так что там за деньги? Почему кто-то решил, что они у тебя?
Катерина выложила ей все как на духу. Про все свои художества, затеянные скорее от скуки и, чего уж тут греха таить, назло Дедкову.
– Ну ты, блин, даешь! – хохотнула Каледина. – Нашла себе приключений, что называется, на свое прекрасное место! Как собираешься выпутываться?
– А я знаю?! Впору утопиться! – Кофе с коньяком погнал по венам застывшую кровь, дышать стало чуть легче. – Для начала не мешало бы залечь на дно, а там посмотрим. Но Хромин этот не успокоится. Он будет землю носом рыть, пытаясь меня достать. Ты рискуешь, помогая мне, в курсе?
– А то! Только не боюсь я этого Хромина-Кирзачева, понятно. Не боюсь! Подумаешь, крутой какой! Кстати, а куда же в самом деле подевались деньги?
– Черт его знает! Но одно хоть хорошо, я теперь точно знаю, что они были! – Катерина расслабленно откинулась на сиденье, она согрелась, немного успокоилась, да и уверенность подруги была очень заразительна. – Все же сомневались, что они были вообще. Тетя Маша тоже поначалу меня за нос водила, а потом все же раскололась. И призналась, что сама грешным делом у алкаша пару сотен купила по дешевке. Даже показала мне их. Так и хранит их между пододеяльниками, прикинь, Сонь!
– Чудные крестьянские дети, ох и чудные! – Каледина взяла курс на выезд из города, пояснив: – Спрячу тебя на даче у себя. Оформлена она на мать, та в третьем браке, фамилия третья, на нее – на эту фамилию – дача и оформлена. Так что отыскать тебя даже через меня станет чрезвычайно сложно. Поживешь, а там посмотрим. Кстати, ты Дедкову не звонила?
– Нет, – буркнула Катерина с неудовольствием.
– Что так? Поссорились?
– Да нет, просто… Жена у него, ребенок, чего туда влезать? Подставлять опять же его под такой удар не хочется, – принялась она рассуждать, умолчав об истинной причине.
Еще звенело в ушах его язвительное замечание о том, что она мало того что дура, так еще и старая. Кто простит?
– Его, стало быть, нельзя, а меня можно? – не поверила Софья с догадливой улыбкой. – Только устаревшими твои сведения, подруга, являются. Нет у него больше жены, у Деда твоего.
– Как нет? А куда она подевалась? – не хотела, да раскрыла рот от изумления Катерина.
– Папуля ее тут в городе шороху навел. Прикатил на машине с правительственными номерами. С охраной! Хотя, по мне, головорезы это, а не охрана никакая. Короче, забрал он и ее, и сына Кирюхиного. И твой Дедков теперича свободен, как для тебя, так и для свершения невозможно трудных дел. Так что, станешь звонить?
– Нет, – коротко отрезала Катерина, отворачиваясь к окну.
– Так я и думала, – кивнула подруга. – Чем он тебя обидел, придурок этот твердолобый? Сказал что-нибудь нелестное? Ты не верь ему, Кать! Злится, потому и ревнует. Ты ведь бог знает куда умчалась. Он и взбеленился. Мог и обидеть под горячую руку, а он ведь горяч, наш Кирюша.
Наш?! Наш Кирюша, она сказала?! Старкова обеспокоенно заерзала на сиденье. Неужели Сонька и над ним успела проделать свои эксперименты на моральную устойчивость? Неужели и он не выдержал натиска пышногрудой чаровницы?
– Не писай, – захохотала в полное горло Каледина, тряхнув вытравленными до снежной белизны волосами. – Дедков мне не по зубам! Он же… Господи, Катька, ну почему вы такие идиоты оба? Он же всю жизнь только тебя и любил. И ты его наверняка тоже. На хрена вам было нужно по бракам скитаться? Давно бы уж трахнули друг друга как следует. Глядишь, не тащились бы мы теперь посреди ночи на край географии…
Про край географии Каледина загнула, конечно же. Поселок, где она прикупила себе шикарный дом в два этажа с флигелем и садом в десять соток, располагался километрах в тридцати от города. Дорога туда была проложена великолепная, катись – не хочу. При любви Калединой к лихачеству домчались минут за десять точно.
– Вот оно, мое Глуховицино, – промурлыкала Софья, сворачивая с асфальта на грунтовку. – Красота тут, Кать, необыкновенная. Посреди деревни пруд с песчаным дном. За поселением через овраг сразу лес. Местные грибами богаты. Я покупаю у них. В морозильнике ведро точно заморожено. Так что захочешь, не стесняйся, жарь, вари. Там и земляники лесной в контейнере литра два. Можешь побаловать себя.
Софья разговаривала неторопливо, на бешеной скорости выворачивая руль в разные стороны, чтобы не дай бог не снести угол чьего-нибудь подворья. Потревоженные собаки подняли оглушительный лай, в некоторых окнах даже свет загорелся.
– Ты бы не привлекала так внимание, Сонь, – посоветовала Катерина с осторожностью. – Мало ли что. Вызовут милицию, еще чего доброго.
– Ну и пусть вызывают. Чего тебе ее бояться? – Каледина еле вписалась в очередной поворот, проехала метров триста и притормозила возле высокого дощатого забора. – Сиди, я сейчас ворота открою. А милиция пущай себе приезжает. Оно, может, и на руку, составим прямо в их присутствии заявление о том, что тебя преследует бандитская рожа с целью…
– Сонь, нельзя мне с милицией-то, – промямлила Старкова, вжимаясь в пассажирское сиденье.
Рассказывая подруге о своих злоключениях, она сочла за благо умолчать о подозрениях в ее адрес, связанных со смертью Ивана Голощихина. Сонька была гражданкой законопослушной, и привлечь ее к ответственности можно было разве что за превышение скорости на дорогах.
– Почему нельзя? – Каледина уже успела отойти от машины и отпереть ворота, а теперь снова вернулась, оперлась кулаками о водительское сиденье и повторила: – Почему тебе нельзя с милицией общаться, Катерина? О чем ты умолчала? Я ведь должна знать, уж извини! Я знать просто обязана!