– Ну как, шеф?
– Здорово, – признался я. – Как только запустим, сразу же отправлюсь в эльфийскую деревню посмотреть на все красоты!
За спиной появился Аллодис, долго всматривался, голос прозвучал деловой и резкий:
– Эльфийской деревни не будет. Сразу делаем древний и прекрасный город. Конечно, наполовину разрушенный, ведь эльфы – древняя раса, что уступает мир людям, но все равно огромный, наполненный всякими архитектурными излишествами…
Ворпед разглядывал созданную моими усилиями эльфийку.
– Хороша?
– Очень, – признался я. – Вот так и не знаешь, где таланты спят. Если бы не взялись за эту байму, разве нарисовал бы такую красоту?
Выпрыгнул слот и замигала полоска, предлагая вписать имя чара. Я подумал, вписал: «Азалинда». Выпрыгнул второй с просьбой поставить профу. Я написал «Хилер». Аллодис подсказал:
– А может, лучше бафер?
– Может, – согласился я, – но у нее такое милое доброе лицо… Одним своим видом будет исцелять… Ты создал шедевр, Ворпед!
Он гордо расправил плечи, огляделся по сторонам, все ли слышат, какой он орел и вообще гений.
Николай, проходя мимо стола Аллодиса, загляделся на экран так, что едва не упал, споткнувшись, ахнул, закричал, тыкая пальцем:
– Та-а-ак, это что у тебя на стене храма? Ты мне скажи, что это?
– Орнамент, – пробормотал Аллодис в недоумении.
– Чего? Ты другому глаза замыливай, а не потомку Тараса Бульбы!.. Я ваши жидовские штучки за версту вижу!
Аллодис испуганно дернулся.
– К-какие?
– А вон то у тебя что? Я тебя спрашивая, жидовская морда, что это?
– Где?
– Вот!
Я подошел, всмотрелся. На стене через равные промежутки линий четко прорисовывается шестиконечная звезда. Трясущийся палец Николая тыкал в эти звезды, сам он раздулся в гневе, став похожим на огромного морского ежа, а вислые запорожские усы поднялись и стали похожими на петропервьи, только вдесятеро массивнее и длиннее.
Аллодис всплеснул руками:
– Да ты что? Это же просто древний символ! Он везде встречается… У халдеев, к примеру…
– Халдеи тоже жиды!
– И у вавилонян…
– Тоже пархатые!
– И в исламе…
– Это ваши родные братья по отцу! Думаешь, не знаю? И вообще у вас там семейная ссора на Востоке, арабы такие же семиты. Убирай эту гадость, никакой пропаганды ислама, сионизма и этого… ламаизма!
Аллодис сказал несчастным голосом:
– Но шестиконечная звезда входит в орнаменты всех древнейших народов! Как и восьмиконечная, семиконечная и даже пятиконечная…
– Ну и что? – гаркнул Николай. – Свастика тоже во все древнейшее! Но после Гитлера ею уже и пользоваться низзя – за фашизмом закрепили. Кто закрепил? Повбывав бы гадов! Эти виноваты в том, что нашу древнюю сваргу-свастику, которой тысячи лет, теперь нельзя… просто рука не поднимается нарисовать, после того, как ее взял своим символом Гитлер! А вот остальные звезды мы у вас скомуниздили, скоро и эту отберем!
Аллодис сказал робко:
– Тогда, может быть, оставим? Будем считать, что уже отобрали?
Николай задумался, повернулся ко мне:
– Шеф, можно на минутку? Ах, вы уже тут! Что значит, настоящий руководитель, все видит и щас этому гаду врежет…
Я сказал с неудовольствием:
– Здесь не два наложенных треугольника, а простой шестиугольник. Это во-первых. Во-вторых, в сером камне в самом деле смотрится чем-то древним. В-третьих, это же город эльфов, а не гномов!
Николай подумал, почесал затылок.
– Ну ладно, эльфы дворяне, по дефолту не могут быть евреями…
– Иди ешь сало, хохляцкая морда, – великодушно разрешил Аллодис, а в спину добавил злорадно: – Но строили все-таки гномы…
Николай нервно дернул плечом, но возвращаться не стал.
Глава 7
Аллодис зацепил мышкой край ландшафта и, высунув язык от усердия, тянул-тянул через экран, а там на месте зияющей пустоты появлялись кустарники, отдельные деревья, холмики, ручьи. Наконец, удовлетворенно вздохнув, начал быстро-быстро насаживать рощи березняка, осинника, поставил вековые сосны, настоящий корабельный бор, но спохватился, что те хорошо растут только на песке и смахнул, а взамен одним кликом посадил роскошную дубовую рощу с вековыми деревьями в три обхвата, стволы в дуплах, под деревьями масса желудей…
– Быстро работаешь, – одобрил я. – Как с геодатами городов?
Он отмахнулся, не отрывая взгляда от экрана.
– Да с ними какие проблемы? Если засунуть два пальца в розетку, протянутые ноги укажут на Север. Теперь Коля точно знает, что Украина не там, а совсем наоборот – на ее месте эльфийский город Полтава, где, между прочим, сало не едят. Да, кстати, название надо заменить. Мне кажется, уже где-то встречалось…
Николай услышал, фыркнул, как большой рыцарский конь крупного феодала.
– Подумаешь! Это не значит, что эльфы – евреи. Мусульмане тоже не едят. А эльфы вообще мяса не потребляют. Они ж вегетарианцы и эти, транссексуалы.
– А транссексуалы при чем?
– Не знаю, – признался Николай. – Но слово какое красивое… А все красивое – эльфам.
– А все золото – гномам, – тихонько и очень ехидно сказал Аллодис.
Николай нахмурился.
– Вы, товарищ Аллодис, эти еврейские штучки бросьте! Мы еще докопаемся, что это у вас за ник такой странный… Я понимаю глубинный смысл гномьего лозунга: «Вся власть гномам!» Па-анимаю, па-анимаю. Но мы, патриоты, бдим. И наши геодаты сдвинуть не позволим. Геодатами Гиркана я занимался, шеф. Все путем! А для остальных городов просто скопируем. Конечно, украсим разными мелкими финтифлюшками, так что никто не заметит, что везде один и тот же город. Будут отличаться больше, чем Москва от Токио, Пекина или Нью-Йорка, хотя на самом деле геодаты и там одни и те же, а разница только в национальных декорациях и прочих особенностях древнего мира.
Скоффин подошел, вставил:
– По сути дела, геодаты всех больших городов мира идут от первой геодаты древнего Рима. А то и Вавилона. Но это только мы видим. А простому народу что… Этот простой даже полагает, что и женщины разные, представляете?
– Пусть полагает, – разрешил я. – Нам нужно, чтобы простой народ был счастлив и покупал нашу байму. А наша задача – вытащить у него каждый лишний рубль!
– Тот, – уточнил Скоффин трезво, – что останется после того, как в кармане простого народа пошарит правительство, налоговая и жена.
Свои фотографии игроки научились натягивать на персонажей еще во втором Симсе. Правда, приходилось повозиться, а не всякий нуб в состоянии освоить даже простенькую прогу, если там больше трех кликов.
Но Ворпед написал алгоритм конвертации и вставил в генерацию персонажа. Теперь любое фото, помещенное на компе, можно перетащить в особый слот, и оно само занимает место среди тех, которые предлагаются для лица. То же самое – для тела целиком и по отдельности, рук и ног на выбор.
Конечно, все мы сперва брали фигуры шварценеггеров и поставляли свои морды, но похихикали и предпочли что-то скромнее. Но это мы, взрослые, а мальчишки наперебой будут выискивать по инету самые крутые и мускулистые фигуры. Да и морды тоже будут подправлять в фотошопе, теперь это просто.
Для женщин тоже возможность брать как фигуры самых именитых фотомоделей и кинозвезд, так и лица или отдельные черты. Можно взять утонченное лицо интеллектуалки кино Пенелопы Круз и дать ей гиперсексуальные губы Анджелины Джоли, мощную грудь Памелы Андерсон и приподнятый зад Кристи Белли, ягодицами которого она давит на спор самые крепкие орехи.
Конечно же, сверхмощная мускулатура преимуществ в байме не дает, потому хилячок, прокачавшихся на десяток лэвелов выше, с легкостью забивает шварценеггеров или колменов, но это всего лишь реальность игры, а мы даже в байме живем в гипервиртуальном мире.
Последние дни идут в спешке, Кулиев скрестил пальцы, поплевал в сторону и сказал с осторожностью прирожденного юриста:
– Тьфу-тьфу, а у нас пока что все идет. Даже с некоторым опережением нашего жесткого графика…
– Какого? – огрызнулся Скоффин. – У нас никакого графика!
Кулиев быстро согласился:
– Кто спорит? Но когда мы решили, что если жать изо всех сил, без выходных и праздников, то за год выйдем на тестовую версию, я не очень в это верил… Но сейчас вижу, тьфу-тьфу, не только справляемся, но и тьфу-тьфу…
– Да пошел ты, верблюд азиатский, весь монитор заплевал! Это тебе не зеркало, туда плюй, шахид. Мы молодцы, но это потому, что для решения проблемы дураки подбирают ключи, умные пользуются отмычкой, а мудрые – дураками и умными. Понял?
– Ну да, – ответил Кулиев и бросил быстрый взгляд в мою сторону. – Здорово ты сумел лизнуть шефу. Изысканно!
На другом конце комнаты Секира откинулся от стола, кулаками потер глаза, потянулся до звонкого щелканья суставов.
– Бутылка пива, – произнес он мечтательно, – а как меняется жизнь… Доживу ли до этого времени?
– Не расслабляйся! – сказал Скоффин предостерегающе. – Кто после этого за тобой здесь будет убирать? До теста четыре дня!
– Не расслабляйся! – сказал Скоффин предостерегающе. – Кто после этого за тобой здесь будет убирать? До теста четыре дня!
Николай, ковыряясь под столом во внутренностям ящика, бормотал:
– Нам админы не помеха, мы зарежем их… для смеха. Ага, на всякую хитрую дырку у запасливого хохла найдется специальный гаечный ключ! Если руки золотые, то не важно, откуда растут, но этого явреям не понять…
Скоффин обернулся:
– Ты чего там под столом пыхтишь?.. Вылезай, мы все свои, про твои тайные пристрастия все знают.
– Это какие? – спросил Николай с угрозой.
– Ну насчет сало, как пингвин, перепрятать в утесах. А ты что подумал?
– Знаешь, – проворчал Николай, – таких, как ты, встречают по одежке, а провожают как му-му. Мы же с тобой интеллигентные люди, говнюк! А ты так про святое… про сало. Кулер не просто издох, а приварился к плате… Хоть автогеном срезай.
– Позови Секиру, – посоветовал Скоффин.
– А он что, механик?
– Он же с прокладкой световолокна сам справился? Значит и с твоим кулером справится!
– Ага, если роза пахнет лучше капусты, то и суп из нее будет лучше? Господи, кто сказал, что евреи что-то понимают? Им у нас, хохлов, учиться, учиться и учиться, Ленин. Кто сказал, не помню. Но сказал хорошо, даже я понял.
Послышался легкий треск, Николай ойкнул, мы замерли, но он гулко хохотнул под столом, и голос раздался, как из глубокой бочки:
– Все, отодрал! Как дед козу, а шеф секретаршу… Кстати, почему в офисе до сих пор нет секретарши?.. Да и офиса почему-то… это разве офис? Подаст мне кто-нибудь кулер со стола? Или мне самому трудиться и вылезать? А потом залезать и снова трудиться?
Я подал крохотную алюминиевую коробочку, Николай снова скрылся под столом. По мне проще бы весь блок вытащить наверх, но Николай страшится нарушить неимоверную путаницу проводов в преддверии начала тестового периода.
Кларисса за год не то слово, что повзрослела, превратилась из девушки-подростка в очень юную женщину, воплощение мужской мечты о прекрасной глупой блондинке, рядом с которой всегда чувствуешь себя умным и даже мудрым. Безукоризненное чистое лицо, огромные ясные глаза, тонко вылепленный носик и пухлые чувственные губы – приковывают восторженные взгляды тех, кто сумеет оторваться от созерцания ее нежной девичьей груди, туго натянувшей тончайшую кисею майки.
– Привет, – прошелестела она нежнейшим голосом и настолько эротичным, что при одних его звуках во мне начали пробуждаться инстинкты хватать и, подобно кролику, поспешно совокуплять. – Закрой рот…
– Извини, – пробормотал я. – Ты была настолько хороша, что я не думал, будто можно еще прибавить… гм… Сколько же я буду ошибаться?
Она довольно улыбнулась:
– Спасибо. Именно это и хотела услышать.
– Что?
– Что я изменилась к лучшему. И насколько изменилась…
Я пробормотал:
– Да, ты права, я именно тот оселок, о который лучше всего точить бритву.
– Это точно, – произнесла она певуче. – Ты мой друг. И твои советы мне очень пригодились. Я никогда не думала, что все мужчины такие примитивные. Никогда не думала, что ловятся даже на самые примитивные комплименты! Женщины разборчивее…
Она обняла меня за шею, по мне пронесся мощный импульс. Нежное зовущее тело прижалось, мягкие губы щекотнули мне ухо, прозвучал довольный смешок:
– Ого, какая мгновенная реакция… Хочешь сразу трахнуть, а потом пообщаемся? Или сперва…
Я хотел благородно сказать, что я мужчина, а не животное, я владыка своих инстинктов, так что сперва пообщаемся, но инстинкты нашли щель, что-то возразили умно и неотразимо, и я понял, что уже трахаю, быстро и неистово, как паук или богомол, и только с последним вздохом облегчения в опустевший мозг хлынула первая порция крови. И то еще не из гениталий, а, видимо, из задницы.
Кларисса медленно разогнулась, на нежных ладонях остался рубец от края стола, в который терпеливо упиралась, прощебетала нежно:
– Я сейчас…
И в самом деле, в ванной пробыла совсем недолго, вышла совершенно голенькая, поинтересовалась:
– Ничего, что я так? Никого не ждешь прямо щас?
– Не жду, не жду, – заверил я. – Если попытаешься одеться, убью на месте!
Она довольно заулыбалась, опустилась за стол, закинув ногу на ногу, так что моему взору открылись не только нежные золотые волосики в низу живота. Здоровая кожа блестит чистотой и свежестью, Кларисса могла бы зарабатывать, рекламируя любую гадость, мол, видите, я ее ем и вот я какая здоровая, или любые диеты или тренажеры, точно так же, как и украшать собой обложки «Плейбоя» или его конкурентов. Ее имя не гремит только потому, что о ней пока никто не знает, кроме меня и тех, с кем она общается. А на уровень выше пока выйти не может, там все схвачено, забито, закрыто, вход только для своих.
Я приготовил и поставил на стол две чашки кофе, пирожные и шоколад. Кларисса наблюдала за мной из-под прищуренных век, хитренькая и лукавая, как своровавшая крупный орешек молодая белка. На длинных ресницах все еще блестят, как жемчужинки, капельки воды, глаза сияют, чистые и ясные, как у ребенка.
– А у тебя ничего не меняется, – заметила она. – Как твоя затея с игрой?
– Продвигается.
– Прибыль есть?
– Пока что убыток в полмиллиона долларов, – ответил я откровенно. – Собственно, я продал все, что у меня было. Теперь закладываю эту квартиру…
Она охнула.
– Зачем?
– Нужны деньги, – пояснил я. – Еще год никакой прибыли, одни убытки.
– А потом?
– Потом… рассчитываем, что все отобьем. Но, сама знаешь, все на это рассчитывают, когда начинают дело. У кого-то получается, у кого-то нет…
Я отвечал с полной откровенностью, не стараясь приукрасить ситуацию. Да и незачем, Кларисса не для меня, таких красоток не случайно рисуют рядом с мультимиллионерами. Они перемещаются из рук в руки, как переходящие призы, их не ревнуют, потому что эти женщины принадлежат по праву тем, кто в этот момент ими владеет, а владеют всегда люди могущественные. И эти женщины в том мире – символ и признак могущества того, кому принадлежат.
Она слушала с полным сочувствием, я же друг, она может со мной по-дружески потрахаться, но не принадлежать мне.
– А как ты? – спросил я. – Подтанцовками, полагаю, не заканчивается?
– Нет, конечно, – ответила она независимо, – но пока все идет медленно. Конечно, трахают меня и продюсер, и режиссер, но они пока что в среднем звене. Даже в самом низу среднего!.. Правда, оба зовут замуж, но какое замуж, я ж еще маленькая! Если бы можно было выйти за обоих, я бы, наверное, не особенно колебалась, все-таки у них большие шансы подняться выше, а так… Вообще-то они друзья и готовы взять в жены для них двоих, но пока что с нашим старомодным законодательством проблемы, а я человек законопослушный.
– В самом деле?
– Законопослушный, – подтвердила она. – Я даже все налоги буду платить! Ну, почти все. Женщины вообще консервативнее мужчин, Я хочу, чтобы все было по закону. Это вам приятно чувствовать себя нарушителями, вас это приподнимает в собственных глазах, а я вот такая скромная…
Я поинтересовался:
– Меня ты в числе претендентов на твою руку не видишь?
Она рассмеялась весело и беззаботно:
– Одно время видела. Но я же говорю, мы, женщины, консервативнее. И осторожнее. Нам очень важна стабильность, а какая стабильность с предпринимателем, который потерпел четыре финансовых краха, а сейчас идет к пятому? Ты не обижайся, ты сильный человек, я тобой восхищаюсь, но…
Я прервал, натужно засмеялся, стараясь не показывать, что меня задело, даже очень задело насчет моих провалов.
– Да, ты права. Только эти двое?
Она грызла печенье, бровки в удивлении взлетели на середину лба.
– Ты что? Таких навалом!
– Заметные есть?
– У меня и чтоб не было?.. Двоих я даже пока придерживаю, присматриваюсь.
Я поинтересовался:
– Эти ребята бюджетники?
Она покачала головой:
– У бюджетников слишком малые зарплаты, а у Стивена и Вольдемара высокие оклады. Один работает менеджером по продаже автомобилей в концерне «Балтимор», а другой старшим менеджером в «Пеплистикон».
– Тогда надо идти за Вольдемара, – сказал я.
– Почему?
– Старший менеджер!
– Не язви, хотя для нас, женщин, это имеет значение: кто старший, а кто младший. Мы ведь мужьями точно так же хвастаемся, как вы женами… Нет, как любовницами! Кстати, у Стивена оклад даже чуть выше, чем у Вольдемара, хотя тот по должности выше.
– Да, – признал я, – это проблема. И как будешь решать?
– Решу, – отмахнулась она. – Не думаю, что стоит выходить замуж до осени. Надо будет поступить в какой-нибудь вуз, родители настаивают… то да се, летний отдых, надо загореть и провитаминиться, а к осени, когда буду на пике формы, кого-то выберу… если не подвернется что-то совсем уж неожиданное и на порядок выше по всем показателям!
– Ты не выйдешь замуж в этом сезоне, – сказал я. – И в следующем. Ты слишком хороша, чтобы вот так превратиться в чью-то жену так рано. На пике формы ты будешь не осенью, а через несколько лет! Вот тогда и стоит выбирать. Но тогда и выбор у тебя будет пошире. И старших менеджеров ты не будешь вообще замечать…