Скрепив сделку рукопожатием и выпив по бокалу шампанского, все-таки у предпринимателей праздник, мировая экономика на подъеме, мы спустились в общий зал. Господина Юсимару тут же подхватили какие-то бойкие люди и увели, явно стараясь понравиться, за моей спиной Аллодис сказал с облегчением:
– Так, теперь тот завод наш… Но стремно все-таки продавать по семьсот долларов то, что нам обходится в девятьсот!
– Не трусь, – произнес я вполголоса. – Эдисону лампочка обходилась в полтора доллара, но он продавал ее за доллар! И нес громадные убытки. Потом снизил себестоимость до доллара двадцати, продолжая продавать по доллару, но убытки понес еще больше, так как продажи резко возросли. Но когда на пятый год снизил себестоимость до девяноста центов, то прибыль сразу перекрыла все расходы, так как его лампочки покупала вся Америка!
– Да знаю, – ответил он. – Вон Билл Гейтс пять лет продавал свою Х-бокс в убыток, пока не приучил к нему весь мир. А за это время и себестоимость снизил… Но одно дело классики, другое – мы…
– Мы тоже классики, – сказал я. – Только пока об этом знаем лишь мы с тобой.
Среди ослепительно красивых женщин одна повернулась в нашу сторону, я мгновенно узнал Клариссу, невозможно прекрасную, изумительную, роскошную, словно Мэрилин Монро в расцвете своей сногсшибающей красоты. Ее глаза изумленно расширились, она торопливо сказала что-то своему спутнику, тщательно одетому господину с широкой лысиной, направилась к нам легкой, почти танцующей походкой.
– Володька, – сказала она, смеясь. – Я рада тебя видеть!.. И тебя допустили на этот праздник? Здесь же одни толстосумы?.. Признавайся, кто тебя провел?
Я развел руками.
– Да вот удалось… Только не говори так громко, а то спохватятся и выведут.
Ее глаза смеялись.
– Что, захотелось тихоокеанского краба по-филиппински отведать? Изумительное блюдо! Но не ври, ты всегда был равнодушен к деликатесам.
– Ну, – пробормотал я, – вкусы меняются.
– Не ври, – повторила она. – тогда почему не растолстел? Что на липосакцию ложишься каждый сезон – не поверю, ты из другого теста.
– А ты как здесь? – спросил я. – Твой Стивен стал бизнесменом?
Она беспечно отмахнулась:
– Не стал. Но я не с ним, я с Гансом. Ты его не знаешь.
– Не с Вольдемаром? Который соперничал со Стивеном?
Она засмеялась.
– Нет, он так и остался старшим менеджером.
– А ты никак вышла за главного?
Она кивнула.
– Меня всегда радовала твоя проницательность. Ганс – главный менеджер отделения компании «РеалКрафт». Он и сумел достать два билета на этот заключительный вечер. У него связи во всех кругах, ему не пришлось даже никого подмазывать и перекупать билеты. Представляешь?
Я огляделся.
– А где он? Не опасается отпускать тебя одну? Тут такие хищники…
– Володька, – сказала она с укоризной, – ты же меня знаешь! Я очень семейный человек! Если у кого и отсосу где-нибудь в коридоре, то только чтобы улучшить карьеру мужа или повысить ему оклад. Кстати, знаешь, сколько он получает? С ума сойти!
– И не говори, – взмолился я. – А то ночь не буду спать, весь иззавидуюсь.
Она кивнула:
– Ты снова прав. Я когда узнала, сразу решила: этот будет мой. И, думаю, это у него еще не конец!
– Я тоже так думаю, – согласился я. – Еще поживет.
Она хихикнула.
– Не конец карьеры, – поправилась она. – Ох, как здорово, когда имеешь возможность бывать в таких местах! Среди таких людей. Подумать только, они ж ворочают десятками миллионов долларов! Даже сотнями миллионов. Мультимиллионеры, ты можешь себе такое представить?
Сзади кашлянул Аллодис.
– Здесь есть даже те, – сказал он почтительно, – что ворочают миллиардами. Володя, нас ждут. Леди, если вы позволите…
Она заулыбалась царственно, Аллодис поклонился, он выглядит куда значительнее меня, и мы пошли через праздничную толпу гостей к выходу.
– До чего же эти существа, – сказал Аллодис, – влюблены в себя и ничего, кроме себя, не хотят замечать. Она даже не сообразила, что ты мог не проскользнуть по чужой контрамарке, а быть далеко не последним гостем. Удивляюсь женской слепоте…
– Пусть, – сказал я великодушно. – Зато красивая.
Он неожиданно хихикнул.
– Представляю ее лицо, если вдруг узнает, что компания, где процветает ее муж, принадлежит концерну, хозяин которого ты и есть.
Глава 15
Сегодня ближе к обеду Николай подошел к окну, отпрянул, всмотрелся снова, уже с испугом на лице. Заинтригованные, подошли Секира и Скоффин, затем Кулиев. Все молчали, наконец и я вылез из за стола.
Улицу запрудила толпа размалеванных для карнавала клоунов. Многие потрясали плакатами, двое развернули длинную ленту баннера, но ветер трепал и сминал, буквы прыгают, надпись не желала складываться во что-то понятное.
Николай сказал озадаченно:
– Чё-то требуют… Пойти узнать, что ли?
– Не ходи, – посоветовал Секира. – Еще какую-нибудь заразу подхватишь.
– Да ты чё? В цирке они моются…
– Какой цирк? Эти никогда не моются, это ж трансвеститы! Они все спидоносцы и… ну, и еще что-то не помню. Но гадкое…
– Тран… трас… тьфу, так и просится на язык «трансконтинентальная корпорация»! Так это мужики, которые бабами одеваются?
– Они не только одеваются, – уточнил педантичный Скоффин. – Они и выполняют ряд их сексуальных функций.
– А-а-а…
Я с грохотом отодвинул кресло. Все оглянулись, я сказал досадливо:
– Работайте! Сам все узнаю. Только их ко всем нашим радостям не хватало.
Лифт опустил на первый этаж, швейцар сказал испуганно:
– Я уже вызвал милицию. Может, вам лучше не выходить?.. Их щас разгонят. ОМОН не любит педерастов.
Я смотрел сквозь бронированное стекло на улицу. Две машины с омоновцами уже прибыли, крепкие ребята высыпали из машин, быстро выстроились в шеренгу, но с места пока не сдвигались.
– У нас уважают права, – сказал я саркастически. – А педерастов с недавнего времени принято считать тоже человеками.
Тяжелая дверь медленно повернулась, я вышел из здания. По ушам хлестнул разноголосый визг, шум, крики, вопли. При моем появлении орать стали еще громче, двинулись было навстречу, но вперед забежали три толстых, как разжиревшие кабаны, мужика в кожаных ремнях на голое тело, удержали.
Из задних рядов, где орали громче всех, вперед пробилась странная пара: мелкий заморенный и погнутый рахитом парень, весь в красных гнилостных прыщах, голое тело перекрещивают, как пулеметные ленты, широкие ремни из черной кожи, жалкое зрелище, когда они поверх колесом вдавленной груди, а второй покрупнее, в женском платье, накрашен страшнее цыганки, кольца в ушах, на пальцах и в носу, причем в носу не пирсинг, а кольцо, как у папуасов. На меня пахнуло жутким смрадом дешевых духов и сроду немытого тела, я задержал дыхание и отодвинулся.
Тот, который в пулеметных лентах, завизжал тонким, как у кастрированного поросенка, голосом:
– Нет, не уходите!.. Вы должны принять наши требования! Если вы тоже живете в культурной стране!
– Принять не обещаю, – буркнул я, – но выслушать могу.
Рахитичный пулеметчик провизжал громче:
– Вот-вот!.. Вы должны все выслушать!
– Послушаю, – отрезал я, – сколько могу. Давайте быстрее, пока вас не разогнали дубинками.
– У нас свобода и культура! – завопил он. – Разве в этой стране не демократия?
– Загораживаете дорогу, – пояснил я.
Бравые омоновцы, поигрывая дубинками, закрылись щитами и начали вытеснять демонстрантов с проезжей части. В прошлый раз, когда разгоняли демонстрацию шахтеров, была лихая драка, пришлось трижды вызывать подкрепление, но с этими справлялись легко, разве что кого-то огрели по голой заднице, а один омоновец, как я заметил, ухитрился одному засадить дубинку в зад по самую рукоять. Тот почему-то не обрадовался, а дико завопил про нарушение прав человека и женевские договоренности восьми президентов.
Пулеметчик-заморыш заговорил быстро, спеша, из-за чего его визг напоминал уже не просто кастрированного, а попавшего под колесо автомобиля поросенка:
– В Реальном Мире совершенно не отражена реальность, в которой живем! Это недопустимо, это возмутительно, это нарушение Конституции и культуры!
Я поморщился.
– Слишком долгое предисловие. Кто вы? Что вы представляете?
– Я, – сказал он гордо, – в Реальном Мире дарк авенджер по имени Торквемада, советник лидера клана Вендженс самого Анисима!
Где-то слышал эти имена, мелькнуло в голове. Кто-то из наших говорил как о достопримечательности баймы…
Всю эту странную демонстрацию вытеснили ко мне на тротуар. По проезжей части поползли автомобили, все сигналили, вспыхивали блицы фотоаппаратов. Толпа ко мне оказалась слишком близко, хотя ее и сдерживали, меня стало подташнивать от гнилостного запаха. Я морщился и задерживал дыхание.
– Ну и что? – спросил я сквозь зубы, стараясь не дышать глубоко.
– Ну и что? – спросил я сквозь зубы, стараясь не дышать глубоко.
– Мы, – продолжил он громче визгливым, как скрежещущая по асфальту жестяная банка, – нетрадиционное меньшинство, которое отстояло свои законные и неотъемлемые права быть трахаемыми мужчинами в этом мире. Теперь настаиваем, чтобы эти высшие достижения цивилизации и культуры были перенесены… или отражены… в Реальном Мире!
Я обалдело помолчал, спросил тупенько:
– А ваш клан… Вендженс… он что, из этих… нетрадиционных?
Он поморщился:
– Пока не весь. Трое-четверо пока еще традиционные, но мы их уломаем. Но дело не в этом…
– А в чем?
Торквемада сказал жарко:
– В Реальном Мире не предусмотрены совокупления с мужчинами! А мы настаиваем, чтобы нас трахали, чтобы мы могли обслуживать мужчин оральным сексом, чтобы нас били и обращались как с женщинами, как с грязными шлюхами…
– Э-э, – сказал я предостерегающе, – по-моему, вы торопите события. Настоящий, в смысле, разносторонний секс только с семидесятого лэвела, а в игре пока ни один человек еще не достиг даже шестидесятого!
В толпе, сжатой омоновцами, раздались возмущенные вопли. Меня буквально прижимали к двери. Я боролся с тошнотой, этот Торквемада в жизни не чистил зубы, из его рта воняет хуже, чем из помойного ведра, которое не выносили с полгода. Я чуть не потерял сознание, когда он дохнул на меня со словами:
– Мы читали проспект и мануал!.. Там только традиционные виды секса!.. А это оскорбительно для высоких культур, ибо только когда меня дерут в зад, я чувствую достижения нашей цивилизации и сравнительно высокой культуры!
Второй, который в женском платье и с большим кольцом в носу, промычал тупенько:
– И я… когда я обслуживаю мужчин… это… вижу культуру.
Я вздохнул.
– Вы тоже из Вендженс?
– Да, – ответил он гордо. – Я тоже дарк авенджер, меня там зовут JustWarrior. Здесь я могу это… ну… орально-генитальным способом, а в игре – нет… Мы добиваемся прав и культуры!
Господи, и это существо о культуре, мелькнула бешеная мысль. Гиммлер при слове «культура» хватался за пистолет, а я бы и от пулемета не отказался. Наверное, к Гиммлеру в офис ломились такие же?
– Хорошо, – сказал я, – ваши пожелания я передам разработчикам. А они посмотрят, смогут ли воплотить такое в… жизнь.
Торквемада завопил:
– Не в жизнь, а в байму!.. В жизни нас постоянно трахают, здесь культура на сравнительной, да, а в байме еще нет этих признаков культуры!
– Я все передам, – пообещал я и, толкнув вращающуюся дверь, вернулся в холл. За мной попытались проникнуть Торквемада и Джаст, но бдительно наблюдавший за происходящим швейцар мгновенно заблокировал дверь. Гомосек и трансвестит попали в ловушку, бешено стучали, кривлялись и что-то орали, но звуконепроницаемые стекла и ювелирная подгонка двери не пропустили ни звука.
Омоновцы, обрадованные хоть каким-то нарушением, воспрянули духом и принялись с великим удовольствием лупить извращенцев. Самых нелепо одетых забрасывали в хищно распахнувшие двери жутковатого вида автобусы. За омоновцами бежали эти, в женских платьях, и умоляли ударить еще, это ж так приятно, когда бьет сильный грубый мужчина…
Обалдевшие омоновцы знаками велели швейцару разблокировать двери, вытащили Торквемаду и JustWarrior'a, помесили на асфальте малость сапогами, но те визжали от восторга, целовали сапоги и просили еще, еще, еще… Наконец омоновцы вкинули их с размаху в распахнутые двери автобуса, сами запрыгнули следом и отбыли с задержанными.
Я поднялся на свой этаж. Меня встречали в коридоре, морды испуганные, как у кроликов, зато глаза вытаращенные, словно у раков в кипятке.
– Ну что, шеф?
– Что это было?
Я сказал устало:
– Все в офис! Еще одна проблема… Мы вообще-то собирались охватить своей баймой весь мир. Так что надо учитывать все запросы…
Скоффин ахнул, сделал большие глаза.
– Шеф, от тебя ли такое слышу?
Я покачал головой:
– Ты не учел, что это не простая игра, а онлайновая. А в байме не только НПС, но и живые игроки. Те самые, что на улице пройдут мимо целующихся мужиков и слова не скажут, а в игре тут же выхватят меч и зарубят обоих. Возможно, ты забыл, что в игре мы все анонимы, так что каждый выплескивает себя таким, какой он есть, а вся политкорректность и комильфо не имеет такого значения. В жизни надо улыбаться и говорить, что в однополых браках ничего страшного, все равны, и прочий бред, а в игре каждый поведет себя так… как хотел бы повести и в жизни.
Скоффин смотрел, набычившись, неприятно улыбнулся.
– Значит, и в игре они будут трахаться за плотно закрытыми дверьми?
Я пожал плечами.
– Мы не в состоянии проследить, чем они занимаются за плотно закрытыми. Может быть, еще хуже: в носу ковыряются! Пусть так и в игре, это никого не оскорбит.
Николай хохотнул:
– А если на улицы виртуального города выйдет демонстрация голых гомосеков с требованием свободы прав?
– И что? – спросил я.
– Дадим?
Я покачал головой:
– Пока что обойдемся без однополой любви. Кто захочет острых ощущений, пусть берет перса противоположного пола. Или заводит твинка и платит за него, за удовольствие надо платить.
– А успеем? Это здесь рилайфники на тротуаре стыдливо отводят взоры. А в виртуале набросятся на такую демонстрацию и быстро всех в капусту.
– А те не будут защищаться?
Я посмотрел с жалостью:
– Полагаешь, что гомосеков уже большинство?
– Ну, нет пока… Извини, упустил. Да, в байме сделают то, что хотят и не решаются в жизни.
Озадачив ядро фирмы этой странной проблемой, я взглянул на часы, охнул и, торопливо попрощавшись, отбыл. Сегодня важное заседание Союза промышленников, месяц тому меня избрали заместителем председателя, чего я, конечно, не добивался. Да и побогаче есть монстры, как вот нефтяные короли или газовые, золотые или алмазные, но были голоса даже за то, чтобы выдвинуть меня в председатели: молод, энергичен, деньги делает самым прибыльным и современным путем: создавая и совершенствуя новейшие технологии.
Я присутствовал только на самых ключевых, когда без меня уж никак не обойтись, но полезные связи к тем, кто готов, сами плывут в руки. Вокруг меня начал создаваться кружок из достаточно опытных и влиятельных предпринимателей, которые по каким-то причинам делают на меня ставку. Кое-какие деньги я вложил в их начинания, вошел в пару консорциумов, в три концерна, еще больше по их подсказкам приобрел малых фирм и, реорганизовав, заставил работать на нас.
«На нас» – это уже не крохотная группка озверевших от безденежья энтузиастов, а конгломерат из тридцати двух студий, что ориентируются на самые высокие технологии: у меня два завода по производству чипов последнего поколения и три группы разработчиков перспективного оборудования.
После одного из заседаний Союза, когда я спешил к выходу, меня перехватил располневший господин в строгом деловом костюме от Адержио.
– Володя…
– Здравствуйте, Сергей Арнольдович, – сказал я, – как здоровье, как жизнь?
Он развел руками.
– Володя, каждый год мой капитал увеличивается примерно на три-пять процентов. Этого достаточно, чтобы я находился в числе преуспевающих. И чтобы мне завидовали. Но дух захватывает, когда смотрю на твой стремительный взлет…
Я засмеялся с неловкостью.
– Ох, взлет… Из-за этого взлета не вижу, что происходит справа и слева. Вам лучше, у вас стабильность. У вас хороший надежный банк.
– Да, – согласился он, – у меня очень солидный банк.
Я кивнул:
– Да. Мне ваш банк нравится.
Он оживился:
– Нам нужны состоятельные клиенты. У нас ко всем индивидуальный подход. Может, перейдешь к нам?
– Это вряд ли, – ответил я честно, – но могу приобрести ваш банк. Мне, пожалуй, пора заиметь свой, а то операций все больше, а с посторонними банками иногда теряем драгоценное время…
Он охнул, даже в лице переменился, в глазах метнулся испуг.
– Ох, Володя… Я даже страшусь о таком подумать! У нас, к сожалению, банк акционерный, и хотя у меня больше всех акций, десять процентов, но ты, конечно же, в состоянии выкупить у рядовых акционеров их акции вплоть до того, что у тебя наберется пятьдесят один процент! Я это понимаю, но пощади Габриэллу…
Я удивился:
– А она при чем?
– Девочка грызет себя, что так крупно ошиблась в тебе. Это я, конечно, виноват, но мои доводы на тот час были безошибочными! Кто мог подумать, что ты окажешься игроком куда более высокого класса…
– Да ладно, – сказал я великодушно, – будем считать, что мне просто повезло.
Он вздохнул.
– Это и я ей говорю, но сам-то знаю, что это не так. И она понимает, что это не везение, а твоя хватка. У меня очень умная и все понимающая дочь. Жаль только, что такие вещи понимаем потом, а не сразу.
На обратном пути намеревался отправиться домой, но сделал крюк и проехал мимо здания нашего офиса. Все окна светятся, даже там, где расположены вспомогательные студии. Я свернул к стоянке, служащий тут же бросился навстречу, убирая табличку с надписью «Только для ТОП».