Харри ничего не слышал.
Вглядывался в темноту.
А потом без всякого предупреждения его ослепил свет.
Уличный фонарь на веранде прямо над ним. Подача электричества возобновилась.
Харри полежал еще пару минут и послушал звук сирен. Машины ездили взад и вперед мимо фасада здания клуба. Поисковые группы. Почти наверняка район уже оцеплен. Скоро они явятся с собаками.
Он не мог скрыться отсюда, поэтому ему надо было попасть в здание.
Харри поднялся, выглянул из-за стены.
Посмотрел на коробочку с красной лампочкой и кнопками у двери.
Год рождения короля. Черт его знает.
Он вспомнил фотографию из какого-то желтого журнальчика и попробовал набрать 1941. Раздалось пищание, он потянул за ручку. Заперто. Подождите, ведь король был младенцем, когда семья уехала в Лондон в 1940-м? 1939. Может, чуть постарше. Харри боялся, что на замке можно набрать только три неправильных варианта, после чего он заблокируется. 1938. Потянул за ручку. Черт. 1937? Зажглась зеленая лампочка. Дверь открылась.
Харри проскользнул внутрь и почувствовал, как дверь позади него захлопнулась.
Звуки исчезли. Он в безопасности.
Харри включил свет.
Раздевалка. Узкие деревянные скамейки. Железные шкафчики.
Только сейчас он понял, как устал. Он мог оставаться здесь до рассвета, до окончания охоты. Харри проинспектировал раздевалку. Раковина с зеркалом посередине стены. Четыре душа. Один туалет. Он открыл тяжелую деревянную дверь в конце раздевалки.
Сауна.
Он вошел внутрь, и дверь мягко захлопнулась за ним. Здесь пахло деревом. Харри улегся на широкую скамейку перед холодной печью. И закрыл глаза.
Глава 30
Их было трое. Они бежали по коридору, держась за руки, и Харри кричал, что, когда придет лавина, им надо будет держаться крепче, а не то они оторвутся друг от друга. И вот он услышал позади шум надвигающейся лавины, сначала грохот, потом рев. А затем она накрыла их белым мраком, черным хаосом. Он держал их руки изо всех сил, но все-таки почувствовал, что они выскальзывают из его ладоней.
Харри проснулся и рывком сел. Посмотрел на часы и установил, что проспал три часа. Он выдохнул, дыхание его было сиплым, как будто он долго его сдерживал. Тело казалось побитым. Шея болела. В голове стучало. И он потел. Так сильно, что пиджак покрылся черными пятнами. Ему не надо было поворачиваться, чтобы понять причину этого. Печь. Кто-то включил в сауне печь.
Харри поднялся на ноги и, пошатываясь, вышел в раздевалку. На скамейке лежала одежда, с улицы доносились звуки ударов ракетки по мячу. Он увидел, что выключатель у двери в сауну включен. Они наверняка хотели, чтобы к окончанию игры их ждала горячая сауна.
Подойдя к раковине, Харри посмотрелся в зеркало. Красные глаза, красное опухшее лицо. Смехотворная повязка на шее из клейкой ленты серебристого цвета, кончик которой врезался в мягкую кожу на горле. Он плеснул в лицо водой и вышел на улицу, где уже светило утреннее солнце.
Трое мужчин, загорелые, как пенсионеры, с тонкими, как у пенсионеров, ногами прекратили игру и уставились на него. Один из них поправил очки:
— Нам не хватает одного человека для игры парами, юноша. Не желаете…
Харри посмотрел прямо на него и постарался говорить спокойно:
— Простите, парни. «Локоть теннисиста».
Он чувствовал их взгляды на своей спине, пока шел по направлению к Скёйену. Где-нибудь поблизости должна быть автобусная остановка.
Трульс Бернтсен постучал в двери начальника отдела.
— Войдите!
Бельман стоял, прижимая к уху телефонную трубку. Он казался спокойным, но Трульс слишком хорошо знал Микаэля. Рука, постоянно поднимающаяся к уложенным волосам, слишком быстрая манера говорить, морщинка на лбу от сосредоточенности.
Бельман положил трубку.
— Трудное утро? — осведомился Трульс и протянул Бельману дымящуюся чашку кофе.
Начальник отдела удивленно посмотрел на нее, но принял.
— Начальник полиции, — сказал Бельман, кивнув на телефон. — Газеты наседают на него по поводу старушки с аллеи Мадсеруда. Дом наполовину расстрелян, и он хочет, чтобы я объяснил, что произошло.
— Что ты ответил?
— Что оперативный центр отправил туда патрульную машину, после того как охранник Западного кладбища сообщил, что в могиле Густо Ханссена кто-то копается. Что осквернители могил смогли скрыться от патрульной машины, но потом на аллее Мадсеруда началась стрельба. Кто-то стрелял в кого-то, проникшего в чужой дом. Старушка в шоке, говорит только, что вломившийся к ней был вежливым молодым человеком ростом два с половиной метра и со шрамом на лице.
— Ты считаешь, что стрельба связана с осквернением могилы?
Бельман кивнул:
— На полу в ее кухне лежали кусочки глины, которые почти наверняка занесены туда с кладбища. Ну и теперь начальник полиции интересуется, не связано ли все это с наркотиками и не начался ли новый передел сфер влияния. В общем, контролирую ли я ситуацию.
Бельман подошел к окну и потер указательным пальцем узкую переносицу.
— Ты поэтому меня позвал? — спросил Трульс, осторожно отпивая из кофейной чашки.
— Нет, — сказал Бельман, стоя к Трульсу спиной. — Меня интересует тот вечер, когда мы получили анонимное сообщение о том, что вся банда «Лос Лобос» соберется в одном из «Макдоналдсов». Ты не ездил на задержание, так ведь?
— Нет, — сказал Бернтсен, закашлявшись. — Я не мог. Я в тот вечер болел.
— Той же болезнью, что и сейчас? — спросил Бельман, не поворачиваясь.
— Что?
— Кое-кто из полицейских удивился, что, когда они прибыли на место, дверь байкерского клуба оказалась не заперта. Они задавались вопросом, как этому Туту, который, по словам Одина, должен был дежурить, удалось смыться. Ведь никто не знал, что мы туда нагрянем. Или как?
— Насколько мне известно, — ответил Трульс, — об этом знали только мы.
Бельман смотрел в окно и покачивался на каблуках, сложив за спиной руки. Покачивался. И покачивался.
Трульс вытер верхнюю губу, надеясь, что пот на ней не заметен.
— Что-то еще?
Покачивался. Верх и вниз. Как пытающийся заглянуть за стену мальчишка, которому самую малость не хватает роста.
— Это все, Трульс. И… спасибо за кофе.
Вернувшись в собственный кабинет, Трульс подошел к окну. И увидел то, что Бельман должен был видеть из своего. Красный плакат, повешенный на дерево.
В двенадцать часов дня на тротуаре перед рестораном «Шрёдер», как обычно, стояла пара страждущих душ и ждала, когда Нина откроет заведение.
— Ух ты, — сказала она, заметив Харри.
— Расслабься, я не буду пиво, только позавтракаю, — успокоил ее Харри. — И мне нужна одна услуга.
— Я про горло, — сказала Нина, придерживая для него дверь. — Оно совсем синее. И что это…
— Клейкая лента, — ответил Харри.
Нина кивнула и отправилась выполнять заказы. Политикой «Шрёдера» было то, что, помимо обычной заботы друг о друге, каждый занимался здесь своими делами.
Харри сел за свой обычный столик в углу у окна и позвонил Беате Лённ.
Услышал автоответчик. Дождался гудка.
— Это Харри. Я недавно встречался с одной пожилой дамой, на которую, наверное, произвел сильное впечатление, поэтому думаю, что в ближайшем будущем мне не стоит приближаться к полицейским участкам. Вместо этого я оставлю два пакетика с кровью здесь, в «Шрёдере». Зайди лично и спроси Нину. Я хочу попросить тебя еще об одной услуге. Бельман занялся сбором ряда адресов в районе Блиндерна. Я хочу, чтобы ты со всей возможной деликатностью сделала копии этих списков, составленных каждой группой, до того как их отправят в Оргкрим.
Харри повесил трубку. Потом он позвонил Ракели. Опять автоответчик.
— Привет, это Харри. Мне нужна чистая одежда подходящего размера, а у тебя в шкафу осталось кое-что с… с того раза. Я решил повысить стандарт и переезжаю в «Плазу», так что, если бы ты отправила туда одежду на такси, когда вернешься домой, было бы…
Харри заметил, что автоматически ищет слово, которое заставило бы ее улыбнуться. Например, «феерично», или «суперски», или «стрррашно хорошо». Но ничего не придумал, поэтому закончил словом «прекрасно».
Нина принесла кофе и яичницу, когда Харри набирал номер Ханса Кристиана. Она предостерегающе посмотрела на него. В «Шрёдере» были более или менее ясные правила, запрещающие использование компьютеров, настольных игр и мобильных телефонов. В этом месте можно было выпить, прежде всего пива, поесть, поговорить или помолчать и почитать газету. Чтение книг находилось в серой зоне.
Харри жестом показал, что разговор продлится всего пару секунд, и Нина милостиво кивнула.
В голосе Ханса Кристиана звучали одновременно облегчение и ужас:
— Харри? Вот черт, ну надо же. Все прошло хорошо?
— По шкале от одного до десяти…
— Ну?
— Ты слышал о стрельбе на аллее Мадсеруда?
— Вот черт! Это был ты?
— У тебя есть оружие, Ханс Кристиан?
Харри казалось, он слышит, как его собеседник сглатывает слюну.
— Мне нужно оружие, Харри?
— Не тебе. Мне.
— Харри…
— Только для самообороны. На всякий случай.
Пауза.
— У меня есть старое охотничье ружье моего отца. Для охоты на лосей.
— Звучит неплохо. Можешь взять его, упаковать во что-нибудь и привезти в «Шрёдер» в течение сорока пяти минут?
— Могу постараться. Что… что ты собираешься делать?
— Я, — сказал Харри, заметив предупреждающий взгляд Нины, стоявшей за стойкой, — собираюсь позавтракать.
Когда Трульс Бернтсен приблизился к кладбищу Гамлебюена, он увидел черный лимузин, припаркованный у ворот, в которые он обычно входил. А когда он подошел ближе, пассажирская дверь открылась и из нее вышел мужчина. Он был одет в черный костюм, а рост его был не меньше двух метров. Мощная челюсть, гладкая челка и что-то неопределенно азиатское во внешности, что Трульс всегда ассоциировал с саамами, финнами и русскими. Пиджак наверняка сшит на заказ и, несмотря на это, похоже тесен в плечах.
Мужчина сделал шаг в сторону и жестом показал, что Трульсу надлежит занять его место на пассажирском сиденье.
Трульс снизил скорость. Если это люди Дубая, то происходит неожиданное нарушение правила о прямом контакте. Он огляделся. Вокруг никого не было.
Он помедлил.
Если они решили избавиться от сжигателя, то это вполне можно сделать таким способом.
Он посмотрел на здоровяка. По его лицу ничего нельзя было прочитать, и Трульс никак не мог решить, хорошо это или плохо, что мужчина не надел солнцезащитные очки.
Конечно, он мог развернуться и уйти. Но что дальше?
— «Ауди Ку-пять», — тихо пробормотал Трульс себе под нос. И сел в машину.
Дверь за ним немедленно захлопнулась. В салоне стало непривычно темно, наверное, все дело в тонированных стеклах. А климат-контроль работал на удивление эффективно, казалось, что внутри машины минусовая температура. На водительском месте сидел человек с лицом росомахи. У него тоже был черный костюм. И гладкая челка. Наверняка русский.
— Хорошо, что ты смог прийти, — произнес голос позади Трульса.
Ему не обязательно было поворачиваться. Акцент. Это был он. Дубай. Человек, которого никто не знал. Никому другому не было известно, кто он такой. Но как Трульсу поможет то, что он знает его имя и видел лицо? Кроме того, нельзя кусать руку, кормящую тебя.
— Я хочу, чтобы ты нашел для нас одного человека.
— Нашел?
— Привел. И передал его нам. Об остальном можешь не беспокоиться.
— Я говорил, что не знаю, где находится Олег Фёуке.
— Речь не об Олеге Фёуке, Бернтсен. Речь о Харри Холе.
Трульс Бернтсен не верил собственным ушам.
— О Харри Холе?
— Ты не знаешь, кто это?
— Черт, знаю, конечно. Работал в убойном отделе. Чокнутый, каких поискать. Алкаш. Раскрыл пару дел. Он что, в городе?
— Он живет в «Леоне». В триста первом номере. Возьми его там сегодня ровно в полночь.
— И как я должен его «взять»?
— Арестуй его. Или ударь. Скажи, что хочешь показать ему свою лодку. Делай, что хочешь, только доставь его в гавань для маломерных судов в Конгене. Остальное мы сделаем сами. Пятьдесят тысяч.
«Остальное». Он говорит о том, чтобы лишить Холе жизни. Он говорит об убийстве. Полицейского.
Трульс открыл было рот, чтобы отказаться, но голос с заднего сиденья опередил его:
— Евро.
Рот Трульса Бернтсена остался открытым, а его «нет» застряло где-то между мозгом и голосовыми связками. Вместо этого он повторил слова, которые вроде бы слышал, но не поверил своим ушам:
— Пятьдесят тысяч евро?
— Ну?
Трульс посмотрел на часы. У него в запасе было чуть больше одиннадцати часов.
Он покашлял.
— Откуда вам известно, что в районе полуночи он будет у себя в номере?
— Потому что он знает, что мы придем.
— Что? — сказал Трульс. — Вы имеете в виду, что он не знает, что мы придем?
Позади него раздался смех. Звук его был похож на работу лодочного мотора. Чух, чух.
Глава 31
В четыре часа Харри стоял под душем на девятнадцатом этаже отеля «Рэдиссон плаза». Он надеялся, что клейкая лента выдержит соприкосновение с теплой водой, которая на краткий миг облегчала боль. Ему дали номер 1937, и когда он брал ключ, в голове у него пронеслась одна мысль. Год рождения короля, Кестлер, синхронизация и все подобное. Харри в это не верил. А вот в способность человеческого мозга находить закономерности даже там, где никаких закономерностей нет, он верил. Поэтому в свою бытность следователем он всегда сомневался. Сомневался и искал, искал и сомневался. Видел закономерности, но сомневался в виновности. Или наоборот.
Харри услышал писк телефона. Легко различимый, но деликатный и приятный звук. Звук дорогого отеля. Он выключил душ и подошел к кровати. Снял трубку.
— Здесь стоит женщина, — сказал портье. — Ракель Фауске. Извините, она говорит, Фёуке. У нее есть кое-что для вас, и она хочет с этим подняться.
— Дайте ей ключ от лифта и отправьте наверх, — сказал Харри.
Он осмотрел висящий в шкафу костюм. Вид у него был такой, будто Харри прошел в нем две мировые войны. Он открыл дверь и обвязал вокруг пояса тяжелое банное полотенце размеров в пару квадратных метров. Сел на кровать и стал слушать. Услышал звонок лифта и ее шаги. Он по-прежнему мог узнать ее по походке. Слегка тяжеловатые, короткие шаги, очень частые, как будто она всегда ходила в узкой юбке. Он на минуту прикрыл глаза, а когда снова их открыл, она уже стояла перед ним.
— Привет, обнаженный, — улыбнулась она, бросила мешки на пол, а себя на кровать рядом с ним. — Что это? — Она провела пальцами по клейкой ленте.
— Импровизированный пластырь, — ответил Харри. — Тебе не надо было приходить самой.
— Я поняла, — сказала она. — Но я не нашла ничего из твоей одежды. Наверное, все пропало во время переезда в Амстердам.
Выбросила, подумал Харри. Что ж, справедливо.
— А потом я поговорила с Хансом Кристианом, и оказалось, что у него есть целый шкаф одежды, которую он не носит. Не совсем твой стиль, но по размеру вы почти одинаковые.
Она открыла мешки, и он с ужасом увидел, как она достает рубашку «Лакосте», четыре пары выглаженных трусов, пару джинсов от Армани с отутюженными стрелками, джемпер, куртку «Тимберленд», две рубашки с игроками в поло и даже пару ботинок из мягкой коричневой кожи.
Она начала развешивать одежду в платяном шкафу, но Харри встал и сделал все сам. Ракель смотрела на него со стороны и улыбалась, теребя прядь волос за ухом.
— Ты бы не купил себе новую одежду, пока этот костюм в буквальном смысле не развалился бы на тебе, правда?
— Ну, — ответил Харри, передвигая вешалки. Одежда была чужой, но издавала слабый, хорошо знакомый запах. — Должен признаться, что я обдумывал покупку новой рубашки и, может быть, двух пар трусов.
— У тебя что, нет чистых трусов?
Харри посмотрел на нее.
— Что ты вкладываешь в понятие «чистые»?
— Харри! — Она со смехом ударила его по плечу.
Он улыбнулся. Ее рука осталась у него на плече.
— Ты горячий, — заметила она. — Как будто у тебя температура. Ты уверен, что в сокрытое под твоим так называемым пластырем не проникла инфекция?
Харри с улыбкой покачал головой. Он знал, что в ране началось воспаление, чувствовал это по пульсирующей тупой боли. Но из своего многолетнего опыта работы в убойном отделе он знал и кое-что другое. Что полиция допросила бармена и посетителей того заведения и узнала, что человек, убивший нападавшего, покинул бар с глубокими ранами на горле и шее. Что полиция предупредила всех дежурных врачей в городе и установила наблюдение за станциями «скорой помощи». А сейчас не время отправляться в тюрьму.
Ракель погладила его по плечу, по горлу и снова по плечу. По груди. И Харри подумал, что она должна слышать биение его сердца и что она похожа на тот телевизор «Пионер», который перестали производить, потому что он был слишком хорош, и это было очевидно, так как черный цвет на его картинке был очень черным.
Он немного приоткрыл окно, насколько это было возможно: в гостинице не хотели, чтобы самоубийцы прыгали из окон вниз. И даже на девятнадцатом этаже они слышали послеобеденный шум: иногда раздавался гудок автомобиля, а откуда-то из другого номера доносилась неуместно запоздалая летняя песенка.
— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он, не пытаясь скрыть сиплость в голосе.
Они так и стояли, ее рука лежала на его плече, а глаза следили за ним, как за сосредоточенным партнером по танго.