— Дай мне целую бутылку.
Рот бармена открылся. В его татуировке EAT над буквой Т была жировая складка.
— Прямо сейчас, — сказал Харри. — А потом я исчезну.
Бармен бросил быстрый взгляд на купюры. Потом снова поднял глаза на Харри. Снял с полки бутылку «Джима Бима», не отводя от него взгляда.
Харри вздохнул, заметив, что в бутылке осталось меньше половины. Он опустил ее в карман пальто, огляделся, попытался придумать запоминающуюся прощальную фразу, но не смог, кивнул бармену и вышел.
Харри остановился на углу улиц Принсенс-гате и Дроннингенс-гате. Сначала он позвонил в телефонную справочную. Потом открыл бутылку. От запаха бурбона его желудок съежился. Но он знал, что не сможет совершить то, что должен, без анестезии. В последний раз он пил три года назад. Надо надеяться, на этот раз все пройдет лучше. Харри взял в рот горлышко бутылки. Запрокинул голову и поднял бутылку вверх. Три года без алкоголя. Яд ударил систему, как напалмовая бомба. Лучше не будет, будет хуже, чем обычно.
Харри нагнулся и уперся вытянутой рукой в стену дома, широко расставив ноги, чтобы в случае чего не запачкать брюки или ботинки.
Он услышал, как позади него по асфальту простучали высокие каблуки.
— Привет, мистер. Я карасивыя?
— Безусловно, — успел ответить Харри перед тем, как его горло наполнилось жидкостью.
Желтая струя ударила в тротуар с приличной силой на большое расстояние, и он услышал, как каблучки удалились, стуча со скоростью кастаньет. Он вытер рукой рот и попробовал еще раз. Запрокинул голову. Виски и желчь потекли вниз. И снова вырвались обратно.
Третий глоток. Нормально.
Четвертый глоток прошел на ура.
Пятый показался небесным удовольствием.
Харри поймал такси и назвал адрес.
Трульс Бернтсен быстро пробирался сквозь мрак. Пересек парковку перед жилым домом, из добрых безопасных окон которого лился свет. Там люди уже достали закуски, принесли кофейники, а может быть, даже пиво, включили телевизоры, поскольку новости уже закончились и начались приятные программы. Трульс позвонил в Полицейское управление и сказался больным. Его не спросили, что с ним, только поинтересовались, собирается ли он провести дома все три дня, на которые не требуется больничный. Трульс спросил, откуда, черт возьми, ему знать, сколько именно дней продлится болезнь? Чертова страна притворщиков, чертовы лицемерные политики, утверждающие, что люди на самом деле хотят работать, если у них есть малейшая возможность для этого. Норвежцы проголосовали за Рабочую партию, потому что Рабочая партия отнесла прогулы к правам человека, и кто, черт возьми, не проголосует за партию, которая предоставляет тебе шанс в течение трех дней самолично провозглашать себя больным, дает карт-бланш, чтобы ты мог сидеть дома и дрочить, или кататься на лыжах, или приходить в себя после попойки на выходных? Рабочая партия, конечно, знала, какая это конфетка, но при этом пыталась выглядеть ответственной организацией, провозглашающей «доверие к большинству населения» и выдающей право прогуливать работу за некую социальную реформу. В таком случае, черт подери, более честно действовала Партия прогресса, которая покупала голоса налоговыми льготами и особо этого не скрывала.
Он целый день сидел и размышлял на эту тему, проверял оружие, заряжал его, проверял, хорошо ли заперта дверь, осматривал все машины, заезжающие на парковку, через прицел винтовки «мерклин», оружия, с помощью которого лет десять назад была совершена попытка покушения. Ответственный за склад конфискованного оружия в отделе К-1 полицейского управления наверняка думал, что она до сих пор находится в его владениях. Трульс знал, что рано или поздно ему придется выйти на улицу за едой, но он ждал, пока стемнеет и на улицах станет немноголюдно. Около одиннадцати, прямо перед закрытием магазина «Рими», он прихватил свой «штейр», выскользнул на улицу и побежал к ближайшему продовольственному. Одним глазом он осматривал выставленные на полках товары, а вторым следил за редкими посетителями магазина. Купил недельный запас мясных фрикаделек «Фьюрдланд». Небольшие прозрачные пакеты с чищеной картошкой, фрикадельками, горохом и соусом. Просто подержать несколько минут в кастрюле с кипящей водой, разрезать пакет, и на тарелку с бульканьем начнет выливаться то, что, закрыв глаза, можно назвать настоящей едой.
Трульс Бернтсен дошел до двери своего подъезда и вставил ключ в замок, как вдруг услышал в темноте позади себя быстрые шаги. Он в отчаянии повернулся, положив руку на рукоятку пистолета, лежащего в кармане пиджака, но увидел только испуганное лицо Вигдис А.
— Я… я вас напугала? — пробормотала она.
— Нет, — коротко ответил Трульс и вошел в подъезд, не придержав ей дверь.
Но она успела протиснуть внутрь свои телеса до того, как та захлопнулась.
Он нажал на кнопку вызова лифта. Напугала? Конечно, черт возьми, он испугался. Его преследуют сибирские казаки, разве этого недостаточно для испуга?
Вигдис А. пыхтела позади него. Она стала такой же толстой, как и большинство из них. Не то чтобы он не мог сказать этого сам, но почему никто до сих пор не развил мысль о том, что норвежские женщины безобразно растолстели, что они не просто умирают от разнообразнейших чертовых болезней, но скоро прекратят репродукцию своей расы и страна станет безлюдной? Потому что в итоге ни один мужчина не заставит себя войти в такие телеса. Собственные в расчет не принимаются, конечно.
Пришел лифт, они зашли в кабинку, и провода взвыли от натуги.
Он читал, что мужчины точно так же набрали вес, но, по его мнению, выглядели они иначе. Их задницы уменьшились, и они стали казаться больше и сильнее. Как он сам. Он выглядел, черт возьми, лучше, чем десять килограммов назад. А вот у женщин появлялся этот колышущийся жир, который всегда вызывал у него желание пнуть, чтобы просто увидеть, как нога погружается в мякоть. Всем было известно, что жир — это новый рак, однако женщины протестовали против истерии вокруг похудания и прославляли «настоящее» женское тело. Как будто то, что они не занимаются спортом и переедают, превращает их в некий лишенный жеманности идеал. Дескать, будь довольна телом, которое имеешь. Лучше сотня умерших от сердечно-сосудистых заболеваний, чем одна умершая от анорексии. А теперь даже Мартина выглядела так же. Конечно, он знал, что она беременна, но все равно не мог освободиться от мысли, что она стала одной из них.
— Похоже, вы замерзли, — произнесла Вигдис А. и улыбнулась.
Трульс понятия не имел, что означает А., но именно такая табличка находилась у ее дверного звонка: «Вигдис А.». У него появилось желание влепить ей оплеуху, правой рукой, изо всех сил, и можно не бояться, что он повредит костяшки пальцев в жире ее щек. Или оттрахать ее. Или сделать и то и другое.
Трульс знал, почему он так злится. Все дело в этом чертовом мобильном телефоне.
Когда они наконец заставили центр связи «Теленора» отследить телефон Холе, они узнали, что он находится в самом центре, а точнее, поблизости от Центрального вокзала. Ни в одном другом месте Осло нет такого большого скопления людей круглые сутки. Так что дюжина полицейских прочесывала людские массы в поисках Холе. Они работали часами. И ничего. В конце концов один сопляк выступил с банальным предложением синхронизировать часы, разойтись по району поисков и назначить одного полицейского, который будет набирать номер Холе в определенную секунду раз в пятнадцать минут. И если кто-нибудь именно в эту секунду услышит телефонный звонок или увидит, как кто-то достает свой мобильник, то ему останется только действовать, потому что этот телефон находится в заданном районе. Сказано — сделано. И они отыскали телефон. В кармане наркомана, сидевшего в полусне на ступеньках лестницы у Вокзальной площади. Он сказал, что «получил» телефон от одного мужика в «Маяке».
Лифт остановился.
— Хорошего вечера, — пробормотал Трульс и вышел.
Позади него закрылись двери, и лифт продолжил движение.
Фрикадельки и фильм на диске. Может быть, первый «Форсаж». Дерьмовое кинцо, конечно, но есть в нем несколько приличных сцен. Или «Трансформеры»: увидеть Меган Фокс и долго и обстоятельно подрочить.
Он услышал ее дыхание. Она вышла из лифта вместе с ним. Сука. У Трульса Бернтсена сегодня вечером будет секс. Он улыбнулся и повернул голову. Но на что-то наткнулся. На что-то твердое. И холодное. Трульс Бернтсен скосил глаза. Ствол оружия.
— Большое спасибо, — произнес хорошо знакомый голос. — Я с удовольствием зайду к тебе.
Трульс Бернтсен сидел в кресле, глядя в ствол собственного пистолета.
Он нашел его. И наоборот.
— Мы не можем продолжать встречаться подобным образом, — сказал Харри Холе.
Он держал сигарету в самом уголке рта, чтобы дым не летел в глаза.
Трульс не ответил.
— Знаешь, почему я предпочитаю пользоваться твоим пистолетом? — спросил Харри, похлопывая по охотничьей винтовке, лежащей у него на коленях.
Трульс продолжал помалкивать.
— Потому что я хочу, чтобы пули, которые найдут в тебе, были выпущены из твоего пистолета.
Трульс пожал плечами.
Харри Холе нагнулся вперед. И Трульс почувствовал запах алкоголя. Черт, да парень пьян. Он слышал рассказы о том, на что этот человек способен в трезвом виде, а сейчас он нализался.
— Ты — сжигатель, Трульс Бернтсен. А вот и доказательство. — Он показал ему удостоверение личности из бумажника, извлеченного из кармана Трульса вместе с пистолетом. — Томас Лундер? Вроде бы именно он забрал наркотики из Гардермуэна?
— Что тебе надо? — спросил Трульс, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла.
Фрикадельки и фильм на диске.
— Я хочу знать, что связывает тебя, Дубая, Исабеллу Скёйен и Микаэля Бельмана.
Трульс вздрогнул. Микаэля? Как, черт возьми, со всем этим связан Микаэль? И Исабелла Скёйен, разве это не дамочка-политик?
— Понятия не имею…
Он увидел, как взводится курок.
— Осторожно, Холе! Спусковой крючок короче, чем ты думаешь, он…
Курок продолжил свое движение.
— Подожди! Подожди, черт тебя подери! — Трульс Бернтсен покрутил языком во рту в поисках мокрой слюны. — Я понятия не имею о Бельмане и Скёйен, а вот Дубай…
— Поторопись.
— Я могу рассказать тебе о нем…
— Что ты можешь рассказать?
Трульс Бернтсен глубоко вдохнул и задержал дыхание. И выпустил из себя воздух со стоном:
— Все.
Глава 39
На Трульса Бернтсена смотрело три глаза. Два со светло-голубыми проспиртованными радужками. И один черный, круглый, как ствол его собственного «штейра». Мужчина, державший пистолет, скорее лежал, чем сидел в кресле, а его длинные вытянутые ноги покоились на ковре. И он произнес хриплым голосом:
— Рассказывай, Бернтсен. Расскажи мне о Дубае.
Трульс дважды кашлянул. Черт, в горле совсем пересохло.
— Однажды вечером, когда я был здесь, мне в дверь позвонили. Я снял трубку домофона, и какой-то голос сказал, что хочет поговорить со мной. Сначала я не хотел никого впускать, но потом этот человек упомянул одно имя и… да…
Трульс Бернтсен провел большим и указательным пальцами по челюсти.
Его гость молчал.
— Было там одно темное дельце, о котором, как я надеялся, никто не знает.
— И какое же?
— Один задержанный. Его надо было научить хорошим манерам. Я думал, никто не знает, что это я его… научил.
— Сильные повреждения?
— Родители хотели написать заявление, но мальчишка не смог указать на меня во время опознания. Я повредил его глазной нерв. Вот ведь удача в невезении, да? — Трульс засмеялся своим нервным хрюкающим смехом, но вскоре остановился. — А теперь этот человек стоял у моей двери, зная о случившемся. Он сказал, что у меня талант проплывать, не попадая в поле зрения радаров, и что за такого, как я, он готов хорошо платить. Он говорил по-норвежски, но очень как-то высокопарно. И с небольшим акцентом. Я впустил его.
— Ты встречался с Дубаем?
— Только один раз. После этого я видел его всего два раза. В любом случае, он явился один. Пожилой человек в элегантном, но старомодном костюме. Жилет. Шляпа и перчатки. Он сказал, что я должен сделать для него. И что он готов за это заплатить. Он был осторожным. Сказал, что после этой встречи у нас не будет прямого контакта, никаких телефонных звонков, никаких электронных писем, ничего, что можно отследить. А меня это устраивало, скажем так.
— И как вы договаривались о сжигательных операциях?
— Мои задания были написаны на надгробном камне. Он объяснил, где расположен этот камень.
— Где?
— На кладбище Гамлебюена. Там же я забирал деньги.
— Расскажи о самом Дубае. Что он собой представляет?
Трульс Бернтсен молча уставился в пространство. Попытался представить себе, как решить эту задачу. И какие последствия будет иметь его решение.
— Чего ты ждешь, Бернтсен? Ты сказал, что можешь рассказать мне о Дубае все.
— Ты понимаешь, чем я рискую, если…
— В последний раз, когда я тебя видел, двое подручных Дубая пытались проделать в тебе дыру. Так что и без этого пистолета, наведенного на тебя, ты загнан в угол, Бернтсен. Выкладывай. Кто он?
Харри Холе смотрел прямо на него. Смотрел прямо сквозь него, как показалось Трульсу. И курок снова начал шевелиться, чем значительно упростил решение задачи.
— Хорошо, хорошо. — Бернтсен поднял руки вверх. — Его зовут не Дубай. Так его называют, потому что его дилеры носят футбольную форму с рекламой авиакомпании, летающей в эту страну. В Саудовскую Аравию.
— У тебя есть десять секунд, чтобы рассказать мне то, до чего я не додумался сам.
— Подожди, подожди, я рассказываю! Его зовут Рудольф Асаев. Он русский, родители его, интеллигенты и диссиденты, стали политическими беженцами, по крайней мере так он заявил на судебном процессе. Он жил во многих странах и говорит приблизительно на семи языках. Приехал в Норвегию в семидесятые годы и стал одним из пионеров в торговле хэшем, можно так сказать. Он всегда оставался в тени, но в тысяча девятьсот восьмидесятом году его сдал один из подручных. В те времена торговля и ввоз хэша карались столь же сурово, как предательство родины. Так что просидел он долго. После тюрьмы он переехал в Швецию и переключился на героин.
— Почти такое же наказание, как за хэш, но аванс лучше.
— Точно. Он создал лигу в Гётеборге, но после убийства полицейского ему пришлось уйти в подполье. Он вернулся в Осло где-то около двух лет назад.
— И все это он тебе рассказал?
— Нет-нет, это я выяснил самостоятельно.
— Вот как? И каким образом? Я думал, что этот человек — призрак, о котором никто ничего не знает.
Трульс Бернтсен посмотрел на свои руки. А потом снова поднял глаза на Харри Холе. Он просто обязан был улыбнуться. Потому что ему часто хотелось кому-нибудь рассказать, как он обманул самого Дубая. Трульс быстро облизал губы.
— Когда он сидел в кресле, где сейчас сидишь ты, он положил руки на подлокотники.
— И?
— Рукав рубашки загнулся, и между рукавом пиджака и перчаткой обнажилась полоска кожи. На ней были белые шрамы. Знаешь, такие, какие остаются после сведения татуировок. И когда я увидел татуировку на руке, я подумал…
— Тюрьма. Он сидел в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, которые ты потом мог сверить с базой данных.
Трульс кивнул. Холе быстро соображал, в этом ему не откажешь.
— Точно. Но после того как я согласился на его условия, он, казалось, немного расслабился. И когда я протянул ему руку, чтобы скрепить договоренность, он стянул одну перчатку. Мне удалось снять пару не очень четких отпечатков со своей руки. И компьютер нашел соответствие.
— Рудольф Асаев. Дубай. Как ему удавалось так долго скрывать свою личность?
Трульс Бернтсен пожал плечами:
— Мы в Оргкриме постоянно видим это: только одно отличает теневых руководителей, которые остаются непойманными, от тех, кого ловят. Малочисленная организация. Мало звеньев. Мало доверенных лиц. Наркокоролей, которые полагают, что безопаснее всего окружить себя армией, всегда загребают. Всегда найдется какой-то неверный слуга, или тот, кто хочет его сместить, или тот, кто готов все рассказать в обмен на уменьшение срока.
— Ты сказал, что, возможно, видел его еще один раз?
Трульс Бернтсен кивнул.
— В «Маяке». Думаю, это был он. Он заметил меня, развернулся в дверях и ушел.
— Значит, это правда, что он расхаживает по городу, как призрак?
— Кто знает.
— А ты что делал в «Маяке»?
— Я?
— Полиции запрещено работать внутри заведения.
— Я знаком с девушкой, которая там работает.
— Ммм. С Мартиной?
— Ты ее знаешь?
— Так это ты сидел там и глазел на нее?
Трульс почувствовал, как кровь прилила к лицу.
— Я…
— Расслабься, Бернтсен. Ты только что себя выдал.
— Ч-что?
— Ты тот надоеда, которого Мартина считала агентом. Ты сидел в «Маяке» в момент убийства Густо, так ведь?
— Надоеда?
— Забудь об этом и отвечай.
— Черт, ты ведь не думаешь, что я… С какой стати мне убивать Густо Ханссена?
— Ты мог получить заказ от Асаева, — сказал Холе. — Но кроме того, у тебя были и личные мотивы. Густо видел, как ты убил человека в Алнабру. Дрелью.
Трульс Бернтсен обдумал сказанное Холе. Обдумал так, как полицейский, который все время, постоянно, ежедневно сталкивается с ложью и должен стараться отличить блеф от правды.