– В Кривичском княжестве хорошо готовят дикую утку. Они ее обливают малиново-брусничным сиропом, а прежде чем сунуть в печь – надевают утробой на глиняную бутылку. Однажды мне довелось попробовать – очень вкусно.
Зоряна не отозвалась. Глеб, погруженный в свои мысли, тоже молчал. Рамон посмотрел на друга и решил из вежливости поддержать разговор.
– А я в детстве любил финики и апельсины, – сказал он.
– Веники из псины? – вскинул брови Хлопуша. Он басовито хихикнул: – Нешто человек козел, чтобы веники жевать? Да и псин есть – дело дрянное. Псина, ежели ее хорошо воспитать, может стать хорошим другом. – Хлопуша покачал вихрастой головой: – Нет, Рамон, ты уж прости, но у вас, италийцев, все не как у людей. У нас, русичей, друзей есть не принято. Разве что в неурожайный год…
Толмач нахмурился. Желание поддерживать разговор у него пропало, и некоторое время путешественники опять ехали в тишине.
Через две версты Хлопуша снова покосился на Зоряну, непонятно ухмыльнулся и медленно проговорил:
– Я тут подумал, Зоряна…
– Хорошо, что хоть тут подумал, – перебила девка. – Там-то у тебя думать не слишком получалось.
– Болтай-болтай, – добродушно произнес здоровяк. – А меня все равно не переболтаешь. А подумал я, девка, о другом. Ежели ты можешь обратиться в кого хошь, то никто с тобой не сравнится в любовных утехах. Что об тебе мужики-то твои говорили?
– Ничего.
– Ничего?
– Потому что некому было говорить. Сторонятся меня мужики, здоровяк. За версту обходят с той поры, как проведали, кто я такая.
– А прежде?
– А прежде я еще не созрела.
– Сколько ж тебе лет, милая?
– Осьмнадцать.
– Выходит, ты до сих пор мужика не пробовала?
– Выходит, так.
Хлопуша качнул головой.
– Ну и ну. И не целовалась даже?
– А тебе какое дело?
– Да никакого. Просто интересно.
– «Интересно, интересно – зад большой, а в дырке тесно», – язвительно проговорила Зоряна.
Хлопуша добродушно засмеялся. А отсмеявшись, сказал:
– А ведь повезет тому мужику, который с тобой свяжется. Сварог свидетель, повезет.
Зоряна нахмурилась, но ничего на это не ответила, лишь раздраженно наморщила нос.
– Или не повезет? – продолжил рассуждать Хлопуша. – Кто знает, какую штуку ты выкинешь? Вот, к примеру, обнимет тебя парень, прижмет к себе, а ты возьмешь да и превратишься в…
– Хлопуша, а Хлопуша, – хмуро перебила его Зоряна. – Ты хлопать умеешь?
– Хлопать? – Здоровяк удивленно моргнул. – Умею.
– Тогда захлопни рот.
Некоторое время здоровяк молчал, придумывая, как бы похитрее да половчее припечатать наглую девицу. А затем, видимо так ничего и не придумав, сказал:
– Злая ты, Зоряна. А я ведь к тебе по-доброму. Можно сказать – всей душой. Жалко мне тебя, хорошая могла бы быть девка, коли б не обратилась в неведомую тварь.
– Ты тоже, – сказала Зоряна.
– Чего тоже? – не понял толстяк.
– Хорошим мог бы стать мужиком, коли б твоя матушка не спуталась с пьяницей и не зачала тебя в обоюдном хмелю.
Здоровяк слегка побагровел.
– Это ты зря, – пробасил он. – Если хочешь знать, я…
– Не хочу! – отрезала Зоряна.
– Но я все равно тебе скажу, что я…
Зоряна прорычала нечто невразумительное, потом повернулась к Рамону и заявила:
– Эй, толмач, вели своему другу заткнуться, не то мне придется превратиться в оборотня и надрать ему задницу.
– Это еще вопрос, кто кому надерет, – пробасил обиженно Хлопуша. – Не родился еще тот оборотень, который мог бы одолеть…
Зоряна пришпорила коня, нагнала Глеба и поехала рядом. Первоход слушал перепалку здоровяка и девушки-чародейки вполуха. Долгая езда верхом повергла его в своего рода дрему. И мысли, проплывающие в голове, были все больше никчемные, будничные, почти пустые.
«Взял ли я с собой эльсинский кофе?… Да, взял… Ох и сложно же было его вырастить… Но еще труднее достать. А в сто крат труднее поверить, что это действительно кофе, а не какая-нибудь похожая дрянь. Спасибо восточным торгашам – показали, убедили, согласились продать. Сперва-то не хотели… „Это наше достояние, это наше достояние…“ Вот погодите, я еще всех славян кофе пить научу… И круассаны печь. И тогда посмотрим, где будет центр средневековой Европы».
Глеб усмехнулся своим мыслям, но тут же стал думать о другом.
«А вот интересно – глотал я бурую пыль перед тем, как мне явился охотник Громол, или нет?… Вроде не глотал, обошелся лишь водкой и олусом. Тогда почему в заветной коробочке осталось так мало бурой пыли?… Мистика какая-то…»
Зоряна, мерно покачиваясь в седле, искоса поглядывала на молчаливого ходока, а потом тихо спросила:
– Отчего такой мрачный, Первоход? Бери пример с толстяка, тот, похоже, всегда в отличном расположении духа.
Глеб открыл тяжелые веки, посмотрел на Зоряну задумчивым взглядом и снова отвернулся. Тогда девушка заговорила снова:
– Может, отпустишь меня, а? Я тебе слово дам, что разбойничать более не стану.
– И без слова не станешь, – небрежно заверил ее Глеб. – А коли станешь: поймаю, засуну в бутылку и заброшу в самый глубокий омут.
Зоряна усмехнулась.
– А я тебя другим представляла. Думала, ты свирепый и страшный. А ты вон какой – добрый, мягкий да податливый.
– И не говори. Порой сам на себя дивлюсь. Другой бы на моем месте заткнул тебе рот кляпом да положил поперек коня, чтоб ты кочки считала. А я терплю.
Зоряна было нахмурилась, но спустя пару секунд согнала с лица тень и улыбнулась.
– Странное дело, – сказала она. – Хочу на тебя обидеться, а не получается. Как думаешь, почему?
Глеб прищурил темные глаза и ответил:
– Потому что на обиженных воду возят, а впереди ручей.
Словно в подтверждение его слов, усталый конь вскинул понурую голову, понюхал воздух ноздрями и радостно заржал. Глеб улыбнулся и погладил его ладонью по шее.
– Скоро, Гнедаш, скоро. Напьешься вволю. А доберемся до поселка, я тебе овса куплю. Будешь есть, пока бока не раздуются.
Зоряна посмотрела на Глеба и с любопытством спросила:
– Ты все еще чувствуешь этого парня?
– Да. Он близко. В шести верстах отсюда. Ждет, кого бы обыграть. И скоро дождется.
3
Игрок Тиш сидел за столом, лениво оглядывая зал кружечного дома. В последнее время путников было маловато, и хорошей игры приходилось дожидаться по многу дней, а то и недель.
Высокого, худощавого парня с гривой темных волос и тяжелым взглядом Тиш отметил для себя сразу. Тот вошел в кружало и с удивлением уставился на волосатые кабаньи головы, прибитые над стойкой. Верный признак того, что посетитель был нездешним.
Однако на богатого купца парень был не похож, а потому Тиш тут же потерял к нему интерес и снова заскучал. Вскоре он стал дремать над кружкой с олусом, и тут негромкий, но близкий голос его окликнул:
– Эй, друг! Это у тебя бруски?
Игрок Тиш открыл глаза и уставился на темноволосого парня. Затем облизнул сухие губы и спросил:
– Кто ты и чего тебе надобно?
– Кто я? – Незнакомец усмехнулся. – Я тот, кто обыграет тебя в бруски.
– Ой ли? – усмехнулся Тиш. – Не много ли на себя берешь, странник?
– Не больше, чем могу унести, рябой. Так как – сыграешь со мной?
Тиш прищурился и снова взглянул на небогатую одежду странника. Стоит ли с таким связываться? Сперва соперник должен проиграться в пух и прах, чтобы затем войти в неистовый раж и поставить на кон годы собственной жизни. А этому и проигрывать нечего. Послать бы его к лешему…
– Только ты и я, – сказал незнакомец, глядя Тишу в глаза. – У тебя, судя по яхонтам на шапке, много серебра. А мне как раз недостает десяти монет до сотни.
– Так ты богач? – заинтересовался Тиш.
Незнакомец усмехнулся.
– Точно! Денег много, а вложить не во что, «Майкрософт» еще не изобрели, а нефть лошадке в зад не вольешь. – Произнеся эти непонятные слова, странник достал из кармана замшевой куртки плотный кожаный кошель и брякнул его на стол.
Тиш взглянул на кошель, затем перевел взгляд на незнакомца и спросил:
– Как тебя зовут, странник?
– Бонд, – ответил тот. – Джеймс Бонд.
– Что ж, Бонд… Если хочешь сыграть, давай сыграем.
…Спустя полчаса Тиш откинулся спиной на бревенчатую стену, перевел дух и сказал:
– Проигрался ты, Бонд. В пух и прах.
– Да уж… – Странник вздохнул. – Проигрался. Ничего не попишешь.
– Небось, хочешь отыграться?
– Хочу. Только поставить на кон мне нечего. Слушай, а может, возьмешь мою куртку? Куртка фирменная, почти не ношенная. Только что из химчистки.
Тиш непонимающе нахмурился.
– Странный у вас, хлынцев, выговор. Куртка у тебя хорошая, Бонд. Однако мне она не нужна.
– Что же мне поставить?
Игрок чуть прищурил свои непроницаемые глаза и вдруг спросил:
– Сколько тебе лет?
– А сколько дашь? – прищурился в ответ странник.
– Думаю, не больше тридцати. Кости у тебя крепкие, мясо тугое, и зубы еще все свои. Жизнь у тебя впереди, Бонд, долгая. Коли не будешь ввязываться в драки, проживешь еще тридцать.
– Сколько тебе лет?
– А сколько дашь? – прищурился в ответ странник.
– Думаю, не больше тридцати. Кости у тебя крепкие, мясо тугое, и зубы еще все свои. Жизнь у тебя впереди, Бонд, долгая. Коли не будешь ввязываться в драки, проживешь еще тридцать.
– Что ты, игрок, какие драки? Я их с малолетства избегаю. Но не пойму, к чему ты клонишь?
– Поставь на кон свои годы. Хочешь – пять, хочешь – десять. А хочешь – все тридцать.
Некоторое время соперники смотрели друг другу в глаза; один – спокойно и серьезно, второй – удивленно и недоверчиво. Затем странник разомкнул губы и проговорил:
– Уж не шутишь ли ты со мной, игрок?
– Не шучу, – сказал Тиш.
Странник почесал ногтями переносицу, подумал, усмехнулся и спросил:
– Ну, а сам-то ты что поставишь?
– Серебро, – ответил Тиш. – По одному дирхему на каждый твой год.
Глеб Первоход (а это, конечно же, был он) чуть прищурил темные глаза. «Неужто этот гад и впрямь может высасывать из людей года?» – подумал он.
– Ну? – снова заговорил игрок Тиш. – Что скажешь, Бонд? Попробуешь отыграться или уйдешь отсюда как есть?
Пару мгновений Глеб колебался, а затем усмехнулся и ответил:
– Отчего ж не сыграть? Ты сам сказал, что мужик я крепкий и жить мне еще долго-предолго. Давай сыграем.
…Прошло еще десять минут.
– Вот дьявол! – севшим голосом проговорил Глеб, глядя на разложенные по столу бруски и не веря своим глазам. – Это невероятно!
Игрок взглянул на него остро и холодно, как палач на жертву, а потом сухо проговорил:
– Ты проиграл, Бонд. Изволь расплатиться.
«И как я это сделаю?» – хотел спросить Глеб, но тут в горле у него пересохло, а глаза заслезились.
Сердце в груди у Первохода стиснула судорога, а колени скрутила боль. Глеб опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Руки его сморщились и покрылись россыпями пигментных пятен. Внутри у Глеба похолодело. Он поспешно схватил со стола серебряный поднос, смахнул с него хлебные крошки и посмотрел на свое отражение. С поверхности подноса на него уставился седовласый, морщинистый старик.
Глеб сглотнул слюну и с ужасом пробормотал:
– О боги… Я старец.
– Да, но еще не все потеряно, – с едва заметной усмешкой проговорил игрок. – Ты на редкость крепкий человек, Бонд, и у тебя в запасе осталось еще года три. Поставь их на кон. Как знать, возможно, на этот раз тебе повезет?
Несколько мгновений оба противника молчали, мрачно и неприязненно глядя друг на друга. Затем стена за спиной у Тиша замерцала и превратилась в отполированный до зеркального блеска бронзовый щит, а Глеб сказал:
– Хорошо. Смешивай бруски.
Когда бруски были розданы, Глеб бросил взгляд на отражение игрока в щите. Брусочки он видел хорошо, а вот то, что было на брусочках… Проклятое стариковское зрение – все плывет перед глазами… Да еще и глаза слезятся…
Тиш перехватил взгляд Первохода. Он быстро оглянулся, но за мгновение до этого бронзовый щит исчез, а стена вновь стала тем, чем она была до превращения, – обыкновенной бревенчатой стеной.
Игрок пожал плечами и снова повернулся к Глебу. В то же мгновение стена снова превратилась в сверкающий бронзовый щит. Первоход потер пальцами дряблые, влажные, морщинистые веки и снова попытался разглядеть отражение брусочков.
На этот раз выступившая от напряжения слеза сработала как линза, и на секунду брусочки Тиша попали в фокус. Глеб усмехнулся и сказал:
– Играю.
Брусочки брякнулись на стол, и на этот раз игрок Тиш уставился на них, раскрыв от удивления рот.
– Ты проиграл, парень, – с облегчением произнес Глеб и провел пальцами по глазам. Три выигранных года улучшили ему зрение и заставили боль в суставах слегка приутихнуть. – А теперь мы продолжим игру, приятель. Я хочу получить обратно все свои годы.
Тиш посмотрел на него свирепым взглядом, сжал пальцы в кулаки и отчеканил:
– Игра закончена, странник Бонд! Мне пора уходить!
Глеб покачал головой:
– Нет. Тебе придется продолжить.
– Но…
Первоход дернул рукой, и стальное дуло ольстры вошло игроку в рот, а палец Глеба лег на спусковой крючок.
– Мы будем играть, – заявил он, со спокойной улыбкой глядя Тишу в глаза. – Хочешь ты этого или нет. Не знаю, слышал ли ты обо мне, но мое имя Первоход, и за несколько лет я убил столько тварей, что ими можно было бы заселить город. Кивни головой, если понял.
Игрок кивнул. Глеб убрал ольстру от лица парня и положил ее на стол. Игрок сглотнул слюну и хрипло проговорил:
– Я знал, что ты непростой человек.
– Ну, а знал, так нечего было играть. Продолжаем!
4
Отыграть удалось все – не только годы, но и серебряные монеты. Глеб то и дело поглядывал на свои руки, снова ставшие молодыми, загорелыми и крепкими, и при этом не мог сдержать радостной и удовлетворенной улыбки.
Ломота в суставах прошла, сердце перестало саднить, седые волосы вновь обрели прежний темно-каштановый цвет. От старческой немощи не осталось и следа.
Игрок Тиш, наоборот, был хмур и зол. Отыграв все, что проиграл, и еще пять серебряных монет сверху, Глеб отложил, наконец, бруски и громко произнес:
– Зоряна, присядь с нами! Твое присутствие будет полезно.
Тотчас бронзовый щит, зеркально сверкающий за спиной у Тиша, снова превратился в стройную, черноволосую девушку. Она подошла к столу, села на лавку и обворожительно улыбнулась игроку.
Он посмотрел на девушку, потом на Глеба, а потом спросил:
– Что вам от меня нужно? Деньги?
Глеб покачал головой.
– Нет.
– Тогда что?
– Мне нужен ты, Тиш.
Веки игрока дрогнули. Несколько секунд он сидел тише шороха травы в безветренный день и бледнее беленой стены, потом медленно усмехнулся и сказал:
– За последние несколько дней ты уже второй, кто знает мое имя.
– Правда? А кто был первый?
– О нем не стоит и вспоминать. Итак, ты знаешь, кто я такой, а я слышал про тебя. Что дальше?
– Дальше? Дальше ты пойдешь со мной, Тиш.
– С какой стати?
– Ты нужен мне.
Тиш молчал.
– Ты не всегда был таким, – сказал Глеб. – Раньше ты был обычным парнем. Однако два года назад в небе пронеслась хвостатая звезда, и она все переменила. С ней… – Глеб кивнул на Зоряну, – произошло то же самое.
– Вот как? – Тиш перевел взгляд на Зоряну. – И что она умеет? Прыгать через веревочку или малевать себе румянами щеки?
– Зоряна, покажи ему что-нибудь, только не пугай, – попросил Глеб.
Зоряна кивнула, посмотрела на Тиша и превратилась в него.
– И что же ты умеешь? – спросила она у игрока мужским баритоном. – Воровать у проезжих непрожитые годы?
Игрок обомлел. С полминуты он хлопал глазами, разглядывая Зоряну, принявшую его собственное обличье, затем с трудом отвел от нее взгляд, посмотрел на Первохода и сказал:
– Ты был прав насчет хвостатой звезды. Но ты был не прав, когда назвал меня парнем. На самом деле я не парень, а глубокий старик. Когда пролетела звезда, мне шел уже девятый десяток. Я был при смерти, но вдруг понял, что могу высасывать из людей жизнь. Минуты, месяцы, годы жизни… Я научился это делать.
– Зачем тебе понадобилось играть? – спросил Глеб. – Ты ведь мог просто забрать то, что тебе нужно.
Рябое лицо Тиша стало еще более смурным.
– Мне было тяжело носить на сердце такую муку, – процедил он сквозь зубы. – И тогда я решил, что все должны решать боги. Выиграю – возьму то, что хочу. Проиграю – оставлю человека в покое.
– Решил обмануть собственную совесть? – прищурился Глеб. – И как, получилось?
– Получилось, – хмуро отозвался Тиш. – Я всегда играл честно. Но удача никогда мне не изменяла. Думаю, боги хотят, чтобы я жил вечно, а не старился, как прочие люди.
– Сколько же ты собрался жить, Тиш? Если посчитать, скольких бедолаг ты обобрал, получится, что у тебя в запасе есть лет триста?
Игрок нахмурился и покачал головой.
– Нет. Один выигранный год дает мне всего месяц жизни. Мое тело живет слишком быстро, оно сжигает время, как безжалостный огонь сжигает сухую траву.
– Бедный… – тихо проговорила вдруг Зоряна.
Глеб и Тиш повернули головы и посмотрели на нее. Девушка смутилась.
– Ну да, бедный, – тихо повторила она. – А разве нет? Украденные годы не идут ему впрок, он стареет в десять раз быстрее, чем мы. Разве это хорошо?
– Это потому, что он уже прожил свою жизнь, Зоряна, – пояснил Глеб. – А теперь живет на проценты от украденного вклада. – Он снова перевел взгляд на Тиша. – И долго ты еще собираешься высасывать из людей жизнь, приятель?
Игрок поморщился.
– Мне давно опостылело это занятие, – глухо проговорил он. – Но я боюсь снова постареть.
Глеб подумал о чем-то, потом чуть прищурил глаза и заявил:
– Есть еще один выход.
– Какой? – навострил уши игрок.
– Умереть молодым. Лучше всего в бою.
Тиш вымученно усмехнулся.
– Да, я тоже думал об этом. Но мне противна мысль о том, что я буду воевать за своего князя. А воевать на стороне врага – еще противнее. Драться с дикими зверями – тоже не выход. Немного чести в том, чтобы быть сожранным волками или бродячими псами. Так что же мне делать?