За обедом Моник с помощью Сержа задала ребятам массу вопросов о них самих, о школе, но очевидно, что более всего ее волновала тема, связанная с Квазимодо. Она тысячу раз переспросила о самых незначительных подробностях и слушала Алису, кивая и улыбаясь. Когда девушка рассказывала о способностях мальчика, Моник сияла и с гордостью поглядывала на Сержа. Очевидно, из нее все-таки выйдет хорошая мать.
Мама Олега, сидевшая рядом с сыном, слушала эти рассказы не перебивая. После обеда она увела Олега во двор.
– Может быть, тебе кажется, что все это интересно и очень круто, – сказала она, кутаясь в чужую кофту, – но я против того, чтобы ты участвовал в этих делах. Моник милая женщина, вы помогли ей, но, пожалуйста, больше ни во что не вмешивайся. И еще… мне бы очень хотелось, чтобы ты держался подальше от Алисы Пановой.
– Мам! Но почему?
– Потому что, – она отвернулась и прошлась вдоль высокой изгороди, отделявшей участок от пустой дороги. – Ты остался у меня один, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– А при чем здесь Алиса? – Олег решительно преградил ей дорогу, и мама все же подняла на него полные печали глаза.
– Она непростая девочка, пойми, Олежка, я чувствую, что из-за нее у тебя могут быть неприятности. Просто поверь моему сердцу…
– Ты говоришь ерунду! – оборвал ее сын. – И схватили тебя вовсе не из-за Алисы и не из-за Квазимодо.
– Я знаю, – она медленно провела рукой по его волосам и просительно заглянула в глаза, – но пообещай, что станешь беречь себя. Твой отец… в нем не было ни капли романтики, стопроцентный прагматизм увлеченного своими идеями ученого… он бредил работой и никогда, даже в самые счастливые мгновения жизни, не принадлежал мне безраздельно. Всегда находилось что-то более важное, и я это чувствовала. Алиса такая же. Для нее тоже важно нечто другое.
– Ты о чем?! – Олег с досадой почувствовал, что краснеет.
– А ты не увлечен ею? Совсем не увлечен?
Теперь настал его черед отвести взгляд и уставиться в землю.
– Подумай. Очень хорошо подумай обо всем, – попросила мама и ушла в дом, оставив его на улице.
Олег постоял немного, слушая, как скрипят на студеном ветру ветви деревьев. Голова была похожа на бурлящий котел. Разговор с мамой затронул какие-то тонкие струны, Олег вовсе не хотел, чтобы они были затронуты…
Наконец, чтобы не думать, он тоже вошел в дом и сел за ноутбук, продолжив расшифровку архивов, скачанных из секретной лаборатории. Это был превосходный шанс отвлечься.
Среди документов попалась папка, содержащая в себе досье клиенток профессора. Похоже, здесь можно отыскать что-то интересное. Но едва Олег взялся за нее, заглянул Серж.
– У меня отличные новости! – объявил француз прямо с порога. – Мои люди нашли цирк мутантов. Пора схватить этого вашего клоуна и побеседовать с ним пристрастно. Ты со мной?
– Конечно! – Олег поспешно вскочил. Папка с информацией никуда не денется, а вот к клоуну-мутанту у него имелись собственные счеты.
Моник, Квазимодо и мама Олега остались в доме, а Серж со своими людьми и Алиса с Олегом на двух джипах поехали разбираться с помощниками профессора. Цирк обнаружился неподалеку от Москвы, в окрестностях города Клина.
Знакомые дико расписанные фургоны стояли на напоминающей свалку заброшенной стоянке, и холодный осенний ветер гонял вокруг мусор и пожухшие мертвые листья.
«Зима на пороге», – подумалось Олегу, когда он шагнул из теплого, хорошо пахнущего нутра машины на промозглый ноябрьский воздух.
Откуда-то навстречу им скользнула едва заметная в наступающих сумерках тень.
– Он здесь, – произнес негромкий голос.
– Спасибо, – Серж пожал исполнителю руку, и тот кивнул в сторону одного из фургонов.
Высокий темноволосый мужчина, один из помощников, прибывших с Сержем, направился к указанному фургону и громко постучал.
Дверь открылась, и наружу выглянула уже знакомая Олегу девочка. Зита или Гита. Впрочем, и то, и другое сразу. При неприятном воспоминании Волков поежился.
Девочка выслушала визитера, что-то ответила и исчезла, а еще минуты через две из фургона вышел уродец. Олег смотрел на него и удивлялся: неужели этот маленький тщедушный человечек, такой жалкий без своего уродливого грима, их враг, один из тех, кто принес им столько несчастий… Один из тех. Главный, конечно, профессор. Но и до него они доберутся.
Клоун, поеживаясь от ветра, подошел к ним и оглядел незваных гостей.
– Ну, чего нужно? – спросил он грубо, и эта интонация показалась Олегу более естественной и правильной, чем когда карлик разливался соловьем и обращался к публике насмешливо и в то же время заискивающе.
– Ты поедешь с нами, – объявил Серж.
– Какого черта?! – уродец отступил на шаг, но тут его схватили под руки с обеих сторон помощники Сержа и мгновенно затолкали в машину.
– Это он? – спросила Алиса, глядя на захлопнувшуюся дверцу.
– А кто же, – Олег пожал плечами. – Правда, без грима они все на одно лицо.
Девушка задумчиво кивнула и повернулась к Сержу.
– Не делайте ему ничего плохого, – попросила она.
Олег едва удержался от того, чтобы не хмыкнуть. Девушки, что с них возьмешь. Они готовы простить всех, даже тех, кто причиняет им боль. Смешно, но, наверное, в этой доброте, становящейся порой жертвенностью, и есть половина их прелести. Непопулярные решения мужчина должен взять на себя – на то он и мужчина, защитник, тот, на ком лежит ответственность за свой дом, за свою семью. И Олег был полностью готов к такой ответственности.
– Все будет отлично, – пообещал Серж, бросив на Олега быстрый взгляд.
Волков кивнул, ощущая ребячью гордость и чувствуя себя равным этому серьезному взрослому мужчине, чувствуя благодарность за доверие и этот тайный сговор. Они все сделают как надо и в то же время не заставят Алису нервничать или идти против своей природы. Мужчины наносят раны, женщины их исцеляют. Так было из века в век, и таков закон жизни.
Уже садясь в джип, он снова увидел девочку.
Она стояла у фургона. Ветер трепал длинные белокурые волосы, а на личике Зиты читалась такая страшная тоска, что у Олега защемило сердце.
– Постойте, – попросил он и шагнул к фургону, но девочка не стала дожидаться его приближения. Испуганно вскрикнув, она бросилась прочь.
Олег не стал ее преследовать и сел в машину.
Они отъехали на достаточное расстояние, затем повернули в небольшой лесок, словно географический атлас, расчерченный пересекающимися тропинками. Должно быть, летом здесь полным-полно грибников, но сейчас было холодно, пусто и сыро. Свет фар вычертил графичные голые ветки, на одной из которых по странному недоразумению еще держался скукожившийся высохший лист.
Олег вышел на улицу. Из второго джипа уже выводили клоуна. Он шел, спотыкаясь, и казался совершенно безвольным. «Кажется, что-то вкололи, чтобы развязать язык», – решил Олег, но озвучивать свою версию не стал, учитывая близость Алисы. Он кинул взгляд на Сержа. Тот едва заметно кивнул. Вот и отлично.
Значит, сейчас они все узнают… А может… Олег не хотел об этом думать, но все же такие мысли бродили где-то на периферии его сознания… может, уже сейчас он услышит что-то об отце. Хорошее или плохое. Впрочем, это не важно. Любой исход лучше изматывающей неопределенности. Он должен знать.
Клоуна поставили перед Сержем, все еще сидящим в машине.
– Оружия при нем не было, – тихо сообщил один из помощников.
Олег пожал плечами: с такой рожей и оружия не требуется. Только покажись – и у неподготовленного запросто случится инфаркт.
– Рассказывай, – потребовал Серж, – что задумал профессор.
Клоун дернулся и затравленно огляделся. На фоне стоящих с обеих сторон от него здоровенных мужиков он казался жалким, и это было неправильно. Что-то неправильное чувствовалось во всей этой сцене. Олег ощутил смутное беспокойство и сжал зубы, пытаясь привести мысли в порядок – что за ерунда. Это Алисина прерогатива – путешествовать по снам и доверять предчувствиям. Он – реалист и твердо стоит на земле.
– Я… я ничего не знаю! – искореженное тельце карлика сотрясла крупная дрожь. – Честное слово, я ничего не знаю! Мое дело – выступать… пугать публику…
– А в свободное от работы время – похищать для профессора заложников и обстряпывать другие грязные делишки, – ледяным, совсем как осенний ветер, голосом добавил Серж.
– Нет! – клоун прижал руки к груди. – Мне ничего такого не доверяют! Мое дело – цирк!.. Я… – его зубы заклацали, и карлик вдруг рухнул на землю. – Пожалуйста, не убивайте меня! Я не виноват! Те, кто приходит на наши представления, сами настоящие уроды! Я не виноват!
– Нет! – клоун прижал руки к груди. – Мне ничего такого не доверяют! Мое дело – цирк!.. Я… – его зубы заклацали, и карлик вдруг рухнул на землю. – Пожалуйста, не убивайте меня! Я не виноват! Те, кто приходит на наши представления, сами настоящие уроды! Я не виноват!
– О чем ты? – сурово спросил Серж.
– Ну… – карлик снова затравленно оглянулся и, сфокусировав взгляд на Алисе, бросился к ней и обхватил девочку за ноги. – Пожалуйста, пожалей меня! Не дай им меня убить!
На лице Алисы отобразилась брезгливость, смешанная с жалостью.
– Вы приходили, чтобы напугать меня, а потом похитили маму Олега, – произнесла она не слишком уверенно.
– Нет, добрая девочка! Это не так! Я виноват, но я не трогал ни тебя, ни чьей-либо мамы! Клянусь!
Клоун казался раздавленным и жалким. Не такое он должен производить впечатление, совсем не такое. Притворяется? Играет на публику? Весьма возможно.
Серж, похоже, решил так же, поскольку вышел из машины, брезгливо отряхнул с носка начищенного ботинка прилипший к нему грязно-бурый лист и, взяв карлика за шкирку, немного приподнял его над землей.
– Хватит пустой болтовни! – велел он резко. – Говори, или умрешь.
Клоун вздрогнул всем телом.
– Пожалуйста! – снова взмолился он. – Я не знаю ничего о делах профессора. Моя работа – выступать. Если вы пришли требовать ответа за то, что наша публика сходит с ума и видит кошмары, в этом виноват не один я!
Интересный поворот. Значит, публика сходит с ума? Значит, представления цирка мутантов как-то влияют на сознание? Олег вспомнил собственные кошмары. Когда они начались? Как раз после посещения цирка. Похоже, уродец говорит правду, но ведь не всю же! Кто, как не он…
– Мы знаем, что ты исполняешь поручения профессора! – Серж что есть силы встряхнул карлика. – Похоже, разговор по душам окончен! Придется…
– Погодите! – Алиса вдруг шагнула вперед, загораживая от Сержа карлика. – А если это все-таки не он? Все карлики так похожи. Тот, которого я видела, был в клоунском гриме, но я вовсе не уверена…
– Гуттаперчевый! – вдруг взвизгнул клоун. – Вам нужен Гуттаперчевый! Это он помогает профессору, я знаю!
– Что за Гуттаперчевый? – переспросил Серж, хмурясь.
– Он гимнаст, и это он убил Зорро…
Олег изо всех сил сжал зубы. Ну вот, они схватили не того! Как легко запутаться в этих карликах!
– И где же этот Гуттаперчевый сейчас? – спросил Серж голосом, не предвещающим ничего хорошего.
Клоун сжался.
– Я не знаю, – забормотал уродец, – он постоянно уезжает по поручениям профессора… Пожалуйста, не говорите никому, что я его выдал! Он страшный человек, и он убьет меня!
Вот так поворот! Олег оглянулся на Алису. Лицо девушки не выражало ничего, а взгляд казался остекленевшим.
– Алиса! – Олег схватил ее за руку и затряс. Это вовсе не похоже на шутку. Неужели она опять впала в транс? Знал же он, что добром хождение по снам не закончится! Оно не идет ей на пользу, но Панова не жалеет себя. Словно специально!..
Девушка вздрогнула, моргнула и наконец посмотрела на Олега. Осознанно посмотрела.
– Нам нужно срочно возвращаться! – крикнула она испуганно. – Там беда! Серж, пожалуйста, не теряйте ни секунды!
* * *Проникнуть в дом оказалось парой пустяков. Высокий забор даже не замедлил движения его гибкого, отлично натренированного тела. Карлик перемахнул его не заметив. У ворот дежурил один из людей француза. Единственный человек, представлявший опасность. Снять его тоже не составило особого труда. Один выстрел из духовой трубки – точно такой же, каким он убил в цирке Зорро, – и мужчина тяжело повалился на землю, дернулся и затих. Яд был прекрасный и обеспечивал всякому нормальному человеку мгновенный паралич. Вот Зорро – тот был ненормальным, у него в теле скопилось столько всякой гадости, что наездник прожил еще целую минуту и успел что-то наболтать.
Пнув по пути мертвого часового, карлик открыл засов на воротах, но распахивать створки пока не стал: с теми в доме он справится сам, зачем заранее поднимать панику.
Обойдя дом, он обнаружил удобное для подъема место, подпрыгнул, ухватившись за ветку, и тут же встал на ней на ноги: тяжелая цирковая подготовка сослужила, как всегда, добрую службу. Столь же легко он оказался на следующей ветке. Чердачное окно было закрыто. Добраться до него с дерева стало бы проблемой для обычного человека. Но, конечно, только не для него. Раскачавшись, карлик умело бросил свое тело к окну, уцепился за раму… Рывок – и он уже внутри.
Чердак пах пылью и сыростью. Сразу чувствовалось, что долгое время дом стоял заброшенным.
Без интереса оглядевшись, карлик скользнул по лестнице вниз.
Первая женщина оказалась в небольшом кухонном помещении. Она мало интересовала карлика, пусть люди профессора заберут ее сами, когда придет время.
Он бесшумной тенью двинулся дальше. В комнате были те, кто интересовал его гораздо больше: такой же, как он сам, ущербный уродец и красивая, пахнущая дорогими духами женщина.
Вот и сейчас ноздри его вздрогнули, втягивая знакомый манящий запах, а зубы едва слышно скрипнули.
Француженка сидела у кровати, склоняясь над безобразным ребенком, и бормотала что-то певучее, от чего в глубине нутра Гуттаперчевого скрутилась тугая пружина, а дыхание затруднилось.
Она наклонилась, гладя ребенка по голове, и кровь вскипела от бешенства. Должно быть, она ударила ему в голову и застелила глаза бурой пеленой. ЕГО никогда так не ласкали, никогда не мурлыкали нежную ерунду. То, что должно было достаться ЕМУ, по какой-то нелепой случайности оказалось предназначено другому. Почему? Разве этот немощный хилый уродец, не способный даже двигаться самостоятельно, больше него достоин любви?! Разве он красивее, умнее, благополучнее? Разве он прошел через те ужасы, которые выпали на долю того, у кого даже имени не было – только цирковая кличка Гуттаперчевый?!
Он уже знал, что жизнь несправедлива и пристрастна, что у нее есть собственные любимчики, баловни, не заслужившие счастья абсолютно ничем, мало того, не понимающие собственного счастья и думающие, что все это – нормальное тело, семья, родители – все это дается им просто так, как само собой разумеющееся, задаром. Он знал, что есть и другие – такие, как он, изначально преданные и обреченные на страдания. И тот уродец, над которым так заботливо склонилась сейчас женщина, должен быть таким, как он сам. Почему же судьба вдруг возлюбила его? Почему любовь досталась тому, кто ее не заслужил? Это НЕСПРАВЕДЛИВО. Несправедливо даже для и без того несправедливой судьбы.
Должно быть, зубы скрипнули слишком сильно, потому что женщина вдруг обернулась.
Встретилась с ним взглядом и вдруг всё поняла. Гуттаперчевый почувствовал это по ее побелевшим от страха глазам, по дрогнувшим губам и невольному жесту, которым она загораживала кровать с уродцем. Даже в такой момент она попыталась его защитить!
Это переполнило и без того полную до краев чашу его терпения.
Сквозь стоящий в глазах кровавый туман он смутно различал комнату, зато четко видел… или даже скорее ощущал ту, что причинила ему неимоверную боль. Ту, которой следовало ответить за все, что сделали с ним. За то, что ОНА сделала с ним. Ведь это она – его мать, вторично предавшая его и насмеявшаяся над ним! Она, обрекшая его на нечеловеческие муки!
Нож, выпорхнувший из его руки быстрой серебряной птичкой, вонзился ей под ребро. Не так глубоко, чтобы убить, но достаточно, чтобы дать почувствовать хотя бы тень той боли, что ежедневно испытывал он сам.
Женщина удивленно опустила взгляд на расплывающееся по темно-голубой ткани кажущееся черным пятно крови и только потом закричала.
На улице послышался шум – люди профессора въехали в ворота. Они займутся сейчас той, второй, оставив для него ЭТУ. ЭТУ он не отдаст никому!
Уродец, которого защищала женщина, издал странные булькающие звуки и протянул руки.
На миг карлику показалось, что он попал в липкую паутину. Сознание туманилось, а тело вдруг стало непослушно-вялым. Ему захотелось забыть обо всем и упасть на пол, свернувшись, как в утробе матери. Но нет – даже там, в утробе, не было для него спасения. Даже там его не любили!
Он почувствовал во рту вкус собственной крови. Кажется, прокусил губу, а может, и язык, не важно, зато в голове прояснилось. Разрывая невидимые паутинные нити, карлик шагнул вперед, к кричащей женщине. Она отступила, схватив тяжелую табуретку. Дурочка! Разве это ее защитит?
Уродец на кровати забился, пытаясь встать. Он был жалок, он был смешон, и Гуттаперчевый расхохотался.
В руке у француженки оказался маленький блестящий пистолет – и когда она только успела его вытащить?! Ну ничего, и это не проблема. Еще один метко пущенный нож – и рука с пистолетом повисла. Кровь стекала на растрескавшийся, выкрашенный темно-красной краской пол… Кажется, когда-то он читал, что палубы боевых кораблей специально красили в такой цвет, чтобы враг не увидел пролитой крови. А ее видно! Ха!