– Извини, – я невинно ухмыльнулся. – Почем знать, вдруг на самом деле ты следуешь вышеизложенному плану?
– Я же помог тебе усилить защиту города!
– Хм, для отвода глаз?
– Но если бы я следовал плану, я не стал бы об этом говорить.
– И потерял бы половину удовольствия? Смотри, перед какой дилеммой ты меня поставил: то, что ты враг, можно с равным успехом и доказать, и опровергнуть, и то, что ты союзник, также можно с равным успехом и доказать, и опровергнуть. Коварнейшая неопределенность… Не находишь?
Он призадумался.
– Полагаешь, ты сумел бы меня убить? – улыбнулся я с искренним сочувствием.
И тогда мальчишка со злостью выпалил:
– Цель диверсии – не ты, а Марнейя. Унбарх понимает, что мне тебя не убить, хотя, конечно, наказал бы за неудачу.
– А зачем ему сдалась Марнейя? Тот еще стратегический объект… Поверь на слово, здесь нет ничего важного и ценного, ты потратишь силы впустую.
Он помрачнел, как будто сказанное его задело, и произнес резким тоном:
– Я собираюсь драться на стороне жителей этого города, а не убивать их. А зачем это Унбарху… У тебя бывают неотвязные желания, когда чего-то хочется так сильно, что все остальное с этим не идет ни в какое сравнение, вроде жажды в сильную жару?
– Еще как! Одно такое желание меня уже три года мучает…
Он проигнорировал мою попытку перевести разговор на более интересную тему, словно переступил через камень на дороге, и теперь уже я почувствовал себя задетым, а Хальнор между тем продолжал:
– В прошлом году в Орраде случилась одна история… При дворе Унбарха служила девушка, внучка известного ваятеля Тартесага. О нем ты, думаю, точно слышал, нрав у него скверный, но скульптуры великолепные. Неосу он любил, насколько вообще способен кого-то любить. Она была тихая, покладистая, приветливая, ни с кем не ссорилась. Унбарх одно время хотел сделать ее своей наложницей, но Неоса застыдилась и не уступила. Тартесаг принадлежит к захудалому, но знатному роду, и позвать его внучку к себе в опочивальню, как рабыню, Унбарх не мог – это не в обычае.
Я фыркнул, представив, как, верно, выглядели Унбарховы ухаживания. Рассказчик хмуро сказал:
– Знаешь, все это закончилось совсем не смешно. Он заказал «Галерею Грешников», чтобы изваяния изображали носителей разных пороков, терзаемых демонами в загробном мире. Несколько статуй уже готово, они производят сильное и тяжелое впечатление, а в прошлом году Тартесаг работал над Светской Суетностью, которую душит гигантская змея. Дело продвигалось медленно, и Унбарх гневался на задержку, а старик в ответ жаловался, что он, мол, ни разу не видел, как гигантские змеи душат людей и ломают им кости. Дошло до того, что он попросил вызвать такую змею и отдать ей какую-нибудь рабыню, а он на это посмотрит, иначе ничего не получится. Унбарх еще сильнее прогневался, но потом неожиданно согласился. Собрали придворных, как на театральное представление. Во дворе, посреди очерченного круга, стоял человек под покрывалом, и в толпе шептались, что это приговоренная к смертной казни преступница, заслужившая такую участь. Унбарх произнес заклинание призыва, внутри круга появилась громадная рогатая змея. После второго заклинания покрывало с девушки слетело, и все увидели, что это Неоса. Когда змея обвилась вокруг нее, она сперва кричала, потом хрипела, а Тартесаг плакал и гримасничал. Он сошел с ума, ваяет теперь одних демонов и говорит, что на свете есть только демоны, а люди – это обман, их на самом деле не существует. Унбарх смотрел то на него, то на умирающую девушку – с таким, знаешь, жадным выражением на лице… А под конец изрек: неправы те, кто решил, будто он отомстил Неосе за отказ, у него была высокая цель – проучить ее деда, который за своей работой забыл о добре и зле. Вся Оррада восхищалась великой мудростью нашего господина… Ну а я тогда окончательно понял, что Унбарх – последнее дерьмо.
Это прозвучало, как приговор – и в то же время так неожиданно! Кстати, после его рассказа мне захотелось непременно увидеть работы Тартесага. Увы, большая часть их погибла, когда на Орраду налетел ураганом разъяренный Пес Зимней Бури и перевернул вверх дном весь дворец правителя. Но я забегаю вперед… Тогда же я спросил:
– Девушка тебе нравилась?
– Так же, как мог бы нравиться любой симпатичный человек. Я не был в нее влюблен, если ты об этом. Унбарх взаправду затаил на нее обиду и отомстил за отказ, но если бы она согласилась стать его наложницей, это бы ее не спасло, все бы закончилось точно так же. Потому что сделать что-нибудь в этом роде для него гораздо большее удовольствие, чем лечь на ложе с девушкой. И сжечь твою Марнейю он хочет из этих же побуждений. Он прекрасно понимает, что ты найдешь какую-нибудь лазейку – или прорвешься с боем, или заколешься «клинком жизни». Мне потом влепят за то, что я тебя упустил, и заодно я буду повязан мучениями и смертью жителей города – а то ведь Унбарх уже заметил, что мне все это не по нраву.
– Так или иначе, он просчитался, – улыбнулся я.
Произнесенное Хальнором оскорбление лучше всяких доводов подтверждало, что он и впрямь порвал с Унбархом. Не скрою, гора с плеч. Я убрал «свинцовую паутину» – нет в ней надобности, и сделал знак слуге, чтобы тот налил нам крепкого ларемайского.
Напоить боевого мага – скверная идея, никогда так не делайте, но я и не собирался поить его до того опасного состояния, когда он вовсе перестанет себя контролировать. Чуть-чуть, один кубок, чтобы немного расслабился и отвлекся от мрачных мыслей о горящих городах и задушенных змеями девушках.
Я начал болтать обо всяких занятных пустяках и постепенно привел его в более отрадное расположение духа, это я умею не хуже, чем исподволь испортить собеседнику настроение, и когда он в третий раз улыбнулся моей шутке, я наконец-то решился и сказал:
Поспорили однажды на зажиточном крестьянском дворе вилы, грабли, мотыга и лопата, кто из них нужнее для хозяйства, и такой подняли шум, что вся скотина и птица с того двора в страхе разбежались. А добрый трудолюбивый хозяин с утра уехал на ярмарку и посему не мог их урезонить. А мимо летели утки перелетные, и увидели они, что происходит внизу, и спустились, и сели в том дворе, и молвили так:
– О чем же вы спорите, вилы, грабли, мотыга и лопата, если все вы нужны в хозяйстве простого пахаря и процветание ему в дом равно приносите? Однако будет от вас толк для хозяина вашего рачительного, только ежели станете вы не спорить, а трудиться в согласии друг с другом, чтобы каждый исполнял свое дело, свыше предопределенное!
И устыдились тогда вилы, грабли, мотыга и лопата, и заплакали горькими слезами, и попросили прощения друг у друга, а потом пошли, разыскали и загнали обратно во двор сбежавшую скотину и птицу, не забыв поблагодарить добрых уток за науку.
И когда вернулся с ярмарки честный труженик, застал он у себя в доме примерный порядок и был премного тем доволен.
Отсюда мораль: не хвались, что ты лучше других, и не спорь с другими, кто из вас нужнее, а делай свое дело, тогда будет вокруг тебя прибыток и благоденствие!
Если куртуазная беседа плавно переходит в мордобитие, это всегда в некотором роде неожиданность. Фингал получился знатный, давно у меня такого не было. Не то чтобы я не мог в два счета его свести, но сама по себе развязка… Я, конечно же, знал, что Унбарх муштрует своих боевых магов как элитных солдат, и, глядя на Хальнора, подумал, что он способен дать отпор кому угодно, однако то, что он сумеет дать отпор даже мне… Не ожидал.
Опрокинутый стол и битая посуда – ерунда, слуги приберут. Куча поломанной мебели – дело наживное. Синяк вокруг левого глаза и неэстетично разбитая губа – тоже пройдет. Куда хуже было то, что он забаррикадировался от меня в одной из комнат и вдобавок сбросил «плащ доброй воли», чтобы окружить себя защитными заклятиями. Ну не мерзавец ли? Пришел, называется, в гости… Ломиться туда я не стал: и мне, и ему лучше поберечь силы для боя с Унбарховым воинством, а не расходовать их на драку между собой. Но до чего же было досадно… И если честно, до сих пор та досада не прошла».
– Ну, тут Тейзург сам виноват, – Лиузама с осуждением покачала головой. – Нечего было такие тягомотные небылицы плести про уток и лопаты. Хальнору, видать, наскучило это слушать, а перед тем они выпили – известно же, где трезвый слово молвит, там пьяный кулаком махнет.
– Так это опять Евсетропид Умудренный, – возразил Гаян. – Что сказал Тейзург и с чего пошла драка, теперь уже не узнать, Евсетропид довольно большой кусок отсюда вымарал.
– По пьяному делу недолго. У нас в деревне парни тоже, бывало, дрались выпивши, а после винились перед всем честным народом и глаз поднять не смели, – помолчав, она шмыгнула носом: – Дальше грустное начнется, да?
«На рассвете меня разбудило сторожевое заклятие, возвестившее о приближении неприятеля. Хальнор тоже выскочил из своей комнаты, живописно растрепанный спросонья. Значит, он не дрожал всю ночь в ожидании, что я вынесу дверь, а хотя бы под утро вздремнул, и то хорошо. Взбежав по спиральной лестнице из жемчужного мрамора на обзорную площадку на крыше дворца, мы увидели три силуэта в светлеющем небе. Высшие маги в демоническом облике.
«На рассвете меня разбудило сторожевое заклятие, возвестившее о приближении неприятеля. Хальнор тоже выскочил из своей комнаты, живописно растрепанный спросонья. Значит, он не дрожал всю ночь в ожидании, что я вынесу дверь, а хотя бы под утро вздремнул, и то хорошо. Взбежав по спиральной лестнице из жемчужного мрамора на обзорную площадку на крыше дворца, мы увидели три силуэта в светлеющем небе. Высшие маги в демоническом облике.
– Агуран, Слохит и Чабнор, – с ходу определил мой союзник.
Я об этих троих был наслышан. До своего бесславного конца они принадлежали к числу самых сильных Унбарховых адептов и давно уже заслужили привилегию зваться просто по именам – любой сразу поймет, о ком речь. Нешуточные противники.
– Марнейя до сих пор цела, и ты назад не вернулся, – отозвался я. – Отсюда вывод, что ты либо попался, либо перешел на мою сторону, вот их и прислали разобраться.
– Слохит плюется «текучим огнем». Вон тот, серый, видишь? Надо предупредить твоих людей, чтобы побереглись и были готовы тушить пожары.
– Они знают, как действовать, и песка на такой случай запасено вдосталь. Извиняться за фингал будешь?
Я нарочно не стал избавляться от лилового украшения, чтобы он посмотрел и ощутил неловкость.
– Лучше сам извиняйся за свое поведение, – огрызнулся невоспитанный паршивец.
Достойно ответить я не успел, потому что в этот момент толпа сбежавшихся к дворцу воинов заорала боевой клич и заколотила по щитам.
– Идите защищать свои дома, – распорядился я, когда шум утих. – Все, кто достаточно проворен, – на крыши и во дворы, остальных спрячьте в подполье. Падающие огни забрасывайте песком!
Благодаря чарам мой голос для всех звучал громко и внятно. Ополчение ответило новой порцией воодушевленного грохота, потом площадь опустела.
– Пользы от дуралеев в нашей войне никакой, зато какофония кошмарная, – пожаловался я, потирая виски.
– Они тебя любят, – с упреком заметил Хальнор.
– Бывает, что те, кого мы любим, нас отвергают да еще бьют кулаком по лицу – нехорошо, не правда ли?
Невежливо игнорируя мой сарказм, он наблюдал за врагами в небе и вдруг заявил:
– Если ты свяжешь боем Агурана и Чабнора, Слохита я беру на себя.
– Он не станет снижаться настолько, чтобы ты смог его достать.
– Я его наверху достану.
– Отсюда? – Я скроил насмешливую гримасу, удержавшись, однако, от оскорбительного пренебрежения. – Разве ты уже научился принимать демонический облик?
А в следующий миг у меня дыхание перехватило, потому что вместо ответа он перекинулся. Над площадкой парило создание, напоминающее серебристого дракона с кошачьей головой, неописуемо красивое. Можно сказать, что в демоническом облике Хальнор был настолько же привлекателен, сколь и в человеческом, хотя и на другой лад. Тогда-то у меня и мелькнула впервые мысль, что не может он быть обыкновенным смертным мальчишкой семнадцати лет, пусть даже с выдающимися способностями к магии, тут что-то не так… Но времени, чтобы подумать об этом, не оставалось. Я тоже перекинулся и взлетел следом за Хальнором, потому что Агуран, Слохит и Чабнор уже пикировали на нас, и Слохит разинул свою мерзкую пасть, полную огненной слизи.
Победу мы одержали сокрушительную. Да вы и сами об этом знаете, Унбарх столько распространялся о том, что мы-де подло убили троих его верных сподвижников, что мне и прибавить нечего. Скажу только, что со Слохитом разделался Хальнор, а я – с Агураном, потом мы налетели на Чабнора и погнали его прочь, я догнал и прикончил. Мы с противником свалились на песок, и я успел налакаться теплой крови, пока его мертвая плоть не съежилась, вернувшись в изначальный человеческий вид. Изумительно прекрасное крылатое существо с кошачьей головой кружило над местом развязки, наблюдая за моим пиршеством с печальным неодобрением.
Положа руку на сердце, признаю: в одиночку, без Хальнора, я бы всех троих за раз не одолел.
Когда мы вернулись во дворец и перекинулись обратно, я забеспокоился о том, что последний эпизод оттолкнет его, и сказал, постаравшись, чтобы в голосе было побольше теплоты:
– Извини, ты ведь знал этих людей…
– Не надо об этом. Да, знал, да, ушел от них. Что было, то было, что есть, то есть.
Горожане взахлеб праздновали победу, а мы оба чувствовали, как стягивается вокруг Марнейи кольцо враждебной магии. Унбарх был в бешенстве и додумался бросить на нас ВСЕ силы, какими располагал.
Закат в тот вечер выдался тревожный, расцвеченный всеми оттенками крови, и устланная коврами комната, где мы сидели, была сплошь залита его багряным светом. Покрытые белой штукатуркой стены окрасились в розовый. Я подставил винно-красным прощальным лучам два сияющих клинка, наводя последние чары. Хальнор наблюдал за моими действиями, и я чувствовал, что его снедает беспокойство.
– Это что – «клинки жизни»? Для тебя и для меня?
– Оба для тебя, – отозвался я после паузы, завершив волшбу. – У меня уже есть, он всегда со мной.
– А почему два? И почему они разные?
– Стилет забирай, держи его под рукой. А метательный нож я оставлю у себя, так будет надежней. Я постараюсь тебя убить, если сам не справишься или не успеешь.
– Почему?
– Не хочу, чтобы тебя взяли живым. Ревность, знаешь ли… – я гадко ухмыльнулся, пытаясь хотя бы таким образом пробиться сквозь обволокшую его тревогу.
– Мне кажется, завтра нам не повезет, как сегодня, – он ответил безрадостно, но решительно. – Их слишком много, вся армия. Ты ведь тоже их чувствуешь?
Я кивнул.
– Возможно, завтра нам предстоит умереть. Ничего страшного, у нас есть «клинки жизни».
– А у остальных? Если мы не сможем их защитить, их сожгут.
– У них есть яд. Его добывают здешние змееловы, на продажу – яд бирюзовой песчаной змейки, быстродействующий. Кто не дурак, догадается принять его, перед тем потравив домочадцев, если увидит, что дела совсем плохи.
Я не был уверен, что горожанам хватит на это сообразительности и хладнокровия, но хотел успокоить Хальнора. Он выглядел таким беззащитным, и его так терзала мысль об участи всех людей и животных, находящихся в Марнейе… Ему представлялось несправедливым, что мы уйдем легко, по сути сбежим в потусторонний мир, а остальные погибнут мучительной смертью.
– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом! – Я присел возле него и взял за руку.
В глаз в этот раз не получил.
– Мне сейчас ничего другого в голову не идет. Когда-нибудь потом, когда эта война закончится.
– Тогда мы с тобой встретимся в какой-нибудь чайной для благородной публики, в большом красивом городе, в уютном квартале с парками и дворцами. Вечером, как сейчас, только чтобы закат был не багровый, а спокойный и золотистый, с переходом в аквамарин. Договорились?
– Хорошо, – его чуть-чуть отпустило, он даже слабо улыбнулся.
А я добавил:
– Будем считать, что ты мне дал обещание, и теперь ты просто обязан выбраться отсюда живым или мертвым, но так, чтобы с тобой все было в порядке».
Лиузама начала потихоньку всхлипывать.
– Сделаем перерыв? – предложил Гаян, прервав чтение. – Как раз пора в трапезную. И не плачь, это же дела далекого прошлого.
– Да ведь я уже знаю, что будет дальше, а они еще не знали… И ни в какую чайную они так и не пошли.
«Несмотря на свою тревогу и тоску тем вечером, назавтра Хальнор был собран и решителен. Этакая бодрость смертника. Мне это не нравилось, но я, видите ли, думал, что все обойдется: умрем, невелика беда для таких, как мы. Каюсь, я допустил ряд ошибок, но что такое мои просчеты в сравнении с тем, что натворили вы – почтеннейшие и беспристрастнейшие помощники Унбарха!
Первый мой промах: я не убил Хальнора на рассвете, полусонного, когда он ничего такого от меня не ждал и не успел бы среагировать на удар. Как же я потом локти грыз, сожалея об упущенной возможности…
Собравшиеся перед дворцом горожане воинственно вопили: «Тейзург, мы с тобой!» Меня это даже немного тронуло, хотя не выношу такого гвалта. Сделав знак, чтобы все замолчали, я обратился к ним, положив руку на плечо стоявшего рядом союзника:
– Это Хальнор, он наш друг! Вы видели вчера, как он дрался в небе, защищая Марнейю! Сегодня мы опять вместе пойдем в бой!
Толпа воодушевленно заорала: «Тейзург и Хальнор, мы с вами!» Если бы речь шла об отражении набега кочевников, они бы, вполне вероятно, выстояли, но толку от простых смертных в войне магов… А приободрить Хальнора, как я того хотел, не удалось: он еще острее ощутил свою придуманную ответственность за этих людей и еще больше помрачнел. Мы ведь оба понимали, что вдвоем против целого войска нам Марнейю не спасти, но если я относился к летальной перспективе философски – был город, нет города – то он не желал с этим мириться.
– Запомни вот что, – сказал я, когда ополченцы разбежались по своим местам. – Если я брошу в тебя «клинок жизни», замри и не шарахайся. Так будет лучше и для тебя, и для них. На худой конец мы сможем помочь им с той стороны: хотя бы поскорее перетащим туда тех, кто будет умирать в агонии. А вот если тебя возьмут в плен, ты никого не выручишь. Самое правильное, если ты сам пустишь в ход свой «клинок жизни», а нет, так позволь это сделать мне. И не забывай о том, что мы с тобой друг другу обещали.